скачать книгу бесплатно
Р о з а н о в. Она ушибла меня.
Квартира Голдиных. Большой самовар на длинном столе. Заварной чайник. Чашки. Сладости. Все участники кружка – совсем молодые люди. Шутки смех.
Розанов сидит в одном торце стола. Заядлый курильщик, он прикуривает одну папиросу от другой. Курит и непрерывно ест сладости. Рядом с ним его девушка – Таня Щеглова
М и х а и л. О социализме мы сегодня рассуждать не будем.
Р о з а н о в. И правильно. Социализм пройдет, как дисгармония, как буря, ветер, дождь. Хотя, возможно, не скоро. И если придет, то тоже не скоро. Хотя предпосылки есть. Самая почва нашего времени испорчена, отравлена.
Щ е г л о в а. Вася, ну зачем же так мрачно?
М и х а и л (добродушно). Апокалиптик ты наш. (Щегловой) Ну, что с него возьмешь?
Открывается дверь, входит Суслова. Михаил устремляется ей навстречу.
С у с л о в а (осматриваясь). Узнаю Россию. Какой разговор по душе без самовара.
Щ е г л о в а (Розанову). Вася, это кто?
Р о з а н о в (вполголоса). Суслова, бывшая подруга Достоевского.
Щ е г л о в а. Та самая?
Р о з а н о в. Та самая. (Себе) Поразительное сочетание кокетства и недоступности.
Михаил усаживает Суслову напротив Розанова – на противоположном конце длинного стола. Их разделяет несколько метров.
М и х а и л. Господа, позвольте представить вам нашу гостью. Суслова Аполлинария Прокофьевна. (неожиданно мнется) Писательница, известная нигилистка. Любит молодежь.
Щ е г л о в а (вполголоса и с усмешкой – Розанову). Молодежь или молодых людей?
М и х а и л. Господа, тема нашего сегодняшнего литературного вечера – любовь, брак и семья (с иронией), и прочие пережитки прошлого. Для завязки дискуссии выступит Василий Розанов. Покорно прошу, Василий. Тебе слово.
Р о з а н о в. Господа, давайте сначала предоставим слово Аполлинарии Прокофьевне. Она столько лет провела за границей. Так любопытно послушать ее.
С у с л о в а. Ой, прекратите, Розанов! Не смейте под меня подделываться. Вам предоставили слово – извольте говорить.
Р о з а н о в. (справляясь с волнением). Господа, боюсь, я скажу то, что вам не понравится. Я глубоко убежден в том, что мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете. Это мой главный канон. А канон второй: не выходите, девки, замуж ни за писателей, ни за ученых. И писательство, и ученость – эгоизм. Выходите, девки, за обыкновенного человека, чиновника, конторщика, купца, лучше бы всего за ремесленника. Нет ничего святее ремесла. И такой муж будет вам другом. Третий мой канон: замужество – это второе рождение. Где недоделали родители, доделывает муж. Он довершает девушку просто тем, что он – муж.
Щ е г л о в а (с сарказмом). Да уж, он довершит. Василий, ты говоришь так, будто тебе в обед сто лет.
Р о з а н о в (себе). Иногда мне кажется, что мне тысяча лет.
Девушки и юноши посмеиваются.
Щ е г л о в а. Василий, если писательство – эгоизм, зачем ты постоянно пишешь?
Р о з а н о в. Писательство – есть несчастие, рок. Это мое второе мнение, но есть и другие.
С у с л о в а. К примеру?
Р о з а н о в. Счастье писания – есть счастье рождения.
С у с л о в а. А рок в чем, Розанов?
Р о з а н о в. Боюсь, наша литература погубит нас своим злословием и пустотой.
С у с л о в а. Тоже метите в пророки?
Щ е г л о в а. А кто еще пророк?
С у с л о в а (будто отмахивается от Щегловой). Какая назойливая муха! Однако, вы свернули с главной темы, Розанов. Вернитесь.
Розанов молчит.
С у с л о в. Розанов, что с вами? Говорите же, мне интересно. Чем вы заняты? Как вам не стыдно? Зачем вы не даете мне покоя? Зачем ласкаете мне ногу под столом?
Общее замешательство, потом смешки.
Р о з а н о в (в смятении). Помилуйте, как можно?
М и х а и л. Не обращай внимания, Василий. Это всего лишь розыгрыш. Не так ли, Полина Прокофьевна?
Щ е г л о в а. Мадам, у нас серьезная дискуссия, а вы устраиваете балаган.
С у с л о в а. Деточка, тебе же сказали, что это всего лишь розыгрыш.
Щ е г л о в а. А когда вы ударили по щеке мужчину почтенного возраста, который подарил вам комплимент, это тоже был розыгрыш?
С у с л о в а. Это когда же? Кого я ударила. (Вспоминает) Ах, вот ты о чем!
Щ е г л о в а. Вспомнили? Преподаватель в институте сказал вам, что вы прелестны, как богиня Афродита, а вы залепили ему пощечину.
С у с л о в а. Ах, деточка, чего с меня взять. Я – дочь бывшего крепостного крестьянина. Мне вообще нет места в цивилизованном обществе. Но зачем ты сократила комплимент профессора? После слов о богине Афродите он сказал, зачем мне политика и ученость. Он оскорбил меня. А потом смел прикоснуться к моему лицу.
Щ е г л о в а. Погладил, что ли? Так ему, наверное, понравилась ваша нежная кожа.
Р о з а н о в. Профессор потрепал Аполлинарию Прокофьевну по щеке. Вот она ему и съездила. По-моему, заслуженно.
С у с л о в а. Василий, вы поступили сейчас, как рыцарь. Я при всех хочу сказать вам, чтобы вы пришли ко мне сегодня ночью, я буду ждать. Я помогу вам исполнить любовь, чтобы вы не маялись на том свете.
Немая сцена. Все потрясены. Раздаются смешки. А потом и хохот.
Щ е г л о в а (тоже смеясь). Слушайте, это неслыханно! (Сусловой) Мадам, как вы можете говорить об этом вслух?
С у с л о в а. А что, на ухо шептать? Чего тут стыдного? Странное возмущение для нигилистки.
Щ е г л о в а. Тут не все нигилисты. Я точно старомодна. (Розанову). Василий, почему ты молчишь?
Р о з а н о в. А ты, Таня, могла бы так прямо сказать?
Щ е г л о в а. Ты в своем уме?
Щеглова выбегает из комнаты.
М и х а и л. Вася, это уже слишком.
Михаил выбегает следом за Таней.
Р о з а н о в (вслед). Прости, дружище, я что-то не в себе.
Квартира Сусловой. Много книг. Входят Суслова и Розанов. Розанов помогает даме снять верхнюю одежду. Склоняется, чтобы помочь снять обувь. Суслова помогает ему снять шубу. Розанв страшно волнуется.
С у с л о в а. Василий, неужели у тебя, в твои двадцать два года, еще не было женщины?
Р о з а н о в. Отчего ж? Была. Но как же прав Федор Михайлович: красота – страшная сила.
С у с л о в а. У тебя все еще столбняк? Ой, я знаю, что мне и с тобой не повезет. Но интересно, до какой же степени.
Р о з а н о в. Вам не везет, а мне наслаждение.
С у с л о в а (принимая томную позу). Так насладись. Потрогай меня. Нет, не через одежду. Обними меня без тряпок. А вот целоваться мы не будем. Ну, если только не в губы.
Яркость освещения сцены уменьшается. Розанов приближается к Сусловой. Хочет прикоснуться к ней и не решается.
Суслова подходит к буфету. Достает бутыль с надписью «Хлебная водка». Наливает в два стакана. Отрезает ломоть черного хлеба. Переламывает надвое. Протягивает стакан Розанову. Розанов робко берет.
С у с л о в а. Черный хлеб – самая здоровая закуска при употреблении хлебной водки. Пей, голубчик, набирайся мужского духу.
Чокается с Розановым и выпивает полстакана одним махом до дна. Смотрит испытующе. Под ее взглядом Розанов выпивает водку без лихости. Видно, что делал он это раньше не часто.
Р о з а н о в. Вы повторяете Федора Михайловича. Голубчик – его словечко. Вам осталось только назвать меня, как он называл вас. Чрезвычайно любопытным существом.
С у с л о в а. А что? Ты очень любопытное существо. Будет тебе ревновать раньше времени.
Суслова делает вид, что водка ударила ей в голову. С пьяным смехом она обнимает Розанова и падает вместе с ним на постель. Розанов с блаженством осыпает поцелуями ее обнаженные места.
С у с л о в а. А ты только с виду диковатый, Василий, а на самом деле, гляди, какой сладострастный. Давай я буду звать тебя на французский манер Базилем, а то Василий звучит как-то совсем простецки. Совсем не для любви.
Р о з а н о в. Я распущенности не чужд. (Целует ей грудь) Я докажу. Я докажу.
На сцене становится совсем темно.
Г о л о с С у с л о в о й. А вот этого не надо. Давай обойдемся без этого. Лучше вот сюда поцелуй. А теперь сюда. Вот, хорошо.
Р о з а н о в. Как же? Я хочу детей. Много детей. Чего вы боитесь? Они все будут похожи на вас.
С у с л о в а. Детей я не хочу, даже гениальных. Феденьку тянуло к молоденьким. А у тебя, получается, все наоборот?
Р о з а н о в. Ну, что вы, Полинька, вы совсем не…
С у с л о в а (шутливо). Договаривай, негодник. Хотел сказать, совсем не старая?
Р о з а н о в. Вы словно юница: грудь, руки, живот…
С у с л о в а. Грудь, руки, плечи, живот – сама знаю. А лицо? Вся моя порочность – в лице, этого ничем не скрыть, никакими румянами. У тебя раньше были только проститутки. Ну, признайся же.
Р о з а н о в (себе). Как она угадала?! Я целую ее, но не перестаю бояться. Есть подарки судьбы, от которых душа горит и зябнет.
С у с л о в а. Что ты там мычишь? Как разгорелся-то! Ну, гори, гори.
Р о з а н о в (в зал). И я любил эту женщину и, следовательно, любил весь мир. Женщина эта была близко. Я близко подносил лицо к её животу, и от живота дышала мне в лицо теплота этой небесной женщины. Тёплый аромат ее тела – вот сейчас моя стихия и вся моя философия. И звёзды пахнут. Господи, и звёзды пахнут. И сады. Всё теперь пахнет её запахом.
Улица. Розанов и Щеглова идут из школы.
Щ е г л о в а. Вася, как же так быстро вышло? Что с тобой?
Р о з а н о в. Видишь ли, Таня… Не знаю даже, как сказать.
Щ е г л о в а. Пусть об этом у тебя будет одна точка зрения.
Р о з а н о в. Таня, человека тянет к тому, чего ему особенно недостает. Чего он жаждет. А я – человек жаждущий.
Щ е г л о в а. Ты о какой духовной жажде, что ли?
Р о з а н о в. Отчасти. Ты очень хорошая, Таня. Ты слишком хорошая для меня. Зачем мне делать тебя несчастной?
Щ е г л о в а. Туман. Тень на плетень. А не отчасти в чем жажда? (Видя, что Розанов напряженно молчит, продолжает с отчаянием) Чем такие берут ваш сильный пол? И Миша туда же.
Р о з а н о в. Куда туда же?
Щ е г л о в а. А ты что же, не видишь, как он смотрит на нее?
Р о з а н о в. Таня, это как приворот. Я – это вроде не я.
Щ е г л о в а. Васенька, она ж тебе в матери годится.
Р о з а н о в. Таня! Я понимаю, я смешон. Я понимаю, что и тебя ставлю в смешное положение. Но это выше моих сил.
Щ е г л о в а. Господи, что ж такое с тобой! А может, это пройдет? Ты ж такой переменчивый. Раньше это меня беспокоило, а сейчас обнадеживает. Ты ж такой понятливый. Ты ж сам установил канон, что женщина без детей – грешница. А ведь она уже не может иметь детей.
Р о з а н о в. Таня, нам с тобой еще работать вместе. Зачем ты драматизируешь? Эх, Таня! Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет: и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй только по морали. Нет, я ей говорю: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к Богу.
Щ е г л о в а. К вечеру жизни? Точно, я не узнаю тебя. Ты – это уже не ты. Что-то вроде этого я читала у Ницше.
Р о з а н о в. Ах, Таня, тогда я тебе иначе скажу. Добродетель так тускла, а порок так живописен, а страдание – такое наслаждение.
Щ е г л о в а. Что ты считаешь страданием?
