Куда улетают журавли…

Мы с Сенькой со всей искренностью, на какую только были способны в данный момент, приложив для убедительности обе руки к груди, клятвенно стали заверять его, что мы – могила. Поняв некоторую двусмысленность слова «могила» в данном контексте, быстро поправились, уверяя перепуганного монаха, что ни боже мой, ни в коем разе, и вообще, ни-ни! Брат Иов только начал немного успокаиваться, как сестрица возьми, да и спроси:

– Брат Иов, а как же ваша секретность вяжется с тем, что тут из историко-архивного института люди работали с этой книгой?

Архивариус сокрушенно вздохнул и проговорил с легкой тенью досады:

– Не знаю, откуда взялись эти люди… Говорят, с благословения самого митрополита. Но я думаю, что он допустил большую оплошность, пустив в наши хранилища посторонних людей… – Он, словно споткнувшись, опять испуганно заморгал своими коротенькими ресницами и поспешно затараторил: – Но кто я такой, чтобы обсуждать или давать оценку святейшим отцам церкви нашей. – И добавил уже более спокойно, почти обыденно: – Простите… У меня еще плохо получается изжить в себе ученого. Да, что там, греха таить. Я ведь, несмотря на монашеский постриг, так и остался в большей степени ученым, чем монахом. Думаю, и пострига-то я удостоился только потому, что нужно было кому-то разбираться со всем этим хозяйством… – Он обвел любовным взглядом обширные книжные полки. – Но знаете, я не жалею. Здесь для любого изыскателя открывается целый мир, доселе неведомый никому… – И он вдруг мечтательно улыбнулся, словно сбылась его самая сокровенная мечта.

Я, было, так сказать, под шумок, пока брат Иов пребывал в таком расслабленном, склонном к разговорам состоянии, хотела задать еще вопрос по поводу этого загадочного братства, который мог бы приблизить меня к тайне ключа. Но тут опять влезла Сенька (вот же, неугомонная!):

– А скажите, как все это… – Она тоже, как совсем недавно брат Иов, обвела взглядом книжные полки, – ну, я имею в виду, волховство всякое и информация о нем, как это согласуется с нашей христианской церковью, которая, насколько я знаю, почитает подобные вещи за ересь, если не сказать, за грех?

Ох ты, Господи!!! Куда же это тебя понесло, родная?! Я чуть от досады не плюнула, приготовившись, что брат Иов, если нас и не выгонит тут же, то сам сбежит от подобных вопросов. Но, видимо, наши разговоры и впрямь разбудили в нем ученого, потому что он с мудрой и слегка насмешливой улыбкой ответил:

– Вы же не думаете, что в хранилищах Ватикана хранятся только те документы, которые относятся к католической вере? Все это – наша история. И если мы хотим понять, что нас ждет в будущем, мы должны как можно лучше понять и изучить наше прошлое…

А я подумала, что очень ошиблась в своей первой оценке этого маленького, похожего на незаметного мышонка человечка. В нем сейчас чувствовалась та самая сила духа, коей всегда был славен наш народ. Он даже как-то вырос в моих глазах, став похожим не на бестолкового, запуганного грызуна, к чьему семейству я отнесла его поначалу, а на мудрого, очень уставшего и старого ворона.

Мы немного помолчали, каждый обдумывая свое. И я, наконец, решила задать ему вопрос, который смог бы нас приблизить к разгадке ключа. Я уже, было, открыла рот, собираясь спросить, как взгляд архивариуса стремительно переместился мне за спину, и я услышала глубокий голос отца Андрея:

– Ну что, матушки мои… Удовлетворили ли вы ту жажду знаний, которая привела вас в нашу обитель?

Брат Иов так посмотрел на нас, что мы, не раздумывая, чуть ли не хором с сестрицей, стали благодарить благочинного за возможность прикоснуться к знаниям и бла, бла, бла… Взгляд отца Андрея был строг и проницателен, но «голубые глаза» нас с Сенькой выручили. Честнее и безмятежнее взглядов даже представить себе было невозможно. Кажется, они вполне успокоили вопрошающего, хотя напряжение, запрятанное в самой глубине его глаз, никуда не делось. Весьма в вежливой форме он нам намекнул, что пора бы и честь знать, что, мол, устав в монастыре предусматривает свое жесткое расписание, и дабы не нарушать его, нам следует удалиться. Мы, поблагодарив брата Иова за потраченное время, посеменили за благочинным к выходу. Оглядываться я не стала, чтобы не вызывать ненужных подозрений, но затылком чувствовала, как брат Иов смотрит нам вслед с немой просьбой во взгляде.

Глава 7

Тепло распрощавшись с отцом Андреем, мы поплелись с сестрицей к машине. Сев за руль, я первой спросила:

– Ну… И что ты по поводу всего этого думаешь?

Сенька неопределенно пожала плечами.

– Знаешь, если бы не твой этот ключ и не, как его, Сигизмунд…

Я поспешно, с некоторым раздражением, поправила:

– Да, не Сигизмунд, а Казимир! Причем, «Казимир» – это кличка. А зовут его…

Сенька не дала договорить, отмахнувшись от меня:

– Да неважно, какая у него кличка! В общем, не появление этого Сташевского… В общем, все, о чем поведал нам брат Иов, все это можно принять за сказку. Просто старая такая легенда о каком-то там братстве. Но два слова из всей этой истории наводят на некоторые размышления.

Я с любопытством уставилась на сестрицу, а она, усмехнувшись, продолжила:

– Так вот… Всего два слова: ключ и сокровища… Если соединить эти два слова логической цепочкой, то получится весьма интересная история. И потом, то, что Сташевский заинтересовался твоим ключом, наводит тоже на определенные мысли. Он вовсе не тот человек, который гоняется за мифическими кладами. И уж если Бронислав Сигизмундович заинтересовался этим ключом, значит, за этим кроется что-то вполне себе реальное, если не сказать, материальное. И это «что-то» настолько же огромное, насколько и опасное. А мы с тобой непонятно каким образом умудрились во все это встрять!

Я кивнула головой, полностью соглашаясь с сестрой. А потом, помолчав, внесла свою лепту в общее заключение:

– Я бы сюда добавила бабульку, от которой получила этот ключ. Точнее, ее такую «своевременную» и весьма странную смерть, а еще слежку, в которой я абсолютно уверена. Кстати, ты ее тоже видела. Никаких особых грехов я за собой не знаю, чтобы организовывать эту самую слежку за мной. Так что выводы напрашиваются сами собой. А если соединить все, что мы услыхали от монаха, с тем, что происходит в последнее время со мной, – увидев насупленные брови сестры, я быстренько поправилась, – с нами… Конечно же, с нами!!! …То картинка получается весьма пугающей, если не сказать, страшненькой. – Тяжело вздохнув, я добавила задумчиво: – Только вот про ключ мы так ничего и не узнали. Если бы не появление отца Андрея, возможно, нам бы и удалось что-нибудь вытянуть из брата Иова. Мне показалось, что он был не прочь с нами поболтать. Как ты думаешь?

Сенька покивала головой:

– Не прочь-то, не прочь, только… Тебе не показалось, что у них в монастыре тоже имеются кое-какие противоречия?

Я вопросительно уставилась на сестрицу:

– Что ты имеешь в виду?

Сенька, раздражаясь от моей показной бестолковости, проговорила несколько эмоционально:

– Ой…! Только не надо…! Не говори мне, что ты не заметила, как отец Андрей волком смотрел на нас, когда мы только заикнулись об этой библиотеке, будь она неладна! Была бы его воля, он бы нас на пушечный выстрел не подпустил ни к брату Иову, ни к хранилищу! Но отказать он мне не может, так как я периодически вношу неплохие пожертвования на этот монастырь. Такое чувство, что он знает больше, чем хочет показать. Что-то там у них творится. Какие-то противоборства. Заметь, это Иов сказал, что митрополит «напрасно допустил к этой библиотеке чужих». Из этого следует, что он вместе с отцом Андреем хотели бы что-то скрыть, а митрополит… В общем, если честно, то мне пока мало что понятно. Поэтому предлагаю жить, как и раньше жили. Никуда не соваться, ничего не предпринимать. Авось, все само как-нибудь и рассосется… – Закончила она с надеждой и, чуть ли не умоляюще, посмотрела на меня, будто это самое «рассосется» зависело целиком и полностью только от меня. Но я сегодня не была настроена на особую покладистость, и поэтому несколько жестко проговорила:

– Тут впору употребить выражение: «Мы можем забыть о мире, только вряд ли мир забудет о нас». Тебе Казимир известен, и, насколько я понимаю, лучше, чем мне, раз ты сама говорила, что вы с ним несколько раз пересекались. Мне лично и одного раза – за глаза. Он похож на человека, который, во что-то вцепившись, сам по себе отцепится от этого? – Сенька сникла под моим вопрошающим и чуть насмешливым взглядом. И я продолжила: – Вот то-то же! И мы с тобой эту тему уже обсуждали. Страусами в этот раз притвориться не получится. И я предпочитаю в этой ситуации быть зрячей, нежели слепой. И знаешь, что…? – Сенька вскинулась, с надеждой глядя на меня: – Поезжай-ка ты лучше куда-нибудь, желательно, подальше и на подольше. Эдак, месячишка на два, а лучше на три. Ты же, кажется, хотела посмотреть на пирамиды майя и остров Пасхи? Вот и поезжай… А я тут потихоньку со всем разберусь. А Юрик, в случае чего, меня прикроет. Ну, как тебе идея?

Сенька свирепо глянула на меня и отрезала:

– Ну уж, дудки! Оставь тебя здесь одну, ты таких дел наворочаешь, клочков потом не соберешь! Да и бизнес я надолго оставить не могу. И вообще…! В нашей семье еще никто от опасностей не бегал, и я первой не стану! Тоже мне…! Идея у нее! И думать не моги! И вообще, чего стоим-то??! Поезжай уже!

В общем, сестрица разошлась не на шутку. Чтобы не раздражать ее еще больше, я плавно нажала на педаль газа, и машина послушно покатила вперед. Сенька еще побушевала немного, сверкая на меня зелеными, словно у сердитой кошки, глазами, да и успокоилась. Задумалась, молча уставившись в окно. Про слежку уже ни она, ни я не думали. Я по десятому разу прокручивала в голове всю информацию, полученную от брата Иова. Картинка складывалась, вроде бы, понятная, но не совсем реальная, больше похожая на роман Роберта Стивенсона «Остров сокровищ», только вот роли я пока еще точно распределить не могла. В конце концов, решив, что для меня есть только одна роль – это роль попугая на плече боцмана, который с раздражающей периодичностью орет «Пиастры! Пиастры!», я постаралась выкинуть все мысли из головы, пока моя несчастная черепушка окончательно не отъехала в дальние дали без желания вернуться обратно.

Сосредоточив все свое внимание на дороге, я запретила себе думать о чем бы то ни было, кроме самой дороги. Высадив Сеньку возле дома и клятвенно пообещав ей «по крайней мере» до завтрашнего дня никуда не встревать, я поехала в магазин. Нужно было проверить, как там идут дела, да и сейф закрыть, который в моем кабинете я оставила нараспашку, ввиду нашего с Сенькой поспешного убытия в монастырь.

На входе меня встретил охранник и сразу же доложил весьма встревоженным и каким-то, я бы сказала, загадочным голосом:

– Евдокия Сергеевна, вас искали…

И так он это произнес «искали», что можно было подумать, что искало меня не меньше пары сотен человек. Так как после «искали» он замолчал, застыв по стойке «смирно», я вынуждена была его слегка подтолкнуть:

– Сережа, не томи… Кто «искали»? Может быть, что-то «велели» передать?

Охранник Сергей, сменивший Игорька на посту, в отличие от последнего, был роста невеликого, но весьма широк в плечах. Про него наши девчонки шутили, что его легче перепрыгнуть, чем обойти. Но я тем, кто не знал Сережу, «прыгать» через него не советовала бы. Реакцией он обладал змеиной. Отслужив в горячих точках и лишившись там одного легкого, он ушел на раннюю пенсию по ранению и вынужден был податься в охранники, так как на эту самую пенсию прокормить жену с двумя детишками и больную маму было весьма затруднительно. Характер имел покладистый, я бы даже сказала, мягкий. И вид его напоминал немного ленивого и неспешного медведя. Но также как и с медведем, шутки с ним были… В общем, себе дороже. Относился он ко мне, как бригадному генералу. Всегда докладывал четко, по-военному, над чем (разумеется, когда он не слышал) втихаря немного подсмеивались все наши работники. Сергей, не принимая позиции «вольно», четко отрапортовал:

– Никак нет! – А потом добавил чуть смущенно и совсем не по уставу: – Сказали, что ваш друг… – Вид при этом он имел весьма расстроенный, из-за того, что не смог точно доложить, кто «искали».

Я быстренько обрисовала ему портрет Юрика, на что охранник радостно возвестил:

– Так точно! Он самый!

Я про себя выдохнула. Уф… Наконец-то мы добрались до истины. Прошла быстро в кабинет и только там, вытащив из сумки телефон, проверила входящие звонки. Ну конечно!!! Я ж в монастыре звук отключила, а включить совсем забыла! В итоге: пятнадцать пропущенных звонков от Юрика. Вот черт!! Пятнадцать звонков приравнивались, если и не к вселенской катастрофе, то очень близко к ней. Поспешно набрала номер друга, и уже после одного гудка он ответил, будто только и ждал этого моего звонка. И вместо «привет» или, на худой конец «как дела», в трубке послышался рев:

– Дуська!!! Где тебя черти носят???!!

Я было принялась что-то лепетать, пытаясь, непонятно с какого перепуга, оправдываться, но друг меня перебил, проворчав:

– Ладно… Жива – и слава тебе… Ты где сейчас?

Я честно и со всей откровенностью ответила, что на работе. В трубке повисла секундная пауза, а потом голос Юрика произнес:

– Так… Иди сейчас домой, и носа оттуда не высовывай. Я как приду, в окошко стукну. – И, не дожидаясь, когда я начну задавать дурацкие вопросы, отрезал: – Все! Иди домой…

Сказать, что Юрик меня перепугал до дрожи в коленях, значит, ничего не сказать. В голове у меня стала крутиться только одна единственная фраза: «Небо пало». Ничего более толкового на ум не шло. Быстренько закрыв сейф, предварительно затолкав в него все бумаги, я рванула в сторону дома, и только уже по дороге сообразила, что моя машина так и осталась на паркинге рядом с магазином. Возвращаться уже не стала, подумав, что там она будет целее под бдительным оком Сережи. Тем более, жила я всего-то в пятистах метрах от работы. Только пересечь центральную площадь и одну улицу – и вот я уже дома. Пока бежала, передумала все, от начала войны до собственного ареста по неведомой мне причине, но ни на чем толковом я так и не остановилась. По сторонам тоже головой не вертела. Если слежка и была, то ничего необычного они все равно не увидят. Я просто спешу домой. Может, я утюг забыла выключить, а сейчас только вспомнила, вот и лечу, сломя голову. Больше всего, если честно, меня напугало в словах Юрика, что он «стукнет в окно». Это что, конспирация такая? А с чего бы вдруг? В общем, мысли жужжали в голове, словно пчелы в растревоженном улье. Только, в отличие от пчел, никакого порядка в них не было.

Прибежав домой и не включая свет, я уселась под окном (квартира, слава тебе, Господи, была на первом этаже) в ожидании, когда Юрик «стукнет». От окна оторвалась только два раза. Первый, когда метнулась на кухню включить чайник, а второй, когда налила себе чаю, так как в горле, не иначе как от волнения, все пересохло, словно я трое суток блуждала по пустыне без капли воды. Слава Богу, ждать пришлось не очень долго, иначе меня бы точно кондрашка дернула. Юрик и в самом деле, протиснувшись, словно индеец в дозоре, между зарослями сирени, росших под самым окном, тихонько стукнул по стеклу. Хоть я и ждала этого самого «стукнет», но переполошилась так, будто над самым ухом услышала выстрел. Сразу же распахнула окно и, свесившись вниз, зашептала:

– Юрик, это ты?

Друг выплыл из темноты, словно привидение, и недовольно проворчал:

– Я, я… А ты что, кого-то другого ждала? А ну, подвинься, дай человеку пролезть…

И в самом деле, уцепившись за край подоконника, он, несмотря на свою внушительную комплекцию и майорское звание, довольно ловко подтянулся на руках и, перекинув сначала одну ногу, потом другую, оказался весь целиком в моей квартире. Отряхнулся, словно пес, который только что вылез из воды, и, закрыв окно, посмотрел на меня, словно я предала вместе с нашей дружбой заодно и Родину. Честно говоря, мне все это театральное представление уже порядком поднадоело, если не сказать хуже, поэтому, не особо церемонясь, я возмущенно прошипела:

– Объясни мне, наконец, что это за цирк?! Ты со времен раннего детства по окнам не лазал! Что случилось-то? Объясняй немедленно, а то у меня инфаркт вместе с инсультом заодно сейчас случится!

Юрик на меня глянул так, словно я мимоходом свернула голову его любимому плюшевому мишке. Вздохнул и протянул обиженно:

– Да… – Покачал головой и буркнул: – Вот так ты встречаешь друга, который для тебя рискует не только своей карьерой, но и головой…

Мне стало стыдно. И, в самом деле, чего это я? Ведь не ради забавы он по окнам лазает, в конце-то концов! К тому же, Юрик мало напоминал мне романтического рыцаря, да и я не была его прекрасной дамой. Если он и совершил подобное действо, то, уж точно, не ради забавы. И, наверняка, сам все скоро мне объяснит. Сдержаннее нужно быть, душечка, сдержаннее… И держать свои эмоции при себе. Пристыженная сама собой, я состроила повинную рожицу и проблеяла:

– Ну, прости, Юрик… День сегодня как-то не задался. Столько всего навалилось. Вот нервы и сдали. – И, несколько заискивающе, спросила: – Чаю хочешь? Правда, к чаю у меня только банка варенья в холодильнике. А из еды – есть плавленый сырок с просроченной датой годности. – И добавила, оправдываясь перед другом за такое скудное угощение: – С этими делами совсем хозяйство забросила. Так как насчет чая с вареньем?

Я прекрасно знала, на какую «педальку» нужно было давить, чтобы смягчить раздраженное состояние друга, вызванное, к тому же, мною, так сказать, собственноручно. Юрик обожал всякие сладости, и варенье в том числе. Друг взглянул на меня испытывающе, не валяю ли я дурака, и не издеваюсь ли я над ним. Но вид я имела самый что ни на есть покаянный и весьма кроткий. В общем, овца овцой. Тяжело вздохнув, махнул рукой:

– Ладно, тащи чаю с вареньем… – Я метнулась к кухне, а он вслед мне прошипел: – Свет не включай…!

Пока я доставала из холодильника варенье и готовила для своего ночного гостя чай, мысли кружились в панике, словно зайцы, которых по кругу гоняли гончие. Что же это такое творится, люди добрые, соседи честные?! Майор ФСБ влезает ко мне через окно и свет не велит включать при этом?! Что, и вправду, небо пало что ли?! Но тут же призвала себя к порядку. Так… Успокаиваемся. Сейчас Юрик чайку хлебанет, и все мне обстоятельно расскажет и объяснит.

Я приволокла небольшой поднос в комнату. Из-за отсутствия света в моей квартире, слава Богу, проблем не было. Я имею в виду, кромешной темноты. Так как на улице горели фонари, и их свет проникал в комнату через прозрачный тюль, висевший на окне. Так что лоб о дверной косяк мне разбить не грозило. Съев несколько ложек варенья и запив все это счастье чаем, Юрик с каким-то облегчением выдохнул. Потом, словно вспомнив, почему он у меня и каким способом ему пришлось проникнуть в мою квартиру, опять посуровел и сердито спросил:

– Ну и куда ты опять вляпалась?

Я попыталась отнекаться, сделав изумленное лицо и, для убежденности образа, пару раз хлопнула ресницами. Не помогло. Юрик, по-прежнему, смотрел на меня сурово и ждал ответа. Тогда я заблеяла:

– Я же тебе все рассказала… Никуда я не вляпывалась! – Глянув мельком на друга, проверяя его реакцию, затянула гнусавым голосом, как нищий на паперти: – Я уже тебе говорила… В магазин приходил Сташевский…

Юрик сердито отмахнулся.

– Слышали… Давай, что-нибудь новенькое… – А потом, либо просто плюнув, либо позабыв про конспирацию, как рявкнет: – Ты в курсе, что за тобой следят??!!! Тебя вели от самого магазина и до дома!!! И, наверняка, кто-нибудь в твоем дворе сейчас сидит! Ты что, думаешь, лазать по окнам к подругам – это у меня хобби такое?! Я, между прочим, сейчас погонами рискую! Последний раз тебя спрашиваю: куда встряла!?

Я, немного отодвинувшись от него на безопасное расстояние (на всякий случай, мало ли…), отгородилась от него стеной нарочитой обиды. Надула губы и упрямо пробурчала:

– Никуда я не вляпалась… Знать ничего не знаю! Вот, хоть режь меня!!

Юрик, прищурившись, побуравил меня немного огненным взглядом. Поняв, что так он от меня ничего не добьется, заговорил уже нормальным, почти человеческим голосом:

– Тогда, выходит, ты вляпалась, но пока еще сама об этом не в курсе.

Я обреченно пожала плечами, мол, может быть и такое. Он посидел еще немного в позе Роденовского «Мыслителя», а потом заговорил чуть обиженным тоном:

– Ну, смотри, Дуська… Не хочешь говорить – твое дело. Но лапшу мне на уши вешать не вздумай. Мое дело – тебя предупредить. Что это за публика за тобой ходит, я пока не знаю. И пробить не могу без дополнительной информации. А шел я тебя предупредить вот о чем: держись от Сташевского как можно дальше. Будет настаивать на встрече – отказывайся. Придумай… ну, я не знаю что! Хоть в больничку ложись! Только, держись подальше! Ты поняла меня?!

Я усмехнулась, скинув с себя личину обиженной овечки.

– Юрик, только уж и ты мне лапшу на уши не вешай. То, что от этого типа нужно держаться подальше, я и без твоих предупреждений поняла, как только увидела его у нас в магазине. А уж когда ты про него рассказал, и вовсе страшненько стало. Только, не говори мне, что ты, товарищ майор, через окно ко мне лез, чтобы еще раз об этом сказать. Так что случилось?

Друг зыркнул на меня подозрительно-проницательно, как моя бабуля говаривала «словно рублем одарил», и заговорил тихо:

– Я сейчас здесь, потому что мы с тобой друзья. И потому что для тебя, как и для меня, это – не пустой звук. Между прочим, я сейчас, в полном смысле этого слова, погонами рискую… – Сбился он опять с патетики на обиду.

Я не дала ему «допеть» и не очень вежливо поторопила:

– Друг ты мой дорогой… Я очень ценю наши отношения и обязательно тебе при случае выхлопочу какой-нибудь орден за самоотверженность. Но давай-ка ближе к делу, пока меня, и вправду, кондратий не хватил!

Но ближе к делу Юрик никак не хотел, упершись, как тот осел или баран, это кому как больше нравится, и продолжал в одну дуду тему «как все страшно» и «какой я молодец». Я уж было совсем собралась рассвирепеть, но тут поняла: он сам боялся того, что хотел мне сказать! Ох ты, Господи…! Что же это такое ужасно-невероятное, что майор ФСБ сам от страха трясется?! Правда, справедливости ради, нужно было сказать, что трясся-то он не за себя, а за меня. Поэтому и запугивал до самой крайности, чтобы я, значит, прониклась по максимуму. И я заговорила, стараясь быть как можно убедительнее:

– Слушай… Я действительно отношусь к этой ситуации очень серьезно. И обещаю тебе, что буду соблюдать все меры безопасности, какие только возможно… – И тут же поспешно прибавила: – Разумеется, в разумных пределах. Только ты уже говори поскорее, что случилось. Иначе… – Я грозно нахмурилась: – Юрик, ты меня знаешь… Если я взорвусь, то всем будет плохо. Так что, не тяни уже, говори…!

Мой майор повздыхал, повздыхал, да и начал:

– Ну, в общем… Помнишь, когда мы у Малюты встречались, а перед этим ты мне позвонила и про Сташевского спрашивала? Короче, я информацию освежил. И это в нашей конторе не осталось незамеченным. Не то чтобы в этом было что-то предосудительное… – Опять он завел волынку, – но мне намекнули, что мой интерес может быть опасен. Короче, мне прямо сказали, что не моего ума дело. А сегодня ближе к вечеру ко мне пришел один товарищ и под огромным секретом рассказал: дескать, ходит такой непроверенный слух, что там, – он закатил глаза под лоб, пытаясь донести до меня информацию об этом загадочном «там», – кое-кого Сташевский перестал устраивать. У них там свои какие-то «терки». Сдать его правосудию не позволят, так как он слишком много знает. Поэтому решили действовать короче и эффективнее. – И Юрик посмотрел на меня многозначительно. Хотя мне и без его взглядов стало ясно, что это за метод такой «эффективный». А мой друг, поняв по выражению моей вытянутой физиономии, что до меня дошло, что он хотел сказать, продолжил еще тише: – В общем, говорят (я подчеркиваю, что информация непроверенная, на уровне слухов, не более того), что к нам на «гастроли» должен явиться киллер. Да не обычный, а из высокооплачиваемых, к чьей помощи прибегают только в самых трудных и, можно сказать, безнадежных случаях. Если Сташевского просто застрелят, то поднимется такой шум, который дойдет до самых высот. И тогда тут такое может начаться… Полетят не только звезды с погон, а и головы. Так что, Сташевский должен умереть, так сказать «своей смертью». Ну, скажем, под машину попадет случайно, или в реке утонет, ногу судорогой сведет, ну или еще что, в таком же роде. В общем, ты меня поняла. – Я торопливо кивнула, мол, так точно, поняла. Удовлетворенный моим притихшим, если не сказать, пришибленным состоянием, Юрик, довольно хмыкнув, закончил: – В общем, все очень и очень серьезно.

Мы посидели немного в молчании. Юрик ждал моей реакции, а я старательно переваривала его информацию. Потом, помотав головой, будто избавляясь от дурацких мыслей, я с легким недоумением проговорила: