Идка

Вспомнила ещё, что мы, дети, ели за отдельным детским столом (60 см х 100 см), купили родители в магазине, он орехового цвета, к нему четыре стула, и мой стул, я о нём уже упоминала. Стоял он в кухне, сразу как зайдёшь в уголке справа, когда накрывался к обеду, выставлялся на середину. За ним очень любили кушать соседские ребятишки, ни у кого такого не было. За ним я ела лет до десяти или одиннадцати, а потом и Виктор перешёл за большой стол.

Одна из соседок – богатая семья – он, она, дочь, сын. Он инженер на шахте, она медсестра. Есть машина «Победа», квартира из двух комнат, везде ковры от пола до потолка, приносила свою еду для всех детей лишь бы, её дети ели со всеми за этим столом, так как дома они плохо кушали, без аппетита. Она говорила, что стол у нас волшебный.

Когда жили ещё дедушка и бабушка у нас, я ходила с бабкой и тётками на какие-то водоёмы, где по берегам росли камыши. Мы рвали с них шишки в мешки, приносили домой, затаскивали на чердак, рассыпали их там. Когда они высыхали, их крошили в корыто, получался пух, этим пухом набивали наматрасник и наволочки. Получалась перина и пуховые подушки. Следующим летом пух менялся.

Бабушка вязала шарфы, косынки на продажу из простых катушечных ниток, черных и белых. Один такой шарф был связан для мамы, но как только они уехали, мама тут же его приспособила летом на форточку от мух и комаров, это называется – неприязнь друг к другу продолжает жить. Он выгорел с одной стороны, сейчас находится у меня. Вязка очень интересная, вязано не крючком, было у бабушки какое-то приспособление самодельное.

Махонькое такое воспоминание всплыло. Дедушка работал летом сторожем в колхозном или сельском саду. Где колхоз находился, не знаю. Когда дед сторожил, мне надо было относить ему обед, со мной отправляли Витьку с Ванькой. Путь был не ближний, откуда я его знала, не помню. Мы приходили туда, у сторожки стоял сколоченный стол, дед садился есть, а нам разрешал побродить по саду, полакомиться чем-нито. Мне запомнились кусты малины, с белой, жёлтой и красной малиной. Самая сладкая ягода для меня белая, душистая.

Вот она, какая маленькая вкусная памятка сохранилась, оказывается в моей старой головёнке, верно, потому что больше я нигде такой ягодки не ела, и не встречала.

Как ты считаешь, сын, относится этот кусочек к быту? ;(

Даже настроение смешливое и слезливое, смех сквозь слёзы, посетило меня. Празднично на душе и сладко.

Ой, Яня, не знаю, что писать, как-то линия повествования закрутилась и оборвалась.

Я на бумаге не пишу, вот и заплутала в трех листах. Видишь, пишу, пишу по порядочку, а потом виль в сторону, и ниточка памяти тонкая рвётся.

Ещё к твоему писательскому таланту. Несколько человек писателей под фамилией Берг в 2010 году находила в Интернете, но не скачивала и не читала.

Возвращаюсь к жизни школьного периода.

С начальной школой распрощалась! Начинается новая школьная жизнь с новыми ощущениями, с полной корзиной комплексов, которые до поры до времени находились в долгой, лялешней, спячке.

Школа №13 большая, все помещения в ней с высокими потолками (бывшее ФЗУ). Я уже знакома с входом и столовой. В классах большие окна. Широкие лестничные проёмы, ведущие на второй этаж. На этаже огромный зал, в нём выстраивалась на линейки вся школа, здесь принимали торжественные поздравления и совсем не торжественные наказания-порицания, отличившиеся. В этом же зале проходили школьные вечера отдыха, ставилась на Новый год огромная ёлка, проводился костюмированный бал. В конце его располагалась библиотека и радиоцентр, справа от входа три двери в классы.

А, учёба, она и есть учёба, как потрудишься, выучишь, как мозги потренируешь, так и заработаешь, соответствующую оценку получишь.

Я из рядов хорошистов медленно и упорно скатывалась в могучие ряды посредственников – троечников. Появились новые предметы, а к ним новые учителя. Классный руководитель Тукеайнен Екатерина Михайловна (если не ошиблась) вела ещё математику. Она финка, была на фронте в финскую войну. Кстати мой отец на финскую войну был призван и отправлен эшелоном, но война закончилась, их эшелон не доехал до фронта 20 км. Екатерина, кличка Пончик – маленькая, полная, кругленькая с красными щеками, белой кожей лица, красивая, очень плохо говорила по-русски, я ниичеегоо не понимала из её объяснений. Математика стала первой ступенью к тройкам. Тупо заучивать непонятные формулы, не получалось, зато тупо списывать ухитрялась. Физику преподавал её муж Пак (и. о. не вспоминается) кореец, этот товарищ, мне был совсем не товарищ, если у неё хоть отдельные слова понимала, то у него ну совсем ничегошеньки. Бывало у них на уроках ничего не понимая, напрягаюсь услышать, понять, да если ещё в классе жарко, мне становилось плохо до тошноты. Уходила с уроков больная домой.

Однако в школу ходить нравилось. Особенно, всем нравились подготовки к праздникам, каждый класс готовил свою газету, украшения для школы, к примеру, ко Дню революции, к Новому году, к майским праздникам. На ёлку клеили гирлянды из цветной бумаги, фонарики, флажки. Все классы собирались в столовой – шум, гам тарарам. Потом украшался зал, ёлка. На май готовились бумажные белые цветы, заранее ставились веточки в воду, чтоб зелёненькие листочки были. Устраивались субботники сами, не родители, не уборщицы, убирали, мыли сначала класс. Мыли парты, панели, двери и полы. Привели в порядок класс, выходили в коридор на свой участок. Смех, шутки, спор. Весело. Главное, отменялись уроки. А на парады я ходить не любила, но эту повинность и подготовку несли все. В конце учебного года занимались ремонтом школы. Белили стены и потолки в классе, мыли окна, красили после ремонта парты, с партами помогали родители. Закончив с классом, нас шесть человек отправляли белить стены и потолок над лестничными пролётами. Считалось, что этот объект требует особой ответственности и умения. Я входила в бригаду избранных, хотя ростом не очень вышла, зато белила ровненько, без полос, умело справлялась с потолком. Мама несколько раз в год (четыре-шесть) устраивала побелку квартиры. Мне доверялось помогать сначала по чуточку, а позже в полную силу. Опыт был наработан.

В школе устраивались вечера отдыха не только на праздники, но и в будни. Танцы под пластинки. В параллельных классах учились мальчишки, которые занимались в музыкальной школе, кларнет, саксофон, пианино, баян. Были у нас девчонки и мальчишки, которые хорошо пели. Я ходила не на все вечера, ходила только на те, когда надо было приходить в школьной форме. Не в чем было, меня не баловали одёжкой.

Помню, в девятом классе, перед Новым годом вечер: вход в цивильной одежде. Я сижу дома. Приходит к маме соседка, молоденькая она была. Спрашивает меня, почему я на праздник в школу не иду, ответила, что не хочу. Мама ко мне, там, правда, танцы, так иди, я отпускаю. Не хочу я идти – говорю. Да и поздно уже, скоро школу закроют начало в девять часов. Соседка говорит – я знаю почему она не хочет – ушла домой приходит и приносит платье, красивое, переливается то серым кажется, с зелёными листочками, то зелёным с серыми листочками. Мы с ней одного роста и комплекции, только у меня грудь больше. Быстро одевайся – говорит – я заплету тебя. Мама поддакивает. Я говорю – как я пойду в чужом платье. Лена говорит – я вам его продам, Маша, купишь, мне оно в груди велико, а Идке хорошо. Правда, как на меня пошито. Собрали меня, на плечи платок накинули и выпроводили, сказали, в окно будут смотреть, как в школу пойду. Делать нечего, отправилась. Дошла до школы, постояла там немного, вернулась в подъезд, наревелась в захлёб, снегом умылась, утёрлась платочком и шалью, успокоилась, поднялась домой. Сказала, что дверь не открыли в школе, опоздавших, не пускают. Летом мне это платье купили.

Первые экзамены сдавали за седьмой класс. Учила билеты по русскому языку, его первым сдавали. Выучила уже 13 билетов. Легла спать, приснился сон. Я в экзаменационном классе. Комиссия за столом я тяну билет. Спрашивают номер билета, читаю тринадцатый. Сажусь готовиться и отвечаю на пять.

Утром, остальные билеты прочитала, а тринадцатый учу и учу, в полной уверенности, он мне достанется. Приходит подружка, Галка. Спрашивает:

– Выучила билеты?

– Нет, – отвечаю. Мне тринадцатый достанется, зачем все учить, прочитала.

– Дура, ты, – говорит.

В день экзамена захожу в первой пятёрке, всегда заходила первой, отбоялась и спокойно дожидаешься результата. Беру билет, смотрю 13, чуть не заорала, ответила без подготовки на пять. Называется сон в руку.

Стало тебе скучно и тошно, от писанинки, а?

Глава 7

Сына, я тебя обманула. Папа родился – село Мещеряково, Соль-Илецкий район, Чкаловской области. Стала писать и вспомнила, что в то время не было Оренбурга с 1938 до декабря 1957 года, а был Чкалов с декабря 1938 года. Даты подсмотрела в книге 1977 года «РСФСР административно – территориальное деление» на 01.01.1977г. Есть у нас такая.

Привет Мама, вот немного фото нас и наших девуль :)

Отбирал сейчас фотки и вижу какая огроменная разница между жизнью детворы твоего детства и нынешнего!

Сына, это ж неизбежно, что разница, как ты говоришь огроменная, понимаешь ведь, с моих семи лет прошло без малого шестьдесят леточков, а четыре года мне исполнилось, ажно, шестьдесят три годин назад. А, между моими деточками и твоими, какой годовой промежуточек и, есть ли разница в этих детствах, а? Вот то-то и оно.

В 21 веке живём. У меня, у Толи и у тебя целый век за плечами, а «девули» жизнь познают в новом веке, в котором изменилось всё: еда, одежда, техника бытовая и промышленная, совсем по другим улицам бегают машины не виданные. Девочки, твои малышки, живут в высоких теремах, и, действительно в эти терема нет хода никому, а мы жили низенько, близко к земле-матушке, квартиры на ключ или на крючок закрывались только на ночь или уж когда совсем никого дома не было. Изменился воздух, которым дышим, еда с того, моего времени, потеряла вкус, но её стало много, разнообразной, красивой и искусственной. Деточки в большей части одеты, как куколки. Разумеется, не всем уготована, как коту, масленица. Есть детки, что рады и куску хлеба, и одёжке с мусорных контейнеров. Обо всём этом теперь ты знаешь и понимаешь больше моего. Не мне судить время перемен, его судить предстоит вам, молодым.

Но, в данный момент, речь о другом. Вернусь-ка я во времена детства-юности некой Идки. Ты уж сын не обессудь, сумбурности записей и непоследовательности воспоминаний.

Закончила в предыдущей части экзаменом. Возможно за месяц до него, я впервые надела очки. Испытывала жуткое стеснение от этого украшения, мало того, что нос на двоих рос, Буратино на зависть, хотя никогда и никто, ничего не говорил, мне про него, однако, комплекс сохранялся долгонько, а тут на нём большущие очки. Девчонки и мальчишки в классе хором и порознь говорили, что мне они не идут, снимали их с меня. Приходилось их носить не на носу, а в бюстгальтере (сумку мне заменял и кошелёк ) надевала очки только на уроках или когда ходили классом в кино. Постоянно носить стала в восьмом классе, к тому времени все привыкли и перестали снимать их с меня или говорить сними. За это время с минус 1,75 зрение упало до -4. Вместе со мной очки выписали Витьке.

Полагаю, причиной потери зрения, был телевизор-господин, появившийся у соседей с первого этажа (жили под нами). Зрителей набивалось в комнате, пройти негде было, считай жители из одиннадцати квартир, взрослые и дети, да ещё детвора из соседних домов. Был в доме второй телевизор у инженера на нашем этаже, я уже писала о них (всё в коврах), но они зрителей не привечали. Смотряшка у телека была крохотная, садились смотреть прямо под самый телевизор, он стоял на какой-то высокой тумбочке. Урону хозяевам от зрителей было предостаточно. Затаптывание ковра, уборка, а один из мужиков, ярый болельщик футбола, до такой степени болел (хозяева в это время уже спали, ночью матч показывали), заорал так и на стуле прыгал, что стул сломал, упал и спящих разбудил, смотрел один. Позже телевизор появился у нас, был он с линзой, телезрители стали делиться на две квартиры. Экран тоже маленький, но благодаря линзе кадры увеличивались.

Потом мы с Федяковым подарили им в 1970 году, более современный, названий ни того ни другого не помню. Я получила деньги по больничный листу послеродовому. Мы пошли с папашей вашим в магазин, купили для Толи коляску, игрушек разных много. Продавцы смеялись – все игрушки скупили, загрузили их в коляску, какие-то книги купили и телевизор. Вот его-то мы и подарили родителям на их 25-летие совместной жизни. Сами жили без телевизора до переезда в Дружковку.

Седьмой класс был выпускной. Многие одноклассники разбрелись кто в училище, кто в техникум. Подружка моя Галя сдала документы в медучилище на медсестру, я с ней за компанию, хотя трусила сдавать экзамены, не выносила многие запахи, а вот вида крови не боялась. Отец был против этого, а мама за, я сразу сказала, что не поступлю, пойду в восьмой, мама сказала – попытайся. Моя попытка не удалась, а Галка поступила.

У нас было три седьмых класса А, Б, В, а восьмых осталось два. Собрали из оставшихся. В этой школе оставалось учиться ещё два года. Помню в девятом классе мы, великовозрастные детки, пошалили на уроке немецкого языка. Класс на ин.-язе делился на две группы: немцы и англичане. Последние ушли в другой класс, мы остались. Наш класс был угловой и у него был крохотный балкон, прозвенел звонок на урок. Мы всей группой спрятались на балконе, мальчишки на перилах, мы на корточках. Заходит Фёдор Фёдорович (Фёдор в квадрате дразнилка) класс пустой, вышел, минуты через три заходит, мы за партами сидим. Скандал, родительское собрание, мы заверяли, что пошутили, нас поругали, погрозили – ещё раз, и исключение!

Шажок в сторону 1956 года и последующих, а может быть и предыдущих годов, это уж как получится, как извилинки сработают.

Смутненькое воспоминание, но фрагмент яркий для меня. Мой день рождения, 10 лет, какое-то пирование небольшое для взрослых. Не помню родительских подарков, зато всю жизнь помню подарок от крёстной, квадратный флакончик матовый, запомнилась почему-то его шероховатость, примерно 6 см х 6 см, с картинкой – веточка с мелкими белыми цветочками, духи «Черёмуха». Первый мой парфюм, берегла его – единственный и самый, самый дорогой.

Ещё о вашем дедушке, о папе моём. Папа у нас был большевик-коммунист. Однажды он поехал в отпуск к деду в Орск и сёстрам в Соль-Илецк к Гильде, и в деревню Перовка к сестре Алиде. В этой поездке на вокзале у него выкрали все проездные документы и партбилет, вот только не знаю, случилось это, когда туда ехал или уже обратно. Помню, что было зимнее время, тогда мы боялись каждого стука в дверь, видимо тревога родителей передалась. Я уже большая и трое малышей, затревожишься, правда? Но пронесло, его вызывали несколько раз куда–то, потом видимо изловили карманника. Через времечко предлагали восстановиться в партии, но он отказался, видимо отказ приняли без плохих последствий для него.

Папа немец, но как человек немецкой национальности не подвергался выселению.

Вставочка. Волжские немцы, выселялись. Наши соседи, держатели телезрительного зала, как раз волжские немцы. Её отец отсидел в ГУЛАГе за пересказанный анекдот, высокий худощавый, симпатичный, спокойный дед, работал главным бухгалтером до ареста.

Был папа мобилизован в труд-армию с 22 марта 1942 г. по 31 декабря 1945 г. и был привлечён к принудительному труду в условиях ограниченной свободы – рабочие колонны НКВД Челябинской области, а с 1946 г. по 20 августа 1954г. состоял на учете спецпоселения. На основании закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г. реабилитирован, а вместе с ним реабилитирована и я, и Виктор и Иван, так как были рождены до 1954 г. и проживали вместе с ним.

Ещё об этом периоде из рассказов мамы, папы, что сама видела. Отец работал со всеми трудармейцами в шахте за забором из колючей проволоки, спали в бараках. Он несколько раз писал заявления, чтоб пойти добровольцем на фронт, заявления принимали, через несколько дней приходил отказ, мол, он нужен в тылу на трудовом фронте. Шахтеры умирали прямо в забоях, от голода, от болезней и в бараках. «Мёрли, как мухи», – говорил отец.

Шахты от посёлка нашего находились недалеко. Охраняли их с ружьями, однако некоторых отпускали в посёлок, чтоб они могли чем–нибудь подкормиться.

Однажды отец шёл с помойки, собирал и ел картофельные очистки, если попадались кости, сгрызал как собака. (Пока он был жив, всегда уже покушав, отрезал кусочек хлеба, солил его и съедал. Ни одна крошка хлеба не упадала на стол при еде. Все кости объедались им до чистоты.) Обратно возвращался мимо бараков, возле одного остановился, прислонился к заборчику низенькому и потерял сознание, очнулся в комнате, женщина, жившая там, его подобрала, не дала замёрзнуть, накормила, дала сынову обувку (у отца на ногах были намотаны тряпки). Когда он отогрелся и собрался уходить, она сказала, чтоб он к ней наведывался, она всегда его накормит, чаем напоит. У неё сын был на войне, мол, вот и моему сыну кто-нибудь поможет.

И сколько я себя помню, как только папа получал получку, он с мамой шёл в магазин покупали продукты и отправлялись навестить эту бабушку (в аванс не ходили), это притом, что работал он один, едоков-то сколько было. На праздники кроме продуктов ей преподносился немудрёный подарок. Бабушка прожила долгий век, сами уж пенсионеры, продолжали её навещать до самой её кончины.

Рассказывал, что к ним прибывали солдаты с фронта, делились своими виденными событиями. Говорили, что если бы отцы-командиры не приказывали по солдатам своим стрелять, давно бы Гитлера победили, а то невооружённым глазом видно русская армия, а приказано уничтожить. Отец сказал такое, а потом понял, что и мои уши на кухне торчат, просил никому такого не повторять. Мои уши слышали, а зубы и язык молчали.

В 1945 году им после победы стали чаще давать увольнительную. Они собирались человека по три, ходили в посёлок Тугайкуль, предлагали свою помощь в обмен на еду, у тамошних жителей были во владениях большие земельные наделы под огород (помидоры, огурцы, лук и прочую мелочь) и под картошку. Трудились на них бабы и дети. От помощи мужиков не отказывались. На один из таких огородов попал отец, на нём работая, он и познакомился с мамой. Маминой матери он был не по душе – немец, в дальнейшем холодность распространялась и на детей. Мама пошла замуж, несмотря на родственников.

Глава 8

Как видишь, не только родственники со стороны отца были недовольны этим браком. Разница в том, что Рябковы жили в другом посёлке. Между п. Тугайкуль и п. Злоказово расстояние, может быть, километра в три было, наверное. Ссор не было. От помощи берговой не отказывались, рады бывали.

У бабушки в гостях

Рассказывали, что когда я ещё была маленькая, если меня у них оставляли, то я пускалась, не умолкая в рёв. Лельке приходилось нести меня домой к родителям. Вот и не любили меня, рёву-корову. Тебя даже в трёх месячном возрасте нельзя было оставить ни у кого. Толик был на этот счёт спокойней.

Подросла, стали отправлять меня погостить к ним с кем-нибудь из ребят старших (Витька, Ванька), путь был нескончаем. Иной раз топаешь, топаешь, конца-края не видать, прохожих нет. По пути попадались холмы высоконькие, верно, шахтовые выработки, травой поросшие. На их склонах отдыхали.

Зато у бабушки Фёклы был огород. Она разрешала разредить грядку с морковкой. Выдернешь красотульку – ниточку морковную оранжевую или жёлтенькую за хвостик зеленый, окунёшь в бочку с водой стоялой, а то и некогда окунать, и в рот хрум, хрум. Зааапаах, вкус, аромат непередаваемый. Разрешала горох или бобы пощипать, они, горошинки в стручках только, только зарождались. Бобы зелёные, краску не набрали в лохматых, ещё не толстых стручках, но зато мягкие, вкусные. Горох жевали вместе со стручком, горошинки в нём масипусенькие, назвать горохом нельзя. Из толстых перьев лука-бутана делали свистульки.

Гостили целый день, а если бабушка на завтра собиралась на базар, оставались с ночевкой.

Во дворе дома расхаживали сердитые, ворчливые, носатые, с неприятной на нём висюлькой красной, бородавчатой, хвостищи веером открывают, головой с висюлькой мотают большие индюки. С ними за кампанию гуляют суетливые говорливые курицы, во главе со страшным, грозным, драчливым петухом. Хулиган петушиный не любил Витьку, бил его, сначала по двору гоняет, потом взлетит ему на голову и бьёт. Стояла возле стайки у стенки старая кровать с панцирной сеткой. Однажды загнал ребятёнка на эту кровать, орёт, победу празднует, еле от пацанёнка отогнали. А то взлетит на крышу ворот и распевает красно-коричневый разбойник. Ворота высокие широкие, чтоб телега проезжала, скотина заходила с пастбища, закрывались на длинную перекладину деревянную, калитка запиралась на крючок. Был у дома палисадник небольшой, в нём росли цветы и большая черёмуха. Цвела душистая белыми нежными цветочками, потом созревали чёрные, блестящие, мясистые ягоды, вкуснотища. Рты и губы чёрные. Бабушка позволяла ягоду рвать и есть прямо с дерева-куста.

Дом у бабушки небольшой и невысокий. При входе сени, передняя и задняя комнаты, обе маленькие, окна тоже маленькие со ставнями, темный дом. Это понятное дело в сравнении с нашей квартирой. Запомнилась железная кровать с высоким убранством (перина, подушки, из-под покрывала кружевной подзор, на спинках зановесочки, отделаны кружевом, подушки горкой с накидкой вязаной) в задней комнате. Между двух окон, что выходят в палисадник, стоит стол, над ним зеркало, слегка потускневшее с ржавыми по краям разводами, по бокам от него фотографии, в рамочках, изготовленных из соломки. Кровать стоит справа, слева окно во двор, около него стоит невеликий черный сундук, оббит и рисунком изукрашен цветными металлическими полосочками. Слева, почти над сундуком, весит икона, около неё подставочка, на ней лампадка и свечи. Икона убрана белым полотенцем, оно вышито крестиком красно-черными нитками. У нас тоже парочка таких полотенец была.

Угощала баба нас щами, или супом со щавелем и яйцом со сметанкой. Яичницей на молоке, запекалась в духовке, я любила, чтоб корочка была румяная и юшочка солёненькая. Ещё я помню жареную картошку, сначала она варилась в мундире, потом очищалась, мелко крошилась. Жарилась на подсолнечном пахучем масле с зелёным лучком. Скуснотишша и запаах! Видишь сына, сколь немудрёная пища-вкусняяятина

Базар.

Чуток по времени позже, когда овощи набирали первую зрелость, морковь толстела, но ещё недоросль, горох в стручках округлился до сладости, бобы начинали набирать цвет, синеть. Огурцы в навозной грядке подросли, зеленью яркой под листами прятались. Лук стрелками сочными к солнцу тянулся. Подсолнушки своими жёлтыми коронами соблазняли, но семечки в них ещё молочной спелости, на любителя.

Так вот, переночевав, мы собирались домой, а бабушка готовилась идти на базар. Помогали ей нести сумки с овощами.

Базар находился в то время недалеко от теперешней автобусной остановки, если стоять к ней лицом слева, когда ты там бывал, на месте оного выстроены были магазинчики одноэтажные. А, в то моё время и остановки не существовало, а красовался дом-водокачка и маленькая лавка, продавали в ней керосин, что ещё не помню. Запутала тебя совсем, да? Терпи или не читай, раз просил вспомнить. Сюжет хронометрически последовательно не обучена создавать, правильными словами выражать.

О базаре продолжаю. Тогда я не видела других базаров, а этот в моих глазах – большой. В середине три длиннющих деревянных ряда открытых, на одном из них бабушка и пристраивает свой товар. Продавцов много и покупателей на всех хватало. По периметру располагались крытые ряды, но, открыты с передней стороны, там рыба речная, торговцы мясом, тётки с тряпками, вязанием и прочим, жители деревенские с молочными продуктами скрываются от солнца. Ютятся здесь же ларёчки продуктовые, государственные. Помню пивной-винный ларек, спиртное продавали на разлив, потому что в нём работала продавцом, бабушкина племянница, брата дочь.

Тётя Маша, мамина двоюродная сестра. Она выше мамы (рост у мамы 164см), тоненькая, смуглая, чёрные глаза, чёрные волосы, заплетены в косу. Коса, в руку толщиной, вокруг головы уложена короной. Когда она у нас гостила и оставалась ночевать, на ночь расплетала косищу, волосы падали на пол, такой длины они были. Садилась на стул и принималась её расчёсывать с кончиков, потом и мне разрешалось гребёнкой пройтись по ним. Чудо. Замужем за красивым мужиком, но он алкоголик, всегда пьян. Приходил к ней в ларёк, канючил налить, говорила, что наливала, чтоб не позорил и сразу ушёл. Уходил. Однажды так выпил и пошёл по шпалам, (если помнишь нашу железную дорогу). Упал, и не встал. Очевидцы говорили – сгорел, даже, мол, дым пошёл. Во, какие страсти.