Пёстрые истории о школе и не только…

Бабушка поблагодарила девочек, угостила их грушами и сливами. Прибежала с работы встревоженная мама (ей позвонила Семядоля), стала расспрашивать, что со мной, что я ела. Оказалось, что утром я съела не вишнёвое варенье, а вишню из вишнёвки – «пьяную вишню»! Целое блюдце! Вечером, когда взрослые выпили бабушкину вишнёвку, бабушка высыпала вишни в миску – пьяные вишенки! Меня и развезло на уроке!

Бабушке попало, куда делись вишенки – не знаю. Папа улыбался.

Интересно, Семядоля догадалась, что со мной было? Как же тяжело пьяным! По опыту знаю.

Котлеты

Я ещё раз прочитала условие задачи. «Как бабушке поджарить шесть котлет за 15 минут, если на сковородку помещаются только четыре котлеты? На то, чтобы поджарить котлеты с одной стороны, уходит пять минут».

Я мысленно укладывала на сковородку четыре котлеты, жарила их пять минут, потом переворачивала на другую сторону и дожаривала ещё пять минут. Вот уже десять минут ушло, а мне ещё две котлеты жарить. Кладу две котлеты на сковородку. Пять минут жарю, переворачиваю на другую сторону, дожариваю ещё пять минут. Итого, как ни крути, надо двадцать минут, чтобы поджарить все котлеты. Начинаю злиться на бабку, пусть недожаренные котлеты ест, если не хочет поджарить их как следует.

Пришёл дядя Юра, мамин племянник. Он майор-артиллерист. По пути в отпуск гостит у нас.

– Ты что, Галчонок, нос повесила? – спрашивает меня.

– Не могу задачу решить, – вздохнула я.

– Ну, давай решать вместе. Читай условие задачи.

Я прочитала про бабушку и котлеты, которые нужно поджарить за пятнадцать минут. И куда так торопится бабуся? Дядя Юра хитро улыбнулся.

– У вас карты игральные есть?

– Есть.

– Неси.

Я принесла колоду карт и дала их дяде Юре. Дядя Юра взял из колоды шесть карт: четыре туза и две шестёрки. Разложил их на столе.

– Смотри, я беру четыре котлеты и кладу их на сковородку. Дядя Юра положил четыре туза «рубашкой» кверху. – Так, пять минут прошло. Переворачиваю две котлеты.

Он перевернул две карты тузами кверху.

– Две другие котлеты снимаю недожаренными, а на их место кладу две сырые котлеты (шестёрки).

Дядя Юра положил две карты «рубашкой» кверху рядом с тузами.

– Ещё жарим пять минут. Что у нас получается? Эти два туза уже готовы, мы их снимаем. Две другие котлеты переворачиваем, видишь, уже шестёрки жарятся. Добавляем к ним те две недожаренные котлеты и ещё пять минут жарим. Всё. Пять плюс пять, плюс пять – пятнадцать минут прошло. Котлеты готовы, что и требовалось доказать.

Было так интересно!

– А можно я поджарю котлеты? Так, беру четыре туза, через пять минут двух переворачиваю, а двух снимаю. Добавляю вместо них две шестёрочки. Ещё через пять минут снимаю готовенькие тузы, переворачиваю шестёрочки и добавляю два недожаренных туза. Ещё пять минут и можно есть котлеты. Ну, дядя Юра, как Вы бабушке помогли! Спасибо!

– На здоровье! – улыбнулся дядя Юра.

Тут и мама пришла с работы. Я ей показала, как надо жарить котлеты за пятнадцать минут.

– Не на картах бы показывал, – шепнула мама дяде Юре.

И папа тоже увидел мой фокус. Когда я ложилась спать, я увидела, как папа с дядей Юрой играли в карты.

Вы бы видели, что было в школе на следующий день! Я сижу за партой с колодой карт. Вокруг меня весь наш третий класс. Я жарю котлеты, раскладывая карты.

– Давай валеты поджарим! – кричат одни. – Нет, лучше дамочек! – визжат другие.

Мама как в воду глядела, когда про карты сказала. Учительница отобрала колоду. К директору не водили, но замечание в дневнике я получила: «На перемене играла в карты».

Обидно. Я разве играла? Я же учила всех, как надо поджарить шесть котлет за пятнадцать минут. И научила! А задачку в классе никто не решил. Спасибо майору дяде Юре!

Спектакль

Прошли «Грозу» Александра Островского, а Ирина Михайловна, наша учительница по русскому языку и литературе, не хочет прощаться с его творчеством. Решила устроить вечер, посвящённый драматургу. Я тоже участвую. Мы ставим отрывок из пьесы «Доходное место». Я играю Полину, девушку из бедной семьи. Вера Бабкина играет мою сестру Юлиньку.

Первая мысль – костюмы: платья, шляпки, перчатки. Дома оказался отрез ситца на платье, целых пять метров! Мама разрешила взять его для роли. Шляпку дала соседка, Мария Яковлевна, бывшая дворянка. Какая шляпка! Я часами кручусь перед зеркалом, примеряя шляпку. Мария Яковлевна учит меня, как ходить в длинном платье. Учу роль.

Вера тоже готовится. Мы знаем роли за двоих: первое и второе явление четвёртого действия! Всё! Назубок! Ирина Михайловна довольна, что у нас всё получается отлично. Я даже пою в пьесе. Как меня долго уговаривали петь! Странное дело, когда я выступала на английском языке, я совсем не волновалась, наверное, чужой язык служил преградой между мной и зрителями, не так было страшно, а тут ещё петь надо. «А ты не громко пой, просто мурлычь себе под носом, не все же умеют красиво петь», – уговаривали меня.

И вот наступил этот страшный день, который я до сих пор вспоминаю со стыдом. Надеваем сценические костюмы. Ирина Михайловна решила не портить отрез ситца, просто обернуть им меня, сделать подобие платья. Получилось пышное, красивое платье, закололи всё булавками, стянули поясом, наложили грим. Вера тоже готова. Зрители в зале: учителя, родители, дети. У меня зуб на зуб не попадает, а ведь мне петь!

Открывается занавес. Я в комнате. Нарисовано окно. У окна стол, рядом висит зеркало. Я смотрю в окно и говорю: «Как скучно, просто смерть!». Пою: «Матушка, голубушка, солнышко моё! Пожалей, родимая, дитятко твоё». Смеюсь, потом задумываюсь. Жалею, что и поговорить не с кем (это всё идёт монолог). Достаю карты, гадаю, будет ли у меня новая шляпка. «Будет, будет, будет!», радостно хлопаю в ладоши, и тут входит Верка – Юлинька.

Начинается наш диалог. Я жалуюсь на скуку, завидую её красивой жизни, богатым нарядам. Юлинька учит меня, как надо из мужа тянуть деньги на наряды и подарки, хвалится, что в хозяйстве ничем не занимается. И тут Вера пропускает несколько реплик и о, ужас, говорит мои слова!

Что остаётся делать мне? Я говорю её реплику, и разговор продолжается! Краем глаза вижу удивлённое лицо Ирины Михайловны за кулисой. Глаза мои наполняются слезами. Теперь по нашему разговору получается, что это не я, а она несчастная и переедет от мужа к маменьке. А когда я осознаю, что мне сейчас нужно сказать её фразу: «А я тебе шляпку привезла!», я подбираю подол своего пятиметрового платья (хорошо ещё, что ничего не размоталось) и с размазанными по щекам слезами убегаю со сцены. Раздаются аплодисменты. Занавес закрывается.

– Какая же ты актриса! – обступают меня одноклассники.

– Даже слёзы настоящие! – восхищаются.

А слёзы у меня действительно настоящие. Ручьём!

Как оказалось потом, в зале никто даже не понял, что произошло. Все думали, что так и надо по пьесе. Простите нас, дорогой Александр Николаевич! Запороли мы Вашу пьесу!

Ирина Михайловна обняла нас с Верой за плечи и тихонечко так сказала:

– Между нами, девочками, пусть это будет наша маленькая тайна!

Теперь, когда я слышу, как актёры рассказывают о разных курьёзных случаях во время спектаклей, я вспоминаю наше выступление. А Ирина Михайловна – молодец, правда?

Портрет

Каждое лето мама уезжала со студентами на практику, а папа – в экспедицию. Нас с братом отправляли к бабушке. Перед отъездом папа подводил меня к окну и, показывая на крышу соседнего дома, говорил: «Как только на крыше появится снег, я приеду». И я ждала снега, хотя впереди были всё лето и осень.

Бабушка любила раскладывать пасьянсы. Как только у неё появлялась свободная минутка, она садилась за стол, и увлекательная игра начиналась. Я брала книгу и усаживалась рядом, одним глазом глядя в книгу, другим следя за ходами в пасьянсах. Потом бабушка раскидывала карты – узнать, как там мама и папа поживают. Иногда, глядя на карты, раскинутые для папы, бабушка вполголоса говорила: «Опять дамы рядом крутятся. Чернявая всё время под боком», хмурилась она и собирала карты. Я, вглядываясь в чернявую даму, уже стала бояться её, особенно если она появлялась рядом с папой-королём.

Вот начался новый учебный год. По рисованию нам дали тему «Летние каникулы», и я, собираясь нарисовать лес и речку, взяла папины альбомы по рисованию. Папа очень хорошо рисовал, как настоящий художник. У него были обучающие папки с рисунками. Отдельная папка с видами деревьев, с разными цветами. Была папка с фигурами людей. В папке много портретов солдат и офицеров. Папа рисовал их на фронте. Я любила рассматривать рисунки. И вот я разложила папки на полу и открыла первую папку – с портретами.

На портрете была красивая женщина! «Вот она, чернявая!», обожгла мысль. «Это про неё бабушка говорила: всё время крутится под боком у папы». Женщина была в чёрном, под горло, платье, с шеи её свисала длинная цепочка, а тонкую талию её обхватил широкий пояс. На голове у красавицы была чёрная шляпа с широкими полями и пером. Я смотрела на портрет этой «чернявой» и сравнивала её с мамой. Если бы на портрете была обычная женщина, в обычном платье, я бы не так испугалась, но эта богатая красавица затмила бедную маму. Я дрожащими руками завязала тесёмки папки и быстро убрала их в стол.

С этого дня я со страхом стала ждать, когда выпадет снег, когда приедет папа, и приедет ли он? Вдруг он уйдёт к этой «чернявой», как бабушка её называла? Я с жалостью смотрела на маму, убиралась в комнате без напоминания, помогала брату-первокласснику с уроками и думала о предстоящей встрече с папой.

Однажды наша учительница предложила принести в класс свои коллекции, рассказать о своих увлечениях. Соседский Миша, на год старше меня, показал мне, как выпиливать лобзиком. Я выпилила красивую бабочку и принесла показать девочкам. Моя подруга Вера принесла альбом с фотографиями артистов. Тогда многие увлекались собиранием красивых открыток с фотокарточками артистов. Вера открыла альбом, мы стали рассматривать открытки, и вдруг я увидела свою «чернявую»!

– Это кто? – спросила я Веру. И услышала в ответ, что это артистка Тарасова.

«Так вот кто это!», подумала я с облегчением. Эта красавица в чёрном платье с цепочкой и в чёрной шляпе с пером никакая не «чернявая», и папа просто нарисовал её портрет с открытки. Как же я могла подумать такое о папе?

А. К. Тарасова (1898–1973)

Дома я спросила маму:

– А ты знаешь артистку Тарасову?

– Аллу Константиновну Тарасову? Конечно, знаю. Это великая актриса из Художественного театра.

– Красивая, правда? – спокойно спросила я.

– Очень! Мы недавно смотрели спектакль «Без вины виноватые» Островского. Как она там играет! Прекрасная актриса. Я сейчас покажу тебе программку.

Мама порылась в ящике и достала программку спектакля.

Так я познакомилась с великой актрисой, заставившей меня столько пережить. Неосторожно брошенное бабушкой слово вызвало в душе пятиклассницы такую бурю чувств! Я подошла к окну и посмотрела на крышу дома. «Папочка, скорее приезжай!», подумала я.

Докуковалась

Когда мне было одиннадцать лет, соседи попросили меня посидеть с малышами, двухлетними близнецами Сашей и Серёжей.

Дочь соседки, Кира, поругалась с мужем и, взяв детей, приехала к маме. Мне нравилась красавица Кира. Я любовалась её белокурыми волосами, голубыми глазами, нарядами. Она напоминала мне американскую актрису Дину Дурбин.

Муж Киры, тоже красавец, был военным, но оказался очень плохим мужем (по словам соседки). Он ничем не помогал своей жене, и она, бедняжка, крутилась с малышами, ходила по магазинам, готовила, убирала, да ещё и подрабатывала: копировала чертежи в каком-то учреждении.

А дети такие, что с ними не соскучишься. То Серёжа нашёл мамины бусы и проглотил несколько ярких бусинок, то Саша открутил крышку у бутылочки с тушью, попробовал содержимое и выплюнул на ковёр. За ними нужен был глаз да глаз.

Однажды Кире надо было срочно отвезти чертёж, а мамы дома не было, вот она и попросила меня посидеть с детьми часок – другой.

– Ой, – испугалась я, – вдруг я не справлюсь, они же такие маленькие и шустрые.

– А ты почитай им что-нибудь, они любят слушать сказки, стихи, – посоветовала Кира. – А я постараюсь быстро освободиться. Пожалуйста, выручи!

Я пожалела Киру и согласилась занять малышей до её прихода.

– Что же вам почитать? – спросила я братьев, перебирая книги в шкафу.

– Вот эту, большую, – сказал младший брат Серёжа и, вцепившись двумя руками в книгу, попытался вытащить её из шкафа. Старший брат, Саша, тоже ухватился за неё, и с моей помощью они сняли с полки книгу «Государственная Третьяковская галерея» (мою любимую).

– Ну, эту, так эту, – согласилась я. – Садитесь рядышком, рассмотрим картинки и почитаем.

Два белокурых ангелочка, похожие друг на друга, как две капли воды, уселись по обе стороны от меня. Внешне похожие, а характеры разные: Саша старше Серёжи на пятнадцать минут. Он крепкий, сильный, быстрый, шумный, а Серёжа нежнее Саши, задумчивый, робкий, рассудительный.

И моя работа началась. Я открывала книгу, выбирала картину (например, «Утро в сосновом лесу» Ивана Шишкина и Константина Савицкого, «Алёнушку» Виктора Васнецова, «Тройку» Василия Перова, «Дети, бегущие от грозы» Константина Маковского) и сочиняла по ней сказку. Ребята рассматривали картины, слушали истории про медведицу с медвежатами или бегущих от грозы детей. В моих рассказах было много деталей, о которых и не догадывались экскурсоводы. Но Саше и Серёже было интересно, они расспрашивали меня, а я отвечала на все их вопросы, как мне подсказывала моя фантазия.

– Эту кальтину я знаю, – радостно встрепенулся Серёжа. – Это боялыня Молозова, её Суликов написал!

Я так и застыла. Меня поразило не только то, что двухлетний малыш знал фамилию художника, а и то, что он сказал не «нарисовал», а «написал» – по-взрослому! И тут я даже немного испугалась, вдруг когда-нибудь они вспомнят, что я им рассказывала о картинах, какую отсебятину несла!

– А давайте поиграем! – вскочила я, откладывая книгу.

– Поиглаем, поиглаем, – обрадовались мальчишки и запрыгали по комнате.

– Хотите поиграть в театр? – предложила я.

– Хотим! – хором закричали близнецы и начали помогать мне готовить сцену и зал.

Мы привязали занавес к двум стульям, бросили на ковёр диванные подушки, на которые уселись братья, и представление началось.

Я была в роли Кукушки, которая вела концерт. Кукушка, с бантиком на голове, объявляла номер и начинала стихотворение. Затем она «крылом» показывала, кому его продолжить: Саше или Серёже. Так мы обыграли несколько стихотворений Агнии Барто, Самуила Маршака и Сергея Михалкова.

– Антракт! – объявила Кукушка. – Поиграем в прятки. Вы прячьтесь, а я буду вас искать. Считаю до пяти.

Кукушка «крыльями» закрыла глаза и начала куковать: «Ку-ку! Ку-ку!». Прокуковав пять раз, она начала «летать» по комнате, заглядывая под стол, под стулья, делая вид, что не знает, где спрятались братья. Когда Кукушка их находила, раздавался смех, и игра начиналась снова.

И вот, «подлетев» к окну, Кукушка звонко крикнула «Ку-ку!» и отодвинула штору. Трах! По лбу! От удара у меня даже искры из глаз посыпались. Когда я пришла в себя, я увидела две перепуганные мордашки. В руках у Саши был половник! Пока я куковала с закрытыми глазами, он сбегал на кухню и взял половник, которым стукнул меня по лбу в ответ на моё «Ку-ку!». Очень уж захватила его игра, сработало богатое воображение, и он захотел сделать игру ещё интереснее.

… Как я дождалась Киру, одному Богу известно. Помню, что она ойкнула, увидев меня. Ещё бы не ойкнуть. На лбу у меня красовалась огромная шишка! Чтобы прочитать стих о Мишке Косолапом, которому попала в лоб большая шишка, даже гримироваться не надо было бы.

Целую неделю я не ходила в школу. Мама пожалела меня. Я честно делала все уроки, много читала и рисовала (Кира подарила мне альбом для рисования). Саша и Серёжа опять уехали к папе, наверное, рассказывают родителям мои истории.

Шишка рассосалась, а синяк краснел, синел, зеленел, желтел, бледнел, как и полагается. Но зато я сдала Сашу и Серёжу из рук в руки целыми и невредимыми! Я честно выполнила свою работу.

8-е марта

Моё детство прошло во дворах переулков на Плющихе. У каждого двора была своя особенность: в одном дворе каждую зиму заливали маленький каток и делали из снега горку, в другом мы играли в разные игры с мячом, в прятки, просто бегали, а в нашем дворе, самом уютном, мы сидели на нашей лавочке, играли в тихие игры, разговаривали. Иногда тихие игры превращались в такие шумные, что сосед с первого этажа несколько раз ломал лавочку, но мы восстанавливали её. Родители были за нашу лавочку, так как, выглянув в окно, могли увидеть и услышать своё чадо.

У дома в палисаднике росли астры и золотые шары, встречавшие нас после долгих летних каникул. Напротив дома стоял длинный сарай, разделённый на секции, принадлежавшие каждой квартире. В сарае хранились дрова и уголь, так как в доме было печное отопление. На каждой двери сарая висели замки: огромные амбарные, средние и совсем маленькие. Зимой мы нагребали снег под сарай и прыгали с крыши в сугроб!

Но рассказ будет про весенний праздник – 8-е Марта. После обеда раздался звонок в дверь. Открываю. Перед дверью стоит Викуся, пятилетняя двоюродная сестра нашего друга Колюшки из соседнего дома. Викуся часто бывала в нашей компании: Колюшке приходилось присматривать за ней. Однажды я увидела Викусю и соседку-первоклассницу в подъезде. Первоклассница читала книжку Викусе. Я спросила:

– Что же ты, Мариночка, в темноте читаешь?

– Она не боится! – гордо сказала о Марине Викуся.

И вот Викуся стоит перед нашей дверью. Рядом с девочкой огромная коробка, почти с неё ростом.

– Это – вам! – сказала Викуся и побежала вниз по лестнице. На коробке красным карандашом надпись – «С 8 Марта!».

Мои дворовые подружки, Люба и Люся, жили в квартире напротив. Я позвонила в дверь, открыла старшая, Люся. Узнав о Викусе и коробке, предложила перетащить коробку в её комнату (её мама работала во вторую смену, и Люся была одна), позвали Любу. Сгорая от нетерпения, открываем коробку, а там… огромный торт с розами! Посредине торта – шоколадная бутылка шампанского! Люба кинулась на кухню поставить чайник, я расставляю чашки, Люся нагревает нож, чтобы разрезать шоколадную бутылку (я бы не догадалась!) Осторожно отрезаем горлышко бутылки, а внутри… разные виды печенья! Маленькие и большие, цветочки, сердечки, звёздочки, кружочки, с глазурью и шоколадные, с орешками!

Вот это был пир! Попробовав торт и печенье, выпив по две чашки чая, мы стали делить остатки на три части. В каждой получилась полная с горкой суповая тарелка! Приношу свою долю домой, показываю маме, а мама говорит:

– Как же вам не стыдно? Почему не пригласили ребят вместе попить чаю? Что же вы, как крысы, притащили свои куски в норы?

– Там никого не было, – оправдывалась я, но, по правде говоря, нам это даже в голову не пришло!

– Как же не было, – продолжала мама, – не Викуся же тащила коробку на второй этаж? Эх вы, а ещё друзьями называетесь.

Настроение было испорчено, на торт и печенье даже смотреть не хотелось.

На следующий день мы узнали, что пропал Колюшка. После обеда убежал из дома, вечером не пришёл, не было его и ночью. Викуся под секретом сказала, что он стащил сто рублей у её мамы и исчез! «Так вот откуда торт!», испугались мы.

Мы бегали по дворам, расспрашивали ребят, когда они видели Колюшку в последний раз, заглядывали в самые потаённые уголки дворов – нет Колюшки! Решили сложиться и вернуть Колюшке сто рублей, если он найдётся. Мама дала мне сорок рублей, Любе и Люсе дали деньги с большим скандалом (сумма немалая для их бюджетов). Но где искать Колюшку? Сели на нашу скамеечку, обсуждаем и вдруг слышим громкий шёпот:

– Девчонки, я здесь!

Мы так и подскочили. Колюшкин голос раздался рядом, но нигде никого нет. Почудилось что ли?

– Я здесь, в сарае, – сказал голос.

На сарае висит замок, мы подёргали замок – заперто.

– Кто тебя запер? – спрашиваем.

– Никто, – я сам залез в сарай, – отвечает Колюшка. – В задней стенке сарая отогнул доску и залез. Я замёрз, выпустите меня. Уж лучше пусть тётка убьёт.

– Не убьёт, вот деньги, сто рублей, – говорим. – Сейчас за ключом сбегаем, – помчались мы к Колюшке домой. Обратно вернулись с Колюшкиной мамой, тётей и Викусей. Раз! Замок отпёрся. Два! Дверь отворилась. Три! На пороге, весь в угольной пыли, клацая зубами, появился Колюшка! Пока обнимались, нам удалось сунуть ему в карман сто рублей, предварительно обменянных на одну бумажку.

Мы не устроили чаепитие. Никому не хотелось ворошить прошлое. Нам было стыдно, что мы, потеряв головы при виде такого роскошного подарка, пировали. А Колюшке, я думаю, было стыдно, что украл деньги у тёти. О чём он только ни думал, проведя день и ночь в ледяном сарае! Но одно я твёрдо усвоила: если дарят мне что-нибудь съедобное, я всегда делюсь этим подарком с дарителем.

Оскар Уайльд

В школе мой самый любимый предмет был английский язык. Я думаю, из-за учительницы английского языка Цилии Семёновны. Представьте себе пожилую женщину с ярко-рыжими вьющимися волосами, всю в веснушках, в ярко-зелёном трикотажном костюме и в белой блузке с бантом. Костюм плотно обнимает уютное тело, показывая все изгибы, неровности, бугорки и впадины. Мне она напоминала яичницу-глазунью с зелёным луком: шапка рыжих волос – желток, белая блузка – белок, а вокруг – зелёный лук. Вкуснота!

Все любили Цилию Семёновну, даже те, у кого были двойки по её предмету. Мы называли её ласково: наша Циличка. У меня по английскому языку была четвёрка. Вечная четвёрка! А я так мечтала о пятёрке! Но у Цилии Семёновны была не пятибалльная, а четырёхбалльная система обучения. Она считала, что на пять баллов мы не можем знать язык. Хотя, нет, одна девочка имела пятёрку, но это не в счёт. Она шла на золотую медаль.

У нас был театр на английском языке. Конечно, театр – это громко сказано, но многие оставались после уроков, разучивали стихи, песни, роли, ставили пьесы, кто-то оставался просто побыть с нашей Циличкой, умной, весёлой и острой на язычок. Мы наслаждались общением с ней. Однажды мы решили поставить пьесу по сказке Оскара Уайльда «Счастливый Принц». Я играла Ласточку, а Принцем был Юрка Байрамов. Все девчонки были тайно влюблены в Юрку, особенно в его огромные карие глаза с длинными ресницами. «Ну, зачем парню такие ресницы?», с завистью вздыхали мы. Я запомнила эту пьесу на всю жизнь и вот почему.

В воскресенье мама разбудила меня рано утром.

– Одевайся быстренько, – сказала мама. – Придётся сейчас поработать. Выйдем на лестницу.

Я, зевая, с неохотой вышла на лестницу, и от того, что я увидела, сразу пропало сонное настроение. Мы жили на втором этаже, а с первого этажа по второй во всю стену, огромными буквами было написано: “HOW WONDERFUL IS THE POWER OF LOVE!” А для тех, кто вдруг не знает английского языка, такими же огромными буквами было написано: «КАК ЧУДЕСНА ВЛАСТЬ ЛЮБВИ!». Вот это да! Оскар Уайльд – «Счастливый Принц»!

– Стирай, – говорит мама.

Сильно сказано, конечно, правильно, красиво, но… И я, взяв кусочек стекла, скребла, скребла и скребла, медленно поднимаясь с первого этажа на второй. Странное дело, сначала я хотела убить Юрку, а в том, что это написал Юрка, я нисколечко не сомневалась, потом я начала улыбаться. «Надо же, – думала я, – как ему такое в голову пришло? Вот бы девчонки увидели эту надпись, от зависти бы лопнули. А если бы Цилия Семёновна увидела это упражнение, без единой ошибки, с переводом, точно бы поставила ПЯТЁРКУ!». Увы!

Ситуация

Когда я училась в седьмом классе, у нас был предмет – Конституция СССР, раз в неделю. Учительница по конституции была очень красивая женщина: высокая, статная, с короткими чёрными волосами. Я почему-то представляла её в кожаной куртке и в красной косынке, впряжённой в тачанку.

Как-то раз на уроке объясняет она статью о достоинстве личности. Класс слушает, а я смотрю на свой учебник на парте. Раньше не было специальных обложек, и мы оборачивали учебники в бумагу. Мой учебник был обёрнут в пергаментную бумагу. В одном углу бумага отошла от книги, и я решила натянуть её на обложку. Раздался хруст.

– Не шурши! – прикрикнула учительница и продолжила рассказывать о том, что ничто не может быть основанием для умаления достоинства личности.

Я притихла, но развёрнутая книга не давала мне покоя. «Одно движение и всё будет в порядке», – подумала я и примяла непослушную обёртку. Бумага опять издала хруст.