Это

Когда, или если, – что в данном случае одно и то же, – вы преследуете подозреваемого, желательно подольше держать предполагаемого сукина сына в поле зрения, а самому тем временем постараться как можно реже мозолить ему глаза. По сугубо профессиональным причинам, на одно лишь перечисление которых потребовались бы месяцы изнурительной бумажной работы, из всех измеримых критериев качества слежки эти два представляются мне наиважнейшими!

Выросшим на неряшливых нетфликсовских боевиках читателям может показаться, что задачка эта – проще некуда, потому что обычно злоумышленники вообще никогда не заглядывают в зеркало заднего вида, даже если по недосмотру их автодилера «Черные Тонированные Джипы Моторс» это зеркало установлено. Поэтому в девяноста восьми случаях из ста они сами приводят сотрудников охраны правопорядка либо в порт, где пришвартовано судно, доверху набитое героином, либо на склад, где их поджидает дюжина украденных с русской военной базы в Сибири портативных атомных бомб. Но в реальной жизни мне и моим коллегам…

«Да все это нам и так прекрасно известно, Джо. Ты еще забыл упомянуть, что команда на том судне состоит сплошь из вооруженных автоматами небритых албанцев, которых кто-то специально разводит исключительно для последующего их поголовного истребления в корабельных перестрелках, а все бомбы из сибирского бомбового супермаркета снабжены удобным пятиминутным таймером с красным циферблатом, потому что не родился еще тот злодей, которому потребуется больше пяти минут, чтобы оказаться вне досягаемости ядерного взрыва любой мощности.

Мы спрашивали не об этом. Скажи-ка нам: зачем ты вообще поперся вслед за Лидией – причем поперся, цитируем, на «стареньком открытом зеленом „Мустанге“», „в реальной жизни“ совершенно не приспособленном для того, чтобы во время слежки „оставаться незамеченным“ – если сам же сказал, что „ответы на все вопросы“ скрывались за „той самой дверью“?»

Ох, ребята… Несмотря на эту мелочную попытку сбить меня с толку, выпустив на волю чертову уйму этих мелких, скользких, высасывающих из моего текста всю его непосредственность и свежесть пиявок, я вынужден признать, что ваше замечание справедливо. Мне, конечно, следовало вернуться и посмотреть, что же такое было спрятано в том подвале. Скорее всего, мое повествование на этом бы и закончилось, но кого это волнует? Поди посчитай, сколько времени – а главное денег – мы бы сэкономили, если бы некий Исилдур догадался отправить по почте палец с кольцом их законному владельцу с глубочайшими извинениями за одно досадное недоразумение?

Но я не буду оправдывать свои поступки, сравнивая их с поступками вымышленных литературных персонажей, ибо здесь мне приходится описывать нечто, происходившее на самом деле. Поэтому второе мое признание будет таким: да, я не полез в подвал только потому, что мне приснилось, будто я ужасно боюсь туда лезть – хотя за секунду до этого мне во сне и пришла в голову мысль, что в подвале скрывалось кое-что поинтереснее, чем склад тетушкиных консервированных артишоков. А раз так, то выбор в пользу слежки за Лидией был логичен и рационален, ведь мои подозрения насчет нее лишь укрепились после всего, что мне приснилось той ночью!

Ха! Как вам такое? Не ожидали подобного поворота? Но в этом-то и заключалась, дорогие, моя мотивация – то есть мотивация живого, нормального человека в этих не совсем нормальных обстоятельствах. И даже не пытайтесь в ней разобраться, потому что тогда мы застрянем надолго, и никогда не доберемся до Ричмонда, серые башни которого уже виднелись вдалеке.

Здесь мне следует сделать еще одно признание. Несмотря ни на какие сны, я все никак не мог заставить себя отнестись к своей задаче с той долей серьезности, которой она, забегая вперед, несомненно заслуживала. Поэтому, прячась от Лидии за грузовиками и автобусами, я, кажется, совсем не проявлял необходимого усердия. Но мне повезло, и движение в то буднее утро было довольно интенсивным.

Мы миновали пригороды, состоящие из бесконечных аккуратных домов высотой в два этажа. Некоторые из них были очень симпатичными, но времени любоваться ими у меня не было. Не стал я притормаживать и рядом с только что построенным монументом в честь бойцов Национальной гвардии, погибших во время недавнего вирусного кризиса при атаках повстанцев на конвои с зерном и туалетной бумагой. Мы въехали в исторический центр Ричмонда, замечательного, на мой скромный вкус, своей скучной колониальной красотой.

Лидия довольно лихо припарковалась рядом со старой кирпичной пятиэтажкой с широкими полукруглыми окнами, и стремительно вошла внутрь здания. Мне же пришлось задержаться, чтобы найти место для парковки, и когда я торопливо вбежал через широкие распахнутые двери, рядом с которыми висела табличка «Вирджинская академия искусства и хореографии», то понял, что упустил ее. В холле толпились десятка два броско одетых девчонок и парней лет семнадцати-двадцати, но моей соперницы среди них не было.

Мне удалось проскользнуть мимо двух старых охранников, которые были поглощены поисками боеприпасов у совсем еще юной девицы, не прошедшей детектор. Поднявшись на этаж выше, я умыкнул из класса по сценическому мастерству желтый картуз с длинным козырьком, шарф в волнистую разноцветную полоску, круглые фиолетовые очки и совершенно слился с толпой.

В поисках Лидии я принялся бродить по коридорам, снисходительно косясь на студентов и преподавателей по скульптуре, танцам, живописи, фотографии, дизайну и прочим хипстерским глупостям. Сам я забросил мольберт и сбрил свои крохотные, загнутые к верху усишки уже месяца четыре с половиной как – и поэтому ощущал себя старым, мудрым учителем Дзена, без особого интереса, но с легчайшим оттенком благожелательности наблюдающего за резвящимися в луже воробьями.

Но вскоре я был вынужден предаться размышлениям более грустного свойства: «Кем станут эти сорванцы-зуммеры, когда подрастут? Достойны ли они принять это гордое знамя – символ отменного вкуса и безукоризненных манер – из слабеющих рук представителей моего поколения? Или же они с позором примкнут к тем, кто в своих произведениях лишь безыскусно констатирует разные неприглядные факты?

Ну, как, например, в том фильме, в котором героиня приезжает в какую-то богом проклятую дыру, где хлебную корзинку не выпросишь ни за какие деньги – что-то типа Нэшвилла – и открывает магазин постельных принадлежностей. Но поскольку местные привыкли спать прямо на кучах лошадиного навоза, главарь навозного синдиката подговаривает их высечь героиню и обгадить постельные принадлежности – что те и проделывают с подкупающим деревенским простодушием. Конец фильма.

А как же быть с просветительской, созидательной ролью, присущей подлинному искусству? Что насчет высокой духовной миссии истинного творца? Может, ей лучше было не волочь в Нэшвилл свои дурацкие постельные принадлежности, а помочь разобраться этим недотепам с налоговыми декларациями, выполоть их кабачковые грядки, подарить каждому по щенку сенбернара, прочесть со сцены сельского клуба проникновенные стихи о доверии и взаимовыручке, подсыпать в пунш снотворного, при помощи экскаватора превратить Нэшвилл в огромную компостную яму, вернуться в клуб и поубивать всех спящих циркулярной пилой, помочиться на трупы, разрезать на куски, облить бензином, сжечь, раздеться, вымазаться пеплом и бегать вокруг „Тако Белл“?»

Тем временем начались занятия, о чем возвестил куплет из «Пожалуйста, пожалуйста» Джеймса Брауна – прихотливой альтернативы обычному звонку. Студенты, честя ретрограда-директора, разбрелись по классам. Дождавшись, когда коридор опустеет, я стал ходить от двери к двери, заглядывая в аудитории.

Все было напрасно. Тогда я поднялся этажом выше, где располагались два танцевальных зала с застекленными стенами. Около одного из них собралась непонятно откуда здесь взявшаяся толпа взрослых. Я подошел, заглянул внутрь – и отпрянул с судорогой отвращения! Одетая в белоснежное обтягивающее трико, Лидия проводила ознакомительный урок по классическому балету для группы детей пяти-семи лет.

«Страх мы получим на завтрак, а на обед – неописуемый ужас…» – ошарашенно подумал я, наблюдая за тем, как Лидия, высоко подпрыгивала и легко кружилась на пуантах, с какой-то особенной игривостью и лукавством глядя на малышей своими темными сияющими глазами. Те пытались повторить ее движения – и падали, падали, падали! Иногда они возбужденно оглядывались на взрослых, желая убедиться, что те наблюдают за всем этим – и хохотали, хохотали, хохотали! Словом, вели себя, как самые обычные дети!

Увиденное едва не поставило крест на моей миссии. Выражаясь сухим языком официоза, еще до обеда на стол комиссара должен был лечь рапорт об окончании расследования, а заодно и мои ствол и значок. Я уже был готов немедленно развернуться и отправится восвояси – то есть жениться в Нью-Йорк. Остановило меня только то, что Лидия показалась мне какой-то уж слишком красивой.

Я постоял, невольно любуясь ее потрясающей точеной фигуркой и гипнотически-плавными движениями; потом постоял еще немного, уже не в силах отвести от нее взгляда – и так и остался стоять в восхищенном оцепенении, успев лишь подумать: «Не лишком ли часто я стал цепенеть в последнее время?» Родители рядом со мной, правда, находились в таком же ступоре, и тоже не могли оторвать глаз от Лидии и своих детей.

Вот этот самый морок всеобщего обожания и заставил меня очнуться. Я вспомнил, что точно так же цепенел, когда она смотрела на меня. Это было странно, и это было неправильно. Я решил действовать. Сорвав с себя дурацкий картуз, шарф и очки, я бросил все это на пол и обратился к пожилой чернокожей женщине рядом со мной, державшей в руках детский рюкзак.

– Мэм, я детектив Розетти из полицейского управления Ричмонда. Могу я задать вам пару вопросов?

Женщина вздрогнула:

– Как?

Я повторил сказанное, ткнув ей в лицо свой открытый бумажник. Без неуместной сейчас придирчивости ознакомившись с моей скидочной картой в «Краун таун», старая леди рассеянно спросила:

– Да, офицер… И чем же я могу вам помочь?

Я отвел ее в сторону, придерживая за рукав. Она ощутимо упиралась.

– Мэм, мы изучаем случаи вовлечения детей в различные религиозные секты. Проверке подлежат все организации в Ричмонде, связанные с обучением детей… Вы можете что-либо нам сообщить об этой учительнице танцев, мисс… э-э… Грант? Вам ничего не показалось подозрительным? Мэм?

– Что вы имеете в виду?

– Может быть, вы совершенно случайно заметили ее на полночном шабаше «Сатанинского причастия», где она исполняла для беснующихся под трэш-метал сектантов разнузданный стриптиз?

Женщина наконец отвлеклась от шоу и ошалело посмотрела на меня:

– Господи… что?

– Это просто пример, мэм. Мы в полиции часто пользуемся такими, чтобы избирательно воздействовать на центры ассоциативной памяти допрашиваемых.

– Да бог с вами, офицер… м-м…

– Детектив. Детектив первого класса Розетти.

– Бог с вами, мистер Розетти! Как можно подозревать в чем-то подобном эту девушку? Она ангел!

– Я вижу, мэм, вы не понимаете, насколько это все серьезно. Известно ли вам, что только в Цинциннати и только за прошлый год в различные секты было вовлечено свыше девяноста тысяч детей, где их заставляли принимать участие в факельных шествиях, осквернении могил и даже – даже – человеческих жертвоприношениях?

– Простите… я не… каких жертвоприношениях?

– Увы, мэм, вы все расслышали верно. Человеческих, – твердо ответил я.

У свидетельницы отвисла челюсть, обнажив ряд белоснежных вставных зубов. «Как печально! В какой только бред готовы верить люди, стоит помахать у них перед носом несуществующим удостоверением полицейского?» – с грустью подумал я. В голове немедленно родилась парочка отличных сюжетов для рекламных роликов.

– О господи, детектив, да что вы такое говорите?! Я немедленно заберу отсюда внучку!

– Мэм, мэ-э-эм… Прошу вас, не стоит торопиться. Пока что для этого нет оснований. Наблюдайте, анализируйте. Тщательно обдумывайте каждый следующий шаг, маскируйте следы… Безжалостность!!! Дерзость!!! Напор!!! Вероломство!!! Заметите что-нибудь необычное, немедленно сообщите мне. Вот номер моего телефона.

Я вытащил блокнот, нашел страницу, свободную от набросков для моего мюзикла «Дерьмовый фейерверк» о Мишель Обаме, которую выкрадывает группа дошкольников и начиняет ее внутренности взрывчаткой, записал свой номер и протянул ей листок.

– А пока прошу вас держать эту информацию в строжайшей тайне. Не далее, как сегодня утром мэр лично шепнул мне на ухо: «Запомни, Фрэнк: паника среди населения будет наихудшим сценарием из всех возможных. Именно этого они и добиваются! Сделаешь все тихо, без шума, и может быть, еще сможешь спасти мою шкуру. Угловой кабинет тогда твой!» Короче: мы с губернатором очень рассчитываем на вас. Вам все понятно?

– Да, понятно, детектив! Я немедленно вам позвоню, как только что-нибудь узнаю!

– Всего вам доброго, мэм…

«Любимые „Рей Бен“ Розетти снова заняли привычное место на его носу. „Эта старая леди будет моими глазами и ушами“, – подумал он, и…»

Развернувшись, я больно уткнулся в дверной торец.

«Очередная западня подлой детоубийцы Чечеточницы Мейв едва не лишила Розетти головы, но жажда отмщения и острый нюх ищейки опять спасли его от верной гибели!»

И я величественно удалился, потирая ушибленный нос.

Спустившись вниз, я сел в машину и стал ждать. «Вскоре Розетти потерял всякий счет времени, а его палец онемел от постоянного переключения убогих местных радиоканалов. И отнюдь не из стремления к беспристрастности, но лишь потворствуя низменным инстинктам толпы, автор вынужден упомянуть, что всю область между спиной и бедрами он уже не чувствовал сове…»

Ой, да полно вам, не петушитесь! На самом деле, я никогда и не думал о вас плохо – однако уверен, что не видать вам ни сна, ни покоя, пока однажды какой-нибудь смельчак не найдет ответ на загадку, над которой тщетно бились слишком многие пытливые умы: если незаметно подкрасться к подлинному корифею сыска, сколько раз вы успеете пнуть его в зад прежде, чем он заподозрит неладное?

Короче, вот так мне и пришлось провести следующие полчаса. Наконец, почувствовав, что проголодался – если не считать приснившегося мне пирога, со вчерашнего вечера во рту у меня не было ни крошки – я уже собирался сбегать куда-нибудь за хот-догами, но тут увидел ту приятную пожилую леди, ведущую за руку глазастую семилетнюю девчушку. Та что-то радостно ей щебетала. Я дружески помахал им рукой, но женщина, бросив неодобрительный взгляд на мой пыльный «Мустанг», прошла мимо, прикрыв от меня ребенка. Это была моя первая неудача на новом поприще, но я был слишком окрылен надеждой на скорое появление Лидии, чтобы расстраиваться.

Прошло еще минут десять, и внезапно рядом с самым моим ухом прозвучал одиночный сигнал полицейской сирены.

– Сэр, могу я посмотреть ваше водительское удостоверение? – проговорил полицейский, выйдя из машины и нависнув надо мной своим несносно-синим для моего чувствительного глаза брюхом.

– Конечно. В чем проблема, офицер? – ответил я и протянул ему права и страховку.

– Так вы из Нью-Йорка, сэр? – спросил он, брезгливо разглядывая мое удостоверение.

– Ага. Из города, где больше не жарят некоторые разновидности еды.

– Сэр, выйдите, пожалуйста, из машины.

– А в чем…

– Сэр, выйдите из машины и положите руки на капот! – Голос копа стал угрожающим.

Я подчинился приказу. Полицейский ощупал мои карманы и объявил:

– Сэр, вам придется проехать с нами в участок.

– Да что происходит?

– Поступило сообщение, что вы выдаете себя за офицера полиции. Насколько я понимаю, вы им не являетесь.

«Старая грымза донесла», – подумал я.

– О, я легко это могу объяснить! Дело в том, что…

– Вы-имеете-право-на-бесплатного-адвоката-пропойцу-и-по-совместительству-охранника-в-Уолмарте-с-которым-следователь-взяточник-пьянствует-по-выходным-на-рыбалке-в-городишке-в-котором-вы-все-равно-больше-не-знаете-ни-одной-живой-души-и-поверьте-вообще-ничего-не-потеряли, – уже нудел полисмен, выкручивая мне руки и надевая наручники…

Глава 12

Которая оставит открытым вопрос, полезно ли иметь близнеца в криминальной среде

В участке меня отвели в комнату, где находилось человек десять копов в гражданском, сняли браслеты и посадили рядом с пустым столом дожидаться дежурного детектива. Похоже, я был там единственным, кто избрал тернистую преступную стезю. Все остальные состояли на службе в полиции и, насколько я заметил, делились на две равные категории: на толстяков и мужчин с усами.

Конечно, попадались среди них и усатые жиробасы, но были и те, кто носил усы, а брюхо у них свисало ниже колен. Заметил я среди них и таких толстомясых, у которых под носом густо росли волосы. Эти последние были одеты, в основном, в мятые бежевые костюмы – точно такие же, какие носили все остальные присутствующие в комнате – кроме, разумеется, меня.

По причине видимого отсутствия правонарушителей эти копы производили впечатление людей, не знающих, чем бы таким себя занять. Они сидели, стояли группами по двое-трое, бессмысленно открывали и закрывали ящики стола, потягивали кофе из бумажных стаканчиков, облокотившись о печатную машину, и периодически бросали тоскливые взгляды на настенные часы, стрелки которых уже почти минуту как застыли в положении 12:45. До обеда оставалась целых четверть часа. Казалось, гнетущая тишина вот-вот будет нарушена ревом десятка глоток: «Эй, кто-нибудь, позовите Мо, эти проклятые часы опять стоят!!!»

Оценив обстановку, я решил вести себя предельно осторожно, на все вопросы отвечать внятно и доходчиво, потому что не раз убеждался, что по парням вроде меня – вертлявым манхэттенским живчикам – в подобных ситуациях частенько норовят оттоптаться грубияны с жетонами.

Вскоре пришел дежурный детектив. Это был добродушный увалень в мятом костюме. Что касается цвета костюма, то тут память меня подводит. Помню только, что увидев его, я почему-то подумал: «Бинго! Одиннадцать из одиннадцати».

Детектив принес с собой коробку с пончиками, поэтому на обед не торопился. Надев очки, он внимательно исследовал мое водительское удостоверение. Читая, он забавно морщил лоб и шевелил губатыми усами. Я заискивающе молчал. Наконец, он поднял глаза и весело обратился ко мне:

– Итак, мистер… Стоун, вы из Нью-Йорка… А скажи-ка мне, сынок: чем ты там занимаешься, в своем Нью-Йорке?

– У меня там бизнес… Детектив, каюсь: я действительно из Нью-Йорка. Мое единственное преступление на сегодня. А то, что произошло…

– Не знаю, как там у тебя в Нью-Йорке, но в этом городе пока еще считается преступлением выдавать себя за детектива полиции, – добродушно перебил он меня.

– Послушайте, офицер: произошло недоразумение – это я и пытаюсь…

– Мистер Стоун, заявляю официально: ваше расследование окончено. Пожалуйте на стол ваш револьвер и ваш значок.

Его так и распирало от самолюбования.

– А кстати: какой у тебя там бизнес, сынок?

– Ничего интересного, небольшое рекламное агентство.

– Рекламное агентство? О, это как раз очень интересно! – еще больше оживился он. – Раз уж вы у нас дока, мистер Стоун, благоволите ответить на пару вопросов. Например – вы могли бы охарактеризовать мою улыбку, как «белоснежную»?

– Извините, детектив, не стану утверждать, что ваша…

– А скажите: почувствовали ли вы «дуновение морозной свежести» у меня изо рта, пока общались со мной?

– Детектив, кажется, я уже понял, к чему вы клоните, но…

– Будет лучше, сынок, если я сам расскажу, к чему клоню. Дело в том, что прошлой зимой во время трансляции «Супербола» я увидел рекламу одной зубной пасты, к которой, возможно, ты имеешь отношение, а может и нет – без разницы. А поскольку я немного доверчив – есть такой грех – то с тех самых пор я регулярно чищу зубы исключительно этой зубной пастой, хотя обходится она мне, между прочим, втрое дороже, чем та, которой я пользовался раньше. Но раз уж я тебя встретил, сделай милость, объясни: почему мои зубы остались такими же коричневыми, как этот пиджак…

– Он скорее беж…

– …и почему из моего рта теперь воняет гаже, чем от мэрии во время раздачи бесплатного супа на День Благодарения?

– Детектив, прошу прощения за оплошность моих коллег – возможно, они просто забыли упомянуть, что недавно для курящих выпустили новую зуб…

– Ну-ну, сынок, хватит. Это был риторический вопрос. Так зачем, говоришь, ты представлялся полицейским?

– Конечно, детектив. Дело было так… – начал я, но тут меня опять прервали.

К столу подошел грузный, усатый, чернокожий мужчина. Его наглаженный бежевый костюм выдавал в нем босса. Окинув меня промораживающим до костей взглядом, он обратился к детективу:

– Том, могу я тебя отвлечь на минуту?

– Конечно, лейтенант.

Оба полицейских отошли к доске, висящей на дальней стене. Там они принялись о чем-то тихо совещаться, тыча пальцами в карандашный портрет какой-то криминальной личности. Улучив момент, я быстро встал, перегнулся через весь стол, схватил из коробки малиновый пончик и целиком запихал его в рот – таким образом немного увеличив список инкриминируемых мне преступлений.

– А ну замри, подонок! Руки за голову! – внезапно услышал я у себя за спиной истошный крик.

Вскинув руки, я повернулся лицом к полицейским, и к своему невообразимому удивлению, увидел два направленных на меня ствола! Все копы в комнате синхронно достали свои пушки и присоединились к детективу и лейтенанту. Я в ужасе застыл на месте, с вытаращенными слезящимися глазами пытаясь проглотить здоровенный ком теста, застрявший в моем горле!

Полицейские набросились на меня и грубо повалили на пол. Я не сопротивлялся, но получил несколько чувствительных ударов, «явно сделанных с таким расчетом, чтобы не оставалось следов». Меня затащили в комнату для допросов, где посадили на металлический стул. Просунув мои руки сквозь прутья спинки, они сковали их наручниками, а ноги соединили в голенях стяжкой. Затем копы удалились, удовлетворенно потирая свои ушибленные о мои ребра кулаки.

Так я и просидел там около часа, переваривая столь дорогой ценой доставшийся мне пончик, с некоторым, скажем прямо, смятением созерцая подозрительные бурые пятна на полу прямо под моим стулом. Увы, они сильно напоминали плохо замытые следы крови. Быть может, это была кровь других извергов, осмелившихся покуситься на этот запретный плод познания уголовно-исполнительного права, бессменный сладко-округлый символ гастрономического сибаритства служащих департамента полиции? Или она принадлежала тем, чье преступление состояло всего-то в расстреле участниц футбольной команды начальной школы? Кто знает?

Наконец, в комнату вошли детектив и лейтенант.

– Джентльмены, я, конечно, не юрист, – строго обратился я к ним, сразу давая им понять, что неисчерпаемые доселе запасы моего долготерпения оказались на этот раз почти исчерпанными, – но не слишком ли это все сурово за один только съеденный…

– Молчать! – вдруг завопил лейтенант. – Попробуй хотя бы еще…

– Ну, ну, лейтенант… Зачем вот так сразу наседать на парня… – вступил в разговор детектив.

Лейтенант махнул рукой и отошел в сторону.

– Ладно, Том, давай ты…

– Вот оно! Ну конечно! – горячо воскликнул я. – Меня снимают в тупом реалити-шоу на дерьмовом кабельном канале! Спро́сите, как я догадался? Да одни сплошные стереотипы: добрые и злые копы – пончики – усы! И что дальше? Расскажете про мыло в душе и про тюремную популярность моей белоснежной задницы?

На лейтенанта моя речь произвела довольно сильный эффект. Он побагровел, и снова подскочил ко мне, размахивая у меня перед носом бумажной папкой:

– Хватит чушь пороть! Может объяснишь, если умный такой, почему твоя рожа висит во всех полицейских участках от канадской границы до Флориды?!

– А вы ничего не путаете, офицер? Кроме этого пончика я съел только пару сэндвичей и мерзкие блины по дороге сюда, но сильно сомневаюсь, что из-за этого…

– Поверь мне, сынок: для всех будет лучше, если ты перестанешь упоминать о пончиках, – примирительно вставил детектив, придерживая лейтенанта рукой за плечо.

– А что у вас еще на меня есть? Дело развалится в суде, потому что судьей будет вроде бы поначалу стервозная, но все равно в глубине души справедливая пожилая чернокожая леди – в чем я лично ни секунды не сомневаюсь!

Это было последней каплей. Лейтенант выхватил револьвер, взвел курок и ткнул ствол мне в подбородок:

– Реалити-шоу, говоришь?! Хорошо! «Дохлый кусок говна» – дубль первый! Начали!!!

– Господи, лейтенант! Вы убьете его! – Детектив подскочил сзади, сгреб его в охапку и потащил к выходу.

– Пусти меня, Том! Дай мне…

– Извините, сэр, но дальше я сам, – твердо ответил детектив и выпроводил своего ополоумевшего босса за дверь.