Середина Жизни

– Самая настоящая.

Я снова опустил взгляд на казавшиеся мне убедительными ещё пару дней назад наброски. Через минуту показательного глядения на рисунки с умным лицом и пустыми мыслями, я неуверенно заметил:

– Что-то выглядит она не очень православно.

– Всё это потому, что вы привыкли к южно-православному стилю церковной архитектуры, близкой в болгарской, румынской и византийской традиции. Здесь же: присутствуют все характерные черты северо-православного стиля церковной архитектуры, более подходящие для нашей местности – особенно зимой, так как стены этой церкви сберегают больше тепла. Но та как здешний народец – назвать «северянами» язык не повернётся – я использовал некоторые декоративные детали южного и западного стилей – возможно, действительно немного переусердствовал. Но могу вас заверить: это постройка – чистое православие. А смешение стилей – придаёт нашему храму изюминку, которую бы явно оценили бы профессионалы. Долой советский конструктивизм; наша эстетика – куда архаичнее.

Взяв у меня из рук планы, она сам решил ещё раз их пересмотреть. И закончив, он сказал:

– Я – раньше никогда не проектировал церкви. В основном моими работами были: дачи, невысокие жилые дома; был конечно так же один кинотеатр – но в основном то архитектурное пространство, в котором заказчики не особо склонны пофантазировать. Это – моя первая работа над планами церкви; а со времён университета – первая работа, которую я согласился выполнять бесплатно. Я могу сделать вам любую церковь – хоть Айя-Софию. Но в эту работу – хоть и вышел довольно странный гибрид – я вложил всю душу.

Я вздохнул.

– Но, – сказал он, – вам, к сожалению – эта работа совсем не нравится.

– Нет-нет – всё даже очень хорошо. Я просто устал сегодня и не выспался – да и вы меня своими речами немного утомили, хоть и было интересно послушать. Можете продолжать в том же духе – я полностью доверяю вашему опыту и профессионализму – и ни в коем случае не стану ограничивать вашу фантазию.

Я произнёс всё это на одном дыхании; затем: набрал побольше воздуха и выдохнул:

– Продолжайте.

Он улыбнулся:

– Я – уже почти закончил. Осталось, конечно, кое-что дописать… через несколько дней – можете забирать.

И он – спроектировал мне церковь, похожие на которую – вряд ли нашлись бы на Земле. Вручая мне чертежи, он сказал:

– Утрите нос людям, что пытаются ограничить наш с вами кругозор.

И заговорчески мне подмигнул.

Он – который никогда в жизни не пойдёт в церковь.

Безусловно: он – очень гордился своей работой; хоть и не получил за неё и копейки. Жаль, что я не успел сказать ему, что архитектурный план – нужен нам только для бюрократической галочки; сама же наша церковь – будет выглядеть как самый обыкновенный сарай с прикреплённым, будто канцелярским клеем, куполом и крестом на крыше. А эта странная церковь – останется так и невоплощённой архитектурной фантазией, коих много накопилось за советские времена; завалявшихся у кого-то на чердаках.

Нет – об этом архитектор так и не узнал; наверное, не стоит каждому, даже тому, кто помог тебе – рассказывать всё до конца. Некоторым словам – лучше оставаться так и непроизнесёнными вслух; как и гибридам – всё же лучше не покидать бумажных темниц.

Глава 20

Прощай, весёлый чудак

Не молодой и не старый – уже поживший, но не до конца – архитектор-велогонщик стоял посреди своей святая святых, держась одной рукой за раму своего сокровища; а другой – крепко сжимая тряпку, которой методично протирал своё божество.

Положив скрученные чертежи под мышку – я не без горечи по проведённым вместе с архитектором месяцам – попрощался с ним, поблагодарив за всё и большее. А он сказал:

– Да-да, прощайте.

И вернулся взглядом к своей грязной тряпке, которой служил своему светлому делу.

– Я вам очень благодарен, правда – вы мне очень помогли. Если что, то заходите к нам в церковь потом.

– Да-да, конечно. Надеюсь, что у вас – всё получится, – сказал он, даже не повернувшись.

– Заходите…

Дверь захлопнулась с известным звоном; и больше – никогда не открывалась.

Глава 21

Открывая румынские города

Я был беден – все вокруг меня были бедными. И никто не знал об этом. Деньги были нам не так нужна – ведь будь их у нас больше: мы бы не знали, куда их деть и на что потратить. Да и не на что было…

Помню, как смотрел один западный фильм про жизнь мальчика, выросшего в трущобах индийского города Мумбаи. Он – тоже не знал, что его семья – бедна и едва сводит концы с концами. Что там: он даже и не подозревал, что всё могло сложиться иначе. Но однажды, когда ему было лет десять: он вернулся домой со школы и заорал на всю их тесную коморку: «Мама, мы что – бедняки?!». И как хорошо я тогда его понимал.

Что-то подобное произошло и со мной. Правда, закричать на все трущобы о своём открытии – мне пришлось, лишь сменив четыре десятка лет. Да и кричать – чтобы не беспокоить окружающих – всё время приходилось внутрь себя.

Когда я узнал об этом – то естественно мне захотелось всё исправить. Я сказал Ирине Николаевне, что какое-то время не смогу приходить к ним и помогать вести литургии. Вместо того, чтобы идти в свою церковь – я собрал всё старьё, что завалялось у меня и моей жены – уж долго ему приходилось отлеживаться по шкафам. От этого хлама – пользы было никакой. Однако один мой знакомый, который разбирался во всех делах: от теории детерминантов и классификации горных пород до методов ведения войны и бизнеса – сказал мне, что знает одно место, где все эти тряпки – с руками оторвут. Уже тогда: многие мои знакомые ездили в Румынию; и тратили их на оптовую закупку египетских товаров: одежды и игрушек. А затем: отправившись в Москву зимой или летом на море – умножали свои начальные капиталы в три-четыре раза.

В то время: многие работали по этой схеме; вот и мне пришла на ум мысль: а чем я хуже?! И поехал в Одессу, забыв обо всём, что держало меня дома – вооружившись тремя мешками одежды и головой, полной надежд.

Из Одессы мне повезло присоединиться к группе таких же отважных предпринимателей, как и я – всего нас оказалось человек двадцать. И мне очень повезло, что я встретил их, так как скоро понял, что самому мне – со всей своей затеей не справиться никогда. Наша группа – целиком заняла автобус, который привёз нас в какой-то небольшой городок границе, откуда отправлялись рейсы на Брэилу – это был самый лёгкий и дешёвый способ добраться до места, где наш брат мог помочь и себе, и ближнему, сделав чуточку счастливее обоих. Хоть и наши с Румынией страны – были близки по духу много лет – в Румынии жители восстали против своего вождя и свергли его, установив в своей стране нечто, что можно было назвать демократией, лишь закрыв глаза на многие дыры. Румыния – переживала один из самых тяжёлых периодов своей истории. Они чувствовали себя людьми, которые оказались в диком поле и захотели возвести величественный дворец. И хоть это им удалось – они построили здание парламента в Бухаресте – своей желанной цели им достичь не удалось. Теперь: они оказались среди руин. И должны были сами понять: что делать дальше. А пока: нелегко им придётся.

На рынке в Брэиле: нашей торговой группе было выделено место, где и я нашел себе уголок, чтобы разложить и продать по хорошей цене свои тряпки. Поселились мы в каком-то дешёвом отеле на самой окраине города – по три-четыре человека в номер, в котором не было ничего, кроме окон, кроватей да маленьких шкафчиков.

Хоть и совсем недавно я осознал свою бедность: очень скоро я убедился, что в этом мире – буквально в соседней стране – живут люди, куда более беднее. Мой товар был нарасхват, потому что продавал я несколько ниже средней рыночной цены. Вещи, которые я бы вряд ли когда-нибудь ещё в жизни надел – стали для румын обновлением гардероба. Хоть я и торговался с ними по заниженным ценам – всё равно испытывал некоторую неловкость, какую иной человек испытывает, взяв деньги у человека, беднее его самого.

Было много и тех, кто не мог позволить себе скупаться даже у меня; конечно же, им приходилось воровать. А я – должен был их догонять. Я поймал за руку мальчишку, пытавшегося стащить у меня шапку; а он – всё равно вырвался – но прохожие окружили его и он вынужден был сдаться, вернув шапку и получив пару подзатыльников от какого-то прохожего.

– Это цыган, – сказал он мне, качая головой, – это они воруют; румыны – честные люди и их вам – нечего бояться. А цыган – мало я видел честных.

– Я с ними ещё реже встречался. Но те, кого я видел – не похожи были на этого мальчика.

– Вы не разглядели. Все они – на одно лицо. Если увидите кого-нибудь из них поблизости – держите глаза, нюх и слух острыми как мясник держит острыми ножи.

Потом, я заметил, что у меня не достаёт пары перчаток… Эту страну и всех этих людей – я мог только пожалеть; и ничем им помочь не мог. Хотя, спустя много лет детям всех этих людей: выпадет возможность покачать головами и пожалеть наших нас.

Мой товарищ, с которым я сидел вместе в автобусе, спал в одной комнате, делил торговую площадку и обеденный стол – торговал лениво; потому что вовсе не это было для него здесь самым главным. Покончив с продажами на день: он собирал свои заработанные леи и шел бродить по вечернему, старинному румынскому городу. Мне, из искреннего любопытства, довелось пару раз пройтись по тёмным, узким улочкам мимо старых православных церквей вместе с ним. Снова и снова, хватаясь за свой старенький фотоаппарат, он говорил мне, прицелившись объективом на какой-нибудь предмет:

– Деньги здесь – вовсе не главное, – он нажимал на кнопку и ловил отпечатки света на плёнку, – но если бы я не торговал – я никогда бы не смог позволить себе поездку сюда. Я стою полдня на рынке только ради того, чтобы окупить дорожные расходы и привести каких-нибудь подарков жене и дочке в Харькове; а остальные полдня – провести ради себя и ради великой красоты. Познавать новые горизонты; открывать румынские города – вот то, ради чего я здесь.

И снова опускал голову к глазку; и нажимал кнопку.

И как никто иной из жадных до заработка членов нашей группы – я, который путешествовал всю жизнь – от раннего детства до глубокой старости – мог его понять.

Глава 22

Старик в высоком здании

Во всём городе, где мне не пришлось рождаться, но которому я отдал большую часть своих лет – было только одно место, в котором мне могли помочь с инженерно-конструкторским планом моей церкви.

Здание государственного управления проектирования электростанций – стояло неподалёку от правобережного рынка и простые люди привыкли называть его так же просто: «книжка». Это – был серый небоскрёб, надменно смотрящий с высоты своих верхних этажей на низкорослых девятиэтажных соседей. По форме: оно действительно напоминало книжку, стоящую на полке в доме гиганта.

Кто-то нашептал мне на ухо, услышав о моих поисках: что начальник инженерно-архитектурного отдела – очень религиозный человек; а потому – один во всём городе способ был взяться за такой громоздкий проект на тех условия, какие я мог ему предложить – а именно – никаких.

Я зашел внутрь этого здания со всей решимостью, на которую смог накопить за долгие недели бездействия; но его хватило ровно на десять минут, пока я бродил по коридорам «книжки» в поисках нужного мне кабинета. Он – оказался в конце самого тёмного коридора; и тут – мои нервы сдали. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы подавить нерешительность и надоедливую слабость в ногах. Но встав лицом перед дверью с висевшей на ней табличкой: «Начальник инженерно-архитектурного отдела» – мне оставалось сделать последний шаг; и чёрт возьми – я обязан был просто перешагнуть с ноги на ногу – но меня будто связала стыдливость перед подобными делами, так напоминающими самое обыкновенное выклянчиванье.

Три раза постучавшись в дверь – я схватил ручку и потянул её на себя. Глаза на меня поднял сидевший за широким столом длиннобородый старик; только эти скромные, грустные и немного удивлённые глаза – и были видны сквозь чащу густого леса, покрывавшего всё его лицо.

– Чем могу вам помочь? – спросил он, указывая на стул перед ним.

– Спасибо.

Я сел; и мигом на меня напала невыносимая сухость во рту. Мне удалось подавить её, осознавая тот факт, что проявив перед ним слабость и нерешительность – я не смогу завоевать его уважение; а значит – не смогу рассчитывать и на его согласие.

Маленькие одинокие глаза – продолжали смотреть на меня. Я опустил голову, сложил руки на коленях и осознал, что не помню ни слова их той речи, которую приготовил по дороге к нему. Вдохнув побольше воздуха и незаметно, украдкой выдохнув его носом – я поднял голову и со всей серьёзностью, на которую у меня только хватило сил – стал уверенным и спокойным голосом импровизировать, рассказывая ему всю историю с самого начала. Он – даже не моргал; и казалось, что не видел ничего вокруг, кроме меня. Мне – пришлось проявить то самое спокойствие и хладнокровность, что и он – хоть до начальника инженерно-архитектурного отдела мне ещё было далеко.

Под конец своей долгой речи, я выставил на его суд слова:

– Как вы видите: община, земля и архитекторский план у нас уже есть. Но без инженерно-конструкторского плана – в доме архитекторов нам ни за что не выдадут разрешения на строительство церкви.

– Угу.

– Нашему делу – нужен специалист, готовый взяться за эту благородную, культурную работу на благотворительной основе. Посовещавшись со своей общиной: я пришел к единому мнению, что только вы – способны совершить такой шаг.

Я уже начал сомневаться: умеет ли этот человек моргать? Какие только мысли не приходили ко мне в голову, пока я терпеливо дожидался его ответа. И я совершенно не имел понятия, что буду делать в случае, если получу решительный отказ. Такого «плана Б» попросту не существовало – я решил рискнуть, ни на что не надеясь, кроме удачи. Но ставки сделаны; и от меня теперь – не многие зависит.

Эту паузу, как истинный садист – он держал целых три секунду, оставив меня наедине со всеми своими мрачными мыслями, не имея права выразить их даже мимолётным жестом на своём лице. Обычно: в таких ситуациях люди обильно потеют; но мне лично: казалось, что мои глаза с секунды на секунду – должны вылететь с орбит из-за столь продолжительного неморгания.

– Хорошо.

Я моргнул.

Мой голос, казалось, доносится откуда-то издалека.

– Простите?

– Хорошо. Я согласен. Я с удовольствие возьмусь за этой праведное и благородное дело во имя Господа нашего.

Я смело вздохнул.

Конечно: согласился он не потому, что ему понравился я и моя речь; и вовсе не ради благотворительности. Он взялся за это затем, что видел в этом свою миссию, которую он взялся исполнить во имя своей религии. Во-истину: благословенны те, кто делает добро другим, пусть и ради самих себя.

Его рука потянулась ко мне через весь стол. И я с гордостью пожал её.

Глава 23

Какие странные знакомства

Моя карьера в качестве преподавателя в институте – стремительно двигалась вверх. И однажды я понял, что если хочу и дальше двигаться по лестнице университетской иерархии – я должен повысить свою квалификацию. Дело в том, что я закончил университет как историк, а аспирантуру философ; а работал я в области социологии, в которой до сих пор оставался просто удачливым самоучкой, для которого высшие материи этой науки – оставались недостижимы.

И те не менее: я – не собирался так просто со всем этим мириться; я понял, что мне нужно повысить свою квалификацию у лучших профессоров страны. И мне повезло: я имел возможность отправиться от имени своего института на проходившие как раз вовремя курсы на повышение квалификации доцентов гуманитарных дисциплин. И я нутром почувствовала все видневшиеся на горизонте возможности; и на этот раз – не дам им так просто ускользнуть.

В столице нашей южной республики: собрались философы, филологи, историки и социологи со всех социалистических стран: ГДР, Польши, Румынии, Югославии, Болгарии… Это – было великое и славное время для учёных, только начинающих свой тяжёлый путь по направлении к настоящей науке – где, как верят многие, обитает истина. Лекции нам читали лучшие профессора Киева и пятнадцати республик – и говорили все эти гиганты мысли с нами как со старшими учениками, которые вскоре – встанут на их место. Именно в таких местах: познаётся вся сила и мощь науки.

Так же: это была отличная возможность советским учёным наладить знакомства и связи со своими восточноевропейскими коллегами – особенно с восточными немцами и поляками, о которых в научных кругах ходило множество историй, по содержанию близких к легендам.

Здесь мне тоже повезло, как мало кому везёт: по распределению в общежитии я попал в одну комнату с двумя поляками и немкой. Мы ходили вместе на лекции, жили под одной крышей и вместе открывали для себя много нового в столице социалистической Украины. И под конец этих полугодичных курсов от весны до осени – стали друг другу хорошими друзьями.

Почти все немцы и поляки здесь: отлично знали русский; доцент философии из Берлина – очень милая женщина – стала мне хорошим другом и открыла мне глаза на многие вещи. И когда нам выпало несколько дней выходных – она попросила меня сопровождать её в путешествии, которое она давно мечтала совершить:

– Мозква и Ленингьад, – сказа она так, что ей невозможно было отказать, – моя давняя мечта; так вы зогласны меня зопровождайт?

– Я воль, – кивнул я.

Взамен, я получил её домашний номер телефона и приглашение когда-нибудь приехать к ней и её мужу на выходные в Дрезден.

В Москве и Ленинграде мы были всего по дню на каждый; а по возращению оказалось, что наше повышение квалификации прошло успешно и пора уже возвращаться домой. Тогда же: я получил приглашение от ещё одного своего соседа приехать к нему в гости в Щецин. Мы пожали друг другу руки. Такие необычные для меня выдались полгода. Такие странные у меня выдались полгода. И меня – ждала ещё куча дел по возвращению домой.

Глава 24

Кто не в силах встать

Пройдёт много лет – ноя я ещё долго буду встречать на улицах своего города того самого бородатого чудака, согласившегося выполнить для нас инженерно-архитекторский проект церкви, основанный на чертежах архитектора-велогонщика. То, как он держал себя; как он выглядел и говорил – всё это напоминало мне философа по имени Павел Флоренский, жившего полвека назад. В тридцатые годы, во времена всеобщего страха и ужаса – даже самые отважные диссиденты ушли в подполье, откуда не осмеливались даже высунуть головы. Флоренский же – отказался эмигрировать из страны, когда во время гражданской войны у него была такая возможность. Когда на территории всех пятнадцати республик сотнями сжигали церкви и сотнями тысяч расстреливали попов – Флоренский, будучи преподавателем в радиотехническом институте – выражал свой протест тем, что расхаживал по коридорам технического института в монашеской рясе; а затем, всё в той же одежде: читал лекции своим студентам.

Что с Павлом Флоренским впоследствии сделали – совсем другая история. Я много изучал его философские и богословские работы, превосходно знал его биографию и собственное мнение о характере и нравах этого человека – имел. И я был впечатлён, спустя пятьдесят лет после смерти философа, встретить человека, который полностью бы соответствовал его образу. Он был верен своим взглядом, выстроенным за православной философии и гуманизме – и служил им до самого конца; честен и горд – благороден и безумен – всё это было про него.

В одиночку со всей внезапно взвалившейся на его плечи работой – он справиться не мог; во многом ему нужно было со мной совещаться и обсуждать разные детали, значение которых – мне приходилось осваивать походу.

На своё свободное время – я смотрел как на самую бесполезную и ненужную на свете вещь; его у меня было больше, чем воды в соли в море – жил замкнуто и с немногими своими друзьями не имел никакого желания встречаться чаще необходимого; дел особой важности я не имел – а потому: мог уделять своему инженеру, которого в голове уже окрестил Павлом Флоренским – столько времени, сколько он требовал.

К сожалению: я не мог приходить в его рабочий кабинет всё время; ему часто приходилось где-нибудь пропадать и вечно отсутствовать. Тогда, он показал мне дорогу к своему дому и попросил приходить как можно чаще; или когда он сам позовёт.

Когда я впервые перешагнул порог его квартиры: моя челюсть отвисла и как будто навечно застряла там – внизу. Все стены его жилища: были увешаны иконами с изображениями святых, представленных во всех ипостасях. А в спальне его жены: стоял самый, что ни на есть настоящий алтарь.

И когда я вошел внутрь комнаты с алтарём: его жена на кровати рядом со святилищем, спрятав своё тело под двумя одеялами. Она так и осталась там лежать, поприветствовав меня радужной улыбкой; её муж сел рядом с ней, положив свою огромную мягкую ладонь ей на плечо. Я – взял себе стул и сел прямо у алтаря; и под угрюмым взглядом множества Иисусов, Марий, Петров и Павлов в позолоченных рамах – мы начали свой разговор.

Его жена, как он сам признался несколько недель спустя – оказалась парализованной.

Немного позже, мне так же удалось узнать, что за несколько лет до моего появления в их жизни: у них был сын. Сложно теперь судить, каким он был человеком; те, которых не стало – всегда кажутся нам намного милее, чем когда они ходили по этой земле. Однако оба его родителя – любили своего мальчика всем сердцем. И с засохшими слезами на глазах, глава инженерно-архитектурного отдела сказал мне, что уже несколько лет, как по воле судьбы их сына с ними больше нет. И с тех самых пор, как он ушел: его жена не встаёт с кровати.

Хоть мне никогда и не приходилось по воле высших сил знать подобной боли и утраты – я мог их понять; мог понять и то, почему они всё своё время и энергию посвятили служению своей религии, и благородным делам. Когда они сами не смогли ходить в церковь друг с другом – инженер со своей женой построили свой собственный храм. Тем же самым – занимался и я; наверное, потому они так сильно хотели помочь мне в моём деле, как только смогут.

Кому-то приходится вести битву на полях сражений и жертвовать жизни. Другим: приходится вступать в схватку с самими собой глубоко у себя в головах и жертвовать рассудком. А некоторым: приходится защищать свою духовность от грязи этого мира и жертвовать счастьем. И всё для того, чтобы как-нибудь провести время на этой земле. Какой путь не выберешь: чтобы двигаться дальше – всегда приходится чем-нибудь жертвовать.

В ходе наших бесед: время от времени муж с женой прерывали разговор, чтобы помолиться. Мне невольно приходилось к ним присоединиться; но слов молитв, которые они читали – я не знал и не понимал. И мне приходилось, закрыв глаза, просто шевелить губами, думая лишь о том, что бы не опозориться перед этими людьми – ведь слова почти всех самых важных христианских молитв – напрочь вылетели у меня из головы.

Жена инженера много улыбалась; самому мне редко доводилось встречать людей, которые бы так много смеялись и были бы настолько бодрыми в своей речи и чистыми в мыслях.

Она – была полной противоположность своего мужа – тихого, как оказалось, робкого и пассивного. В нём не было и капли той бодрости, что была у его парализованной жены. Любовь всей его жизни – почти до самого своего конца – была рада и открыта всему новому в этом мире; хоть и в каждом её жесте – ещё можно было прочесть горечь и тоску по былым утратам и падениям.

Зажатый и скромный интеллигент; женщина с парализованным телом, в любой момент – готовая посвятить всю себя тому, что считала достойным – в их компании я провёл много месяцев, не жалей ни об одной минуте. Много подвигов, которых некому будет оценить кроме нас самих – мы совершили в глубинах своих умов, чтобы приблизить осуществление нашей общей цели – создание церкви святого Георгия. И хоть я много им помогал – я раз за разом кивал своим грустным мыслям: в отличие от этих двоих – во всех этих чертежах я ни грамма не мог понять.

К концу того года: жена инженера, владевшая своей специальностью не хуже своего мужа, которого все по праву называли мастером своего дела – тихо ушла из этой жизни. Однажды вечером: она как всегда пожелала своему единственному мужчине спокойной ночи и закрыла глаза; с единственной разницей – для того, чтобы больше не открыть их никогда, тихо покинув этот мир, никак не сообщив тому об утрате.

Её муж – даже глазом не повёл. Он передал мне недавно доведённый до конца их последний совместный инженерно-архитекторский проект. Такие люди – своё личное горе переносят всегда на полях сражений внутри своих голов. Я взял планы, поблагодарил его и ушел.

Много лет я встречал его на улицах своего города: примерно, пару раз в год. Первое время: я ещё здоровался с ним и пожимал его массивную, погрубевшую руку. Но затем: сам не зная почему, стал переходить дорогу и идти в противоположном направлении, стоило его фигуре только показаться вдалеке. А после: потерял к нему всякий интерес. Постепенно, мне стало казаться, что этот тихий, странный человек – тоже перестал замечать меня.