скачать книгу бесплатно
Р о з а н о в. Полинька! Как же без фаллоса ребеночка зачать?
С у с л о в а. Я как представлю… И семя твое тоже противно мне.
Возня стихает. Слышен плач.
С у с л о в а. Вася, ты плачешь? Ну, прости. Ну, вот такая я противная. Мне Федя больно сделал. И вот с тех пор такое у меня несчастье.
Р о з а н о в. Так зачем тогда? Зачем тогда? Семья – от слова семя, Полинька.
С у с л о в а. Вася, ты так настаивал на венчании. Как я могла отказать? Давай спать.
Свет гаснет. Но загорается прожектор, высвечивая лицо Сусловой.
С у с л о в а (себе). Где ты сейчас, мой красивый зверь? От твоих ласк мне тоже было больно, но я терпела с восторгом. С упоением.
Г о л о с Р о з а н о в а. Ты что-то сказала? Я не расслышал.
С у с л о в а. Я сказала – спи, супруг мой первый… и уж точно единственный. (После паузы) Нет, я не могу спать. Лучше почитаю, а ты спи.
Софья читает рукопись. Розанов подглядывает.
С у с л о в а. Вот зачем ты это записал? «Женщина входит запахом в дом мужчины. И всего его делает пахучим, как и весь дом».
Р о з а н о в. А чего тут особенного?
С у с л о в а. Каждое слово особенное. Разве я так резко пахну?
Р о з а н о в. Что ты, Полинька, Бог с тобой. Ты очень волнительно пахнешь. Парижский парфюм – это амбра.
С у с л о в а. Похоже, ты не знаешь, что такое амбра. Это отрыжка кашалота. Не пытайся меня запутать. Ты что-то другое имел в виду. Эти слова про запах – это не только про запах.
Р о з а н о в. По-моему, ты придираешься. Ты еще упрекни, что я написал, что женщина входит в дом мужчины, тогда как я вошел в твой дом. Мои записи нельзя понимать буквально. Я не всегда пишу про себя.
С у с л о в. Тогда делай оговорку. Я не хочу, чтобы эти слова о запахе женщины ты опубликовал, когда мы когда-нибудь разойдемся.
Р о з а н о в. Ты меня пугаешь. Неужели это возможно?
С у с л о в а. Все невозможное возможно, Васенька. Но ты согласен, что писать об этом мужчине как-то не комильфо? Или ты это не улавливаешь?
Р о з а н о в. Опять ты о женском в моей психике. Ну, таков я уродился. Как я могу переделать себя? Никак.
С у с л о в а. Но ты даже не пытаешься, даже ради меня, зная, что я ненавижу это в тебе. Как я презирала и ненавидела это в Федоре, хотя в нем этого было намного меньше. Что-то я снова стала думать о нем.
Суслова поднимается с постели и одевается. Розанов с ужасом наблюдает.
Р о з а н о в. Полиночка, что с тобой, голубка моя?
С у с л о в а. Не смей за мной следить.
Суслова выходит из дома.
Розанов нервничает в своем кабинете. Много курит и поедает свой любимый королевский чернослив. Открыв дверь, замечает горничную.
Р о з а н о в. Не пришла барыня?
Г о р н и ч н а я. Нет, барин, не появлялася.
Р о з а н о в. Немедля доложи, как появится.
Г о р н и ч н а я. Я помню, барин. Будет исполнено-с.
Розанов закрывает дверь кабинета.
Г о р н и ч н а я (прислушивается к входной двери). Кажись, пришли-с.
Входит Суслова. Горничная помогает ей снять пальто.
Г о р н и ч н а я. Барин тревожили-с.
Суслова входит в кабинет. Розанов бросается к ней. Целует руки. Сусловой ласки супруга неприятны.
Р о з а н о в. Полинька, я уж думал, ты…
С у с л о в а. На тебе лица нет. Что ты там придумал? Ну же!
Р о з а н о в. Что ты в речку бросилась.
С у с л о в а. Спасибо, подсказал мне концовку повести.
Р о з а н о в. Я думал, ты только переводами занимаешься. О чем же будет повесть?
С у с л о в а. Все о том же.
Р о з а н о в. Ясно. Как же он в тебя вошел! Неужели ты была у него?
С у с л о в а. Умеешь ты предчувствовать. Я ему простила. Я была сейчас у него. Он меня поначалу не узнал. Представляешь, я откинула вуаль, и он меня не узнал!
Р о з а н о в. Как можно тебя не узнать! Или были свидетели?
С у с л о в а. Его старшая дочь.
Р о з а н о в. Вот! Он не хотел, чтобы она знала тебя.
С у с л о в а. Он все такой же трус! Но теперь совсем старый и тяжко хворый. Разрыв легочной артерии. Но все такой же. У жены заплаканные глаза. Хлебом не корми – терзать и терзаться. Я пришла для последнего «прости». В конце концов, он узнал меня, справился с собой и даже назвал меня другом вечным.
Р о з а н о в. При дочери?
С у с л о в а. Нет, когда прогнал ее.
Р о з а н о в (задумчиво – себе). Друг вечный…
С у с л о в а. Интересно. На столе у него все тот же королевский чернослив. Скоро его не будет, а его пристрастия останутся с тобой.
Р о з а н о в (в тон ей). Как и его судьба, связанная с тобой. Ты будешь только принимать от меня ласки.
С у с л о в а. Хочешь сказать – без взаимной отдачи?
Р о з а н о в. С меня не убудет. Я умею ставить тебя выше себя. С легкостью и даже с ощущением счастья. Хотя ты меня не любишь и даже презираешь.
С у с л о в а. Как и его. Ну, уж извини, чего заслуживаете. Аз воздам.
Р о з а н о в (с несвойственной ему решимостью). Это прощальный разговор? Что ж, может, это и к лучшему. Какое-то время я буду никому не нужен, но это только закалит меня.
С у с л о в а (передразнивает) Никому не нужен. Ну, чего ты все ноешь? Нельзя же быть таким нытиком. Ты не нужен тем, кому ты хочешь быть нужным. Но кому не хочешь – их просто пруд пруди. Что же касается твоей угрозы, что станешь лучше писать… Я бы сказала о тебе словами Белинского о Некрасове: «Что за топор его талант!»
Р о з а н о в (удрученно) Я сам чувствую: что-то противное есть в моем слоге.
С у с л о в а. Но ты будешь читаем. Это надо признать. И чем дальше, тем больше. Людям нравится, когда автор раздевается перед ними, смотрясь при этом в зеркало.
Р о з а н о в. Вот ты не можешь не унижать.
С у с л о в а. Правда всегда унизительна. Но ты сам же поставил ее, правду, выше Бога. Тебе судьбу благодарить надо, что кто-то рядом каждый день говорит тебе правду. А ты хнычешь, обижаешься. Единственное, что тебя извиняет – все пишущие такие. Все, кто что-то изображает. В каждом сидит обидчивая, капризная бабенка.
Р о з а н о в. Ты хочешь, чтобы я терпел твою правду. Почему бы тебе не терпеть женское во мне? Все умное и благородное, что есть в моих писаниях, вышло не из меня, как мужчины. Я умею только, как женщина, воспринять это умное и благородное и выполнить на бумаге. Все это принадлежит гораздо лучшему меня человеку.
С у с л о в у. Ой, этот твой стиль. Ведь ты можешь говорить и писать правильно. Что ж ты искажаешь себя же?
Р о з а н о в. В этой неправильности и заключено художественное. Странно, что ты этого не понимаешь.
С у с л о в а (озадаченно). Мог бы раньше это сказать. В самом деле… Если ты так специально…
Суслова отходит от Розанова. Свет на сцене гаснет. Прожектор высвечивает одну Суслову.
С у с л о в а (в зал). Я в самом деле хочу оставить его. Я привыкла жить одна. Спать одна. Вставать одна. Завтракать одна. Гулять одна. Это как болезнь, от которой трудно, наверное, невозможно излечиться. Но мне нужны мужские ласки. Ведь это нормально. Это извинительно. Но я никак не могу совместить эту потребность с необходимостью жить бок о бок с мужчиной. Ну, никак не получается. Я уж думала, Бог поможет. Нет, и у него не получается. Или он меня не видит и не слышит. А ведь я иногда прошу его, есть грех. Что же делать?
После паузы.
С у с л о в а. Но я не всю правду сейчас сказала. Вся правда в том, что меня преследуют видения «красивого сильного зверя». Мне нужны ласки молодого, пылкого мужчины. И вот я прочла заметку Розанова о связи пола с Богом. Маленькую такую заметочку, где эта тема никак не раскрыта, а только заявлена. Но я поняла. Точнее, меня это заинтриговало. Я почувствовала обещание непередаваемой неги и услады. Розанов как бы забросил удочку, а я клюнула. Сама пришла к нему. Потом сама позвала к себе. Вот теперь и мучаюсь. Его красивая нега оказалась слюнявым сладострастием. Но это не его обман. Сам он в этом никак не виноват. Во всякой идеализации больше виноват тот, кто идеализирует. Виновата я. Но чем я могу утешиться. Правильно. Только приключением с настоящим «красивым и сильным зверем». Этот «зверь» совсем рядом. Я вижу его почти каждый день. Он хорошо чувствует меня. Но я не могу переступить, несмотря на весь мой нигилизм. Несмотря на способность делать то, что хочу. Это мучительно. И он не может. Розанов для него кумир. Как это все ужасно. Но как же это волнует кровь…
Спустя несколько лет
На пустой сценеРозанов и Михаил.
Р о з а н о в. Шесть лет мы прожили вместе. Шесть лет я страдал от нее. Но когда Полина от меня уехала, я плакал и месяца два не знал, что делать, куда каждый час времени девать. С женой жизнь так ежесекундно слита и так глубоко слита, что образуется при разлуке ужасное зияние пустоты, и искание забвения вот на этот час – неминуемо.
М и х а и л. Василий, друг мой, почему же спустя четыре года, как она тебя покинула, ты все еще отказывал ей в выдаче вида на отдельное жительство? Скажи, как на духу.
Р о з а н о в. Нет уж уволь, не буду я говорить о своей боли, Миша.
М и х а и л (в зал). После многих лет Василию все же повезло. По крайней мере, он сам так считает. Но он не может жениться на этой женщине. Полина не дает ему развода. Если раньше я думал, что он не нужен ей, а только она нужна ему, то сейчас я уже сомневаюсь. Они даже переписываются.
Суслова и Розанов – на противоположных сторонах пустой сцены.
Диалог как бы озвучивает их переписку.
Р о з а н о в. Ах, Полинька! Как Бог меня любит, что дал мне Вареньку! Теперь я люблю без всякой примеси идейного, и без этого же полюбило меня это доброе, хорошее и чистое существо. Мы рассказали друг другу свою жизнь, со всеми ее подробностями, не скрывая ничего, и на этой почве взаимного доверия, уважения и сочувствия все сильнее и сильнее росла наша дружба, пока не превратилась в любовь.
С у с л о в а. Словом «теперь» на меня намекаешь? По-моему, ты путаешься. Нельзя любить в постели идейно. И жизнь свою со мной ты не мог рассказать во всех подробностях. А если рассказал, то дурак. Твоя простая Варенька тебе это припомнит. И дружба у вас непонятно какая, если она не идейная.
Р о з а н о в. Позволь, Полинька, сказать тебе банальную вещь. Любовь есть совершенная отдача себя другому. Любовь есть чудо. Нравственно чудо. А мамочка моя – нравственный гений. И от этого я так к ней привязался, и такая у меня от нее зависимость. Она бы скорее умерла, нежели бы произнесла неправду, даже в мелочи. Она просто этого не смогла бы, не сумела. Ей никогда в голову не приходит возможность сказать не то, что она определенно думает.
С у с л о в а. Подожди, какая мамочка? Ты так свою Вареньку зовешь?
Р о з а н о в. У нее есть дочка от первого брака. А теперь есть дочка от меня. Вот я и зову ее, как зовут мужья во множестве других семей, мамочкой. Муж ее, Бутыгин, из священнического рода, умер рано, внезапно ослепнув, оставил ее с двухлетней дочкой. А она любила его с 14 лет. И я влюбился в эту ее любовь, и в память к этому человеку, такому несчастному, и в бедность ее, в страдание ее. Но я – по твоей милости – ей не законный муж, что ее страшно мучает. Жить с женатым мужчиной для нее тяжкий грех. В общем, я все-таки надеюсь, что ты дашь мне развод.
С у с л о в а. Это как же? Ты сколько пел мне сладко, что брак церковный – вечный. А теперь хочешь пойти против Господа? Ты вынудил меня обмануть Бога и сам его обманул, а теперь хочешь, чтобы я помогла тебе освободиться от своей лжи. Нет, Васенька, что Бог сочетал, того человек не разлучает.
Р о з а н о в. Не ради себя прошу, Полинька, ради детей. Детки растут незаконнорожденными. Это стыдно, и для них вредно. И ведь остальных детей ждет та же участь. Мамочка еще рожать хочет.
Собрание декадентов.
Здесь, помимо прочих, Суслова и Софья. Отдельно от всех сидит Розанов.
З и н а и д а Г и п п и у с (читает свои стихи).
Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь – одна.
Мы негодуем иль играем,
Иль лжем – но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь одна.
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь…
И в жизни длинной
