Красный лёд

Серафима опять замечталась.

Она не успела поговорить с фотографом после того злополучного дня, когда собиралась заявить о разводе. И ухажёр попросту не знал, что она, наконец, решилась уйти от супруга.

Интересно, как сильно он обрадуется тому, что им будет не нужно скрываться? Конечно, она не собирается навязываться ему, ведь они совсем недолго встречались. Но в таком случае он наверняка предложит ей помощь. Она сможет позволить себе аренду квартиры, и постепенно он переберётся к ней от матери и сестры.

Нет, замуж она пока точно не хочет! Ей хватило горечи и разочарований. Они могут жить вместе… Некоторое время… Она опять будет свободной! Какое это блаженство!

Надо просто всё рассказать Сергею.

– Все внутрь! Едем! – прервал её сахарные раздумья гулкий голос руководителя делегации.

Её лицо скривилось от резкого звука. Сима показала язык незримому образу её мучителя. Однако понимала, что всё равно покорно сядет в автобус, который увезёт её в глухую тайгу, кишащую хищниками и кровососущими насекомыми.

Путешественников качало уже шесть часов, но, кажется, никто, кроме неё, этого не замечал. Как назло, рулить автомобилем был посажен Соят, и на человеческую беседу рассчитывать не приходилось.

Мужчины бурно обсуждали маршрут и спорили о тонкостях восхождения. На девчонку свалился целый ворох незнакомых словечек. Она оказалась неготовой к походному сленгу и очень скоро потеряла всякий смысл высказываний.

– …Никто уже не использует восьмёрку! Устаревшая фигня! Гораздо удобнее работать с Гришей!

– Гри-гри запросто клинит на морозе! Узел или кусок льда, и тебе уже не дюфельнуть! Повиснешь, как куропатка – над грилем!

И все разом громко заржали.

Сима больше и больше мрачнела. Она чувствовала себя заключённой, которую перевозили на место каторги – искупать вину неудачного замужества, на которое по глупости согласилась.

– Мне обещали хороших коней. До горного приюта доберёмся быстро и налегке, – негромко пояснял кому-то Глеб. – Важно, чтобы погода не подвела. Сейчас на леднике минус восемь-десять, относительно безветренно. Но кто знает, что там будет через неделю. Льды подтаивают, снежные карнизы истончились. В прошлом месяце там пропал человек. Поиски ничего не дали. Он сорвался, и образовалась лавина. Его погребло под тоннами снега.

– И что ты предлагаешь?

– На Белуху нельзя наскоком. Нужно приближаться к ней постепенно и позволить ей подпустить нас к себе. С ней обходятся, как с невестой, уважают её целомудрие. Если гора не даётся, лучше всего отступить. Её вершина, как зеркало: отражает помыслы.

Серафима задержала дыхание оттого, что только что рассказал её муж. До сих пор она с трудом могла себе вообразить, что мужчины способны верить преданиям. Но, как один, все замолчали. Каждый думал о чём-то своём.

На мгновение она представила себе: «А что, если это не вымысел?»

Неужели гора убьёт её за ложь и измену? За ненависть, которую испытывает к супругу теперь? Она клялась перед алтарём в крошечной церкви, что будет почитать мужа и останется верна ему до конца своих дней. Но тогда она не могла предположить, что эти дни бывают слишком тягостными.

С другой стороны, Белуха вряд ли способна внимать оправданиям.

«Будь что будет!» – грустно подумала Серафима.

Песок летел из-под колёс. Дорога закручивала то вправо, то наоборот.

Иногда машина скатывалась в щебёнку, где-то приходилось объезжать по земле. Автобус неумолимо подбрасывало на кочках, но водитель быстро выравнивал руль, и они продолжали нестись вдоль пропаянной колеи через опушки.

Природа изнывала от жажды. Солнце лавой изливалось на высушенную почву. Над пергаментом короткой травы висела густая испарина пыли. Воздух зацементировался от кучного слоя взметнувшихся в небо ороговелых глиняных частиц. Насекомые не решались напекать хрупкие крылья и прятались под навесами стебельков. Где-то там, в поднебесье, оторвался от матери-берёзки иссохший листок. Всё кругом пропиталось мылом бессилия. Избавление ожидалось лишь с наступлением ночи, когда в тишине вновь послышатся песни ручья. Но до них ещё далеко.

Серафима подняла затравленный взгляд на китайца – тот не повернул головы. Она попыталась обратиться к нему, но вместо слов получилось невнятное мычание. Что-то твёрдое и увесистое подпирало желудок изнутри. Грудную клетку сдавило крепкой судорогой. Глаза застелило бесцветным маревом пустоты. Краски смешивались. Кажется, она забыла вздохнуть, что, наверное, уже было неважно. Край сознания ещё успел отличить визг тормозов и странный гомон. Кто-то выдернул её из кабины и оставил умирать под горелым солнцем. Дальше – пропасть неведения…

Глеб старался не шевелиться.

Да уж, не слишком удачный день для поездки. Не рассчитанные на плюс сорок пять градусов в тени слабые автомобильные кондиционеры не избавляли от удушья.

«Обещали на вечер грозу. Хорошо, если бы за ночь прошла», – Глеб сонливо перебирал мысли.

Ничего, им не привыкать к аномальным температурам. На какой-нибудь вершине, облепленной льдами, порой изнываешь от желания избавиться от одежды. Нужно заставить себя принять нутром эту жару, успокоиться и не расходовать силы. Жалость к себе подрывает решимость. Зачастую полезно следовать кодексу жабы: стать холоднокровным и попытаться регулировать температуру тела в зависимости от обстоятельств. Слишком жарко? Расслабься и без лишних движений! Если холодно – работай, не спи!

Мужчина посмотрел на время – два по местному.

Ещё часиков восемь, и они на подходе к турбазе: к чаю, ужину и мужским разговорам – о горах, восхождениях, ну и просто о жизни.

Ромка, один из альпинистов в этой группе, был прошлой осенью в Гранд Каньоне, штат Аризона, одолел несколько пиков. Чертовски интересно, каким маршрутом он пользовался. Жаль, пока некогда метнуться в Америку на недельку, другую. Возможно, в будущем году и наклюнется краткий отпуск. Однако опять же… как Серафима отреагирует? Хотя… к бабке не ходи – он и так знал.

Глеб приподнялся – захотелось взглянуть на жену. Наверное, спит. От такой духоты страшно клонило в сон. Остальные тоже дремали. Один Соят неустанно глядел вперёд. Закалённый степями. От него никогда не услышишь ворчания или жалоб.

Всё-таки стоит проверить, как там Сима.

Осторожно, так, чтобы не разбудить остальных, он приблизился к водительскому сидению. Глеб сразу почувствовал неладное: зрачки закатились, лицо бледно-зелёное, губы белые. Она что-то пыталась шептать, но бессвязные звуки мешкались где-то на выходе.

– Соят, тормози! – громко скомандовал он.

Помощник без лишних вопросов остановился. Автомобиль резко дёрнулся, два рюкзака с грохотом повалились на кресла. Альпинисты, облитые горячим потом, вяло зашевелились.

– Ребята! Помогайте! – Обернулся Глеб. – Воды! Быстро несите воду!

Неторопливые движения в один миг перешли в шуструю суету.

– Что… что стряслось? – распухшим языком апатично выговорил фотограф.

До него никак не доходило, зачем они остановились, и кому там понадобилась вода.

– Её бы в тень!

– Встаём! Спиной к солнцу! – закричал один из ребят.

Четверо выстроили плотную стену из собственных спин. На девушку опустилась желанная тень.

Глеб вылил на неподвижное тело питьевую воду из нескольких полулитровых бутылок. Лицо, волосы, грудь – всё необходимо было смочить и дать возможность ускорить вентиляцию кожи. Не проронив ни единого слова, мужчины спокойно глядели, как утекает бесценная жидкость. До ближайшего села два-три часа дороги. Им придётся потерпеть, разделив бутылку оставшейся воды на десятерых.

Фотограф жадно глядел на жертву беспамятства.

Хлопковая майка пропиталась водой и решительно очерчивала сокровенные округлости девушки. Обступившие её девять мужиков, умирающие от обезвоживания, вынуждены делать вид, что ослепли и не замечали насквозь мокрой женской футболки.

«Красивая!» – должно читаться на лицах. Но суровые морды окаменели, взгляды разбежались по сторонам, будто глазеть здесь было и не на что.

Китайчонок наклонился к ней.

– Тепловой удар, – рассудил он после короткого осмотра.

– Но кожа бледная, – возразил ему кто-то.

Помощник ничего не ответил и обернулся на Глеба: пусть сам решает, кто из них прав. Глеб не выбирал. Он не раз был свидетелем, как его низкорослый приятель ловко вправлял свёрнутый палец и замедлял кровотечение, используя нажимы на разные точки туловища пострадавшего.

– Здесь в получасе ходьбы ручей, – заключил главный проводник. – Наполним большую колбу, по дороге будем останавливаться, поливать её.

Серафима негромко застонала.

– Дайте воды! – потребовал Глеб.

– Последняя. – Рука протянула бутылку.

Рослый альпинист приподнял мокрую голову жены и подставил к ссохшимся губам бутылочное горлышко.

– Пей! Тебе надо попить! – мягко попросил её он.

Девушка с трудом приоткрыла веки и безропотно проглотила заливавшуюся в рот тёплую воду.

– Аккуратно! Не так быстро!

Она поперхнулась, и её тут же стошнило желчью и остатками влаги. Ещё несколько минут она силилась что-нибудь сплюнуть.

– К врачу бы.

– Нужно поскорее показать её Наташе, – вставил первый помощник.

– До турбазы ещё далеко.

– Сам знаю, – огрызнулся Глеб. – Нам нужна вода. Андрей, ты знаешь дорогу. Возьми кого-нибудь, и возвращайтесь скорее.

– А мы?

– Перенесём её в тень автобуса. Соят о ней позаботится. – Он пристально взглянул на низкорослого помощника. – Остальным придётся остаться здесь и ждать.

– Эй! Как тебя там? Сергей! – окликнул кто-то из-за спины. – Помощь нужна!

Фотограф неохотно отвернулся от мокрой футболки. Его звал помощник Глеба – Андрей.

– Подсоби! – Тот выгружал коробку из микроавтобуса. – Чего, бабы давно не видел? Давай уж как-нибудь посдержаннее, а то… некультурно, что ли. Держи-ка дверь!

Недвусмысленное замечание несло характер насмешки. Это укололо и разозлило Сергея. Он хищно взглянул на язвительного помощника.

– Ну, почаще встречаю, чем ты в этой глуши! Тут, наверно, олени – самое близкое к женщинам, – ответил он сухо.

Андрей засмеялся во всю лужёную глотку.

– Шутник!

– Ещё бы!

– Оленей я тут не встречал, зато всяких козлов, равнинных и горных, хоть отбавляй!

– Я смотрю, ты тоже шутник, – ухмыльнулся Сергей.

– Пока что – да, а вот на высоте особо не пошуткуешь, – уже серьёзно объяснил тот.

Во фразе отчётливо прозвучало некое предупреждение.

– Что со мной было? – слабо выговорила Серафима.

– Обморок, – коротко объяснил китаец. – Ничего страшного.

– Можно отправить меня домой? – плачущим голосом попросила она.

Китаец ничего не ответил. Тот вообще сделал вид, что не слышал её. Девушка поняла, что защиты ждать не от кого.

Её муж стервятником нарезал круги, выжидая, когда жертва, наконец, издохнет, чтобы на правах вожака этой стаи выклевать из неё самую нежную плоть. Каждый раз он внимательно вглядывался в лицо жены, чтобы в чём-то удостовериться, затем продолжал коротать растянувшееся время по новому кругу.

– А где Сергей? – взволнованнее, чем сама хотела, задала вопрос Сима.

Блуждающие зрачки китайца застыли. Несколько секунд, и они уже пялились на неё. Выражение его лица вовсе не изменилось, но задержавшийся взгляд вынудил девушку съёжиться.

«Глеб, ты ублюдок! Ты последняя задница! Как я жила с тобой и не заметила, какая же ты сволочь?» – выругалась про себя Серафима. – «Мечтаешь замучить? Хочешь, чтобы я умоляла? Валялась у твоих ног? Не дождёшься! Да я лучше отправлюсь в ад, чем ещё раз что-нибудь попрошу у тебя! Будь ты проклят, чудовище! Я выживу и разведусь с тобой сразу, как только вернёмся!» – яростно выкрикивала она в своих мыслях.

– Идут!

Альпинисты повставали с раскалённой земли. По лицам читалось, насколько каждый из них был измучен. Каждый грезил о заветном глотке чистой воды, но никто не решался высказаться вслух, будто другие могли счесть это за слабость и не подать руки в следующий раз.

Двое мужчин несли по две больших пластмассовых колбы, наполненных прозрачной, звонко плещущейся водой.

– Иди, полей из одной нашу принцессу. Остальное – под сидения, – самоуверенно, точно приказывая, указал Сергею помощник.

Лицо фотографа окрасилось в коралловый оттенок. То ли от палящего солнца, то ли от неудобного положения, в какое он попал. Ему вообще здесь было нечего делать. Он не альпинист, не собрат им по духу. Он портретный фотограф, очевидно, по ошибке отправленный с журналисткой, с которой он трахается в коттедже её глупенького муженька. Он вернётся и заявит редактору, что больше не согласится на рискованные командировки, пускай ему и предложат солидный гонорар из денег этого предводителя чокнутых скалолазов.

Сергей наклонился и принялся осторожно выливать прохладную жидкость на грудь девушки. Серафима скорчилась от жжения холодной воды. Заново прорезались высокие соски через лёгкую мокрую ткань. В его горле досадно заклокотало от желания присосаться к ним, слизывая каплю за каплей живительной влаги, мечтая напиться из божественного источника.

«Серёжа!» – послышалось где-то далеко, за туманом чудесного видения – Серафима почти шёпотом его позвала.

Фотограф попытался сфокусировать взгляд на лице девушки.

– Послушай! Нам надо возвращаться! Пожалуйста, поговори с Глебом, убеди отвезти нас в город! Мне нужно в больницу!

– Почему я? Ты его жена!

От таких слов Сима растерялась.

– Глеб меня ненавидит! Он это делает только назло мне! – вновь попыталась объяснить она.

– Так извинись перед ним! Или чего он там хочет? Ты ведь женщина. Поплачь там, надави на жалость, припугни или соври! В общем, придумаешь что-нибудь. – Её любовник выглядел рассерженным, будто все его неприятности сводились к Симе. – Я тоже, знаешь ли, не в восторге от этой компании дикарей, но меня он точно не послушает!

Ей показалось, что в неё заливают раскалённую ртуть. Переполненный отравляющим сплавом мешочек желудка лопнул, и опасный металл растекался по телу, причиняя ей страшные муки.

Девушку ещё раз стошнило.

Альпинисты сочувственно глядели в сторону корреспондентки.

– Глеб, может, вернёмся?

Серафима открыла глаза. Вопрос, очевидно давно зревший в умах, всё-таки озвучил один из альпинистов.

Её муж стоял к ним спиной. Широко расставивши ноги, он смахивал на хозяина алтайских хребтов. Может, хотел разглядеть край земли, подвластной ему одному? А, может, всё-таки было стыдно смотреть в болезненное лицо когда-то любимой женщины, ожидавшей его оправдательного вердикта.

– Мы продолжим путь! – громко ответил он.

За шиворот покатились вероломные слёзы. Они её выдадут! Уныние и меланхолия тяжким камнем легли на живот. Голова раздулась сальным пузырём. Руки и ноги исчезли – их вовсе было не жалко. Только слёзы… Их липкий след не должен оказаться замеченным её мужем. Слёзы слабости – пусть они высохнут! Пусть…

– Она без сознания? – опасливо спросил один из альпинистов.

– Нет, она спит. Устала, – на ломанном русском ответил Соят.

Глеб быстро повернулся к ним.

– Все рассаживаются по местам. Надо ехать. По пути будет деревня – там наберём ключевой воды.

– А эта? – Кто-то показал на полупустую бутыль.

– В ней слишком много солей. Нельзя! – объяснил за приятеля Соят.

– Вот. – Протянул свою руку Андрей, первый помощник.

Сухая ладонь была покрыта белым налётом, словно только что стирала с доски школьный мел.

– Идите! Поторопимся! Я сам её отнесу, – обратился к мужчинам Глеб.

Он аккуратно, стараясь не потревожить целительный сон девушки, поднял её и внёс в кабину автомобиля. Хрупкое болезненное тело легко уместилось на широком сдвоенном кресле, здесь она сможет немного отдохнуть.

– Соят, за руль сяду я. – Проводник подошёл к смуглому второму помощнику. – Присмотри за ней.

– Зачем ты притащил её сюда?

– Она журналистка. Она здесь, чтобы взять интервью.

– Кого ты обманываешь? Я видел, как ты смотрел на неё. Она – твоя жена.

– Какое тебе дело? Она тут не поэтому!

– Поэтому! – перебил его друг. – Ты пытаешься что-то доказать! Себе или ей?

– Соят, послушай…

– Ты же понимаешь: гора не подпустит к себе человека с дурными намерениями!

– Поверь, у меня таких нет!

Невысокий мужчина скептично ухмыльнулся.

– Ты идёшь опасным путём! Может кончиться дурно. Для неё и для тебя, – просвистел он с азиатским акцентом.

– Соят, ты очень мудрый человек! Я всегда уважал твоё мнение! Однако в этот раз ты неправ.

– Поживём – увидим, – как-то неопределённо сказал помощник.

Ещё несколько раз в течение дня Серафиму будили, чтобы умыть и смочить одежду холодной водой. Она что-то лепетала про тиранию, плакала и умоляла не пытать её больше. Затем приходила в себя и робко отмалчивалась.

В базовый лагерь Мерседес-Бенц прибыл уже глубоко за полночь. Крепко спящую бережно перенесли в дом и уложили.

До утра её никто не побеспокоит.

Глава четвёртая

♫♫ гр. «Ария» – Потерянный рай (Симфоническая версия)

Грубый порыв ветра хлестнул по лицу. Мелкая крупа ледяного снега царапает ороговевший слой кожи. Уже практически не болит. Потеря чувствительности? Значит, сильное обморожение. Однако глаза… Не могу разглядеть насквозь промёрзших ладоней. Снежная слепота. Кожу рук непрерывно жжёт, словно пальцы жарят на гриле. Когда нестерпимая боль уйдёт, руки будет уже не спасти. Хотя… в такую метель… и себя не спасти.

Ещё один день? Продержусь ли ещё один день?

Кто-то хрипит. Ромка!

Ползу к нему на коленках. Движения неуклюжие, отрывочные. Я похож на заржавевшую игрушку. Механизм едва функционирует. Одеревенело всё тело. Вот, я его нащупываю. Живой. Рядом живой человек – это очень немало для застрявшего в снежном капкане.

– Ромка! Ромка! – пытаюсь докричаться до него.

Гортань не слушается меня. Удаётся выдавить из себя глухой хрип, в котором едва ли можно узнать человеческое имя. Язык отяжелел и словно изжёван. Надо продолжать говорить.

– Ром! Мы в расщелине под ледяным карнизом! – хриплю громче, чтобы перекричать вой метели. – Высота около трёх с половиной тысяч. Ты упал. Но ты выкарабкаешься! Слышишь меня?! Как закончится эта дьявольская буря, за нами придут! Слышишь?! Связи нет, но они знают, где мы! Всё будет хорошо!

Зачем я так сказал? Соврал.

– Ромка!

Он без сознания. Правда, ненадолго. Если не двигаешься – замерзаешь. Но у него все кости переломаны, сильнейшее внутреннее кровотечение. Чудо, что он до сих пор жив после того падения. Однако шанс умереть здесь от холода ещё выше.

Рация не работает. Чтобы переждать непогоду, мы ушли на другую сторону склона. Нас не найти, если не знать, где искать. Я сам обрёк нас двоих на такое. Мы оба уже мертвы. Ромке повезло – он в отключке. Я умру медленно и не сегодня.

Через пару часов стемнеет. Это наша третья ночь во льдах без света, горючего и еды.

Пытаюсь разглядеть близкий навес потолка. Рукой можно достать. Вот он, мой склеп, ледяная могила для Белоснежки, мавзолей Ильича. Лучше всякого бальзамирования.

Может, просто закрыть глаза и уснуть? Тяжко ждать собственной смерти. Пока она ещё доберётся до нас! Высоковато для костлявой старухи. Закрою глаза, и она очень быстро нагрянет. К полуночи буду готов. Им нас не найти… Холодно! Руки саднит… Нужно принять… Сдаться… К чему теперь упрямство?

Слышу голос… Это песня. Знакомая, очень знакомая…

«Засыпай, на руках у меня, засыпай… Далеко, там, где неба кончается край, ты найдёшь потерянный рай…»

Кто же её написал? Уже не помню. Как её там…? Ну эта! Помню-помню! Но поёт её другой голос… Чёрт! Да это же я сам! На свадьбе! А я ведь женат. На ней… Должно быть, расстроится из-за меня… Не может не расстроиться! Она думает, что знает себя, а на деле…

Помню, сливочное платье. И она, такая красивая. Невозможно было взгляд оторвать! Всё-таки она – что-то неземное, исключительное. Длинные локоны… О, этот волшебный оттенок её волос! Обстригла их однажды. Зачем она это сделала? Если бы я был тогда рядом, ни за что не позволил бы. Надоело ей, понимаете ли! Если бы был… Но не был – отправился в Гималаи.

«Во сне хитрый демон может пройти сквозь стены…», – раздаётся голос в пещере. – «…дыханье у спящих он умеет похищать», – я пел для неё, для своей прекрасной жены. Такая юная, такая наивная… – «Бояться не надо, душа моя будет рядом твои сновиденья до рассвета охранять».

Она была счастлива тогда. А потом… Я всё больше работал, разъезжал по командировкам, отправлялся в горы снова и снова.

Деньги… Ради заработка ли покидал жену? Или всё это ради себя? Она не обязана была ждать! Я обещал ей совсем другое… Любить её, подарить целый мир, заботиться, оберегать.

Как я мог её уберечь, если меня не было рядом?

Она ни в чём не виновата!

«Это ты идиот!» – ругаю себя. – «Только и думал, что о себе! Подохнешь здесь, как собака, а она там… осталась… Кто ей поможет утешиться?»

Пусть она снова отрастит свои чудесные волосы! В память обо мне! Я любил её, и после всего… люблю даже больше! Только пусть она не трогает волосы!

Я снова слышу голос. На этот раз не свой. Он гораздо тоньше и тише. Голос незримой женщины откуда-то издалека. Вслушиваюсь изо всех сил, но не могу разобрать слова. С кем она разговаривает? Не понимаю.

Теперь стараюсь не обращать внимания на тихий гомон. Он мешает заснуть. Зачем он мешает? Я устал, я очень устал! Оставь меня!

Но звуки усиливаются. Слышу речь и очень знакомый тембр, но опять никак не припомню, где я мог его слышать. Голос обращается ко мне, что-то хочет от меня сейчас. Чем я могу ему здесь помочь? Неужели он не видит, что я замерзаю? В конце концов, мне некогда, я пытаюсь уснуть!

– Вернись! Ты меня слышишь, я знаю! Умоляю: вернись ко мне! – произносит неведомый голос. Сначала шёпотом, затем всё громче и громче.

Мои силы на исходе, и я попросту начинаю слышать голоса. Галлюцинации… Песня со свадьбы, просьбы какой-то женщины. Чего только не придумает угасающий мозг? Простывшее воображение или агония бреда… Просто не слушаю их. Скоро всё закончится…

Кажется, я заснул, потому что мне привиделась она… моя милая… Она тихо пришла ко мне в белой сорочке. Я сначала подумал, что она хочет проститься. Я был счастлив увидеть её в этот роковой день. Но она меня даже не замечала. Неужели я мёртв? Неужели мне так и не придётся коснуться её тёплого лица своими обмороженными руками?

Я заплакал. Как ребёнок, как маленький испуганный мальчик. Мне вдруг стало так холодно и очень-очень страшно здесь, в этих остывших горах. Один, совсем один… тут… навсегда… Больше я никогда её не увижу…

Просыпаюсь от обжигающих слёз.

Сколько времени? Я не вижу! Ослеп!

Беспробудная чернота. Ни зги не разглядишь!

Ночь. Дело совсем не в глазах, это проказы ночного мрака! Буря утихла, значит, утром спасатели начнут поиски. Пока нас найдут… Нет, нас не найдут!

Нащупываю фонарик. Толкаю онемевшим пальцем задвижку. Нет, не включается, не поддаётся. Замёрзла. Или батарейка закончилась?

Я, наверно, как этот самый фонарик… во мне кончился заряд жизни…

Снова закапали слёзы. Жжётся горячей солью, зараза! По трещинам кожи… Но я уже себя отпустил… Рыдаю беззвучно… Нет, не от мужества… оно задохнулось… Воспалённая, разбухшая глотка не даёт звукам рождаться. И я хриплю от безумного страха, от непозволительной паники, от безнадёги и одиночества. Захлёбываюсь соплями, кашляю и снова реву, как дикий израненный зверь.

В бессилии падаю ниц, где лежит Ромка. Случайно наталкиваюсь на него. Он не стонет. Видимо, мёртв. Я не стану проверять. Если умер, значит, скоро и мой черёд.

– Прости! – мысленно кричу я жене. – Прости меня!

– Вернись ко мне! Ты жив, я знаю! Тебе больно и холодно, но ты должен! Заклинаю: возвращайся живым! – узнаю голос жены. Это она звала меня тихо.

Открываю глаза. Она здесь, рядом со мной. В ситцевой белой сорочке. Толстые длинные косы, в прядях – светлые ленты. Румянец, лихорадка в тёплых глазах.

Господи! Ты же замёрзнешь, ты простудишься, сидя здесь на снегу. Голые ноги, ни куртки, ни шапки. Глупенькая! Зачем ради меня залезла в эту пещеру? Я же не смогу тебя проводить до стоянки! У меня не осталось сил.

Она продолжает смотреть прямо в лицо. Заплаканные глаза… Кто тебя обижал? Я поклялся оберегать тебя от невзгод и, выходит, нарушил клятву. Нарушил… Прости меня, любимая! Я перед тобой виноват! Не кори меня слишком долго, если сможешь! Прости!

Она наклоняется ко мне и накрывает своей нежной ладонью мою, потемневшую, обмороженную. Чувствую приливы горячей крови к пальцам. Во мне ещё бурлит кровь? Странное ощущение, болезненное и приятное одновременно. Словно опустили в очень горячую воду. Но я радуюсь… искренне… Костяная боль утихает. Смог пошевелить парой пальцев, потом ещё одним, и ещё.