Пёстрые истории о школе и не только…

И опять уставился на нас, ожидая расспросов. Но мы стояли в ступоре, забыв даже о цели нашего прихода.

– Вы знаете, о ком я говорю? – я почувствовала раздражение в голосе старика и вдруг испугалась.

Открылась дверь одной из комнат, и пожилая женщина с вежливой улыбкой подошла к нам.

– Что ты шумишь, Аркаша, откуда им знать, о ком ты говоришь.

– Я говорю о русском писателе-юмористе, о лучшем юмористе России, о Короле смеха! – громко заявил старик. – Вы читали его книги? – грозно спросил он, глядя на нас, готовых расплакаться.

– Нет, – прошептали мы. Мне стало так стыдно, что я, любящая читать, не только не читала, но даже не слышала о таком писателе.

– Ай, я умоляю тебя, Аркадий, – махнула рукой женщина. – Как они могли читать Аверченко? – примирительно проговорила она, подтолкнув нас пройти по коридору на кухню.

Не помню, как мы расспрашивали женщину, что писали в наших блокнотах. Помню только, что нам хотелось побыстрее покинуть квартиру, чтобы не видеть этого однофамильца великого писателя.

На следующий день я пошла в школьную библиотеку и попросила библиотекаря дать мне какую-нибудь книгу писателя Аверченко.

– Аверченко? – удивилась Кира Петровна. – Подрасти, детка, тогда и почитаешь, сейчас всё равно ничего не поймёшь. – Да и нет его книг в нашей библиотеке. Попробуй в районной библиотеке взять его рассказы о детях.

Я прочитала рассказы Аркадия Аверченко «Дети». Они мне очень понравились. Из этой книги я узнала тайну, что надо сделать, чтобы иметь успех у детей, чтобы их душа раскрылась, «как чашечка цветка перед лучом солнца».

Оказывается, не нужно показывать ребёнку, что вы умнее его, потому что он почувствует ваше превосходство и уйдёт в себя. А в нашем случае и напугает его на всю оставшуюся жизнь. А вот если вы прикинетесь наивным, то ребёнок возьмёт вас под свою защиту и раскроет перед вами свою душу.

Не знал, видно, этого секрета тот Аркадий Тимофеевич, однофамилец писателя, а может быть, не очень внимательно читал книги писателя-юмориста. И хотя он не имел успеха у трёх перепуганных девчонок, выполняющих работу взрослых людей, но доброе дело он сделал: познакомил меня с творчеством замечательного, талантливого писателя Аркадия Тимофеевича Аверченко.

«Три встречи»

В детстве я думала, что наша квартира – гостиница. Не было месяца, чтобы к нам кто-нибудь не приезжал, не гостил неделю и даже больше. Бедная мама! Приходилось стелить постели, потом стирать бельё, кормить-поить, помогать купить товары, водить на экскурсии.

Правда, на экскурсии гостей водил папа. Были обязательные экскурсии: Кремль, Красная площадь, ВДНХ, Третьяковская галерея, МГУ на Воробьёвых (тогда – Ленинских) горах. Поскольку папа работал в университете, он мог провести гостей внутрь и показать актовый зал, аудитории, Музей землеведения, бассейн, студенческое общежитие. Показать Москву с расположенной на двадцать восьмом этаже смотровой площадки и даже покормить их в огромных столовых. Папа не расставался со своим фотоаппаратом ФЭД, делал многочисленные фотографии, которые потом проявлял, печатал, рассылал.

Приезжали из разных концов страны. Папа, будучи в экспедициях, сам приглашал людей повидать Москву. А кому же не захочется побывать в столице, если есть, где остановиться? И каждый думал, что он – единственный гость. Помню, из Сибири нам привезли огромные шишки с кедровыми орешками, я носила их в школу, показывала друзьям, угощала.

Поэтому мы не удивились, когда тётя, папина сестра, написала, что к нам едет её соседка Франя (Евфросинья). Тётя просила нас обязательно встретить её, потому что та дальше районного центра никуда не выезжала, даже поезд никогда не видела. А то, что поезд приходит в шесть утра, никого не волновало: в селе встают рано, они-то привыкли.

Первое, что поразило соседку Франю, так это обилие в Москве собак. Она, не отрываясь, смотрела в окно, наблюдая, как собачники выводили своих разнообразных и в основном крупных питомцев на прогулку.

– Гляди, гляди. Мы свиней выращиваем, а они тут собак, – удивлённо говорила Франя, качая головой.

А ещё её поразил негр, которого она повстречала на улице. В те годы негры и в Москве были редкостью, а уж приехавшая из села Франя видела их живьём впервые.

– Смотри ты, какой чёрный, – хихикала она, провожая взглядом чернокожего гостя столицы, – как чугунок!

После завтрака папа спросил Франю:

– Ну, какие планы? Куда пойдём?

– ГУМ, ЦУМ, «Детский мир», – не задумываясь, ответила та.

– О, нет, – взмолился папа, – это не по моей части, терпеть не могу походы по магазинам. – Выручай, дочка, сходи с тётей Франей, покажи ей торговую сторону нашей столицы, – обратился папа ко мне. – Угости её в ГУМе и «Детском мире» фирменным мороженым.

Что мне оставалось делать? Собралась, а тётя набрала сумок и – к двери.

– Вы забыли переобуться, – напомнила я тёте.

– А я в тапках пойду, они у меня на резиновой подошве, – ответила Франя. – Ходить много придётся, а у меня ноги больные.

Мы вышли из дома и сели в троллейбус. И тут Франя опять удивилась. Как только мы вошли в троллейбус, мужчина встал со своего сидения и уступил ей своё место. Франя важно уселась на сидение, через остановку встала, прошла дальше по салону и остановилась. И опять ей уступили место. Проверила. Уважают.

В метро я еле затащила её на эскалатор. Франя боялась спускаться, стояла, крепко вцепившись в поручень, а когда нужно было сходить с эскалатора, так скакнула вперёд, что шедший впереди мужчина взвыл, когда она наступила ему на ноги.

– А вот и Красная площадь, – показала я рукой, когда мы входили в ГУМ.

Но тёте было не до Красной площади. Сбылась её мечта: вот он, главный магазин страны! И начались мои муки. Вот если вам нужно купить туфли, куда вы идёте? В отдел обуви. Как бы не так! Тётя осматривала всё, что попадалось на пути: щупала платки, нюхала духи, рассматривала колечки, перебирала сумки, заглядывая во все кармашки.

Наконец добрались до отдела обуви.

– Мальчиковые ботинки есть у вас? Куда? В «Детский мир»? А, мы туда ещё пойдём, – она уже тянула меня в отдел, где продают пальто.

Я боялась, что тётя Франя потеряется в огромном универмаге, поэтому показала ей фонтан, где можно встретиться, если потеряешься. Тётя захотела получше рассмотреть его, пришлось подойти к фонтану. Тут я вспомнила папин наказ угостить тётю фирменным пломбиром с кремовой розочкой. Пока ели мороженое тётя ахала, как тут красиво, сколько товара, целый бы день ходила по отделам, но надо торопиться, ещё ЦУМ и «Детский мир» впереди.

В отделе пальто Франя спросила продавца:

– У вас есть демисезонное пальто «Три встречи»?

Расстроившись, что такого пальто нет, пошли в другую секцию. Исходили весь универмаг, но пальто «Три встречи» так и не нашли.

В одном отделе продавщица посоветовала:

– Посмотрите другие модели, может быть, подберёте что-нибудь.

– Вот же оно: «Три встречи»! – вдруг обрадовалась Франя. – Видите, три складки на спине: три встречи, как у нас говорят.

– А я думала, вы имели в виду фирму «Три встречи», – улыбалась продавщица, заворачивая покупку.

Мне было не до улыбок. Из вежливости я взялась нести громоздкий свёрток, и мы потащились в «Детский мир». Первое, что мы увидели там, была длинная очередь через весь зал и вверх по лестнице. Люди стояли за детскими шубками. Я с ужасом подумала, что Франя пристроится в очередь и – пропал день!

Но Франя купила-таки мальчиковые ботинки: сорокового и сорок первого размера. То же мне, мальчиковые, мы их и в ГУМе могли купить. И остановилась у прилавка с вязаными шапками невиданной красоты. Шапка продавалась вместе с шарфом, на концах которого были большие пушистые помпоны. Франя не могла выбрать цвет: голубой, красный, белый?

– Какой набор взять? Шапка какого цвета тебе больше нравится? – спросила она меня.

– Белого, – ответила я, с ужасом думая, что впереди ещё ЦУМ.

Франя взяла три разных набора.

От похода в ЦУМ она отказалась: деньги закончились, жаль, но надо возвращаться домой. Съели фирменное мороженое – вкусный рожок, и обвешанные коробками и свёртками, поехали домой. Хорошо тёте, она в тапках, я с завистью смотрела на её ноги.

Дома Франя разложила на диване свои покупки. Затем она развернула свёрток с шапками и протянула мне белую шапку с шарфом.

– Это тебе, за твои муки, подарок от меня. Примерь, сама выбрала.

Весь вечер Франя рассказывала о товарах в двух центральных универмагах, о приветливых продавцах, о поездке в метро и троллейбусе, хвастаясь, что ей дважды уступали место, о вкусном мороженом.

Франя уехала на следующий день, а через две недели мы получили от неё письмо, в котором она ещё раз благодарила нас за то, что приняли её и показали Москву. Теперь она всему селу рассказывает о своих впечатлениях. Я подумала, что теперь надо ждать новых гостей, а папа жалел, что не запечатлел пребывание Франи в Москве на фотоплёнку. Зато я носила шапку с шарфом, подаренными мне за «экскурсию».

Чаепитие под старой черешней

Зашла соседка, с которой дружим с момента заселения дома. Пыхтя от натуги, внесла огромный узел, в котором что-то звякнуло, когда она опустила его на пол в прихожей.

– Самовар не нужен? – спросила соседка вместо приветствия. – Старинный медный самовар. Дарю!

– Где ты его откопала? – удивилась я, заглядывая в узел.

Грязное, тусклое пузатое чудо с краником робко выглядывало из клетчатого пледа, в котором стыдливо пряталось от глаз людских.

– Балкон разбирала, вот в шкафу и нашла. Это самовар ещё родителей мужа. Мы им никогда и не пользовались. Почистишь его, на даче пригодится чаи гонять.

– Спасибо, Тома, но я не возьму его, забирай обратно. Сама почисти, а то на него жалко смотреть: гляди, он даже стесняется своего запущенного вида, – прикрыла я пледом позеленевшие бока самовара.

Когда подруга ушла, вспомнились мне наши посиделки за самоваром у бабушки во время летних каникул.

Как же мы любили помогать бабушке, когда она затевала пироги! Особенно удавался бабушке штрудель, вкуснее которого был только её торт «Наполеон». Мы с двоюродной сестрой были на подхвате всё субботнее утро, а потом ждали воскресенья, потому что торт должен был хорошенько пропитаться.

А штрудель для нас был особенно трудоёмким. Мы чистили и нарезали яблоки. Горы яблок, так как бабушка пекла несколько штруделей, чтобы хватило и нам, и нашим гостям, и нашим соседям! Но нам нравился весь процесс подготовки. Чтобы веселее работалось, бабушка вспоминала случаи из своего детства и молодости, которые начинались словом «бывалоча».

– Бывалоча, соберёмся мы на краю деревни, песни поём, шутим, смеёмся. Девки все нарядные, у парней полные карманы семечек, орехов, конфет. Угощают нас, а мы стесняемся, возьмём по конфетке, это же так дорого, понимаем, а они уговаривают, – мечтательно говорит бабушка.

А у самой глаза светятся, щёки разрумянятся то ли от жара печки, то ли от воспоминаний. А мы так заслушаемся, что вместе с кожурой и половина яблока уходит в очистки! Так бы и слушали всё время, но бабушка поторапливает, начинает с нами вместе резать яблоки, а то жар уйдёт, печь остынет. Сейчас я думаю, какими наивными и чистыми были те истории, порой даже мелкими и глупыми по сравнению с теперешней жизнью, но из песни слова не выкинешь!

Вот пироги и готовы. Начинается возня с самоваром. Самовар у бабушки большой, дровяной. И надо так начистить его, чтобы сиял, как новый. Чистим его кирпичной пудрой. Я тру большой кирпич кусочком кирпича. Вот уже большая горка порошка на блюдце. Сестра макает влажную тряпочку в эту горку, захватывает ею порошок и чистит им самовар.

А я уже готовлю щепочки для растопки и волоку целую корзину шишек, которые мы приносим из леса для такого события. Наливаем в самовар воду, принесённую из родника, разжигаем огонь и следим, когда вода закипит. Время от времени дуем в дырочки поддувала, тогда угольки ярко сверкают. Это они злятся, что мы их торопим, искры в разные стороны разлетаются. У самовара спешки не должно быть!

На этом наша работа с самоваром заканчивается. Бабушка заваривает чай в большом заварном чайнике и сажает на него пышную куклу – красавицу, хранительницу тепла.

Накрываем скатертью стол под черешней, расставляем пироги. На запах пирогов выползают не только наши домашние, но и соседский мальчишка Колька. Он делает вид, что в саду ему что-то понадобилось сделать, крутится у забора. Бабушка через забор передаёт ему штрудель – для всей их семьи. Счастливый Колька осторожно несёт блюдо, наклоняется к пирогу, то ли нюхает, то ли откусывает от ароматного штруделя.

Чаепитие

А мы садимся за стол и чаепитие начинается. Нас хвалят за вкусные пироги и чай. За разговорами чаепитие плавно перетекает в ужин. Темнеет. Пахнет резедой, маттиолами, душистым табаком и другими ночными цветами, а мы всё сидим, наслаждаясь летним вечером, и никакого телевизора!

Сколько интересных историй услышим под уютное пение самовара, под треск шишек. Уже совсем темно, только сонный уголёк вдруг сверкнёт сквозь окошки поддувала. Всё! Команда спать. Каждый захватывает что-нибудь со стола и несёт в дом. До следующего чаепития!

…Пожалуй, к лету надо купить дровяной самовар на дачу. С трубой. А сапог найдётся!

Авоська с грушами

В раннем детстве я завидовала своей двоюродной сестре Зине, которая была старше меня почти на два года. В отличие от меня она всегда была весёлая, быстрая, хитрая, сообразительная. Она могла запрыгнуть бабушке на колени, обхватить её за шею и нежно промяукать: «Бабуля, дай конфетку». И бабушка, улыбаясь, протягивала ей конфету или другой гостинец.

Зина жила с бабушкой с самого рождения, а мы приезжали в гости раз в году. Я любила бабушку, но стеснялась показать свою любовь. Мне тоже хотелось обнять её, прижаться к ней, попросить конфету, но что-то сдерживало меня. Я никогда ничего не просила, хотя иногда так хотелось, и всегда ждала, когда мне предложат что-нибудь.

Особенно я страдала, когда бабушка, чувствуя мою скованность, иногда говорила, что Зина любит её больше, чем я. Мне хотелось крикнуть, что я тоже люблю её, иногда даже слёзы выступали, но я не могла разрушить эту невидимую стену между нами. Про нас с Зиной даже говорили, что Зина – весна, а я – осень.

Однажды бабушка пришла с базара с авоськой, полной груш. Она повесила авоську с грушами на крюк и начала готовить обед. Я не могла отвести взгляд от этой авоськи, сквозь ячейки которой проглядывали аппетитные груши двух сортов. Одни были желтовато-зеленоватые с красными бочками, все усеянные мелкими красноватыми точечками. Другие – удлинённые, бугристые, зеленовато-жёлтые.

Я разглядывала груши, прикидывая, достала ли бы я их, если бы стала на табуретку (мне тогда ещё не было шести лет). А в том, что я полезу за ними, я нисколько не сомневалась. У меня даже слюнки потекли, когда я представила, как я достаю грушу, откусываю её белую, нежную мякоть.

Я с нетерпением ждала, когда же бабушка выйдет из кухни, чтобы я осуществила задуманное. И мне повезло! Поставив кастрюли на плиту, бабушка собрала с пола половики и вышла во двор вытрясти их.

Как только бабушка закрыла за собой дверь, я подбежала к табуретке и поволокла её к стенке с крюком, на котором висела авоська, так дразнившая меня. Взобравшись на табуретку, я дотронулась до прохладных груш, но достать их не смогла, так как авоська была длинная и «горлышко» её был высоко, у самого крюка.

Как же правы были баснописцы Эзоп и Иван Андреевич Крылов, когда описывали страдания Лисы, не доставшей виноград. Но у них Лиса ушла, сказав, что не больно-то ей и хотелось отведать «незрелого» винограда. А я оказалась упорнее: ну как упустить такой шанс? Красноватый румянец спелых груш манил меня, запах заставил действовать.

Раз! И я откусила красный бочок груши, выглядывавшей из авоськи. Ммм… Сочная, кисло-сладкая! А какой вкус у зелёной груши? Ммм… нежная белая мякоть, так и тает во рту!

Я догрызла то, что смогла достать сквозь ячейки авоськи, спрыгнула с табуретки и передвинула её на прежнее место. Довольная тем, что сообразила, как замаскировать свою проделку, я выскользнула на улицу, никого не встретив. Я долго бродила, скрываясь от всех за кустами, пока меня не позвали обедать.

Во время обеда бабушка сказала, что придётся ставить мышеловку, так как завелись мыши, любители груш, которые по стене добрались до авоськи и обгрызли пару штук. И она показала всем два огрызка.

– Не заболели бы мыши, груши немытые были, прямо с базара, вот беда! – сокрушалась бабушка, подвигая нам с Зиной блюдо с фруктами.

Зина взяла сразу две разные груши и пробовала их, попеременно откусывая то от зелёной, то от той, что с красным бочком. А я сидела и смотрела, как она наслаждается процессом.

– Бери, ешь, – кивнула она на блюдо.

– Я не люблю груши, – неожиданно резко сказала я. И не наврала: в эту минуту я их почти ненавидела.

Как пришло, так и ушло

Летом нас с братом отправляли к бабушке, маминой маме. Бабушка жила в маленьком красивом городке Умань, в частном секторе.

Мы занимали четверть большого дома с садом и небольшим огородом. У бабушки две большие комнаты, маленькая кухонька и широкое крыльцо. В прошлом году бабушка застеклила крыльцо, так что получилась уютная веранда со столиком и диваном. Она стала моим любимым местом: во время дождя я оттуда наблюдала, как дождик поливает бабушкин цветник: розы, георгины, настурцию и другие красивые и ароматные цветы.

В другой четверти дома жили пожилые муж с женой, к которым тоже на лето приезжали внуки. А половина дома принадлежала совсем старой женщине, бывшей попадье. Раньше весь этот дом и большой сад принадлежали ей и её мужу-священнику. Мужа давно не было (что с ним стало, мы не знали), и теперь попадья жила с дочкой, у которой было двое детей: десятилетний мальчик и пятнадцатилетняя девочка. Всех четверых содержала дочка попадьи, получавшая скромную пенсию по инвалидности.

Моя бабушка незаметно помогала им, подкармливая детей. Например, делает бабушка котлеты. Все котлеты нормального размера, а две котлеты огромные, со взрослую ладонь. В первый раз, увидев такие гигантские котлеты, я удивилась, но постеснялась спрашивать у бабушки, кому они предназначены.

Обедали и ужинали мы в саду под черешней, поэтому, когда на обед бывали котлеты (наше любимое блюдо), и аппетитный запах разносился по саду, у забора, разделявшего наш участок с участком попадьи, всегда появлялся её внук Колька. Приходил он с ножичком и деревяшкой, садился на опрокинутое ведро и деловито начинал что-то строгать.

– Кольк, а Кольк, – звала его бабушка, укладывая огромную котлету между двумя кусками белого хлеба. – Хочешь котлетку?

Она протягивала ему через забор бутерброд, завёрнутый в салфетку. Колька бросал свой ножичек и тянулся к котлете.

– Погоди, – говорила бабушка, – Томку тоже угости котлеткой, я на блюдце положу.

И второй бутербродище отправлялся через забор, и тут же исчезал вместе с Колькой в доме.

– Ну вот, слава Богу, сейчас все перекусят, поделятся, – довольная бабушка садилась обедать.

Так я поняла, что бабушка щадила самолюбие взрослых: угощали ведь детей, а не их.

Однажды я читала книгу, сидя за столом под черешней. Вижу, Колька с лопатой и консервной банкой направляется в огород.

– За червями? – спрашиваю.

– Ага, на пруд идём с ребятами. Говорят, наши черви самые жирные, вот, накопаю сейчас, – бросает на ходу Колька.

Через пару минут слышу: «Плюх!», и что-то тяжёлое шлёпается в наш огород.

– Эй, Колька, ты что, сдурел, что ли? Чуть не убил меня своей железякой, – возмущённо кричит бабушка. – Ты зачем эту трубу ко мне в огород кидаешь? Забирай её!

Бабушка подбирает обломок трубы и со всей силы перекидывает его через забор обратно на Колькин огород.

И вдруг я слышу Колькин вопль. «Пришибла!» – испугалась я и быстро побежала к бабушке.

– Клад! Клад! Червонцы! – не своим голосом вопит Колька, собирая в майку высыпавшиеся из обломка трубы монеты. – Золото! Я нашёл золото! Мам! Ба! Томка! Сюда! Труба! Клад! – верещит Колька, приближаясь к испуганной маме, выбежавшей на его истошный крик.

– Молчи! Тихо! – грозно шепчет она, за шкирку втаскивая сына в дом.

Мы с бабушкой стоим, растеряно смотрим друг на друга.

– Ох, дурак, – качает головой бабушка. – Сейчас вся улица сбежится. Вот дурачина!

Вся, не вся улица сбежалась, а буквально через час пришёл к ним милиционер с ещё каким-то мужчиной.

– Бабушка, к попадье милиционер пришёл, с ним ещё какой-то дядька с портфелем, – испуганно крикнула я, вбегая в дом.

– Ну, так Колька по всей улице раззвонил о находке. Заберут у них эти золотые теперь, хорошо, если хоть какие- то проценты от находки получат.

– Как так? – удивилась я. – Это же Колька нашёл в своём огороде, значит, это их деньги. Все же фрукты и овощи, что растут в нашем саду и на огороде, наши, даже червяки тоже наши, правда?

– То, что эти золотые монеты им принадлежат, это точно. Дед, наверное, в трубу спрятал и в огороде закопал, а никому не сказал, иначе не бедствовали бы они так, не перебивались бы с хлеба на воду. Но по закону все ценные находки надо сдавать государству.

– Бабушка, а если бы ты эту трубу не бросила обратно Кольке, находка бы наша была? – пришло мне вдруг в голову.

– Если бы, да кабы… А, может, так и лежала бы железяка, ну подвинула бы её к забору. Не знала ведь, что там. А тут, ведь, как получилось? Швырнула я им трубу с монетами: «Нате вам, берите и не голодайте!». Так нет же, упустили, разболтал дурачина.

– Не люблю я такие находки, не приносят они добра, – добавила она. – Всё равно отдала бы их попадье.

Точно бы отдала, я ни минуты не сомневалась в этом.

Утром попадья с дочкой и внуками сидели на крыльце и ели бутерброды с маслом.

– Мам, намажь мне ещё один хлебушек маслицем, – попросил Колька, и та щедро намазала хлеб маслом и протянула сыну.

На следующий день бабушка опять лепила котлеты, я наблюдала, как аккуратные котлетки одинакового размера укладывались на разделочную доску. Бабушка встала, чтобы убрать миску, но вдруг решительно взяла две котлеты, смяла их и вылепила из них одну огромную. Потом то же проделала с двумя другими котлетами. Я молча подошла к бабушке, обняла её за шею и поцеловала в тёплую щёку.

Чердак тёти Мани

Те летние каникулы мне показались самыми интересными из всех летних каникул, которые я проводила у бабушки в маленьком городке под Киевом. То было лето чтения – не только по списку для школьной программы, а чтения для души, лето открытий, и, что особенно важно, открытий о жизни членов нашей семьи.

Мне тогда было двенадцать лет. Двоюродная сестра Зина, жившая со своей мамой (тётей Клавой) и нашей с ней бабушкой, уехала на неделю к отцу в другой город, и я осталась без подружки по играм.

И тут я сделала первое открытие: чердак! На нашем участке стоял сарай, аккуратный домик, перед которым росли георгины. Дверь в сарай была открыта, и я заглянула внутрь. Длинная лестница упиралась в открытый люк на чердак. Конечно же, я осторожно полезла вверх по лестнице, забралась на чердак и ахнула!

Чего там только не было! И старая одежда, и горы резиновых сапог и другой обуви, и мебель, и коробки с ёлочными игрушками, и потрёпанные плюшевые медведи, и другие мягкие игрушки, и горы старых учебников, и связки разных ярких журналов. И среди этого ценного вороха старья валялся женский манекен – полтуловища, без головы.

Я сразу назвала манекен тётей Маней и бросилась наряжать её в подходящую одежду. Из старого платка сделала голову, прикрепила её к шее, которую обмотала разноцветным шарфом. Накинула на плечи старую курточку, а на голову подобрала широкополую шляпу, скрывающую пол-лица. Усадила получившуюся даму на венский стул, штора, как юбка, складками свисала со стула. Настоящая женщина получилась, как живая!

И я начала приводить в порядок чердак, то есть, квартиру тёти Мани.

В течение нескольких дней я разобрала содержимое чердака. Получились и детская комната, и гардеробная, и гостиная, и кухня, и библиотека! Тётя Маня «наблюдала», как я рассматривала иллюстрации в книгах и читала школьные учебники по истории, географии, биологии, литературе. Открывала и учебники по физике, химии и математике, но их содержимое, конечно, мне было не под силу.

А какие интересные были старые журналы! Время просто летело!

Однажды я вслух читала тёте Мане стихи, когда услышала, как кто-то поднимается по лестнице. Это была бабушка. Увидев на чердаке чистоту и порядок, она ахнула.

Оказалось, что соседка попросила бабушку сшить для её внучки свадебное платье. Вот бабушка и вспомнила о манекене, лет двадцать пролежавшем на чердаке.