Зловещие маски Корсакова

– Прискорбно, крайне прискорбно… – пробормотал полковник, уставившись на появившуюся за окном серую гладь Невы.

«Смотри внимательно», – шепнул голос в голове Корсакова. Владимир едва заметно вздрогнул. Что понадобилось дремлющему внутри его существу на этот раз?

Он взглянул на полковника – и удивился, наткнувшись на ответный взгляд. Будто бы он тоже услышал чужие мысли. Момент продлился недолго. Владимир вновь отвернулся к окну: играть с жандармом в гляделки было бессмысленно. Но этой секунды хватило, чтобы понять, о чем говорил внутренний голос. На мгновение проникнуть в мысли жандарма.

Неуверенность. Вот та непривычная эмоция, читавшаяся на лице полковника. Он лишился фигуры, на которую рассчитывал. Более того, лишился в результате хода, которого жандарм абсолютно не ожидал и сейчас тщился понять его смысл. Он что же, считал Коростылева неприкасаемым?

– Что намереваетесь делать дальше? – каркающим голосом спросил полковник.

– Я оставил письмо для его вдовы, – ответил Корсаков, не отрываясь от окна. – Попросил найти меня, если у нее есть сомнения в причинах смерти мужа.

– Здраво, – согласился полковник. – Я уверен, что она откликнется. Когда это произойдет, возьмите с собой Постольского и поезжайте в их имение. Мы обязаны выяснить причины и обстоятельства гибели Коростылева.

– «Мы»? – иронично вскинул брови Владимир.

– Поверьте, Корсаков, это и в ваших интересах тоже, – ответил полковник. – Смерть Коростылева наступила в крайне неподходящий момент. Необходимо понять, причастен ли к ней наш общий враг.

– В таком случае, может, для разнообразия перестанете говорить со мной загадками? – после короткого молчания спросил Корсаков и взглянул наконец на собеседника. – Быть может, мотивы у вас и благородные, но я порядком устал от того, что со мной обращаются как с малым ребенком!

– Я бы мог сказать, что тайны храню ради вашего блага, но давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны. Положим, я раскрою вам свои секреты. А если после этого вы окажетесь в руках врага? Уж извините, но в его умении вытащить из вас правду я уверен куда больше, чем в вашем – устоять под пытками. Не говоря уже про известную нам обоим ситуацию с посторонним визитером…

– Раз уж пошел такой разговор, откуда вам известно об этом? – задал мучивший его вопрос Корсаков. Он никому не рассказывал ни про дар, ни про его последствия, начавшие проявляться чуть меньше года назад. Даже мать и камердинер Жозеф Верне, самые близкие Владимиру люди, не догадывались о настоящем характере его видений. Так почему же полковник ведет себя так, будто знает все его тайны?

– Это тема для другого разговора, не здесь и не сейчас, – ответил жандарм. – Но я постараюсь немного вам помочь.

Он поднял с сиденья рядом с собой пару кожаных перчаток и перебросил Корсакову. Тот поймал их и принялся рассматривать. Выглядели они абсолютно обычно, но при этом отчего-то вызывали странное чувство в груди.

– Боюсь, фасон не мой, да и погода не требует, – усмехнулся Владимир.

– Наденьте, – приказал полковник.

Корсаков пожал плечами и натянул перчатки. По рукам растеклось неприятное покалывание, будто тысячи маленьких иголочек поочередно принялись пробовать его кожу на прочность. Владимир поморщился и попробовал снять одну из перчаток, но полковник подался вперед и схватил его за кисть.

Корсаков с изумлением взглянул на жандарма. Тот знал о даре Владимира – одного прикосновения было достаточно, чтобы вызвать видение о прошлом человека или предмета, – и сознательно избегал контакта. Даже играя в шахматы, он требовал от Корсакова передвигать свои фигуры. И вот теперь он сам коснулся Владимира. Корсаков зажмурился, ожидая очередной вспышки чужих воспоминаний, но ее не последовало. Он открыл глаза и удивленно посмотрел на жандарма.

– Думаю, вы уже поняли, что ваш дар дан вам не просто так, – проскрипел полковник. – У него есть своя цена. И свой хозяин. Не знаю, что произошло с вами во время вашей поездки во Владимирскую губернию, но во время нашей последней встречи он стал проявлять себя куда более властно. Вы дали ему больше воли. Это опасно. И для вас, и для окружающих. Обращаясь к своему дару, пусть даже не всегда намеренно, вы тем самым питаете существо внутри себя. Безусловно, оно предоставляет вам весьма полезные способности, но лучше держать его в узде. Перчатки помогут в этом, а неприятные ощущения скоро исчезнут.

– Они что, сковывают мой дар? – недоверчиво спросил Корсаков.

– Скорее приглушают его. – Полковник смотрел ему прямо в глаза и говорил со смертельной серьезностью, без привычного снисходительного сарказма. – Если вам потребуется воспользоваться им, просто снимите одну из перчаток. Но – и воспримите этот совет со всей серьезностью – ни в коем случае не пытайтесь заигрывать с силой вашего невольного гостя. Вы к этому не готовы. Следующая попытка предоставить ему свое тело, из каких бы соображений она ни делалась, станет для вас последней. Он поглотит вас. И под личиной Владимира Корсакова примется разгуливать совсем другое существо. Уверен, ни мне, ни вам этого не хочется.

Экипаж остановился. Корсаков выглянул в окно и увидел знакомый доходный дом в Манежном переулке, где он снимал квартиру на втором этаже.

– Приношу свои извинения за прерванную пробежку. – Полковник отстранился и вновь принял самодовольный вид. – Уверен, вам есть о чем поразмыслить. Как только получите ответ от Коростылевой, отправьте мне весточку. Всего доброго.

Он распахнул дверцу, предлагая Владимиру выйти. Тот ступил на мокрый тротуар и проводил тронувшийся экипаж взглядом. Полковник в своем репертуаре – его поразительные знания уступали только умению хранить свои секреты.

Корсаков взбежал вверх по лестнице и вошел в просторную, но скудно обставленную квартиру. С кухни доносились приятные запахи: значит, приходящие слуги уже приступили к работе. Один из них, мужчина средних лет, имя которого, к своему стыду, Корсаков регулярно забывал, несмотря на феноменальную память, вышел к дверям встретить нанимателя.

– Владимир Николаевич, доброе утро! Если желаете, завтрак будет подан через пять минут. Также прибыла почта, я оставил ее на рабочем столе.

– Спасибо, – кивнул Корсаков и сразу прошел в первый кабинет. Здесь он принимал посетителей и даже позволял прислуге прибираться. Второй кабинет стоял за закрытой дверью, и Владимир никого туда не пускал. Лишь одно семейство полностью знало и разделяло призвание Корсаковых – потомки француза Жозефа Верне, поступившего в услужение деду Владимира. Но текущий камердинер Жозеф был занят заботами о родителях и усадьбе под Смоленском, а его сын заканчивал учебу в Варшавском университете, прежде чем поступить на службу к Владимиру. Приходящей же прислуге видеть настоящий кабинет Корсакова не следовало.

Письмо от Натальи Коростылевой лежало на рабочем столе. Слуга из особняка на Елагином острове сдержал слово и передал его записку вдове, а та быстро ответила. Видимо, дело со смертью Коростылева и впрямь было нечисто. Внутри конверта оказалось всего лишь два слова:

«Прошу, приезжайте».

IV

1881 год, июнь, Санкт-Петербург, Николаевский вокзал, утро

Не прошло и двух суток, а Корсаков уже покидал столицу. Причем делал это вновь с перрона Николаевского вокзала. Но на этот раз в компании человека, встрече с которым он был рад.

Павла Постольского сложно было не заметить: высокий, худой, со светлыми волосами, да еще и в синем жандармском мундире. Владимир не видел приятеля вот уже полгода – со времен декабрьских событий в Москве, поэтому с нетипичной для себя эмоциональностью хлопнул поручика по плечу.

– Чертовски рад тебя видеть! – объявил Корсаков.

– И я вас… то есть тебя, конечно! – чуть запнулся Постольский. Он старался выглядеть спокойно, но Владимир заметил, что поручик нервничает. И догадывался почему. В их предыдущую встречу Павел увидел, как темный двойник Корсакова ненадолго проявился из зазеркальной тюрьмы. Этого существу хватило, чтобы жестоко и эффектно расправиться с убийцей, орудовавшим в военном училище. Так что Владимир не винил приятеля за беспокойство: после такого зрелища кто угодно бы начал коситься на него с подозрением. Но объяснения всегда требовали подходящих времени и места, а перрон Николаевского вокзала перед отправлением поезда этим критериям явно не соответствовал. Да и не решил еще Корсаков, что рассказывать Постольскому, а что сохранить при себе.

– Твое начальство расщедрилось на билеты? – поинтересовался Владимир.

– Да, можно и так сказать, – ответил Павел. – Станция там временная, техническая. Пассажиров не принимает и не отправляет. Но для нас поезд сделает остановку.

– Служба в жандармском имеет свои плюсы?

– Скорее статус полковника, – усмехнулся Постольский. – До отправления десять минут. Займем места?

– Да, пожалуй, – согласился Корсаков. Они двинулись было к вагонам, но за их спинами раздался взволнованный оклик:

– Господа! Постойте, господа, подождите меня!

Владимир обернулся. К ним приближался забавный на вид мужчина. Костюм его, очевидно недешевый, был творчески помят и болтался на владельце, словно на вешалке, чему только способствовала легкая сутулость. Каштановые волосы с проседью растрепанно торчали в разные стороны. Но причудливее всего была его неуклюжесть – будто у распираемого энергией подростка.

– О, догнал вас, какое счастье, я уж боялся, что опоздаю! – Незнакомец остановился рядом и попытался отдышаться.

– Мы знакомы? – спросил Владимир, невольно улыбнувшись.

– А! Нет! Конечно же, нет! Как грубо с моей стороны! – запричитал мужчина. При ближайшем рассмотрении он, как оказалось, относился к той категории людей, о которых в народе говорили «маленькая собачка – до старости щенок». Судя по легкой седине и морщинкам вокруг глаз, ему было слегка за сорок.

– Вы – Владимир Корсаков, – тем временем продолжил гость, беспардонно ткнув в него пальцем. – А вы в таком случае поручик Постольский, верно? Позвольте представиться – Вильям Янович ван Беккер, профессор Петербургского университета.

Он щелкнул каблуками, неловко поклонился и, заговорщицки понизив голос, добавил:

– Я здесь тоже по поручению нашего общего знакомого без имени из жандармского управления!

Корсаков и Постольский удивленно переглянулись. Зачем полковнику потребовалось отправлять с ними этого чудаковатого человечка?

– Позвольте вопрос: а профессором какой дисциплины вы являетесь? – спросил Корсаков.

– Реликтоведение, – радостно объявил Беккер. – Вам обязательно надо посетить мои лекции. Боюсь, правда, что вы окажетесь единственными слушателями, сия наука не пользуется популярностью, ха-ха-ха!

Смех у него вышел крайне ненатуральным. Владимир приметил любопытную особенность собеседника: его глаза были разного цвета, один – голубой, второй – карий.

– К сожалению, это название мне ничего не подсказало, – извиняющимся тоном заметил Постольский.

– О, мой юный друг, это наука, занимающаяся изучением вымирающих или уже вымерших видов животных и растений. Крайне интересная, поверьте! Я сам в некотором роде реликт, – добавил он, увидев интерес Владимира. – Гетерохромия. Встречается довольно редко. Но вымирать я пока не собираюсь.

– А полковник сказал, для чего вам ехать с нами? – спросил Корсаков.

– Нет, только то, что вам, возможно, потребуется моя экспертиза, а я открою для себя что-то любопытное. А я обожаю открывать для себя что-то любопытное! Рад буду продолжить с вами беседу, но, думаю, стоит это сделать уже в купе, так как иначе поезд уйдет без нас.

Корсаков оглянулся на станционные часы, которые подтверждали правоту профессора. Тот, не дожидаясь собеседников, вприпрыжку двинулся в сторону поезда. Пришлось поторопиться следом, но багаж Корсакова уже был загружен в отдельный вагон, поэтому оставалось лишь найти свободное купе. Оказавшись внутри, Беккер попросил у попутчиков разрешения немного подремать – и мгновенно провалился в сон, вплоть до самой остановки поезда у нужной станции. Корсакову и Постольскому оставалось лишь удивленно созерцать это чудо природы.

– Как думаешь, зачем моему начальству отправлять с нами ученого, который занимается вымершими животными и растениями? – вполголоса спросил Павел.

– Пути полковничьи неисповедимы, – пожал плечами Владимир.

– Давай обойдемся без богохульств, – недовольно шикнул на него Постольский.

– Pardon, – ответил Корсаков и примирительно продемонстрировал ладони. – Что же до твоего начальства… Очевидно, оно думает, что мы можем столкнуться с чем-то или кем-то вымершим. Но не до конца.

– И он считает, что эти не до конца вымершие реликты связаны с гибелью Коростылева?

– А почему ты это спрашиваешь у меня? Спроси свое начальство! – фыркнул Корсаков. – Кстати, а что ты знаешь о Коростылеве и цели нашей поездки?

– Ну, если верить газетам, то он утонул. А наша задача – установить, не Общество ли приложило руку к его гибели.

– Надо же, – протянул Владимир. – То есть тебя все-таки просветили насчет них?

– Да, отчасти, – ответил Постольский. – Я совсем недавно узнал про их существование в ходе своего расследования. Слыхал про молнию, разрушившую обелиск в Гатчине?

– Да, читал что-то такое, – подтвердил Корсаков. – Что, это была не просто молния?

– Именно, – кивнул Постольский. – Она произошла из-за отдачи во время одного сложного ритуала. К сожалению, от дальнейшего расследования меня отстранили, но кое-какими сведениями поделились.

– И что ты о них знаешь?

– Это некая группа людей, которые с неизвестными нам целями пытаются истончить границу, защищающую нашу реальность от иных миров, и открыть путь для тех существ, что в них обитают.

После смоленского расследования Корсаков выяснил: до столкновения с караконджулом на Балканах, стоившего ему рассудка, его отец пришел к тем же выводам, что и полковник. Резкий рост числа необъяснимых происшествий, случившихся за последние несколько лет, являлся не стихийным колебанием, а тщательно продуманной акцией скрытного кабала оккультистов. Более того, заговорщикам даже удалось переманить на свою сторону дядю Владимира. Сейчас Михаил Васильевич, скорее всего, находился в застенках у жандарма, который старался вытянуть из него малейшие крупицы знаний об их противнике. Корсакову же предстояла не менее сложная и ответственная задача. На октябрь в Венеции был назначен «Конклав Слепых» – собрание носителей тайных знаний со всего мира. И Владимиру предстояло заменить на нем дядю, дабы объявить о своих находках.

– Кстати, о потусторонних существах, – начал Постольский, но затем замолчал. Корсаков догадывался, о чем хочет спросить поручик, но не стал торопиться и отвечать на еще не заданный вопрос. Какое-то время они ехали в тишине. Наконец Павел продолжил: – Сам понимаешь, я должен спросить. То, что я видел в Дмитриевском училище. Тот… дух из зеркала, содравший с убийцы кожу живьем. Что это было?

Владимир продолжил тянуть паузу. Что он мог сказать? «Понимаешь, пару лет назад меня убили в болгарской пещере, но неведомое существо из иного мира воскресило меня. Какое-то время оно дремало, пока прошлой осенью не пробудилось, чтобы попытаться захватить мое тело». Нет уж. Этого он не говорил даже родным. Пусть эта тайна остается между ним и полковником.

Хотя бы ему стал понятен вопрос, который двойник задал во сне: «Скажи, ты думаешь, твое сердце и правда бьется или оно всего лишь успокаивает тебя иллюзией, что ты жив?»

– Это была отдача, – наконец уверенно сказал Корсаков. – Понимаешь? Так же, как у пушки, которая выстрелила. Нельзя провести обряд, не отдав что-то взамен. А мне удалось нарушить ритуал, которым убийца пользовался, чтобы вызывать духов себе на помощь. Вот он, пардон за каламбур, и отразился обратно. А убийца отведал собственных шпицрутенов.

– Что такое отдача, знаю, видел своими глазами в Гатчине. Но тогда почему дух в зеркале был похож на тебя как две капли воды? И почему ты несколько дней не приходил в себя, а потом не мог пошевелиться?

– Ну, по внешнему виду духа ничего не могу сказать, не знаю. А что до физических последствий… Считай это сверхъестественной контузией! – ухмыльнулся Корсаков. Постольский не удержался и фыркнул. Больше вопросов у него не было. Владимир не знал, удовлетворили ли поручика его объяснения, но почел за лучшее тему не развивать.

Около четырех часов пополудни в купе постучал кондуктор, заставив всхрапнувшего Беккера проснуться и осоловело захлопать ресницами.

– Господа, поезд скоро замедлит ход. Стоянка на вашей станции составит одну минуту. Не сочтите за труд, приготовьтесь к выходу заранее.

– Хорошо, любезный, – кивнул Корсаков, приняв на себя старшинство в их маленькой группе. – Проследите, пожалуйста, чтобы мой багаж не забыли выгрузить вместе с нами.

– Разумеется, – ответил кондуктор и вышел.

Десять минут спустя Постольский, Беккер, Корсаков и его тяжеленный дорожный кофр стояли по колено в траве у железнодорожного полотна, глядя вслед уходящему поезду. Здешняя станция, расположенная аккурат на границе Петербургской и Новгородской губерний, представляла собой полузаброшенный барак и не могла похвастаться хотя бы одним перроном. Постольский, ярый энтузиаст чугунки, пояснил, что остановку здесь сделали чуть больше двадцати лет назад для строительства моста через реку. С тех пор она не использовалась.

Корсаков был вынужден признать, что, за исключением отсутствующего комфорта, в остальном местность выглядела крайне живописной. Зеленый склон холма резко уходил вниз, к речушке, образуя гигантский овраг в полверсты шириной. Через него был переброшен массивный деревянный мост на высоких каменных опорах. Река в этой местности делала захватывающий дух изгиб, а на ее берегу расположилась крайне милая на вид деревенька, утопающая в зелени садов. В траве стрекотали насекомые, а легкий ветерок трепал волосы на головах мужчин.

– Ну что ж, и как нам добраться до усадьбы? – ворчливо поинтересовался Корсаков, скорее для того, чтобы разбавить умиротворенность созерцаемого пейзажа.

Словно в ответ на его вопрос к станции подкатила дорогая на вид коляска. С козел рядом с кучером спрыгнул уже знакомый Владимиру слуга, похожий на стереотипного дворецкого.

– Ваше сиятельство, господин Корсаков? Господин Постольский? – осведомился он.

– Так точно, – отозвался Владимир. – С нами еще профессор Беккер, из университета.

– Это я! – жизнерадостно помахал рукой Вильям Янович, хотя и так было понятно, кто есть кто из присутствующих.

– Я камердинер Коростылевых. Прошу в экипаж, – невозмутимо сказал слуга. – Оставьте сундук, я его возьму.

Корсаков обратил внимание, как камердинер поднял тяжелый кофр без особых трудностей, что говорило о его недюжинной физической силе. Закинув багаж в коляску, тот забрался на козлы и приказал вознице:

– Трогай!

Экипаж проехал по главной улице деревни. Вблизи она оказалась такой же тихой и опрятной, как и от станции. Единственным достойным внимания зданием была церковь, да и та в строгом классическом стиле, столь популярном при венценосном деде нынешнего государя. В садике при храме за накрытым белой скатертью столом пил чай из самовара молодой на вид батюшка в широкополой летней шляпе. Завидев коляску, он приветливо приподнял головной убор. Камердинер ответил вежливым кивком.

– Отец Матфей, – пояснил он. – Они с Николаем Александровичем хорошо ладили.

– А как к вам обращаться? – уточнил у слуги Корсаков.

– Федор, ваше сиятельство, – ответил камердинер.

Экипаж миновал деревеньку. Дорога вскоре нырнула в сосновый лес. Высокие корабельные деревья сомкнулись над коляской, превратив солнечный летний день в настоящие сумерки. Минут через двадцать езды повозка миновала два белых каменных столба, символизирующих ворота усадьбы. Сам дом вскоре появился в конце дороги. Это был белый двухэтажный особняк с башенкой, явно перестроенный в начале века. По обе стороны от главного дома стояли два флигеля поменьше, соединенные с ним аркадами. Чуть поодаль угадывались очертания конюшен и служебных построек. Экипаж описал полукруг по парадному двору и остановился.

– Госпожа Наталья Аркадьевна ожидает вас, ваше сиятельство, и хотела бы переговорить наедине, – обратился к Корсакову камердинер. – С вашего позволения, я провожу, а затем вернусь разместить ваших спутников в гостевом флигеле.

– Да, конечно, – отозвался Владимир. Он наклонился к Павлу и прошептал: – Осмотрись тут, пока я беседую с вдовой. Обращай внимание на все странное и выбивающееся из привычного.

– Спасибо за уточнение, – с ехидной улыбкой поблагодарил его Постольский.

Камердинер меж тем распахнул дверцу коляски и предложил Корсакову следовать за ним.

V

1881 год, июнь, усадьба Коростылевых, вторая половина дня

– Это оно забрало моего Николая! Это проклятое озеро! Я знаю!

Некоторые женщины прекрасны, когда плачут. Наталья Аркадьевна Коростылева к их числу не относилась. Несколько дней душевных страданий оставили свой след на еще совсем недавно миловидном лице, обрамленном каштановыми волосами. Судя по всему, Наталья целыми днями плакала и спала – на остальное не хватало времени и сил. Корсаков счел нужным молча протянуть ей чистый платок и тактично отвернуться к окну. Они беседовали в полукруглом кабинете на втором этаже усадебного дома. Панорамное окно, в которое уставился Корсаков, выходило на темную аллею, обрамленную высоченными разлапистыми елями и соснами. Брусчатая дорожка упиралась в лестницу, а та, в свою очередь, спускалась к пристани у озера. Воды его выглядели темными и спокойными. Истинный размер его из кабинета угадать было сложно, мешали деревья, но Корсаков предположил, что в самой широкой своей части оно раскинулось на одну-две версты. Не Плещеево, конечно, но солидно.

– Простите, – подала голос из-за его спины Наталья. – Я просто… Я до сих пор не верю, что его больше нет.

– Прошу вас, не нужно извиняться, – сочувственно сказал Владимир. – Я знаю, что ваш муж считается утонувшим. Но если бы все было так просто, то вы бы не откликнулись на мое письмо, n'est ce pas?[4]

– Да, – упрямо тряхнула головой Коростылева. – Давайте начну с начала. У Николая всегда был какой-то чудной интерес к озеру. С тех самых пор, как в детстве утонул его брат Никита. Поэтому, когда среди слуг пошли слухи о том, что с озером что-то не так, Коленька решил сам в них разобраться…

– Простите, а что не так с озером? – переспросил Корсаков.

– Оно… оно сияло… Но позвольте, я не буду пересказывать с чужих слов. Наши комнаты с другой стороны дома, поэтому я своими глазами ничего не видела. Коля оставался однажды на ночь в кабинете перед тем, как… – Она осеклась, всхлипнула и поправилась: – Перед своим исчезновением. Опросите слуг, они вам расскажут.

– Да, конечно, – кивнул Владимир. – Но как он хотел «разобраться» с этими странностями?

– Погрузиться под воду, – ответила Коростылева. – У нас дома целая коллекция водолазных костюмов.

– Очень, гм, редкое увлечение, – удивленно протянул Корсаков. – Я так понимаю, эта коллекция тоже как-то связана с его интересом к озеру?

– Наверное. Он обожал морские глубины. Писал на имя его величества прошения об открытии в Кронштадте водолазной школы[5], собирался пожертвовать им часть костюмов. Когда мы отдыхали в Ницце, он даже нырял на какой-то затонувший корабль. Правда, в наше озеро он не погружался, до того дня… Словно боялся чего-то…

– Итак, позвольте, я резюмирую, – собрался с мыслями Корсаков. – Внимание вашего мужа привлекли рассказы слуг о странных явлениях в озере. Он попытался спуститься под воду в одном из костюмов, но на поверхность так и не вернулся?

– Да, – ответила Наталья и вновь зашмыгала носом.

– Хорошо, сударыня. Давайте поступим следующим образом: сегодня уже поздно, чтобы осматривать само озеро, поэтому мы с коллегами ограничимся беседой со слугами. Если вас не стеснит наше общество, я хотел бы попросить остаться в усадьбе на ночь и продолжить расследование завтра утром.

– Конечно, – закивала Наталья. – Дом в вашем распоряжении, делайте все, что считаете нужным. В гостевом флигеле хватит комнат. Только… только дайте мне ответ – что же случилось с Николаем!

Корсаков, в силу природного ехидства, намеревался было сказать: «Очевидно, он утонул». Но от взгляда на заплаканное и несчастное лицо Коростылевой, а тем более – на ее округлившийся живот ему расхотелось отпускать неуместные шутки.

– Я приложу к этому все усилия, – пообещал Владимир. – Позвольте вопрос: как давно вы живете здесь?

– Переехали весной. После свадьбы, конечно, большую часть времени мы проводили в Петербурге или путешествуя. Но в этом году решили выбраться сюда. Для Николая здесь отчий дом, но мне это место не нравится.