Живая этика и наука. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2007

Елена Ивановна Рерих писала: «Будем помнить, что мыслящий человек никогда не одинок, ибо мысль есть величайший магнит и приносит из Пространства тождественный ответ. Потому, если хотите получить прекрасный ответ, посылайте в звучащее Пространство устремленные мысли, насыщенные чистым огнем сердца, ибо только одухотворенная устремлением мысль, напитанная сердцем, творит и привлекает, как мощный магнит» [2, с. 111]. Это горение сердца и живой пульс одухотворенной, оживотворенной огнем сердца, устремленной в Пространство мысли ощущается в каждом шаге жизни и в каждой строчке трудов тех, кого мы называем выдающимися космистами. В их воспоминаниях, письмах и трудах со всей очевидностью проступает неугасимый огонь устремления к глубокому и всестороннему познанию Мироздания и его законов. Именно этот огонь с юных лет и до конца жизни определял ту необыкновенную – напряженную и в то же время утонченную – энергетику их внутреннего мира, которая открывала им пути к новому знанию, новому пониманию мировых законов, новому мышлению и мировоззрению.

В.И.Вернадский, будучи еще молодым человеком, понял, что значит для него поиск истины: «…могу умереть, могу сгореть, ища ее» [3, с. 107]. К.Э.Циолковский также говорил про свое «пылкое, страстное до безумия стремление к истине, к науке, к благу человечества» [4, с. 59]. Об этой огненной сердечной энергетике своего старшего друга и учителя А.Л.Чижевский оставил замечательное свидетельство: «Но никогда так не распалялась его душа, как во время дружеских обсуждений той или иной теории или работы, особенно когда эта тема хотя бы краем касалась его научных интересов. Тут он преображался. <…> Он оживлялся, он кипел, как гейзер, как вулкан, вознося вверх свой душевный огонь. <…> Это было вечное кипение, вечное стремление познать непознанное и закрепить его в печатном слове» [5, с. 68]. «И я всегда горел внутри! – писал Чижевский уже о себе. – <…> В минуты особых состояний, которые поэты издревле называют вдохновением, мне кажется, что мое сердце извергает пламень, который вот-вот вырвется наружу.

Этот замечательный огонь я ощущал и ощущаю всегда, когда мысли осеняют меня или чувство заговорит» [6, с. 10].

Они чувствовали, понимали, что сердце играет ведущую роль в постижении бытия. К.Э.Циолковский писал: «Если есть Первопричина, если сложность мира и его разумных существ бесконечна, если вопросы так запутаны, то я не могу руководствоваться исключительно научными выводами, сделанными нами ранее. Помимо того, что они не могут решить мне всех вопросов, которые возникают в жизни, мое сердце жаждет большего, видит дальше, чем разум, и чище его» [7, с. 460]. И А.Л.Чижевский отмечал, что глубокое сердечное познанье «вмещает все в себя: Материю и Дух в извечной их борьбе» [8, с. 190], как написал он в стихотворении «Подсолнечник». А в стихотворении «Любовь» источником Мироздания назвал любовь, «рожденную от света вселюбящей и благостной вселенной» [9, с. 170]. Для П.А.Флоренского высокая, неиссякаемая, поистине вселенская любовь, идущая из самой глубины его необыкновенного сердца, составляла основу жизни и творчества. Он много писал о высшей любви и ее роли в познании высокой реальности. Флоренский полностью принял концепцию кордиоцентризма украинского философа Серебряного века Памфила Юркевича, утверждавшего, что «сердце есть седалище всех познавательных действий души» [10], и немало строк своего фундаментального труда «Столп и утверждение Истины» посвятил статье этого философа о сердце [см.: 11, с. 267–268]. Он был уверен, что для ума, питаемого благодатью сердца, «познание делается любовью» [12].

Именно высокая, утонченная и в то же время мощная энергетика сердца связывала каждого из этих творцов с сокровенными пространствами Космоса, который они несли в глубинах своих сердец, своего внутреннего мира, ощущали его пульс, проникались его энергетикой. В Живой Этике утверждается: «Согласованность планетной жизни с высшими сферами даст людям лучшие комбинации» [13, 14]. В жизни великих космистов такая согласованность и взаимодействие с мирами иных, более тонких состояний материи, проявляется с большой выразительностью. Это творческое взаимодействие по-разному ими осознавалось, но составляло неизменную основу и ведущую силу их деятельности и достижений.

К.Э.Циолковский воспоминал: «С чисто материальным взглядом на вещи мешалось что-то таинственное, вера в какие-то непостижимые силы, связанные с Христом и Первопричиной. <…> Несмотря на то, что я был проникнут современными мне взглядами, чистым научным духом, материализмом, во мне одновременно уживалось и смутно шевелилось еще что-то непонятное. Это было сознание неполноты науки, возможность ошибки и человеческой ограниченности, весьма далекой от истинного положения вещей» [4, с. 58–59]. Этот дух научного материализма, безраздельно царствовавший в первой половине XX века, не помешал Циолковскому осознать, что наука, основанная на таком подходе, ограничена в своих возможностях, что неизбежно ведет к появлению ошибочных выводов. Осознание неполноты научного знания побудило его к разработке собственной космической философии, в которой он обрисовал сложность и многоплановость одухотворенной Вселенной, состоящей из «множества космосов», населенных разумными существами различной степени развития. Сформулированные Циолковским идеи были необычны, они не опирались на достижения науки и философии его времени, что говорило об ином их источнике.

В опубликованных трудах и биографических материалах К.Э.Циолковского нет свидетельств переживания им каких-либо особых состояний – видений, озарений, кроме единственного случая, когда он захотел увидеть знамение, и увидел его точно в том виде, как пожелал [4, с. 58–59]. Но существует интересный момент, связанный с его отношением к музыке, вернее с пением, которое он ставил выше других видов музыкального искусства. В Живой Этике сказано: «Совершенство мысли является выражением прекрасной музыкальности. Высший ритм и будет лучшей профилактикой. Он будет и чистым мостом с высшими мирами. Так Мы в Обители Нашей утверждаем Красоту. Урусвати отмечала, что музыка сфер состоит из гармонии ритма. Именно это качество несет человечеству вдохновение» [14, 42]. Циолковский понимал, что определенное сочетание звуков разной высоты может настраивать человека на тот или иной лад [4, с. 481]. Сам он все время напевал – и когда трудился над очередным изобретением, и по дороге на работу и домой, и просто в любую свободную минуту, т. е. когда его мысль напряженно работала. Он сам сочинял мелодии, которые напевал, и можно быть уверенным, что пение настраивало его в резонанс с чем-то высоким, ибо мощь рождавшихся идей, ощущаемая не только в его необыкновенной космической философии, но и в любой научной работе, свидетельствует о поистине космической природе и энергетике его творческих мыслей, приходивших из Высших миров.

В.И.Вернадский, наоборот, оставил достаточно много свидетельств своего особого восприятия окружающего мира. Как и К.Э.Циолковский, он был чуткой натурой, с рождения наделенной особым качеством образно воспринимать все узнанное или увиденное. Вернадский очень тонко чувствовал живопись, музыку, которые его, как и Циолковского, приводили в особое состояние духа. Он отмечал: «Некоторые из основных моих идей, как идея о значении жизни в космосе, стали мне ясными во время слушания хорошей музыки. Слушая ее, я переживал глубокое изменение в моем понимании окружающего» [7, с. 269]. Это глубокое изменение восприятия, несомненно, вызывалось ритмами и вибрациями музыки, уводя от обыденности в более высокие и чистые сферы. Аналогичные свидетельства оставили А.Л.Чижевский и П.А.Флоренский, причем последний считал, что высокодуховное церковное пение является прообразом музыки будущего.

В.И.Вернадский всегда ярко и образно, внутренним видением, присущим только тем, кто имеет особую связь с энергоинформационным пространством Космоса, ощущал предмет своих размышлений, наблюдений, исследований. Это могло быть звездное небо, пробуждающее мысль о бесчисленных мирах и населяющих их людях, или обнажения геологических грунтов, когда в секунды перед ним проносились те эволюционные процессы, которые их сформировали, или археологические находки, когда он, как Н.К.Рерих, переносился в эпохи, откуда пришел этот предмет, видел и слышал, живших тогда людей. Он даже описал обстоятельства этого явления: «…такое настроение может быть особенно сильно тогда, когда дух проникает в окружающее и когда ты чувствуешь ускоренный темп смелого вхождения в окружающую мглу» [15, с. 189]. Это проникновение и ускоренный темп вхождения и есть свидетельство того, что В.И.Вернадский, как Н.К.Рерих и другие ученые-космисты, был информационно и образно связан с той высокой космической реальностью, существование которой он предчувствовал и о которой говорил: «Перед нами открываются горизонты негаданные – даже в самых смелых и фантастических утопиях будущего» [15, с. 234].

А.Л.Чижевский всем своим существом ощущал величие и мощную ритмичность космической жизни и запечатлевал это чувство как в научных выводах, так и в ритме стихов. Стихи охватывают огромный диапазон его чувств и мыслей – от чудесных лирических описаний природы до философских глубин его космологических представлений. Во многих из них звучит прикосновение к иной реальности, к иным, неземным смыслам.

О беспредельном этом миреВ ночной тиши я размышлял,А Шар Земной в живом эфиреНебесный свод круговращал. О, как ничтожество земноеЯзвило окрылённый дух!О, как величие родноеМеня охватывало вдруг! Непостижимое смятеньеВне широты и долготы,И свет, и головокруженье,И воздух горной высоты. И высота необычайноМеня держала на весу,И так была доступна тайна,Что я весь мир в себе несу. [16, с. 209] Широко дышит грудь моя,Как лава, кровь моя бушует,И тело, древность затая,Нечеловеческое чует. [17, с. 200] И вот редеет мгла. Из хаоса стремятФормотворящие строительные токи,Иные времена иным мирам дарятИ утверждают их движения на сроки. [18, с. 208] Великолепное, державное Светило,Я познаю в тебе собрата-близнеца. [19, с. 210]

Космогония стихов А.Л.Чижевского, которая и есть наилучшее подтверждение его проникновения в энергоинформационные пространства Космоса, настолько глубокое и многоплановое явление, что о нем нужно говорить отдельно.

У П.А.Флоренского взаимодействие с Высшими сферами было наиболее глубоким и проявленным и потому чрезвычайно убедительным. Его собственные свидетельства этого явления удивительны и необыкновенны. Здесь есть и прямое описание – в воспоминаниях, обращениях к своим детям, где он пишет, что с раннего детства испытывал в обычной жизни плотного земного мира чувство «особенного», того, что он называл «таинственно высвечивающими ноуменами» [20, с. 353–354] мира иного, фантастического и прекрасного. Но и в его трудах, философских и научных, мы постоянно встречаемся с этой иной реальностью. Имея глубокий опыт сверхчувственного, Флоренскому, как никому другому, удалось соединить знание внутреннее, духовное и внешнее, экспериментальное; познание научное, опирающееся на изучение видимого мира, и вненаучное, основанное на «соприкасании мирам иным».

Вот это идущее из сердца, в нем рождающееся «соприкасание мирам иным», которое у ученых-космистов выражалось по-разному, приносило не только мощные творческие результаты. Оно, как камертон, настраивало их мышление на одну и ту же волну, обращало в пространство идей, которое напитало древнюю мудрость Востока и послужило источником философии Космической Реальности – учения Живой Этики. Известно, что и К.Э.Циолковский, и А.Л.Чижевский, и В.И.Вернадский, и П.А.Флоренский были знакомы с философской мыслью Востока. Но свидетельств о том, что им были известны «Тайная Доктрина» Е.П.Блаватской или Живая Этика, нет. Более того, некоторые особенности формулировок позволяют предполагать, что они с этими учениями знакомы не были. Но в трудах этих космистов столько идей, абсолютно созвучных идеям Живой Этики, совпадающих по сути своей, что это невольно наводит на мысль о едином их источнике, несмотря на то, что ученые эти приходили к своим идеям индивидуально, по-своему обосновывая и развивая их. Эта тема также заслуживает отдельного исследования, поэтому остановимся лишь на нескольких примерах.

Причина многих земных явлений лежит в Космосе. К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский и А.Л.Чижевский прямо говорили об этом в своих научных и философских трудах. Чижевский, аргументированно и убедительно, как никто другой, показавший влияние космических процессов на все стороны жизни человека и человечества, вслед за Е.Т.Фадеевым говорил о «космизации науки», которая происходит более трехсот лет и еще далеко не закончена [21, с. 8]. Он говорил о существовании «строгих космических законов», влияние которых, возможно, сказывается «в кажущейся беспорядочности земных катаклизмов» [21, с. 9].

В.И.Вернадский любые явления, происходящие на Земле, рассматривал во взаимодействии с силами, материей и энергией Космоса, начиная от сугубо материальных процессов формирования коры планеты и кончая тонкими воздействиями космических излучений на биосферу. В книге «Биосфера» (1926) (глава «Биосфера как область превращения космической энергии») он писал: «Биосфера по существу может быть рассматриваема как область земной коры, занятая трансформаторами, переводящими космические излучения в действенную земную энергию – электрическую, химическую, механическую, тепловую и т. д. Космические излучения, идущие от всех небесных тел, проникают ее всю и все в ней. Мы улавливаем только ничтожную часть этих излучений <…> Их учет и понимание дело будущего» [цит. по: 21, с. 6]. В очерке «Биосфера в космосе» (1926) В.И.Вернадский развивает эту мысль, отмечая, что благодаря космическим излучениям биосфера приобретает новые, не свойственные земным условиям свойства, меняя лик Земли. «Образованная им земная поверхностная оболочка, – отмечает ученый, – не может, таким образом, рассматриваться как область только вещества; это область энергии, источник изменения планеты внешними космическими силами» [22, с. 37]. Вернадский многое предвидел, предчувствовал, он безоговорочно верил в мощь науки будущего, раскрепощенной, свободной от оков догматического материализма, способной выявлять и исследовать все более и более тонкие процессы и явления.

Вечность и бесконечность Вселенной. Одним из проявлений космичности мировоззрения К.Э.Циолковского, В.И.Вернадского, А.Л.Чижевского и П.А.Флоренского было понимание ими бесконечности и вечности существования Вселенной, причем эта точка зрения резко расходилась с принятыми в то время научными теориями и аксиомами. Циолковский еще в 1905 году написал статью «Второе начало термодинамики», в которой подверг критике широко принятую в его время и доминировавшую вплоть до 70-х годов ХХ столетия теорию «тепловой смерти» Вселенной. Опираясь на универсальную гипотезу об обратимости явлений и преобразовании энергии из одного вида в другой, он показал, что повсеместно идут равноценные процессы рассеяния и концентрации. «Получается вечный круговорот материи, вечно возникающая юность Вселенной», – писал он в статье «Кинетическая теория света» (1919) [23, с. 156]. Эта уверенность в вечном существовании бесконечной Вселенной зиждилась на понимании беспредельности материи, бесконечного разнообразия ее видов и форм, переходящих друг в друга, умирающих и вновь рождающихся. И это приводило к естественным выводам о безначалии и бесконечности жизни, причем и Циолковский, и Вернадский не разделяли эволюцию «живой» и «неживой» материи, рассматривая их как составляющие единого эволюционного процесса. 12 марта 1918 г. В.И.Вернадский записывает в дневнике: «Для меня все яснее извечность жизни и столь же новое (жизненная сила?), как радиоактивные явления и т. п.» [24]. Циолковский же прямо писал о бесконечной череде перевоплощений индивидуальности от атома до высших сущностей.

Множественность миров. К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский и А.Л.Чижевский относились к той небольшой когорте ученых, которые никогда не сомневались в существовании множества видов разумных существ, наличии иной жизни в Космосе, отличной от земной по форме, но сходной в существовании разума, мысли и стремления к познанию мира. Чижевский писал об этом в стихах [см.: 5, с. 14; 18], следуя за В.Я.Брюсовым, который не только первым определил философию Циолковского как космизм [см.: 5, с. 118], но и сам был и поэтом, и ученым, и оригинальным мыслителем, заглядывавшим в глубины Вселенной. Циолковский посвятил развитию идеи множественности миров многие страницы в самых разных статьях. Он говорил о существовании «множества иных космосов», об иной, «непостижимой жизни», которая не видна, как днем не видны звезды нашим физическим зрением, заглушенным грубым светом материальной жизни. Ученый глубоко проработал эту идею, провидчески утверждая иерархический принцип организации идеального общества и вытекающий из этого тезис о том, что во Вселенной царствуют Высшие существа, Высший разум: «Высший разум не может не господствовать во вселенной» [25, с. 182]. Причем приход к высшей жизни, по мнению Циолковского, происходит через самоотверженность и самосовершенствование. Самоотверженность во имя эволюции достигается повышением сознательности. Совпадение мыслей ученых-космистов с идеями Живой Этики настолько поразительно, что не оставляет сомнений в едином источнике этих идей, которым великие космисты следовали не только в теории, но и в жизни. Как уже отмечалось, постоянное стремление к совершенствованию было целью и смыслом всей их жизни с раннего детства [26, с. 154].

То, как преломилось в творчестве выдающихся космистов одно из краеугольных явлений космической эволюции – способность сердца познавать, уже отмечалось выше. Отдельно следует сказать об отношении ученых-космистов к мысли. Согласно Живой Этике, мысль человека – это явление, возникающее в итоге сознательного мышления, а не продукт полусознательной рефлекторной деятельности мозга. «Мыслью для действия» [27, 101] называют такую осознанную мысль авторы Живой Этики, положение которой: «Не мозговое вещество мыслит» [28, 234] находит подтверждение в трудах В.И.Вернадского. Сопоставляя неизменяемость скелета и черепа человека и существенный рост человеческого разума на протяжении сотен тысячелетий, а особенно углубление использования интеллекта, он приходит в выводу, что «разум есть сложная социальная структура, построенная как для человека нашего времени, так и для человека палеолита, на том же самом нервном субстрате, но при разной социальной обстановке, слагающейся во времени (пространстве-времени по существу)» [29, с. 127].

Утверждая неуничтожимость действия мысли, даже если она не проявлена через преобразовательную деятельность человека, Вернадский в самой мысли как проявлении человеческого разума предполагает некую энергетическую субстанцию. Он обращает внимание на то, что человеческий разум «в нашем построении окружающей среды», казалось бы, «не является формой энергии, а производит действия ей отвечающие». «Отмечая это как эмпирический факт, – пишет далее ученый, – я думаю, что дальнейшее развитие научных данных позволит нам выйти из этих, может быть, кажущихся противоречий с одним из основных законов естествознания – законом сохранения энергии» [30, с. 272]. Научную мысль, научное творчество он определял как духовную энергию [31, с. 216].

П.А.Флоренский также говорит о том, что мысль – это уже «не мысль только, не продукт рефлексии только, а проведенное через горнило мысли реальное отношение к иному, “соприкасание мирам иным”», предметное знание об ином [32, с. 251–252]. Таким образом, он тоже помещает мысль в пространство иных миров с их высокой и тонкой энергетикой.

В Живой Этике говорится: «Так берегите ваше мышление. Тоже научитесь мыслить красиво и кратко. Многие не видят разницы между мыслью для действия или рефлексом мозга. Нужно уметь пресекать рефлекторные спазмы, которые ведут к полусознательности. Развитие рефлекторной деятельности похоже на опьянение.

До общины доходят в ясности мышления. Яркую, непередаваемую ответственность приносит явление мышления. Мы очень заботимся, чтоб сознание ответственности не покидало вас»[27, 101]. И еще: «Тоже необходимо, чтобы слово выражало точную мысль» [27, 102].

Интересно сопоставить эти положения Живой Этики о мысли и процессе мышления со словами П.А.Флоренского. В духовном завещании детям он писал: «Кто делает кое-как, тот и говорить научается кое-как, а неряшливое слово, смазанное, не прочеканенное, вовлекает в эту неотчетливость и мысль. Детки мои милые, не дозволяйте себе мыслить небрежно. Мысль – Божий дар и требует ухода за собою. Быть отчетливым и отчетным в своей мысли – это залог духовной свободы и радости мысли» [7, с. 741]. Выраженное иными словами понимание Флоренским высокой ответственности за слово и мысль, осознание значения чистой и четкой мысли в творческом развитии человека ставит его в ряд с высочайшими духовными сущностями – творцами космической эволюции.

В трудах космистов можно найти много подтверждений созидающей силе мысли. В.И.Вернадский подчеркивал, что точная научная мысль как планетная сила выступает на первый план, проникая и изменяя всю духовную среду человеческих обществ. Благосостояние и само существование планеты зависит теперь от человека, его сознания, направления его мыслительного творчества. Он писал: «…человеческий разум и воля способны целиком переработать всю окружающую его природу» [30, с. 272]. Ученый был убежден, что человеческая мысль является мощной геологической силой, интенсивно преобразующей поверхность Земли. И это есть земное подтверждение того, что Мысль есть источник Мироздания. О созидающей силе мысли К.Э.Циолковский писал в статье «Мысль и изобретение». Сравнивая мыслителя или изобретателя с Прометеем, он говорил о том, что их мысль сможет увеличить механическую силу человека в миллионы раз: «И это сделает мысль. <…> Она составляет наше счастье и могущество – нас и последующих бесчисленных поколений» [4, с. 276].

Собственные могучие творческие наработки выдающихся космистов – идеи, мысли, гипотезы, теории и проекты – намного опередили время, но заложенная в них мощная энергетика сердца и мысли, определяющая великую созидательную силу этих идей, открывает перед ними большое будущее. Частично они воплощаются в жизнь учениками и последователями космистов, но главное торжество этих идей впереди.

В Живой Этике есть утверждение о том, что «мысленная энергия действует по лучшему каналу» [14, 46] и условия возникновения такого канала задаются чистым мышлением при ровном горении и полном умении сосредоточиться. Вся жизнь и творческая деятельность великих космистов свидетельствуют о том, что у них эти условия были налицо. Читая их дневники и письма, воспоминания о них родных и близких, сотрудников и просто современников, видишь постоянный, напряженный и насыщенный труд, умение в любой момент сосредоточиться на том или ином вопросе или деле, полное отсутствие в их жизни и делах того, что в Живой Этике называется «облаком пыли каждого дня» [33, 25 октября 1922 г.]. Их мышление было блистательно четким и ясным, а творческое устремление, научный поиск, огонь познания – мощными и горящими непрерывно.

«Человеческие мысли тоже растут в пространстве, – говорится в Живой Этике. – Каждая героическая самоотверженная мысль есть уже как зерно будущего мира. Не только Великие Учителя, но и каждый мыслитель в Космосе может быть строителем добрым.

Люди не желают погружаться в мышление о дальних мирах. Между тем именно эти мысли будут хорошим очистителем сознания. На пространственных путях не будет зависти, злобы и грубости.

Великий Учитель часто обращал взор учеников к светилам: “Много домов, и везде жизнь”. Он хотел, чтобы ученики полюбили Беспредельность» [14, 176]. Размышление о дальних мирах лежало в основе всех трудов выдающихся космистов – не только философских, но и научных. Оно принесло космическую философию Циолковского, научные гипотезы Вернадского, намного опередившие астрономическую науку поэтические и философские озарения Чижевского.

В Живой Этике сказано: «Жажда утоляется влагою. Жажда познания утоляется путем приближения к высшему миру. Многие ученые всю жизнь томились несказуемой тоскою, ибо они отрешили себя от познавания высшего мира» [34, 459]. Действительно, современная традиционная наука, оторванная от высшей реальности, зашла в тупик, который сами же ученые называют кризисом. Неудовлетворительное объяснение накопленных наблюдений и фактов в рамках существующих теорий и мировоззренческих концепций заставляет ученых искать выходы из создавшегося тупика и новые пути. Но зачастую это похоже на поиски в потемках. В жизни и деятельности космистов не было места ни такой тоске, ни поискам наугад. Им была присуща огромная жажда познания, и их уровень сознания совпадал с возможностями познания. Все они имели связь с Высшим миром – миром Реального Космоса. В его высокоэнергетическом пространстве, которое Н.А.Бердяев называл «миром идей», а современная наука робко называет «гипотетическим информационным полем», они черпали свои мысли, идеи и учения. Это было именно то высшее познавание [34, 425], пути к которому, согласно Живой Этике, укрепит новая наука, яркими представителями которой были Рерихи, Циолковский, Вернадский, Чижевский, Флоренский. Они обладали мышлением космического уровня и масштаба, были носителями и провозвестниками нового космического мировоззрения. В их познании присутствовал синтез научного и вненаучного методов познания. Они осознанно использовали весь диапазон способов постижения реальности – от чувственных впечатлений и прозрений до эксперимента и практики. Энергетика сердца и мысли имела у них поистине космическую насыщенность, вела и направляла их по наилучшим творческим путям. Поэтому их свершения столь грандиозны и поражают своим многообразием, уровнем и масштабом.