Босиком по асфальту

Он опять усмехнулся, зачем-то посмотрел на мои губы и насмешливо спросил:

– Ты же мне там что-то обещала откусить, верно? Я ничего не путаю?

– Все правильно. Если хочешь уйти с целыми конечностями, держи себя в руках.

– Я учту это, Лиз.

Но он не учел, потому что уже через несколько секунд его взгляд снова опустился к моим губам. А я упрямо сжала их в ответ и покачала головой.

– Нет.

– Что – нет? – Какое невинное удивление на его лице, надо же. Прекрасно сыгранное, между прочим. Я почти поверила.

– Забудь то, о чем ты думаешь.

– А о чем я думаю? – усмехнулся он.

И кто кого провоцирует?

Я лишь нахмурилась.

– Что значит твой взгляд? Ты смотришь не в мои глаза, а ниже.

В моем голосе – битое стекло и упрек. Звонкая капель. Зато Саша наконец посмотрел именно на меня и, кажется, вовсе не собирался оспаривать мои слова.

– Я думаю о том, чтобы поцеловать тебя, – честно признался он. А я почувствовала, как сердце в очередной раз за вечер сорвалось куда-то вниз.

– Саша, не смей, – предупредила я.

Он слегка нахмурился. Так, словно не понимал.

– Почему?

Да, не понимал. На его лице отражалось удивление, теперь не наигранное, а абсолютно искреннее. А я не понимала, почему он хотел поцеловать меня и при этом говорил о своем желании так спокойно.

Вспомнились мамины слова:

«Может, тебе все же стоит его выслушать? Вдруг для него это что-то значит».

А еще вдруг вспомнилось, что передо мной мой несносный бывший. Очень вовремя! Мы до сих пор двигаемся в медленном танце. Он обнимает меня за талию, а я обвиваю его шею руками. Его губы так близко к моим, и от поцелуя его удерживает лишь мой отказ.

– Не спрашивай так, будто не понимаешь.

– Но я правда не понимаю. – Саша усмехнулся. Не весело и не ехидно, скорее немного печально. – Не хочешь?

Я вновь тяжело вздохнула. Эта тяжесть вдруг навалилась свинцовой плитой на плечи, придавливая меня к земле, к разогретому солнцем асфальту. Я цокнула и отвернулась, упираясь подбородком в его плечо. Снова чувствуя его дыхание на своей скуле.

Саша хмыкнул.

– Всего три дня прошло. – Горячий полушепот коснулся моего уха. – Три дня с того момента, когда мы с тобой переспали. Ты так сладко стонала подо мной. А сейчас не хочешь даже поцеловать меня.

Ладони похолодели, и я снова сжала их в кулаки, случайно царапнув ногтями кожу на шее Воскресенского. Он вздрогнул, но так ему и надо.

– Замолчи немедленно, – прошипела я. А в ответ – короткий смешок.

– Почему?

– Хватит почемучкать! Не говори о том, что произошло, так спокойно. Вообще не говори об этом!

– Так спокойно? – переспросил Воскресенский, нагло проигнорировав мою последнюю фразу. Теперь я прекрасно слышала ту самую издевательскую усмешку в его голосе. Глухую и хриплую. Она всегда слишком легко и быстро к нему возвращалась. – Я могу не спокойно, если тебя не устраивает мой тон.

– Я сказала вообще не говорить, – напомнила я ему, злобно шепча куда-то за широкое плечо и не смотря на него. Мой взгляд был направлен вперед, сквозь танцующих перед нами молодых людей.

Кажется, танец вот-вот должен был закончиться. Густо звучали последние аккорды.

– Вообще?

– Вообще.

– Но тебе ведь понравилось, признайся.

– Саша, – я недобро посмотрела на него, понижая голос, – ты вроде хотел остаться целым после танца.

– Молчу-молчу.

Конечно, как же, молчит он. Подвернется удачный момент, и Саша обязательно напомнит мне об этом снова. Не преминет вогнать в краску, как будто это доставляло ему особое удовольствие.

Так же, как пару секунд назад.

Так же, как и вчера.

«Тебе понравилось».

«Мне не…»

«Понравилось! Не отрицай. И я бы даже повторил».

Саша вдруг обхватил пальцами мои запястья, мягко отстраняя от шеи, подталкивая сделать шаг назад. Я подчинилась, только спустя пару секунд понимая, что он задумал. Хотел, чтобы я опять покружилась под его рукой, которую он уже вытянул вверх, все так же сжимая в ладони мои пальцы. Я не стала возражать и закружилась, чувствуя, как легкая юбка взлетела вслед за моим движением. Несколько поворотов вокруг себя, и Саша привлек меня за талию, а я обняла его за плечи и замерла. Музыка закончилась.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга глаза в глаза. Мои, полуночно-синие, и его – небесно-голубые. Полнейшая тишина кругом. Или просто я потерялась в пространстве своих ощущений, забывая обо всем.

Мы опомнилась, только когда раздались аплодисменты. А еще смех и восторженные голоса. Воскресенский освободил меня из своих объятий, и я убрала руки, делая шаг назад, чтобы не стоять к нему так близко, и пытаясь понять, хотелось ли мне, чтобы Саша поцеловал меня?

Разум внушал мне, что этого нельзя допустить. Саша – человек, которого я тщательно вытесняла из своей головы и своего прошлого последние пять лет. Человек, в котором я разочаровалась тогда, когда мне было семнадцать. Человек, к которому я так долго испытывала неприязнь. Мой несносный бывший, о котором я так хотела забыть.

Но душа тихо, сладко, запретно шептала: позволь ему. Ведь вы уже делали это три дня назад, и ничего не произошло. Луна не свалилась на землю. И этот шепот перекрывал весь рев разума. Почти шелест против яростного грохота.

Сейчас бы любой понял, кто их них громче. Естественно, я тоже понимала.

Я хотела поцеловать Воскресенского, и это желание рождалось не в голове, а где-то глубже. Там, где разум бессилен. Сейчас я ощутила то же самое, что почувствовала тогда, в клубе, в тот воскресный вечер. Для меня было шоком вдруг обнаружить в своей душе к нему теплую симпатию вместо прежней отчужденности. Эту отчужденность я взращивала в себе последние пять лет, но стоило мне встретить его сейчас, и от негативных эмоций не осталось и следа.

Лишь повзрослевшие голубые глаза, притягательная ухмылка и непривычная уверенность на почти не изменившемся лице. Глубокие, влажные поцелуи, твердые руки и проведенная вместе ночь. Но тогда я не помнила себя, а сейчас?

Сейчас было странное наваждение во время танца. Сама ведь говорила, что танец – от слова «чувства». Танец – от слова «страсть». Во всем, что произошло, был виноват наш танец, во время которого меня просто захлестнули эмоции.

Вот и вся причина.

– Спасибо за танец, – поблагодарил Саша. Он стоял в своей излюбленной позе: сунув руки в карманы брюк.

– Пожалуйста. Но, кажется, у меня не было выбора.

– В смысле?

– Ты даже не спросил, хочу ли я танцевать с тобой. Просто уволок насильно.

– Лиз, – мягко улыбнувшись, протянул Воскресенский, – у тебя был выбор, ты могла в любой момент остановить меня, развернуться и уйти. И я бы не стал тебя удерживать. Если бы не хотела, ты бы ушла. И сейчас, – он помедлил, как будто думая, договаривать ли начатое, – и в воскресенье ночью.

Я закусила губу, продолжая смотреть в его глаза, понимая, что он прав. Конечно, прав. Я могла уйти в любой момент. И я уже давно решила для себя, что та ночь произошла, потому что пусть и под воздействием алкоголя, но я хотела этого.

А хотела ли я танцевать с ним? Но и здесь ответ нашелся очень быстро. Я окунулась во все те эмоции и ощущения, которые рождались во мне, пока мы энергично вальсировали, и сомнений не осталось: да, хотела. Ведь в голове еще пару минут назад даже промелькнула мысль о поцелуе. Я хотела с ним не только танцевать.

И это желание пугало меня. Оно не должно было возникнуть на трезвую голову. Вообще ничего не должно было быть во мне по отношению к Воскресенскому. Что бы ни случилось.

Не должно.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – сказала я, не прекращая смотреть ему в глаза.

– А еще я понимаю, – протянул он, и я заметила, что глаза его хитро заблестели, – что ты хотела всего этого.

– Ой, все, Саш, отстань, – буркнула я, развернулась так резко, что мои волосы стегнули его по груди, и ушла, заливаясь краской.

Вдогонку до меня долетели его смех и голос:

– И это я веду себя как ребенок, Лиз?

Пусть кричит что хочет. Не нужно ему понимать, что я чувствую или не чувствую по отношению к нему. Он зачем-то начал думать, складывать дважды два и догадываться. Я же совсем не рассчитывала, что Саша станет играть в Шерлока Холмса.

Гита стояла недалеко от сцены, и я направилась к ней.

– Какая прелесть, – радостно произнесла она, когда я остановилась рядом с ней и движением руки отбросила растрепавшиеся волосы за спину.

– Да. Прелесть, когда Саша стоит в десяти метрах, правда?

– Ну, ты не радуйся, я ведь уже здесь, – тут же вклинился он в наш разговор, сладко растягивая слова. – Как же это вы будете без меня, а я – без вас? Непорядок.

Я повернула к нему голову и театрально растянула губы в улыбке.

– Действительно, как мы жили все эти пять лет?

– Тоже задаюсь этим вопросом.

Гита покачала головой, наблюдая за нами с долей иронии.

Теперь на площади раздавалась спокойная негромкая мелодия. Группа закончила свое выступление и сорвала аплодисменты – громкие, взрывные. Их правда любили в городе. Народ потихоньку начал расходиться, и дышать стало легче.

Стоять здесь и дальше не было смысла, поэтому мы медленно пошли по направлению к маленькой аллее, оставляя за спиной весь шум и голоса. Гита вдохновленно рассказывала о конкурсе художников и о том, что она уже отправляла свои работы на другие конкурсы, в некоторых из них победила и даже однажды выставлялась в галерее. Саша спросил, напишет ли она его портрет. Гита рассмеялась, предложив ему сначала хорошо ей заплатить за это.

Я шла, умиляясь их шутливой перепалке, и в один момент меня охватило чувство, будто мы вернулись на несколько лет назад. По крайней мере, тогда нам было так же комфортно вместе, как и сейчас. И я не стала пытаться прогонять это ощущение прочь, закрыла на него глаза и позволила себе полностью расслабиться.

Когда мы оказались у Дворца искусств – от этого места до моего дома и до дома Гиты расстояние было примерно одинаковым, – ноги остановились сами. По привычке, наверное, ведь раньше мы с ней всегда расставались здесь после наших прогулок. В голове появились приятная легкость и гул, как бывало после долгого, но хорошего дня.

– Ну что? – спросил Саша, переводя взгляд с Гиты на меня. – Проводим Гиту, и потом я доведу тебя?

– Куда ты меня доведешь? До очередного нервного срыва?

Гита прыснула от смеха, но Саша проигнорировал шутку и продолжил смотреть на меня.

– Ты такая шутница, – заключил он, покачав головой. – Не устаю поражаться. Я вообще-то имел в виду проводить до дома. Это будет безопаснее и для Гиты, и для тебя самой.

– А ты уверен, что это хорошая идея и что ты хочешь потом меня провожать? – поинтересовалась я.

По правде сказать, я бы не отказалась от компании. Несмотря на то что время еще было совсем не позднее, я не особо любила ходить одна по этому городу вечером. Постоянные оклики, свист, мерзкое «кис-кис-кис» в спину от очередной компании парней со скамейки вызывали лишь желание плеваться и ускорить шаг. А с Сашей, может, получится поговорить о… чем-нибудь. Хоть о чем-нибудь. Уже несколько раз выяснялось, что у нас получается разговаривать. К тому же он правда не был против – я видела по глазам.

– Не понимаю, что тебя смущает, – произнес он, будто подначивая.

Я переглянулась с Гитой, задумываясь на мгновение. Она смотрела на меня в упор и, как и Саша, тоже ждала моего ответа. Действительно, разве меня что-то смущает?

Кроме того, что мы снова останемся с ним наедине, категорически ничего.

Поэтому я широко улыбнулась Саше, приподняла подбородок и уверенно кивнула:

– Ничего не смущает.

Глава десятая

Среда

– Кажется, мы не договорили вчера, – начал Саша, едва только дверь за Гитой захлопнулась и мы остались вдвоем. Он кивнул головой в сторону, предлагая пойти, и я, украдкой вздохнув, переспросила:

– Разве?

Мы неспешно двинулись вдоль дома. Саша шел, сунув руки в карманы брюк, а я, вцепившись пальцами одной руки в ремешок своей сумки, не могла придумать, куда деть вторую руку. Даже позавидовала Воскресенскому: у него хоть карманы были.

– Ты не помнишь?

– Не особо.

Конечно, я помнила. Разве могло быть иначе? В голове сразу всплыл наш вчерашний незавершенный диалог, который так нечестно прервался на самом интересном месте.

– Я сильно изменился? – без тени смущения спросил он, не особо утруждая себя тем, чтобы начать издалека и осторожно подвести к нужной теме.

Я оценивающе оглядела его, будто сопоставляя образы прошлого Саши и Саши нынешнего. Даже слегка нахмурила брови для убедительности, но все это лишь игра. И этой игрой я просто тянула время, чтобы Воскресенский не понял, что я думала о нашем разговоре и готовилась к следующему. На самом же деле я еще вчера нашла честный ответ на его вопрос.

«Я сильно изменился?»

«Очень», – вот что я сказала бы, отвечая искренне. Но вместо этого пожала плечами и небрежным тоном произнесла:

– Я не совсем помню, если честно. Наверное, в чем-то изменился. Повзрослел, в конце концов. Люди склонны меняться со временем.

– А я помню тебя семнадцатилетней девочкой.

– А у меня память ни к черту.

Все это было ложью. Я помнила. Помнила его широкую улыбку, те же самые ямочки на щеках, глупые шутки. Помнила его худые щеки, ясные-ясные глаза и широкие ладони – всегда больше моих. Светло-русые растрепанные волосы, из-за чего пряди постоянно падали на лоб.

Воспоминания о том Саше не исчезли из моей головы. Они поблекли, пожелтели, как старые фотографии, но не канули в небытие.

Я прекрасно помнила все это даже сейчас, когда передо мной стоял уже, пожалуй, совсем другой человек.

– Могу точно сказать, что ты стал шире в плечах, – заметила я, манерно оглядывая его с ног до головы. – И вытянулся как-то. Я думала, что мальчики растут до шестнадцати.

– О, это да! – Он задорно хохотнул, ныряя пятерней в волосы, поправляя светлую челку. – Я сам удивился, когда начал вытягиваться. Наверное, спорт поспособствовал, не знаю.

– Приятная неожиданность.

– Это правда.

– Да. В общем… кроме этого, больше особо ничего не помню, – снова повторила я, кусая губу.

И нет, мне не стыдно. Не буду же я разбрасываться собственными воспоминаниями направо и налево. В конце концов, это мои воспоминания. Хочу – делюсь, хочу – не делюсь. Сейчас вот не хотела. Я еще после танца поняла, что Воскресенский стал слишком проницательным за последние годы. А пока я сама не успела разобраться во всех своих эмоциях, ему в них точно копаться не стоило.

Мне показалось, что Воскресенский недоверчиво усмехнулся.

– Прямо не помнишь?

– Поправочка: я сказала «не особо помню», – напомнила я, деловито поднимая брови и искоса глядя на Воскресенского.

– А есть разница?

– Еще какая. Не помнить – значит вообще. А не особо помнить – значит лишь немного.

– Как сложно.

– Если подумать, то ничего сложного нет, Саша, – отчеканила я, интонационно выделяя слово «подумать».

Он обратил на меня полный скептицизма взгляд.

– Это ты так попыталась меня подколоть?

– Нет, это я посоветовала тебе включить голову.

– Вот оно что.

– Именно.

И повисла тишина. Я не любила ее между нами, она всегда начинала казаться мне неловкой и какой-то лишней. И я никогда не могла понять, смущала ли она Воскресенского так же, как и меня.

Хотя, наверное, нет, потому что лицо его в такие моменты оставалось расслабленным и не выражало ничего, что могло бы выдать дискомфорт.

Мы обогнули дом Гиты и вышли к одной из главных и самых оживленных пешеходных улиц, что примыкала с одной стороны к городской площади, а с другой – к длинной аллее. Здесь всегда было полно народа. Гуляя по вымощенной широкой дорожке с вытянутыми фонтанами, клумбами ярких, душистых цветов, деревянными конструкциями, увитыми гирляндами, которые в темное время суток горели теплым светом, зелеными островками с небольшими деревцами – или даже просто проходя мимо этой красоты, – я в полной мере ощущала, что тоже принадлежу этому миру, что я часть всего этого. И неважно, какое настроение царило на аллее, оно в любом случае всегда было заразительным.

Как и сейчас. Частые прохожие медленно гуляли, переговариваясь, скамейки заняли компании молодых людей и подростков, и каждый раз откуда-то слышался очередной взрыв смеха.

Мне было спокойно тут, и я не могла объяснить почему. Просто чувствовала.

– Ну, ладно, – прервал вдруг Саша с каким-то подозрительным весельем наше затянувшееся молчание. – Рассказывай.

Я не поняла.

– Что тебе рассказывать?

– Чем живешь, рассказывай.

– Кажется, я рассказывала тебе об этом в клубе. Или ты так напился, что забыл? – усмехнулась я, насмешливо поднимая бровь.

– Нет-нет, Лиз. – Я встретила его лукавый взгляд, когда повернула к нему голову. – Я все прекрасно помню. Но сейчас мы оба не пьяные, и я бы выслушал более вдумчиво историю твоей жизни.

Ах вот оно что.

Я глубоко вздохнула, хмуря брови. Подобные вопросы всегда ставили меня в тупик. Это как если бы меня вдруг попросили посоветовать фильм. Все мысли в этот момент отчего-то всегда разбегались.

Вот и сейчас было то же самое.

– Историю жизни, – протянула я, усиленно размышляя над тем, с чего начать. Наверное, можно было бы и сократить. Все равно он сам сказал: прекрасно помнит. Значит, вполне не прочь послушать краткую версию. – Я учусь в университете по направлению «Медиакоммуникации». Перешла на пятый курс. После окончания университета хочу переехать, найти работу и зажить счастливой жизнью. Конец.

Да уж. Той ночью история моей жизни наверняка казалась ярче и интереснее. По крайней мере, звучала она дольше, чем эта.

– То есть сейчас ты живешь не счастливой жизнью? – поинтересовался Саша с плутовской улыбкой на лице. Подловить меня вздумал.

– Вот еще! Я сейчас живу счастливой жизнью и потом буду жить счастливой жизнью.

– Да? – Он хитро прищурился, словно ему все-таки удалось уличить меня в чем-то. – Ты так выразилась, что мне показалось, будто сейчас ты не считаешь себя счастливой.

– Тебе показалось. – Я заставила себя вежливо улыбнуться. – Я неверно выразилась, и я продолжу проживать свою счастливую жизнь. А вообще, ты не можешь отрицать, что после выпуска из университета все поменяется. Очень сильно. И все же мне хотелось бы, чтобы моя жизнь сложилась благополучно.

– Что может пойти не так?

– Хм… – Я сделала вид, будто задумалась, скользнув взглядом вверх. – Например, все.

Саша негромко рассмеялся.

– Конкретнее?

Я снова вздохнула. Громко и глубоко.

– Конкретнее – все, Саша. Я могу не найти работу, не привыкнуть к новому месту, не поладить с коллегами, разочароваться в профессии. Столько тонкостей и нюансов, что действительно становится не по себе.

Казалось, Воскресенский снова смеялся надо мной и моими словами. Смотрел как на маленькую глупую девочку, сверкая глазами. Его губы дрогнули в плохо сдерживаемой улыбке.

Нет, он точно не понимал масштабов проблемы!

Мне предстоял такой ответственный шаг! Ведь всегда страшно менять свою привычную жизнь, выходить из зоны комфорта, привыкать к чему-то новому, раскрывать перед собой незнакомые двери. Страшно до дрожи в руках и легкого чувства тошноты. Даже несмотря на мое любопытство, мечту перебраться в город побольше, стремление открыть для себя новые возможности, желание почувствовать совсем другую, увлекательную, яркую, сумасшедшую жизнь уже не студентки, а взрослой женщины, мне было страшно оставлять позади привычную реальность. А Саша… просто не понимал.

И зачем я вообще распиналась перед ним?

Я раздраженно выдохнула и махнула рукой, закусив губу от досады.

– Забудь.

– Нет, не забудь, – мягко возразил он. – Ты паришься по всяким мелочам, Лиз. Приедешь и устроишься, куда денешься? Поначалу всегда страшно. Потом приспосабливаешься к новой жизни, вливаешься в ритм.

– Это достаточно сложно для меня, – призналась я неожиданно даже для самой себя, но прерывать рассказ не стала. – Когда я поступала в университет, то вливалась в этот ритм несколько месяцев. Я буквально выпала из жизни. Переживала, нервничала, терялась. Сейчас такого нельзя допускать.

– Да, может быть, но тебе было восемнадцать. – Саша поймал мой взгляд своим, открытым и светлым. Он говорил все так же мягко, и мне почему-то хотелось выслушать, что он скажет. – Всего восемнадцать, понимаешь? Ты тогда только переступила порог взрослой жизни. Конечно, тебе было страшно. Сейчас же ты взрослая девушка, уже сформировавшаяся ментально. И ты знаешь намного больше, чем тогда.

Его уверенный голос отдавался вибрацией под кожей. Вился мягкой, податливой лентой, сотканной из тепла.

Только сейчас я поняла, что Саша меня, кажется, успокаивал. Это было неожиданно и приятно. Он уже не смеялся, а слушал и пытался поддержать.

Именно в этот момент я вспомнила его сегодняшние слова о том, что он, в отличие от меня, переезжать совсем не планирует. Вспомнила, как это удивило меня тогда, как мне хотелось поспорить с ним, но разговор прервался, как обычно, на самом важном и ответственном месте, а сейчас…

Видимо, самое время.

– Так, а ты, кажется, говорил, что ваша семья и ты тоже не хотите больше переезжать, – осторожно поинтересовалась я, постаравшись задать этот вопрос как можно более непринужденно.

– Да, все верно. О переезде мы и не задумываемся. – Саша говорил так спокойно, но каждое его слово почему-то неприятно задевало что-то внутри меня. – Мы обустроились. Привыкли к городу, людям, климату. Какой смысл переезжать? Мне тоже там нравится.

– Ну а перспективы? – не унималась я. Неужели он действительно не рассматривает вариант оставить в будущем этот город и уехать искать что-то новое для себя? – Возможность роста, допустим, ближе к Москве. Ведь там сейчас твоя сестра! Я понимаю, вы и так живете относительно недалеко от центра, но разве в вашем городе возможно развитие как таковое?

Я подбирала слова так аккуратно, как могла, но нотка пренебрежения все равно проскользнула между деликатно выстроенными предложениями. Саша усмехнулся, искоса поглядывая на меня.

– Вообще-то мы живем в миллионнике, Лиз.

– Да, я знаю об этом. – На меня вдруг нахлынуло непонятно откуда взявшееся отчаяние. – Но неужели ты не задумаешься о том, чтобы в будущем подняться по карьерной лестнице еще выше? Выше того, что доступно для тебя сейчас.

Саша замолчал, обдумывая мои слова, и в моей груди заискрился маленький огонек надежды. Почему-то мне хотелось услышать, что он думал – хотя бы думал! – над тем, чтобы уехать осваивать новые горизонты.

– Нет, – произнес он спустя несколько секунд, беспечно пожимая плечами и улыбаясь краем рта. Совершенно не замечая, как во мне что-то медленно, но верно потухает без шанса разгореться вновь. – Думаю, нет. Меня абсолютно устраивают мои возможности. Зачем мне что-то большее? Я доволен тем, что имею сейчас и что будет позже.

Я прикусила язык и невесело усмехнулась, покачав головой. Саша действительно не обратил внимания на то, что я слегка поникла. Оно и к лучшему. Я ожидала услышать от него совсем другое. Он поддержал меня, когда я завела разговор о своих страхах и опасениях, но кто сказал, что он разделяет мою точку зрения, верно?

– Ясно.

– А ты?

– Что? – Я повернула голову, пересекаясь с ним взглядом. Саша смотрел на меня в упор, в молчаливом ожидании приподняв брови. Его голубые глаза все еще улыбались, и в них уже не было намека на ту прежнюю ухмылку.

– Сказала, что собираешься переехать. В город побольше?

– Да, конечно. Хочу. Хочу для себя перспективы, возможностей, вариантов. Хочу расти и развиваться. Хочу открывать что-то новое. Хочу движения, а не сидения на месте. Да и, – я усмехнулась, хитро поглядывая на Воскресенского, – тот город, в котором я живу сейчас, честно сказать, становится для меня маловат.

– Ох, ну вы только посмотрите. – Он усмехнулся в ответ. – Требуешь больших размеров?

– Да, – с энтузиазмом закивала я, не до конца понимая весь смысл прозвучавшего вопроса. Точнее, всю его двусмысленность. А когда все-таки поняла, то нахмурилась и вперила возмущенный взгляд в Воскресенского, шагающего слева от меня. – Нет! Боже, ты только об одном и думаешь.

Он мягко рассмеялся, и на щеках появились две очаровательные ямочки. Я закусила губу, слушая и стараясь запомнить звук его смеха, солнечный, теплый, слегка горьковатый. Плавящий что-то в грудной клетке.

– Ладно, хорошо! – заявила я, совсем не собираясь прекращать свои расспросы. Мне необходимо было узнать, что Саша думает об этом. Поэтому я посмотрела на него и, усмехнувшись, спросила: – А если, например, твоя девушка захочет переехать? Что будешь делать?