Куда улетают журавли…

– Ну… Рассказывай…

Особо ничего такого я ему рассказывать не планировала, а напротив, планировала сама послушать, поэтому, чуть откинувшись на спинку стула, я с усмешкой проговорила:

– Заматерел, товарищ капитан…

Мой приятель довольно хмыкнул:

– Отстаешь от жизни… Уже майор. Но ты мне зубы-то не заговаривай. Колись, зачем это тебе Казимир понадобился?

Я захлопала на него ресницами (кстати, вполне искренне).

– Какой такой Казимир? Никакой Казимир мне не нужен. И никакого Казимира я знать не знаю, а главное, и знать не хочу. Своих хватает… Я ведь просила тебя узнать про…

Юрик не дал мне договорить. Невежливо перебив мои излияния, с усмешкой пропел:

– … Узнать про Сташевского. В узких кругах нашего города он широко известен под кличкой «Казимир». Почему – даже и не спрашивай. Наверное, принадлежность к польской фамилии или что-то в этом роде. Так зачем он тебе понадобился?

Я про себя сморщилась. Вот же кэгэбешная морда! Так и норовит свою линию гнуть! Не отвечая на его вопрос, я, как ни в чем не бывало, спросила:

– Так ты узнал про него, как я просила?

Но Юрика так просто с этой самой линии, по которой он уже начал двигаться, сбить было трудно. Он чуть сощурился и, покачав головой, пропел:

– Ох, мать… Что-то ты темнишь… – А потом добавил уже серьезно, обычным голосом, едва скрывая досаду: – Мне и узнавать ничего не надо. Я его биографию лучше своей уже, кажется, знаю. Так все же, зачем он тебе?

Я поморщилась. Поняв, что на халяву из Юрика все равно ничего не удастся вытянуть, проговорила с легкой досадой:

– Да он бы мне ни в какое место не уперся, твой Казимир! Просто сегодня явился в магазин и чуть не до обморока довел своим появлением моих девочек, а также присутствовавших там посетителей. У меня даже Игорек за оружие стал хвататься при виде его ребят! Повод его появления был банален – покупка подарка его крестнику на именины. Подарок он, правда, купил и даже девочкам моим чаевых оставил, словно Ротшильд в отпуске. Но к чаевым еще оставил мне свою визитку с перспективой и желанием, так сказать, дальнейшего нашего с ним знакомства. Вот я и захотела узнать, что это за гусь такой. Сам знаешь, при моей работе всякое бывает. Там, где золото, там все грехи мира. Поэтому мне нужно быть гибкой, и, я бы даже сказала, дипломатичной. Ссориться с такими типами, сам знаешь, себе дороже. Вот отсюда и мой звонок тебе. Нужно знать, чего ждать от этой жизни…

Моя речь Юрика несколько успокоила. Он пожевал губами, пригладил рукой свою почти лысую башку и хмыкнул:

– Странно… Казимир просто так свои визитки налево и направо не раздает… Значит, ему от тебя что-то надо… Интересно бы знать, что? – И он опять уставился на меня со своим профессионально-проницательным прищуром, словно собирался у меня на лбу прочитать ответ на свой вопрос.

«Сделать» «голубой» взгляд мне уже ничего не стоило. Поднаторела я в этом занятии, потренировавшись на сестрице, которая могла в своей проницательности запросто переплюнуть любого майора ФСБ. Покрутив в руках ни в чем не повинную вилку, сделала взгляд озабоченным и проговорила с такой же интонацией:

– Эх, друг мой, Юрка! Знать бы, где упасть, как говорится… В общем, ты сам понимаешь, приставать к такому типу с вопросом: «Дяденька, а зачем вы мне свою визитку оставили?» я сочла, мягко говоря, неразумным. Пожить еще очень хочется. Я девушка молодая, замуж еще планирую выйти, да детишек нарожать. Так что, сам понимаешь… – И, сочтя, что при общении с моим приятелем лучшей тактикой и, заодно, стратегией будет нападение, сурово нахмурилась и с упреком произнесла: – А чего это ты, словно допрашиваешь меня, а?! Я, вроде бы, помощи у друга попросила, чтобы, так сказать, опираясь на твое сильное мужское плечо, обойти острые и, надо полагать, очень опасные углы в общении с этим типом…! А ты устроил тут мне допрос с пристрастием… Не можешь помочь – так и скажи! И нечего девушке голову морочить!! – И я демонстративно (но не переигрывая) надула губы и даже предприняла, вроде как, попытку подняться со стула.

Эта беспроигрышная техника сработала, как часики, не скрипнув ни одной шестеренкой. Юрка подался вперед и торопливо затараторил, пытаясь ухватить меня своей лапищей через стол, чуть не опрокинув при этом стакан с клюквенным морсом.

– Ну чего, ты, Дуська, чего…? Я ж так… Должен же я понимать, что там у тебя происходит, чтобы, как говорится, своевременно предпринять все меры по безопасности…

Я совершенно бесцеремонно прервала его словесный поток. Чуть сморщившись, проговорила несколько снисходительно:

– Ну, будет, будет… Ты не на отчетном собрании выступаешь. Кажется, наши отношения не требуют ни дополнительных заверений или, упаси, Боже, клятв. Так что, будем считать, что недоразумение исчерпано, и мы можем смело приступить к основной теме нашей с тобой встречи. Рассказывай, что это за Казимир такой еще свалился на мою голову… – И я подлила в свою чашку из расписного чайничка, принесенного официантом, ароматного чая.

Юрик глянул на меня с некоторым сомнением. А я про себя подосадовала, что слишком быстро и рано «сдалась». Но на полноценные «спектакли» у меня сейчас не было ни сил, ни времени. Я вперила требовательный взгляд в друга, стараясь таким образом ускорить процесс. Он откинулся на стуле, еще несколько мгновений побуравил меня своим взглядом и, наконец, заговорил непосредственно о том, что меня так интересовало:

– В общем… Появился этот тип в нашем городе не так давно… Всего лет двадцать назад. – Я мысленно прикинула, что в то время пребывала довольно далеко от этих мест и, если уже и не ходила под стол пешком, то была еще в том возрасте, когда только-только из-под этого самого стола вылезла. Соответственно, понятие «не так давно» в устах Юрика, который был старше меня всего-то года на два, звучало несколько издевательски. Но, разумеется, я промолчала по этому поводу, внимательно слушая друга. А он продолжал со вкусом и с выражением, наслаждаясь моим вниманием, повествовать о личности интересующего меня гражданина: – Еще в Советское время он получил два высших образования. Первое – филологическое, второе – историческое. И даже успел защитить докторскую диссертацию и поработать на кафедре архивно-исторического института. – Упоминание этого «архивно-исторического» меня несколько напрягло. Но я не перебивала приятеля, буквально вся, как есть, обратившись в слух. – …Но тут грянула перестройка, и наш Бронислав Сигизмундович, вроде как, остался не у дел с такой мирной профессией. Но не тут-то было. Экстерном (заметь, не просто так, а именно экстерном) он оканчивает юридическую академию и, вместе с приятелем, открывает собственную адвокатскую контору, которая очень успешно стала конкурировать с подобными заведениями нашего города. Вскоре его клиентами стали очень… значимые люди, не буду называть имен. Правда, чуть позже с его приятелем случилось несчастье, погиб в автокатастрофе, и Сташевский остался единоличным владельцем конторы. История темная, но на мой взгляд совершенно типичная для того времени. Но, помимо всего прочего, он у нас еще и выдающийся коллекционер, блестящий оратор, меценат и прочая, прочая, прочая… В общем, выдающийся во всех отношениях товарищ, немыслимых разнообразных талантов, можно сказать, человек. Короче, все его достоинства и способности перечислять – недели не хватит, а мне еще сегодня поработать бы не мешало. – Тонко намекнул Юрик на свою занятость.

Я, слегка нахмурившись, пробурчала:

– Ну, пока я не услышала от тебя ничего такого, из чего бы следовало, что это опасный тип. Судя по твоей характеристике – вполне себе достойный гражданин нашего общества. И, насколько я поняла, это только присказка, а сказка будет впереди? Так?

Мой друг вздохнул тяжело:

– Все правильно понимаешь. В поле зрения нашей конторы он попал лет пять назад, когда его имя мелькнуло в связи с одним темным делом, в котором были замешаны выдающиеся граждане нашего, и не только, города. – И добавил уже без шутовства, чуть понизив голос: – Трафик антиквариата, камушков, ценных картин и прочего, ведущий из Азии в Европу и проходивший прямиком через наш город. Дело это было очень громкое, но звук его раздавался только в кабинетах нашей конторы. Широкому кругу граждан о нем было мало что известно. Некоторые, особо прыткие журналисты, размахивая флагом «свобода слова», попытались тогда влезть, но очень быстро получили по рукам и затихли. Сама понимаешь, информация особо не разглашалась, и я не буду тебя предупреждать, что…

Я его перебила. С пониманием кивнула головой, проговорив чуть обиженно:

– Ну ты же меня знаешь… Давай дальше…

Он опять тяжело вздохнул и пробормотал:

– Ты из меня веревки вьешь…

В ответ я только хмыкнула:

– Ты это жене своей скажи…

Юрик как-то сразу сник при упоминании своей второй половинки, посерьезнел и сурово закончил:

– А дальше уже некуда. В том деле его имя всплыло только один раз, и то как-то вскользь. Все всё знали, но доказать ничего не могли. Ты же знаешь, как у нас: не пойманный – не вор. В общем, вышел Казимир тогда сухим из воды. Инкриминировать мы ему ничего так и не сумели. Чувствовались очень высокие покровители, боюсь даже говорить откуда. – И он выразительно закатил глаза под лоб, намекая тем самым, откуда было то самое покровительство. – Подобраться пытались много раз, но, увы, безуспешно. Он словно насквозь видел всех наших «под прикрытием» и вычислял их на счет раз. В общем, это наша кухня, и рассказываю я тебе это только для того, чтобы ты понимала, что связываться с этим типом – это все равно, что покупать билет в один конец. И тут слово «конец» я имею в виду в буквальном смысле этого слова. – Закончил он грозно.

Я с задумчивым и слегка пришибленным видом размазывала столовым ножом остатки сметаны на своей тарелке. Сказать, что я узнала для себя что-то принципиально новое, я не могла. И без этой информации было понятно, что человек этот опасен как очковая кобра. А поведенная Юриком информация просто придавала этому пониманию некоторую осознанность. Приятель продолжал смотреть на меня грозным взором, ожидая правильной реакции. Точнее, даже не правильной, а ожидаемой. Ну я и выдала, решив его не разочаровывать. Тяжело вздохнула и, голосом Кисы Воробьянинова, на французском языке просившего милостыню, загнусавила:

– Спасибо, Юрочка… Ты мне очень помог. Постараюсь держаться от этого типа подальше. И своих всех предупрежу очень корректненько, чтобы не связывались…

Юрик глянул на меня подозрительно и, прищурив один глаз, проговорил с сомнением:

– Особо испуганной ты как-то не выглядишь…

Я отмахнулась.

– Стараюсь держать марку, так сказать. А на самом деле все поджилки трясутся, состояние предобморочное, сердце в пятках, а про давление и разговору нет…

Приятель обиделся.

– Дуська… Я ведь серьезно говорю. Я знаю, ты у нас девушка разносторонняя и на многое способна, но тягаться с Казимиром даже тебе не по силам. У вас слишком разные весовые категории. И я вовсе не горю желанием произносить траурную речь над твоей могилой.

Я тихонько присвистнула:

– Даже так…?

Юрка нахмурился и очень серьезно и веско ответил:

– Даже еще хуже… Я просто пугать тебя не стал.

После таких речей, разумеется, я клятвенно пообещала другу держаться от Казимира подальше. Но перед тем как расстаться, я его попросила несколько застенчиво:

– Юрик… Не мог бы ты пробить еще парочку товарищей? – Он нахмурился, наподобие бога Зевса перед тем, как тот собирался метнуть свои молнии в провинившихся людей. И я его поспешила заверить, что эти граждане, к которым я проявила любопытство, вовсе не имеют никакого отношения к Сташевскому. Мол, так, просто случайные знакомые, с которыми бы я хотела пообщаться на вполне себе безобидные темы, связанные со Свято-Троицким монастырем.

Юрик очень удивился, пробормотав:

– Ну, Евдокия… Широта твоих интересов меня поражает. А монастырь-то тут при чем?

Я пожала плечами и неопределенно промямлила:

– Так… Кое-какой интерес к старинным рукописям…

Друг нехотя проворчал:

– Ладно… Давай твоих граждан. Гляну, что за люди…

Я торопливо подсунула ему листок с двумя фамилиями моих недавних знакомцев из монастыря. Еще раз взяв с меня клятвенное обещание «не лезть, куда не просят», мы с ним расстались. В своих заверениях «не лезть» я была очень искренней, твердо намереваясь сдержать свое слово. Но я не учла одного: я-то собиралась держаться от этого дела и от граждан с сомнительной репутацией подальше, только вот ни это дело, ни эти граждане подальше от меня держаться никак не хотели. И повлиять на их желания я, увы, уже не имела возможности.

Убедиться в этом я смогла буквально минут через пятнадцать после того, как рассталась с Юриком. Вся в невеселых думах, я брела по бульвару в сторону магазина, когда меня будто кто-то толкнул в спину. Я, сбившись с шага, нерешительно оглянулась по сторонам. Ничего особенного. Люди, спешащие по своим делам. Мамаша с коляской, старичок-пенсионер, покупающий газету у ларька, пара ребятишек на скейтах. Нет… Так дальше жить нельзя! Иначе, и вправду, недолго оказаться в скорбном доме! А планы на жизнь, как я правдиво сказала Юрику, у меня были большими, и среди них точно не было места докторам по психическим заболеваниям! Тряхнув головой, будто отгоняя дурные мысли, я решительно зашагала к месту своей работы. Но ощущение, что мне кто-то упорно смотрит в спину, никуда не делось. Что за чертовщина! За свою не очень долгую, но достаточно бурную жизнь я научилась безоговорочно доверять своей интуиции. И взгляды, направленные на меня, чувствовала безошибочно. Причем эти ощущения имели свой цвет и даже запах. Ревнивые и завистливые взгляды имели грязно-серый цвет с лиловыми полосами, злобные взгляды были бордовых оттенков. Ну и так далее… А этот взгляд был равнодушно-холодным с цепенящим оттенком серо-голубого цвета, напоминающим леденящий душу северный ветер. Словно человек смотрел на меня не как на личность, а будто как на какой-то предмет. Такие взгляды бывают у охранников в супермаркетах. Потому что охраняли они не людей, а предметы. А к предметам какие могли быть чувства? Для них было главным, чтобы эти самые предметы не стибрили. Вот и я сейчас себя ощущала банкой с красной икрой. Дорогой, но наблюдающему совершенно не нужной. Просто ему платили деньги, чтобы эту банку не стащили. Согласна… Объяснила несколько путано, но по-другому пока не получалось. И тут не нужно было большого ума, чтобы понять, что именно это в ведомстве Юрика называется «хвост». То, что это самый хвост мне приставил друг, я поверить не могла. С какой стати?! Я что, шпион какой-то? Да и не успел бы он за такой короткий срок. А главное, какой в этом смысл? Правильно! Никакого! Значит, «хвост» приставил кто-то другой, и кроме Сташевского мне никто на ум не шел. А то, что я этого наблюдателя не смогла засечь, говорило только об одном: «хвост» был профессионалом высокого уровня. Мне и так было от всех разговоров с Юриком не по себе, а тут и вовсе стало нехорошо. Захотелось бежать, куда глаза глядят, главное только понять бы еще, куда мои глаза глядят…

Решив не дергаться и плюнуть на всех наблюдателей вместе взятых, я расправила плечи, гордо подняла голову и походкой подиумов зашагала на работу. Двое молодых парней, шедших навстречу, заинтересованно глянули на меня, а один даже тихонько присвистнул вслед.

Глава 6

Во дворе на стоянке возле черного входа стояла Сенькина машина. Я чуток притормозила и, не торопясь увидеться с родной кровинушкой, пристроилась в соседнем дворе на лавочке под раскидистым кустом цветущей сирени. Быстро в уме прикинула всю ситуацию. Выходило, что сестре нужно все рассказать. Потому что она была в курсе насчет ключа, а значит, теперь рисковала наравне со мной. Вряд ли Казимир поверит, что я не рассказала обо всем сестре, если ему в голову придет начать спрашивать (тьфу, тьфу, тьфу…). А узнать, что Сенька – самый близкий мой человек, такому типу труда не составит. Вот и выходило, что если уж опасность стала за мной (пока еще) ползать, то и к Сеньке она прицепится – это точно. Ну подумаешь, покудахчет сестрица немного поначалу, побегает, поорет, как без этого. Но потом-то все равно успокоится. Куда ей деваться-то с подводной лодки? А там, глядишь, вместе чего умного и придумаем. В любом случае, если сестре грозит опасность (а я в этом была уверена), она должна об этом знать, чтобы как-то себя обезопасить. Приняв это решение, я встала со скамейки и решительным шагом направилась к офису.

Сенька сидела на диване, несколько развалившись в вольной позе, грызла печенюху и пролистывала макет нашего нового каталога, над которым я корпела несколько ночей подряд. Услышав, как открывается дверь, Сенька попыталась состроить физиономию строгого начальства, но, увидев, что именно я вхожу в кабинет, слегка расслабилась. Сграбастала из вазочки очередную печеньку, кивнула головой на каталог в своих руках и одобрительно проговорила:

– Толково… Только, думаю, нужно отдать дизайнерам, чтобы кое-что подправили… Ты как считаешь?

Я равнодушно пожала плечами:

– Отдай…

Подошла к кофеварке и принялась колдовать над ней. Мое безразличие Сенька восприняла несколько неправильно. Соскочила с дивана и, чуть заискивающе, пытаясь заглянуть мне в глаза, затараторила:

– Дуська, ты чего? Обиделась, что ли? Нормальный каталог, и работу ты проделала большую, профессионально проделала, но ты же не дизайнер. А они глянут своими наметанными взглядами, где чего подправят, где чего добавят… Ведь не хухры-мухры, на международную выставку выдвигаемся. Так что, какие тут обиды могут быть? А, Дуськ…?

Я усмехнулась.

– Да не обиделась я… С чего взяла-то? Устала немного… Спала плохо… А тут еще… – Я покосилась на сестрицу.

Сенька сразу стала в стойку. Брови сошлись на переносице, и она с какой-то тоской спросила:

– Дуська… Ты чего? Опять куда-то вляпалась?

В ответ я только тяжело вздохнула. Налила в две чашки кофе и пошла к креслу. Основательно уселась, словно собиралась в нем провести весь остаток своей не очень, как я теперь уже думала, долгой жизни, и сделала маленький глоток из своей чашки. Сестрица, все это время наблюдавшая с подозрением за мной, вдруг рявкнула так, что я чуть не подавилась ароматным напитком:

– А ну, немедленно говори, что опять случилось!!!

Неторопливо взяв салфетку со столика, я вытерла капли кофе, попавшие на юбку, и обиженно проворчала:

– Чего орешь, как укушенная? Сейчас все расскажу…

Ну и рассказала. Про нашего необычного посетителя, про то, как лоханулась с ключом, про его интерес и про встречу с Юриком, и, разумеется, выдала всю ту информацию, которую узнала про друга. Пока Сенька, морща нос, размышляла над моим повествованием, я подумала, подумала, да и рассказала ей и о монастыре. О той книге, которую увидела в руках Аникеева, про рисунок на ней, который, как две капли воды, был похож на рисунок на ушке ключа. Про Волкова и свои выводы тоже поведала. В общем, сдалась, что называется, с потрохами. Закончила свою невеселую повесть так:

– В общем… Есть два пути. Первый: выкинуть этот ключ и забыть все, как страшный сон. Тут есть один минус. Боюсь, Сташевский в такое вряд ли поверит. И мы все равно будем, так сказать, под прицелом его внимания. Есть, конечно, вероятность, что походит, походит, да и успокоится. Но в такое счастье я поверить не могу. Кстати, так же, как и он, ни за что не поверит, что мы знать ничего не знаем. Скрывается за этим ключом какая-то тайна. А то, что, владея им, мы ни сном, как говорится, ни духом, этого типа мы вряд ли сможем убедить. – Я немного помолчала и продолжила уставшим голосом: – Второй вариант намного труднее, но и результат… В общем… Нужно узнать, что это за тайна. Почему бабулька в церкви отдала этот треклятый ключ именно мне? Кто она, вообще, такая, что владела им? И тогда мы пойдем по опасной дороге, но, по крайней мере, пойдем с открытыми глазами. И, кстати, неплохо было бы выяснить, что это за Журавлиное братство такое. – Закончив, я выдохнула: – Ну вот… как-то так… Теперь ты знаешь все. Что скажешь?

Сенька смотрела, не отрывая глаз, в свою чашку, словно там, на пресловутой кофейной гуще, хотела обнаружить ответы на все вопросы. Я терпеливо ждала, не торопя сестрицу. Понимала, что переварить такое в один миг не очень просто, а уж тем более принять какое-либо конструктивное решение. Я уже чуть не начала дремать, когда Сенька, наконец-то, оторвавшись от созерцания кофейной гущи, глянула на меня волком, да как рявкнет:

– Вечно тебя тянет… не пойми куда!!!! (по понятным причинам, я заменила не совсем цензурное выражение, не желая компрометировать интеллигентный образ сестрицы, на «не пойми куда»)

От неожиданности я подскочила на месте и схватилась за сердце, а в двери просунулась голова Игорька с перепуганными глазами. Охранник цепким привычным взглядом окинул весь кабинет и шепотом спросил:

– Евдокия Сергеевна, у вас тут все в порядке?

Я, замахав на него руками, зашипела торопливо:

– Все… Все в порядке! Иди, иди, Игорек… – А затем сердито пробурчала сестре: – Чего горланишь, как отставшая от поезда? Охрана вон и то переполошилась. Сейчас-то чего уж орать, когда все случилось?! Сейчас думать нужно, а не орать…

Сенька, суровости поубавив, никак не реагируя на мои замечания, хмуро спросила:

– Надо полагать, тема «наша хата с краю…» тебе не глянется?

Я хмыкнула:

– А было время, когда глянулась? Чего глупости-то спрашиваешь? Я, вроде бы, все внятно объяснила. Теперь поздняк метаться. Если уж совсем коротко, сейчас осталось только решить, как головами рисковать будем: за дело или за просто так. Я считаю, уж если башка на плахе, то лучше тогда за дело. А за просто так – обидно будет.

Сенька сверлила меня своими зелеными глазищами некоторое время, изображая генерала, у которого перед самым парадом какая-то падлюка свистнула фуражку. Причем, этой самой падлюкой, вроде бы, я и была. Надо полагать, ничего для себя не высмотрев, тяжело вздохнула, будто шарик сдулся, и потерянным голосом проговорила полувопросительно:

– Я правильно понимаю, что ты для себя все решила?

В ее голосе была слышна даже некоторая обида, что я «все решила». Я попыталась объяснить:

– Да пойми ты…! Сейчас уже мое «решила» или «не решила» ни на что не повлияет! Даже если мне под ногти начнут иголки загонять, а я при этом начну клясться, что ничего тебе не рассказывала и ты, вообще, не в курсе, во-первых, мне все равно, никто не поверит, зная наши отношения, а, во-вторых, даже если и поверят, тебя могут легко использовать как предмет шантажа, понимая, как ты мне дорога. Другими словами, ты для меня и есть то самое «слабое место», через которое им будет проще получить желаемое. – На Сеньку было жалко смотреть. Она вся сникла как-то и даже осунулась от переживаний.

Я подсела к ней на диван и, приобняв за плечи, стала утешать:

– Ну, чего ты… Прорвемся как-нибудь… Тут главное, знать направление прорыва. А мы его пока, увы, не знаем. Значит, надо нарыть побольше информации. Я уверена, что в той книге что-нибудь об этом ключе сказано. Только я пока не знаю, как нам до нее добраться…

Сестрица на меня покосилась, вздохнула тяжело и проворчала:

– Послал же Бог сестрицу…

Ее фраза означала только одно: Сенька в игре. Я про себя с облегчением выдохнула и тихонько засмеялась:

– Ну, какая есть… Другой-то все равно нету.

Приняв все происходящее как неизбежность, сестра стала преображаться прямо на глазах. Спину распрямила, в глазах огонь, словно она уже была готова принять бой. Деловитым голосом она произнесла:

– Так… Про этого Казимира я кое-что слышала. Прав твой Юрик… Тип это опасный, если не сказать хуже. Ну ничего… Мы тоже не вчера на свет появились. Могем и мы кое-чего… Так, – она уставилась на меня требовательным взглядом, – ты говоришь, что книга эта самая в Свято-Троицком монастыре хранится, а вокруг нее какие-то типы вьются? – Я молча кивнула головой. Сенька на несколько мгновений задумалась, а потом, прищурив один глаз, проговорила голосом лисички из сказки «Колобок»: – А не съездить ли нам с тобой сегодня на вечернюю службу? Думаю, к тому времени там уже этих типов быть не должно. – И пояснила, словно для тупенькой: – У них же, поди, рабочий день не резиновый. – Несколько сконфуженно глянула на меня и пробормотала: – Не то, что у нас… – Потом, отогнав грустные мысли о «резиновом» рабочем дне, деловым тоном продолжила: – Надеюсь, мы сможем поговорить без посторонних глаз и ушей с отцом Андреем. Я его знаю. Не скажу, что уж очень хорошо, но пересекались с ним пару-тройку раз. Мужик он, что надо, несмотря на то что монах. – Она вдруг смутилась, поняв, что брякнула что-то не то про человека, посвятившего себя служению Богу, и с легким смущением поправилась: – Ну я имею в виду, что он наш человек, нормальный, без лишних закидонов.