Губернские бега. Сон русского человека

– Знаете что, давайте, друзья мои, молодых людей освободим от выпивки коньяка, он им не понравился.

Все подтвердили, зачем детям такое зелье давать.

Тогда барыня сказала:

– Пусть дети идут в нашу столовую, там стол накрыт, пусть там кушают.

– Конечно, – экономка сказала, – там все есть.

Семен подтвердил:

– Пусть идут.

Тогда барыня сказала:

– Идите.

Даша взяла Матвея за руку:

– Идем, браток, а то тут со стариками как-то не уютно.

И они ушли в барскую столовую. Матвей и Даша, закончив ужин молчком, оба перекрестились. Матвей, поблагодарив Дашу, еще раз стал ей изливать свою благодарность, и особо стал ее хвалить за рукоделие, за выдумку:

– Я бы ни за что не смог придумать такой рисунок, ну надо же, ты просто художник.

– Матвеюшка, как ты понял, о чем он говорит, этот рисунок? – тихо спросила Даша.

– Рубашка – это, представим себе, земля, земля нас всех кормит и одевает, допустим, рубашка на мне. На груди рубашки – земле, стоишь ты спиной ко мне, защищая меня от злодея. Но злодей обвил тебя двойным кольцом и успел захватить одним своим витком мою шею, пытается укусить меня за подбородок, пустить смертельный яд. Но ты успела правой своей рукой ухватить его у головы и не даешь ему убить меня. Я, Дашенька, помочь тебе в борьбе со злодеем не могу, стою беспомощный. Ты, Дашенька, в этом рисунке отразила действительную нашу жизнь. Правильно я понял твой рисунок?

– Что нас с тобой касается, то все правильно.

– Ну, я пойду? – спросил Матвей.

– Да, пошли отдыхать, а завтра, как договорились, учеба.

Матвей пришел в свою комнату, Семена в ней не было. Матвей разделся и лег впервые в своей жизни на новую постель. Он долго не мог уснуть, все вспоминал о своей жизни. Его ничего не беспокоило, кроме одного – кто его мать, кто отец, где они, что с ними? Каждый раз, когда Матвей вспоминал про мать, у него сами из глаз вылезали слезы. Матвей много придумывал, как он попал сюда, но не один вариант был ему не приемлем. Он одно только утверждал, что барин и есть змей, как вышила Даша на рубашке. Матвей уснул. На следующий день жизнь у Матвея пошла по-новому. Он быстро встал, умылся с мылом, утерся полотенцем, оделся и вышел во двор – было еще совсем рано. Матвей вернулся в комнату и сел за стол читать. Читал он усердно, забыв про время. Он не слышал, как вошел Семен, который сказал:

– Барыня ждет тебя.

Не открываясь от книги, Матвей спросил:

– Какая?

Семен улыбнулся. Матвей, как ужаленный, вскочил:

– Ох, черт меня побери, неужто, дядя Семен, уже завтрак?

– Да, мы уже позавтракали.

– А что же ты мне не сказал?

– Да уж больно ты усердно читал.

Матвей бегом выскочил из своей комнатки, бегом подбежал к стойлу, где стояла серая, в яблоках, арабской породы кобыла. Матвей, быстро оседлав ее, вывел во двор, на пороге дома стояла Даша. Матвей бегом побежал к Даше, держа за поводья бежавшую за ним кобылу. Подбежав к Даше, Матвей смущенный сказал:

– Доброе утро, Даша.

Даша улыбалась, поприветствовала его и сказала:

– Ну, Матвей, из тебя толк будет.

Матвей совсем смутился:

– Прости, Дашенька, запамятовал, читал, так трудно дается.

– Я видела.

– Как видела? – спросил он.

– Да я подошла к двери вашей лачуги, смотрю, дверь приоткрыта, заглянула в комнатку, а ты сидишь за столом, так усердно читаешь, я просто не смогла посметь тебя отрывать, вот я и пришла, села на крыльцо и ждала тебя. А дядя Семен позавтракал, идет, увидел меня, поздоровался и спросил: «Матвея ждешь?». Я сказала: «Да». Вот, он тебя и поднял, наверное, – Даша, видя Матвея смущенного сказала. – Да ты не беспокойся, это даже меня радует, что ты так усердно занимаешься.

Матвей подвел лошадь рядом с крыльцом и сказал:

– Давай, Дашенька, ставь ногу в стремя, – Даша поставила, – ну, теперь опирайся на эту ногу и держись руками за седло, и садись в седло, – Даша легко села в седло. – Ну, Даша, ты просто родилась кавалеристом, ну, давай, поехала.

Даша взяла поводья узды в руки и тронула лошадь. Лошадь спокойно пошла шагом. Матвей стал в середине двора и смотрел, как Даша ездит по кругу. Матвей сказал:

– Дашенька, давай рысью.

Она тронула лошадь ногами, и лошадь побежала рысью. Матвей подсказывал Даше, как держать ноги, туловище и руки. Даша довольно долго ездила на лошади рысью, шагом, потом подъехала к воротам конюшни и сказала:

– Сегодня хватит до обеда.

Матвей подошел к ней, помог сойти с коня.

– Ой, как больно ноге, – сказала Даша.

– А ты, Даша, поделай вот так, – и показал ей, как делать присядку.

Она стала приседать-вставать:

– Ну, Матвей, ставь лошадь и пошли завтракать.

И так потекли дни, один за другим: Даша три раза в день по часу ездила верхом на лошади, а Матвей усердно читал, писал, учил арифметику. У обоих учеников учеба шла успешно. Матвей и Даша так подружились, что долго не могли друг друга не видеть, они не только стали друг друга не стесняться, они не стали стесняться посторонних. Поначалу крепостные люди судачили меж собой. Одни говорили, что две барыни готовят Матвея в управляющие, а другие говорили: «Да что там управляющим, хозяином-барином готовят». Один только Семен да Дашина мать беспокоились, как уберечь Матвея от солдатчины. А сам Матвей рассудил так:

– Если меня барин за дружбу с Дашей затолкает в солдаты, то если я брошу сейчас с ней дружить, то Даша по приезду отца ее сама меня затолкает в солдаты. Так лучше я буду дружить и эту дружбу использовать – учиться.

И он учился и дружил с Дашей. Кончились солнечные, теплые мартовские дни, наступил апрель месяц. Все стали готовиться на посевную. Управляющий зачастил на усадьбу барина. И вот, однажды днем управляющий зашел в лачугу, где жили Семен с Матвеем. Он увидел, что Матвей решает какие-то задачи, управляющий сел на скамью и смотрел на Матвея, тот даже не встал, не потому, что не хотел встать, а просто увлеченный задачей, не видел, как вошел управляющий. Управляющий сказал:

– Однако, ты, парень, рановато стал чувствовать себя барином.

Матвей поднял голову и увидел управляющего, но перед ним не встал. Управляющий заговорил:

– Как ты думаешь, у тебя совесть есть? Ешь барские харчи и ничего не делаешь. Не пора ли тебе перебраться поближе к посевной.

У Матвея промелькнуло в голове, и он вспомнил, когда ему было лет 10, Семен послал его поразмять лошадь, проехаться верхом. Когда Матвей верхом приехал во двор, слез с лошади, и управляющий, увидев вспотевшую лошадь, заорал на Матвея и дважды силой ударил его плетью. Как Матвей спрятался сзади семена, который защитил его. Матвей побледнел, грубить не стал управляющему, а дрожащим голосом сказал:

– Да я что, как барыня скажет, так я разве против ее воли.

– А я говорю, так ты, значит, против.

– Так вы, что я крепостной, что ты крепостной, а вот барыня – она хозяйка мне, а тебе не знаю, – сказал спокойно Матвей.

Управляющий вскочил, как вроде бы ему шилом в задницу ударил кто-то. Сначала хотел огреть Матвея плеткой, но увидев Матвеево лицо, сразу как-то сник:

– Ну ладно, – сказал он и вышел из комнаты.

Матвей сразу же изменился, он уверенно сложил в стопку все, что было на столе, бумаги, сел на скамью и задумался. У него осталось в мозгах и сердце одно зло и мщение. Он стукнул по столу своим большим кулаком, твердо тихо сказал:

– Отомстить этой ползучей гадюке за себя, за всех крепостных, которых он – вор и подлая душа, морил голодом, и порет плетью крепостных.

Матвей давно уже знал, что управляющий присваивает себе больше намного раз доходы от хозяйства. Барину дает, если не четвертую часть, то не более, чем третью часть всего дохода. Матвей стал ходить по комнатушке взад-вперед, заложив руки назад, так же, как он видел, ходил дядя Семен.

– А ведь подлый хотел ударить меня, но подлец струсил. Если бы ударил, я б тут же его задушил, как собаку, а тело кровопивца спрятал бы так, чтобы никто и не нашел, куда этот вор делся, – Матвей долго ходил и думал. – Как можно скорее, покуда барин не приехал из Москвы, устранить эту гадюку, – Матвей вспомнил вышитую Дашей гадюку на рубашке. – Вот, кто змей, стремится смертельно ужалить меня. Нет, – подумал Матвей, – надо торопиться.

Матвей услышал голос Даши, которая радостно напевала:

– Ля-ля-ля.

Матвей взглянул в направлении двери, увидел, что Даша радостная, веселая потихоньку бежит вприпрыжку с ноги на ногу, напевая: «Ля-ля-ля». Матвей попытался изменить свое настроение. Но как только Даша вбежала в комнатку, увидела Матвея, она сразу же изменилась в лице:

– Матвей, что с тобой, а? Что случилось? – озабоченно и грустно спросила она.

– Ничего, Дашенька не случилось, просто задача никак одна не решается, – сказал он как можно ласковее.

– И из-за этого ты в лице такой мрачный? Нет, не ври, Матвеюшка, говори, что случилось.

Матвей попытался улыбнуться:

– Да что ты, на самом деле, с чего ты взяла, давай сядем, поговорим.

– Давай сядем, – сказала Даша.

Они сели на скамью.

– Даша, мне кажется, мы уже взрослые люди.

– Конечно, – подтвердила Даша.

– А мы, как мне кажется, все занимаемся детством, озорством, бездельем.

Даша насторожилась.

– Что он хочет сказать? – подумала она. Она хотела скорее знать, что хочет сказать Матвей.

– Дашенька, ты не представляешь себе, да ты и не можешь представить, какая ты будешь богатая, когда твой отец подпишет тебе завещание.

– Ну и что? А ты разве этого боишься, – тихо сказала она.

– Нет, Дашенька, я не боюсь, но тебе пора уже хотя бы знать свое состояние. Хочешь, мы завтра, а завтра суббота, после обеда, мы с тобой пройдемся по птичьим и скотским дворам, кой последний свинарник осмотрим, будет вечер. А от свинарни с полверсты будет село, там собирается молодежь, будут песни петь, плясать, так просто, попарно, и боле человек будут стоять и разговаривать, ведь ты ничего этого не видела.

Пока Матвей все это Даши говорил, немного успокоился, и Даша засмеялась:

– Да я тебя давно хотела об этом попросить, да стеснялась. Ты боялся это мне сказать, эх, Матвей, – Даша подумала: «А все-таки, он полюбил меня, боится меня показать другим парням – отобьют». Потом сказала. – А стоит ли туда идти?

– Людей нельзя сторониться никому, ни богатым и ни бедным, красивым и некрасивым. Люди должны друг друга знать, должны помогать друг другу. Вот, если бы дядя Семен да твоя маменька, да экономка тетя Шура, да и другие не помогли мне, я б разве вырос таким, я бы просто погиб и все.

– Ну, зачем ты, Матвей, меня уговариваешь, я же не против, с тобой когда угодно и куда угодно пойдем. Будем считать, как ты, Матвей, сказал, так и будет, идем смотреть хозяйство, знакомиться с людьми. А теперь, пошли обедать, – сказала она.

– А ездить не будешь? – спросил он.

– Нет, хватит мне учиться, ты же сам сказал, что я теперь смогу на любой лошади ездить.

– Конечно, – подтвердил Матвей.

Когда Даша и Матвей подошли к двери барской столовой, Даша отворила дверь и увидела за столом мать и управляющего. Даша, не заходя в столовую, громко сказала:

– Маменька, я покушала уже на кухне.

– Ну ладно, – проговорила мать.

Даша быстро закрыла дверь и шепнула Матвею:

– Этот наш Боров сидит за столом, Господи, прости меня грешную, ох, как я его ненавижу. Идем на кухню.

Пришли на кухню, экономка, увидев их, сказала:

– Да что вы все опаздываете.

Даша подошла к экономке, поцеловала ее и озорно сказала:

– Теть Шур, прости нас, – а потом добавила, – там, в нашей столовой сидит Боров.

Экономка улыбнулась, протянула:

– А-а. Тогда идемте в мою комнату, а то черт его знает, зайдет Боров сюда, – и экономка повела их в свою комнату. – Садитесь, а я вам сейчас принесу.

Покушав в комнате тети Шуры, Даша Матвея позвала в свою комнату. Матвей сказал:

– Нет, друг мой, сегодня не надо.

– Ты что, боишься Борова?

– Я не боюсь его, но не хочу лишних тебе неприятностей.

– Эх ты, Матвеюшка, ты, что думаешь, он не написал, не тут-то было, он теперь столько грязи наворотил отцу, что порядочный человек и не придумает. Я знаю, у Борова даже шпион есть, в нашей столовой работает, и я знаю кто. Она с нами все время и все видит, и ему передает, да еще и извращает. Маменька лет пять тому назад узнала, выгнала ее с кухни, а как отец приехал, велел опять ее взять на кухню, боров ему нажаловался. Ну ладно, иди, занимайся, решай свою задачу, а я как соскучусь, приду к тебе, узнаю, решил задачу или нет.

Матвей хлопнул потихоньку Дашу по плечу, улыбаясь, сказал:

– Ладно.

Даша пришла в свою комнату, посидела в кресле, потом посмотрела в окно, во дворе никого не было и ей так стало скучно, она не знала, что делать ей. Она вспомнила Матвеево встревоженное лицо, подумала:

– А все-таки сказал мне неправду, что его могло так расстроить, – думала она.

Даше не хотелось ничего делать: ни вязать, ни вышивать, ни читать. Она пошла в комнату матери. Открыв дверь комнаты матери, она увидела мать, сидящую в кресле, вид у нее на лице встревоженный и грустный. Мать подняла глаза и уставилась на дочь. Даша не удержалась:

– Да что вы сегодня все такие мрачные, вас, что собака бешеная укусила?

– Садись, доченька, рядом.

Даша села. Мать обняла ее и зарыдала.

– Да успокойся, маменька.

Мать, немного посидев, начала рассказывать:

– Этот Боров-то, знаешь, что он сказал. Говорит, в воскресенье приедет в гости с женой и двумя сыновьями, если ты, Дашенька, кому из них понравишься, то вроде бы, он не против будет взять тебя в снохи.

– Надо же, наглец, что сказал. Ну а ты, что ему сказала?

– Что я ему скажу? Сказала, приезжайте в гости, гостям я всегда рада.

– Маменька, да ты у меня просто дипломат, все правильно. Прикажи для гостей приготовить стол, мы встретим их, – Даша громко засмеялась. – Из-за этого ты и расстроилась, да теперь будут к нам посещать один за другим сваты, и ты будешь каждый раз расстраиваться и плакать.

Мать успокоилась, потом долго кое о чем говорили. Наконец, Даша сказала:

– Ну ладно, маменька, я пойду.

Поглядела в окно, Матвей стоял у ворот конюшни. Даша от матери пошла к Матвею, вышла на крыльцо, Матвей увидел ее и пошел на встречу. Они ходили по двору, стояли, сидели на крыльце, разговор как-то у них не шел, как прежде. Матвей думал о своем, а Даша думала о своем, как она будет встречать гостей, сказать ли Матвею об этом:

– Сказать я ему скажу, но когда? Сейчас или завтра в эту пору. Матвей, конечно, придумает, как этого подлого человека встретить. Матвей, я что-то сегодня так устала, давай пойдем спать.

– Я тоже, Дашенька, устал, пошли.

– До завтра, Матвей.

И они разошлись на отдых по своим местам. А когда мать вошла в ее комнату и спросила, что она делает, сказала:

– Ой, маменька, после обеда Матвей меня поведет посмотреть деревенских девчат и ребят, которые по вечерам в субботу собираются на какой-то хоровод. Там будет и гармонь, балалайки, гитары играть, песни будут петь, плясать.

– Я, доченька, это знаю, сама ходила на такие хороводы, когда жила в деревне с мамой и отцом. Ой, Господи, в лаптях ходила, как твой Матвей.

– А как же ты барыней стала? – спросила Даша.

– Да вот так, что-то уж и не помню, что делала на дворе летом, а в это время ехал один московский барин, увидел меня и прямо заехал во двор. Зашел в комнату и давай маму с отцом крутить-вертеть: «Пустите девку жить у меня, нянчитесь с дочкой, что вы ее дома держите. Я, – говорит, – ей буду платить, да я дам вам денег вперед». Барин такой ласковый был, документ показал, адрес свой дал. Ну, мать, отец поговорили, поговорили, да и мне сказали, я и согласилась. Привез меня барин домой в Москву, ну он сказал жене: «Наконец, привез тебе няню, отмой ее хорошенько, да и одень, чтобы на барину походила, научи, как надо барышне служить». Барыня была очень добрая, да и барин был неплохой, только был пьяница и картежник. Через год, наверное, не больше, барин привел к себе твоего папеньку, пили, пили, и вот барин пристал к твоему отцу: «Давай в карты играть и все». Твой папенька потом по пьяни сказал: «Я с тобой играть буду так, если я проиграю – 100 рублей отдаю, если ты проиграешь, то ты мне отдашь няню свою Грушу». Барин согласился, а твой папенька взял подписку с него. Стали играть и барин проиграл твоему папеньке. Господи, как его барыня просила, плакала, давала ему 500 рублей, а он нет и все. Потом твой папенька стал уговаривать меня: «Это разве барин? Человека проиграл. Да я тебя увезу в имение свое к своей старушке-матушке, ты только будешь присматривать за ней. Жить будешь с ней, 50 рублей буду платить тебе каждый месяц. Соберешь деньжат, человеком будешь независимым». Мне обидно стало, что барин играл на меня, а тут наш деревенский пришел, да и сказал, что отец умер, а через месяц и мама умерла. Говорит, адрес мой потеряли, а вот там сосед стал переходить в нашу избу временно пожить, стали уборку делать, да и нашли бумажку, прочитали, а это мой адрес в Москве, вот он и приехал сказать. Вот, я и согласилась поехать сюда. Я и расписку взяла у папеньки твоего, что он будет платить 50 рублей, а вот за что, он не написал, а я не грамотна. А как привез сюда, он так мамаше своей и объявил: «Это будет моя жена». Мне было 18 лет, а ему 32. Я против была, не хотела замуж идти. Так если бы один он крутил меня, я бы не пошла за него замуж, а то и мать его стала меня смущать, уговаривать. Я и согласилась. А как стала говорить ему, что надо под венец пойти, законной быть женой, а он, вот погоди да некогда. А как увидел, что я тобой беременна, он и укатил в Москву, вот так и живем.

– А деньги ты брала 50 рублей в месяц?

– Брала, покуда матушка его была жива, а как умерла, он и не стал мне платить. Говорит: «Я тебе платил за уход маменьки».

– А как же я?

– Ты совсем, Дашенька, другое дело, как ты родилась, твой папенька приехал, сам понес тебя крестить в церковь, крестным взял какого-то офицера, сейчас он, говорит, генерал.

– А крестная кто?

– Крестная, дай Бог ей царствие небесное, нашего батюшки попадья. Он все оформил, как полагается, что ты его дочь и единственная наследница, только вот завещание никак тебе не дает.

– Даст, куда он денется.

– Давай-ка, доченька, я тебя наряжу.

Зачесав дочери волосы назад, мать стала плести косу. Коса вышла толстая, длинная, ох, какая красивая вышла коса. Мать взяла шелковую широкую ленту и на конец косы вплела, а потом сделала бант.

– Вот так хорошо, теперь можно платок одевать, а можно и так.

Потом мать пошла, у экономки взяла широкую ситцевую юбку и такую же кофту в талию. Надела на дочь, и Даша стала прямо деревенская девка, только лицо своей нежностью да руки белые и мягкие давали знать, что Даша не из простых.

– Ну вот, что-то похоже на деревенское, – сказала мать, – она, доченька, не знаю, как тебе сказать, девка всегда хочет выглядеть лучше, чем она есть, не знаю от природы это или от того, чтобы поймать себе побогаче жениха.

– Ну, ты, маменька, и скажешь, побогаче. Ну, вот я Матвея люблю, что он богатый?

– О нет, доченька, ты себя не ровняй, ты Матвея любишь от повеления сердца, потому что ты богата и не думаешь о будущей своей судьбе, и все-таки ты его любишь за красоту его.

Даша посмотрела на мать и сказала:

– А Матвей говорит, что человек красивый, когда он умный и добрый.

– Это верно, ум и доброта красят человека, а красивого вдвойне.

– Мам, скажи, ведь правда Матвей похож на Иисуса Христа, а?

Мать перекрестилась и поглядела в угол, где стояла икона с изображением Иисуса Христа:

– Ох, доченька, можно ли так? Грешно.

Даша повторила:

– Ну, скажи, похожи?

– Отстань ты от меня с таким вопросом, сердито сказала мать, – Матвей похож сам на себя.

– Верно, маменька, – радостно сказала Даша, – Матвей еще лучше. Матвей выглядит как-то мужественно, такой, ну, сильный, а он, – Даша глянула на икону, – какой-то нежненький, слабенький, только и знает грозиться двумя пальцами.

Мать сердито посмотрела на дочь, подумала:

– Неужто Матвей ей все это вдалбливает, – подумала, но не сказала.

– Значит, папенька хотел избавиться от тебя, – снова начала Даша.

– Да, мерзавец, хотел, – грустно сказала мать и продолжала, – он даже подсылал этого Борова-управляющего, но я поняла, почему он пристает ко мне, да еще оставил на кухне бабу, чтобы следила за мной, если бы одна была, может и совратили, но я очень боялась оставить тебя сиротой. А теперь, когда ты выросла, я плюю на них. Я сейчас за тебя, доченька, не боюсь, а вот за Матвея боюсь, как бы он из-за твоей прихоти не пострадал.

– Маменька, ведь я люблю, а чтобы и не любила хоть как, а Боров все равно бы насплетничал папеньке. Я же больше не могу сидеть в клетке, а Матвей по долгу службы должен меня учить верховой езде. Неужто, дядя Семен бы меня учил, а Матвей глядел.

– Да, оно так-то так, по-нашему с тобой, даже очень хорошо, что вы подружились, а вот как отец-то посчитает.

– Если отец умный, мы объясним ему, а если он негодяй, то тут ничего не поделаешь, придется пострадать. Я, маменька, считаю так: лучше один день жить и радостно наслаждаться, чем долгую жизнь прожить в страдании, муках и неволи.

– Это ты, доченька, так говоришь потому, что ты власть почувствовала, а они крепостные-то со дня рождения своего несут на своих плечах кабалу. Он, может быть, Матвей-то и глядеть на тебя не стал, если бы имел такую власть, как ты.

– Нет, маменька, я не могу сказать, что он любит меня, но в том, что он уважает меня, я уверена. Конечно, он намного умнее меня и хитрее, за это я еще больше люблю его. Да будь оно проклято, это крепостное право вместе с царями!

Мать бросилась к Даше и ладонью зажала ей рот, потом отпустила, начала креститься и умолять Дашу:

– Дашенька, не Матвей ли тебя к этому подталкивает.

– Ты что, маменька, да разве Матвей-крепостной может сказать об этом барыне? Да разве ты не видишь, сколько я прочла книг? Хоть я, может, и балбес, но кое-что внимаю. В некоторых книгах мелькают слова умных людей, что крепостное право не только угнетает бесправием, а задерживает развитие человечества. Да я и сама теперь вижу, что это так. Вот, хотя бы Матвей, дай ему право учиться, он, может быть, ученым стал, такой ум, а сидит в нашей конюшне да твою Дашу учит верховой езде, да ниже пояса нам кланяется.

– Что правда, то правда, – сказала мать, – ну что мы с тобой сделаем?

– Вот в этом-то и наша беда, что никто не сопротивляется, а кому выгодно это крепостное право, он-то и пользуется.

– Вперед надо, доченька, научиться, как сопротивляться, а то будешь так сопротивляться, что останешься без завещания и будешь нищая.

Даша серьезно посмотрела на мать и подумала: «А мамка-то моя не дура, знает, что к чему». В это время вошла экономка и удивленно заговорила:

– Дашенька, свет ты наш, да ты в этой одежде выглядишь такой милой, – и пригласила обедать, а то все остынет.

– А Матвей, – сказала Даша, – пришел?

– Он уже пообедал. Я ждала, ждала вас, а вас все нет. А оказывается, вы тут наряжаетесь.

Пообедав, Даша вошла в свою комнату, села в мягкое кресло.

– Господи, как же долго идет время, – сказала она, – а вот, когда я нахожусь вдвоем с Матвеем, оно летит прямо незаметно.

Матвей, отворив дверь Дашиной комнаты, увидел сидящую в кресле Дашу, с упреком проговорил:

– Даша, ну что же ты сидишь, надо же идти.

И она нехотя встала. Матвей, увидев Дашу в простом одеянии, удивился, подумал, а потом, не удержавшись, проговорил:

– Да ты, Даша, в этой одежде выглядишь не хуже.

Даша улыбнулась, еще раз осмотрела себя. Взяв со стола свернутую шерстяную шаль, решительно пошла из комнаты. Матвей пошел за ней. Пройдя двор, Матвей отворил дверь калитки, сразу же за забором и конюшней с амбарами потянулся сад. Яблони и вишни уже начинали расцветать.

– Сад, Дашенька, занимает не меньше десятины, а видишь, садовник уже какой порядок навел.

За садом был участок для посадки разных овощей, тоже не менее десятины.

– Это огородом называется, – сказал Матвей. – А вон строение поперек всего огорода стоит – птичник, там куры, гуси, индюшки.

Подойдя к строению, Матвей открыл калитку, и они вошли в большой двор, который разгорожен пополам, в одной половине ходили куры. Не успели осмотреться, как к ним подошла старушка. Узнав Матвея, она быстро заговорила:

– Ой, да никак это ты, Матвеюшка! Давненько ты к нам не заходил, – старушка притворилась, будто она барыню не узнала. – Никак барином стал, гляди-ка, как вырядился. А кто это с тобой? Не невеста ли твоя?

Матвей и Даша, глянув друг на друга, улыбнулись. Матвей громко спросил:

– Что-то, бабушка, птицы во дворе не видно.