Босиком по асфальту

А еще я чувствовала невероятное облегчение после разговора с мамой. Все мои проблемы не решились одним разом, я не нашла выход из той ситуации, в которой оказалась, но по крайней мере мне удалось поделиться тем, что меня грызло и преследовало уже который день, с человеком, мнение которого имело для меня большое значение. Услышать поддержку не только в словах, но и в голосе, увидеть ее во взгляде, касаниях, улыбке.

Сразу казалось, что все решаемо. И в голове появлялись здравые мысли, есть ли вообще смысл переживать из-за того, что нельзя исправить.

Нет, совершенно никакого.

Только принять и жить дальше. И раз я уже успела принять все произошедшее, то единственное, что мне оставалось, – это действительно просто жить дальше, радуясь мелочам так, как я умела.

Глава восьмая

Среда

– Праздник в честь Дня смородины[1]? Серьезно? – Я скептически подняла бровь, поворачивая голову к Гите. Она шла рядом, неспешно потягивая из высокого прозрачного стакана с крышкой-полусферой свой любимый шоколадный кофе со льдом.

– Серьезно, – кивнула она, посмотрев на меня из-под густо накрашенных ресниц. – А еще сегодня День хаоса и беспорядка.

– У меня уже который день – День хаоса и беспорядка.

Гита весело хохотнула, едва не поперхнувшись своим кофе, и кончиком пальца подтерла красную помаду в уголках губ.

– Все не так плохо, Лиз.

– Да неужели? Все будет не так плохо, когда весь этот кошмар закончится.

– Под словом «кошмар» ты подразумеваешь…

– Да, Гита, я подразумеваю Воскресенского.

Гита снова рассмеялась. Я тяжело вздохнула, но, глянув на подругу, тоже не смогла сдержать улыбки. Сделала пару глотков кофе и оглядела широкую улицу.

Мы неспешно прогуливались по направлению к главной площади. Время близилось к пяти, а это означало, что совсем скоро в центре начнется праздник. Подготовка шла полным ходом еще с полудня. Кажется, планировалось что-то грандиозное. Ведь выступление местной музыкальной кавер-группы – это достаточно грандиозно для городка с населением в шестьдесят тысяч человек?

А повод – просто сказка. День смородины. Кто вообще придумал провести праздник в середине недели, посвященный чему-то настолько… повседневному? Хотя людям только повод дай. К тому же на дворе лето, жара, июль, отпуска и каникулы. Народ ведь нужно чем-то развлекать.

Но День смородины…

Смешно. Однако, если честно, я была совсем не прочь отвлечься от всего, что произошло за последнее время. Да и узнать, что в нашем городе есть кавер-группа, было интересно. К тому же, кажется, это выступление будет далеко не первым для них. Ведь если их неоднократно принимают на городской сцене, то, наверное, в них действительно что-то есть.

– Похоже, мои хотят снова встретиться на неделе. Скоро все поразъезжаются, так что они собираются увидеться напоследок, – поделилась Гита несколько задумчиво. Под словом «мои» она подразумевала своих одноклассников, с которыми виделась пару дней назад.

Внезапная мысль посетила мою голову, и, как обычно, я не смогла удержать ее за зубами:

– Саша тоже?

– Не знаю. – Гита приподняла брови, помешивая трубочкой кофе в своем стакане и затягивая в маленький шоколадный водоворот несколько кубиков еще не растаявшего льда. – Он пока не ответил, но, наверное, тоже придет.

– Если на неделе, то он успеет, – произнесла я и только через несколько секунд задалась вопросом, почему вообще думаю об этом.

– Он сказал тебе, что уезжает в конце недели?

– Да.

– А точный день?

– Я не интересовалась. И не хочу знать. Просто надеюсь, что это произойдет поскорее. Пятница – тоже конец недели. Пусть он уезжает в пятницу.

Гита поджала губы. В последнее время Воскресенский стал слишком часто фигурировать в наших разговорах, и это дезориентировало нас обеих. Раньше мы практически никогда не говорили о нем, а сейчас он едва ли не основная тема для бесед. Это было странно и непривычно, в какой-то степени даже неловко. Мы обе чувствовали, что что-то явно не так.

– О чем вы говорили в клубе? – спросила Гита. Когда я вопросительно посмотрела на нее, она нахмурилась и поспешила объяснить: – Ну, вы же, наверное, нормально общались? И он не раздражал тебя.

– Да, а спустя час мы уже занимались сексом. Гита, я слишком много выпила.

– И то верно.

Я негромко фыркнула. Конечно, это не было оправданием. Только не тому, что произошло между нами. Случившееся не оправдать опьянением. Причины этого куда глубже, несмотря на то, что я постоянно ограждалась от любых упоминаний о Воскресенском. Принципиально и почти стихийно. Все пять лет, а не только эти три дня.

– Все, что ни делается, – к лучшему.

Хорошая фраза – я жила, опираясь на нее. Но в данной ситуации она показалась сомнительной. Наверное, Гита и сама не очень верила ей, но она так забавно произнесла ее, что я снова не смогла сдержать улыбку.

– Конечно, во всем можно найти плюсы, но тут я даже пытаться не буду.

– Уверена, что их больше, чем минусов, – возразила Гита.

– Ты слишком оптимистично мыслишь.

Нас прервал звонок телефона Гиты. Она немного покопалась в своей поясной сумке, достала из нее айфон в аккуратном бежевом чехле и посмотрела на меня, задорно подмигнув:

– И тебе советую, Лиз! Мысли оптимистично!

А затем ответила на звонок.

Я подняла голову к небу. Оно постепенно впитывало в себя теплые вечерние тона, хотя солнце было еще высоко. Несколько разбросанных по лазурному покрывалу рваных облаков светились розовато-оранжевым светом.

Гита говорила около пары минут. Отвечала лаконично и по делу, а я неспешно шла рядом, потягивая кофе и чувствуя, как начинает замерзать ладонь от тающих кубиков льда в стакане.

Вдалеке уже виднелась главная городская площадь. Людей было не так много, но в скором времени это могло измениться. Погода была ясной и теплой, а в такие дни мероприятия наполнялись толпами, сквозь которые едва-едва можно было протиснуться.

– Серьезно?! – вдруг воскликнула Гита, все еще говоря по телефону. Я тут же повернула к ней голову. – Вы шутите! – Ее глаза загорелись, как если бы ей сообщили самую радостную новость в ее жизни. Хотя вполне вероятно, что так оно и было, и я уже предвкушала восторженный рассказ. – Вы меня очень обрадовали! Да, конечно, я все сделаю. С удовольствием!

Эмоциональная Гита. Она всегда была такой – очень улыбчивой, очень веселой, очень громкой, очень экзальтированной. Девочка-зажигалка. Помимо прочего, она всегда выделялась. Манерой мило хихикать и способностью заражать хорошим настроением всех, кто находился рядом. Ярким стилем, красной помадой, белыми длинными волосами, которые она недавно вдруг обрезала до плеч. Своей тягой к жизни и позитивом, которыми она всегда делилась с близкими людьми.

Как, например, сейчас со мной.

– Да, хорошо! Спасибо вам. Ага, до свидания!

И я была рада, когда она отключила телефон и убрала его обратно в сумку на талии, потому что любопытство постепенно разрасталось во мне, требуя всех подробностей прямо сейчас. Но не успела я и рта раскрыть, как Гита повернулась ко мне и, подпрыгивая на месте от волнения, распахнула свои огромные зеленые глаза:

– Угадай, что случилось!

Это выглядело так очаровательно, что я мягко рассмеялась и покачала головой.

– Не смогу. Рассказывай сама.

– Мне звонил мой преподаватель с художественных курсов. Он сказал, что я смогу поучаствовать в одном из конкурсов, который планируется в скором времени!

– Какой-то масштабный?

– Да, в этом-то все и дело! – Она была воодушевлена до предела. Даже стиснула руки перед собой от восторга, все еще заглядывая мне в глаза. – Один из крупнейших летних конкурсов в Москве, и я могу принять участие в нем. Сегодня вечером мы еще раз созвонимся и обсудим все детали.

– Гита, это так круто! – Я обняла подругу за плечи, прижимаясь щекой к ее виску. Шоколадный кофе и духи. Эти запахи теперь всегда ассоциировались с Гитой. – Держи меня в курсе. Я уверена, что у тебя все получится.

– Ох, я надеюсь. – Она вздохнула и опустила солнцезащитные очки с макушки на переносицу. Восторженный взгляд тут же скрылся за широкими зеркальными линзами. – Но все хорошие краски и кисти остались в Москве. Здесь у меня едва-едва наберется необходимый минимум. Нужно будет хорошенько подумать, что с этим можно сделать.

– Если хочешь, мы можем пройтись по магазинам и купить то, что тебе пригодится.

Мы повернули к площади. Людей и в самом деле пока еще было немного. Относительно немного, но, по крайней мере, мы не рисковали задохнуться в плотной толпе и могли пройти поближе к сцене. Ее установили с северной стороны, недалеко от фонтана, и теперь на ней выставляли и проверяли музыкальную аппаратуру. Я пригляделась. Кажется, этим занимались молодые ребята приблизительно нашего возраста или даже младше. Та самая кавер-группа? Занятно.

Я надеялась, что они действительно хороши – огромное желание танцевать и громко подпевать словам известных песен возрастало во мне с каждой минутой. Настроение было «уйти в отрыв и не возвращаться». Мне нравились подобные мероприятия с детства. Пусть это не грандиозные концерты известных артистов, пусть не идеально отработанные выступления с невероятными спецэффектами. Но такие праздники и без этого были наполнены особенным уютом.

Или же дело в том, что я родилась и прожила до восемнадцати лет не в мегаполисе и не в городе-миллионнике, а в маленьком провинциальном городке.

На другом конце площади в тени берез одиноко стояла никем не занятая скамейка. Гита своим цепким взглядом заприметила ее, и мы направились в ту сторону. Оттуда открывался отличный вид на сцену. Конечно, когда начнется выступление, мы подойдем ближе к эпицентру музыки и звука, но до того момента у нас оставалось еще добрых пятнадцать минут.

Я поставила кофе на скамью рядом с собой. Лед уже успел растаять, и стакан практически опустел. На языке чувствовался привкус мяты, корицы и молока.

– Знаешь, я так давно не была тут на этих праздниках, – задумчиво произнесла Гита, наблюдая за тем, как ребята настраивают звук и музыкальные инструменты. А через несколько секунд повернулась ко мне, перехватывая мой взгляд. Очки она снова подняла на макушку и теперь сверкала своими светло-зелеными глазами. – Помнишь, в школе мы гуляли практически на каждом из них?

Конечно, я помнила. Гита имела в виду время с седьмого по девятый класс, когда мы уже начали близко общаться и она еще не успела уехать в колледж. Сладкое время, теплое, душевное, по-детски забавное. Нам было по пятнадцать-шестнадцать лет. Это, наверное, самый неопределенный возраст, самый драматичный, самый непостоянный, самый эмоциональный и нестабильный.

Я улыбнулась этим воспоминаниям и кивнула.

– Помню. Не пропускали ни одного.

– Мы очень часто ходили втроем и…

Гита осеклась, так и не закончив фразу. Она посмотрела на меня с какой-то осторожностью, и несколько мгновений я не могла понять, в чем дело. А потом вспомнила.

Ну конечно!

Гита говорила как раз о том времени, когда я встречалась с Сашей. И мы действительно частенько гуляли втроем, раз уж на то пошло. Ну что теперь поделать, если так оно и было? Кажется, сейчас Гита не хотела лишний раз напоминать мне о причине моего беспокойства в последние три дня. Я ценила это.

– Да. – Я спокойно улыбнулась. Не могу же я в самом деле отрицать то, что со мной происходило. Да и зачем? Мы правда хорошо проводили время тогда. – Частенько. Это было здорово. И, наверное, весело, – неуверенно добавила я, и мы рассмеялись.

– Но было правда весело. Особенно когда Саша начинал творить и говорить всякую ерунду.

– Ой, знаешь, у него и спустя годы это прекрасно получается.

Еще один глоток кофе, а за ним – только воздух с брызгами молока. Я приподняла стакан, чтобы убедиться, что он пуст, и отставила его от себя.

– А помнишь, как мы под его окном написали: «Саша – козлина»? – невозмутимо поинтересовалась Гита, а я едва не поперхнулась и громко рассмеялась, вспомнив, как, когда мне было пятнадцать и Саша чем-то обидел меня, мы подошли к его окнам и действительно нацарапали на стене девяти-этажного многоквартирного дома старым ключом эти слова. Окно Воскресенского очень удачно располагалось на первом этаже. Удачно для нас, конечно же, не для него.

Я рассмеялась так громко и сильно, что заболели щеки и выступили слезы. Пришлось достать зеркальце, чтобы аккуратно промокнуть уголки глаз кончиками пальцев, не испортив макияж. Гита тоже подхватила мой смех, и теперь мы хохотали вдвоем.

– Я только не помню, он вообще видел эту надпись?

Гита весело пожала плечами, приподнимая брови.

– А черт его знает.

Сейчас надписи не было. Уже лет пять как. Вскоре после того, как под его окном появились эти слова, начался капитальный ремонт фасада дома. Многоэтажку полностью перекрасили, и надпись скрылась за слоями краски. И вот что странно: факт покраски совершенно не отпечатался в памяти, потому что однажды, года три назад, проходя мимо этого дома, я любопытства ради свернула к окнам, за которыми когда-то была комната Саши, и, подойдя, принялась искать взглядом давно оставленные слова. Полминуты потребовалось, чтобы понять, почему я не могу их найти. Оставалось только хмыкнуть, развернуться и уйти прочь, против воли вспоминая, как мы с Гитой подходили к этим окнам и разговаривали с Воскресенским, когда он болел или по каким-то другим причинам не мог спуститься к нам на улицу.

– Глупо получилось.

– Надо было сфотографировать. Вот что по-настоящему глупо получилось – оставили такой шедевр и не задокументировали, – фыркнула Гита, глядя в сторону сцены, когда ее вниманием снова завладели ребята из кавер-группы.

– Нет, у меня где-то есть фотография, – нахмурилась я, копаясь в недрах собственной памяти. Фотография действительно есть. Где-то в бесконечном множестве других в облачном хранилище на двести гигабайт.

– О, отлично!

Я неловко улыбнулась.

– Не уверена, что у меня получится найти ее.

– Главное, что она есть, – деловито заключила Гита. – Найдется когда-нибудь потом.

– Когда-нибудь, лет через десять в лучшем случае.

– Тогда через десять лет тебе снова придется вспомнить о существовании Саши.

Эти слова были сказаны так легко и непринужденно, что я снова едва не поперхнулась воздухом.

– Боже, нет, – протяжно застонала я, заставив, однако, Гиту рассмеяться.

Вспоминать Воскресенского через десять лет… Надеюсь, не придется. Надеюсь, не придется вообще никогда. Раньше любые мысли о нем коробили меня невероятно, особенно если всплывали в голове сами собой. Если не являлись маленьким ответвлением нашего с Гитой разговора, что было вполне допустимо, а просто возникали как молния среди ясного неба. Расчерчивали сознание ломаной яркой полосой.

«Это такой бред», – думала я всегда. Фыркала и выбрасывала мысли о Саше из головы, моментально чувствуя странное отторжение.

Откуда бы ему взяться? Я не знала. И никогда не понимала, как моя прежняя симпатия к этому парню, которым я болела два с половиной года, вдруг, как по щелчку пальцев, превратилась в раздражение и отчужденность. Почему в один момент мы хотим внимания от человека и изнываем по нему, а в другой – нас уже тошнит от этого самого внимания, которое еще совсем недавно мы так сильно жаждали почувствовать хоть на одну секунду?

Я не понимала. Но это был именно мой случай.

Раньше.

Сейчас же я совершенно точно могла сказать, что эта неприязнь во мне пропала. Испарилась. Как завихрения пара над кружкой горячего чая, или прозрачное молоко тумана ранним летним утром, или лед в стакане холодного кофе. Растаяла, словно ее не было вовсе.

Да, порой он раздражал меня, но никакой неприязни не было. Не было ее, когда я встретила его в клубе, когда целовала его, когда принимала его ласку, когда мы разговаривали, лежа в постели после секса, и когда он провожал меня до площади вчера вечером.

Я ни на секунду не могла назвать то, что чувствовала по отношению к нему последние несколько дней, неприязнью.

Почему так? Не знаю. Я просто принимала это как факт и даже не собиралась думать о причинах.

– Хочу танцевать, – внезапно произнесла Гита и мягко закачала головой, будто подтанцовывая в такт песне, которую слышала только она одна.

– И петь. Господи, Гита, ты бы знала, как я хочу петь! – сказала я даже несмотря на то, что мой голос для этого совершенно не годился.

– Значит, будем петь. Петь и танцевать! – Она начала двигаться активнее, теперь качая не только головой, но и всем телом, насколько это было возможно, пока она сидела на скамейке. – И плевать на всех вокруг!

О да. Гита будет танцевать и орать песни, даже если вся остальная толпа станет шикать на нее и смотреть как на ненормальную. И если быть до конца честной, то я не буду от нее отставать. Действительно, так ли важно мнение других людей, если тебе хорошо как никогда раньше? Если ты чувствуешь себя живым. Живым и счастливым.

– Хочу Imagine Dragons. Или Maroon 5. Или Биби Рексу. Или хотя бы Эда Ширана, – произнесла я, вспоминая любимых исполнителей, песни которых я мурлыкала, пока принимала душ или наносила макияж перед зеркалом.

– Под Ширана не оторвешься. – Гита надула губы.

– Под Ширана надо пить холодный кофе[2]. – Я подмигнула подруге, и она грустно улыбнулась, приподнимая свой опустевший стакан и глядя на мой, такой же пустой, на скамье рядом со мной.

– Тогда Ширан нам однозначно не подходит.

– Вообще вполне вероятно, что я погорячилась. Кто сказал, что они исполняют каверы на иностранные песни?

– Среди российских тоже полно классных.

– Бессмертная классика? «Нервы», например. «Бумбокс», «Звери», «Градусы». Или «Сплин».

Взгляд снова остановился на сцене. Все инструменты уже были подключены, а звук – проверен, и ребята удалились за кулисы. Это означало лишь одно: скоро на сцену выйдут ведущие и концерт начнется. Люди потихоньку скапливались у сцены, образовывая маленькие группки и громко переговариваясь между собой. Смех, крики, возгласы – все мешалось в одну звучную какофонию.

Становилось как-то по-особенному уютно. Атмосфера праздника чувствовалась каждой клеточкой тела, и все постепенно погружало меня в ностальгию, теплую, мягкую, светлую.

Тут же захотелось оказаться поближе к этому веселью, ощутить его сильнее, пропустить через себя. Нырнуть в самый эпицентр хорошего настроения, музыки и легкости.

Гита словно прочитала мои мысли. Она поднялась со скамьи, оправила складки на своей розовой плиссированной юбке и, мельком глянув на меня, кивнула в сторону сцены.

– Идем? Кажется, они сейчас начнут.

Я вздохнула и встала следом за ней.

– Да, пошли.

Вечернее солнце наполняло облака золотистым светом. Они растекались по лазурному небосводу, словно кто-то размазывал их малярной кисточкой. Небрежно, броско, но фантастически искусно.

Мы с Гитой неспешно двигались к сцене сквозь неплотную толпу.

– Надеюсь, людей не станет больше, чем сейчас, – с надеждой предположила я, огибая парочку прижимающихся друг к другу в объятиях подростков и слегка повышая тон, чтобы Гита могла услышать меня в этом гуле.

– Думаю, что станет, – ответила она, качая головой. – Только начало, а ты посмотри, сколько их уже.

– Видимо, придется встать сбоку от сцены.

– Может, все будет не так плохо? Давай постоим в центре некоторое время. Уйти никогда не поздно, – предложила Гита, и я согласилась, кивнув.

Как только мы добрались до металлических ограждений, из колонок раздались негромкие биты, и зрители под одобрительные возгласы начали пританцовывать под ненавязчивую ударную музыку. Мы с Гитой переглянулись; она хитро улыбнулась, вытянула руки вверх и качнула бедрами в такт. Я только рассмеялась, наблюдая за ней, и тоже попробовала потанцевать. Не факт, что красиво, но мне было все равно.

Энергия бурлила во мне и настойчиво требовала, чтобы ей дали долгожданный выход.

«Полный вперед, моя дорогая!» – сказала я сама себе и, прикрыв глаза, качнула головой, а затем подключила к танцу плечи, руки и бедра. Мягко и поначалу лениво, двигалась под ударный ритм, которым наполнилась площадь. Постепенно я вливалась в танец, раскачивалась и забывала обо всем, кроме музыки. Я чувствовала, как пустеет голова. Как разлетаются мысли, и это приносит легкость, отшвыривая остатки неуверенности куда подальше.

Сдавленное хихиканье Гиты слышалось сквозь музыку, и я шире улыбнулась, отдавая все свои эмоции захватившему меня танцу. Невольно вспомнился недавний вечер в клубе, когда нам с Гитой тоже удалось немного потанцевать. Однако в тот день во мне была текила – очень много текилы, – а сейчас сознание было ясным.

И слава богу. У меня не останется возможности найти себе приключений на голову так, как это случилось в воскресенье, когда я совершенно случайно наткнулась на…

– Что за дискотека раньше времени? Еще даже мероприятие не началось, а вы уже ушли в отрыв.

…Сашу.

Глава девятая

Среда

Насмешливый, очень знакомый голос, который я узнала безошибочно. Это заставило меня замереть. Медленно опустить руки, которые я незаметно для себя самой подняла во время танца, и открыть глаза. Поймать смеющийся взгляд и почувствовать, как внутри меня что-то обрывается от неверия.

Вспомнишь солнце, вот и лучик. Кажется, так звучала поговорка?

– Саша, какая неожиданная встреча! – удивленно воскликнула Гита за моей спиной.

Да уж, отнюдь. У меня уже скоро психоз начнется от этих неожиданных встреч.

– Опять ты! – фыркнула я, мрачно поглядывая на Воскресенского.

– Я знаю, что ты рада меня видеть, – усмехнулся он.

– Ты даже не представляешь, как сильно.

– Привет, – поприветствовала Гита Сашу нарочито весело и звонко. У нее потрясающе получалось разряжать обстановку. Воскресенский тут же отвлекся от моего недоброго выражения лица и улыбнулся ей.

– Привет. Я, кстати, думал, что могу встретить вас здесь.

– Кто бы сомневался, – буркнула я.

– Да, сложно не встретить кого-нибудь знакомого, если живешь в таком маленьком городе, – радостно протянула Гита, намеренно игнорируя мое ворчание. В этот момент она посмотрела на меня, и я почти физически ощутила ее поддержку.

– Ну вот и я о том же. Вообще, когда увидел объявление о празднике в соцсетях, то решил сначала не идти, но потом подумал, а почему нет? Все равно нечем заняться. Вспомнил, как мы раньше с вами проводили время на таких вот концертах. И пришел.

– О да! Мы тоже вспоминали, – рассмеялась Гита, убирая несколько выбившихся белых прядей, что упали ей на глаза, за ухо. – Спустя столько времени мы снова тут втроем. Так забавно.

– Нереально. – От жгучего сарказма в собственном голосе мне самой стало не по себе.

Я просто не могла поверить, что мы снова столкнулись на улице. Разве могло быть столько совпадений? Разве в жизни людей так бывает? Шел третий день, как я убежала из номера отеля, в котором он поселился, с надеждой, что мы больше не увидимся, и в каждый из этих трех дней я умудрилась встретить его. Что это: насмешка судьбы, закон подлости, судьба? Это даже звучало смешно. Если бы мне рассказали такую историю, я бы от души посмеялась, но, будучи той, с кем это происходило, могла только недоумевать. И моментами злиться от того, как глупо и нечестно все получается.

И хотя злилась я совсем не на Воскресенского и понимала, что он не виноват в этих случайных встречах, попадало от меня именно ему.

Я снова перевела на него взгляд. Один из своих фирменных, между прочим, которым невероятно гордилась: однажды он привел в замешательство одного из преподавателей в университете, где я учусь.

Но почему-то Саша без особого труда выдержал мой испепеляющий взгляд и только сильнее усмехнулся.

– А что это у нас с настроением сегодня, Лиз? – вкрадчиво поинтересовался он, складывая руки на груди и время от времени поглядывая на Гиту. – Хотя почему только сегодня? В последнее время оно у тебя вообще хорошим не бывает.

– Разве? Как по мне, оно просто потрясающее, – съязвила я. – С чего ты вообще взял, что у меня что-то не так с настроением?

– А ты так и не научилась скрывать свои эмоции за эти пять лет.

Я послала ему еще один красноречивый взгляд и собиралась сказать что-то еще, ответить так, чтобы у него глаза на лоб полезли. Уже даже было открыла рот и набрала полную грудь воздуха, как вдруг прямо передо мной возникла Гита. Она скользнула со своего места, перегораживая мне дорогу. Будто попыталась сдержать ту гневную тираду, которая вот-вот грозилась обрушиться на голову Воскресенского.

И ведь у нее получилось: я не сказала ничего. Только еще несколько секунд простояла с раскрытым ртом, как бы готовясь говорить, а затем нахмурилась и непонимающе уставилась на белый затылок подруги, которая, слегка разводя руки в стороны, доброжелательно произнесла: