Точка контроля

– Не местные. Я его отклонил, – не стал увиливать Марич, чем заслужил пару пунктов симпатии.

– Почему? – искренне удивилась она.

– Дурно пах.

– Политика всегда дурно пахнет, но дорого стоит.

– В гробу карманов нету.

Кира посмотрела на него внимательным взглядом. По реакции поняла, что вышло слишком холодно и подозрительно, Марич не насторожился, но легкая тень беспокойства в нем мелькнула.

– Знал, что исполнителя завалят? – Подозрительности в тоне было слишком много для простого уточнения.

– Предполагал. – Марич хлебнул кофе. – Зачем во Флорентине в мужиков постреляла?

– Мне нужен заказчик. – Это заявление прозвучало резко и бескомпромиссно.

– Они-то его не знали, – усмехнулся Марич, повернулся к ней спиной и принялся копаться в буфете.

– Они знали тебя.

– Это не повод пичкать людей свинцом.

– Кто заказчик? – не стала вступать в прения Кира.

– Тебе что? Ты не вампир. Любовь?

– Думай так.

Мужик повернулся к ней с пряником в одной руке и стволом в другой. Оказавшись на прицеле, Кира почувствовала всплеск напряжения. Ладони кольнуло иголками точек контроля, и это ощущение принесло долю уравновешенности. Секунды, такой незаметной в море времени и такой ценной, если она последняя перед выстрелом, ей хватит, чтобы изменить течение событий.

– Растяжки для назойливых, – спокойно сообщил Марич, не заметив в гостье нервозности. – Если прошла их, понимаешь, что здесь незваным гостям не рады. Рожко старый и слепой. Я нет.

Голос у него изменился до неузнаваемости. Расслабленность и спокойствие исчезли, как пар от кипятка. Холодная сосредоточенность вытеснила напускное дружелюбие. Карие глаза из лукавых сделались равнодушными, как прицел, смотрящий ей в грудь. Кира смотрела в глаза человека, знакомого с несложным делом убийства ближнего своего так же хорошо, как она сама. В том, что Марич спустит курок, скинет ее тело в ближайший овраг и вернётся к чашечке кофе без всяких угрызений совести, она не сомневалась.

– Кто? – Кира уставилась на него, игнорируя участившийся пульс.

Некоторое время мужик разглядывал ее с интересом хирурга, обнаружившего новую патологию там, где все казалось предсказуемо скучным. Покосился на заплатку в окне, куртку, висящую на спинке стула так небрежно, будто Кира зашла в гости к знакомому. Пришел к каким-то выводам и отложил глок на стол.

– Наши стрелки королеве Пловдива не враги. Имен не знаю, заказ взяли чужие посредники, но ты и сама понимаешь, кому это может быть выгодно. Я бы в сторону Босфора посмотрел.

Кира кивнула, соглашаясь с его предположением.

– Откуда посредники?

– Юг Европы или кто-то из американцев. Ищи быстрее. Если их почистят – как исполнителя, – цепочка оборвется. Без приглашения не приходи больше.

Кира встала, понимая, что аудиенция окончена, и отвалить имеет смысл, пока настрой у хозяина дома великодушный.

– Ты как приглашения рассылаешь? Смсками или почтовыми голубями? – поинтересовалась ехидно.

Марич весело хохотнул.

– Телефончик взять хочешь? Не староват я для тебя?

Кира хихикнула, представив, как удивился бы мужик около шестидесяти, узнай он ее настоящий возраст. Вопрос о старости можно было бы поставить совсем по-другому.

– В самый раз, – с ухмылкой сообщила она, доставая из кармана смартфон. – Диктуй.

2. Старые связи

1 декабря, утро

Выходя из отеля, Кира пялилась в телефон и споткнулась. Ухватилась за декоративного оленя, украшающего собой крохотную лужайку недалеко от входа. Дормэн поинтересовался, все ли с ней в порядке, услышал заветное «окей» и суетливо смахнул со ступенек несколько снежных крупинок.

Высокого оленя, опутанного диодной гирляндой, венчали гладкие пластиковые рога, меняющие цвет при прикосновении. Кира из любопытства подержалась за них еще немного, наблюдая, как из лиловых рога стали белыми, зелеными и красными, потом отпустила конструкцию. С неба мелкой крупой рассыпался снег, колючий и неприятный, ветер пригоршней бросил его в лицо. Кира пожалела, что не надела свитер потолще, но возвращаться в номер к соблазнительной теплой кровати не рискнула.

На улицах Чикаго царила атмосфера праздника, первого декабря еще не получившая статус легкой массовой истерии. Фасады домов соперничали украшениями, каждое окно рассыпалось в пожеланиях счастливого рождества, из открывающихся дверей летело “Let it snow”. К тому моменту, как Кира дошла до угла Норт-Стейт и Вест–Онтарио, песню, набившую оскомину еще в прошлом столетии, удалось послушать семь раз. Остановившись на светофоре, она поглядела на вывеску Старбакс. Прежде здесь располагался «Joe’s bluе bar», в котором вечно перегорала буква «е». Про себя Кира называла это местечко «жоплюбар». Она улыбнулась, вспомнив хозяина, ленивого любителя «Джека Дэниэлса» и пьяного блюза под гитару. Судя по всему, Джо или кончательно спелся, или вовсе отбыл в мир иной. Время же диктовало новую скорость жизни, и помещение на удобном углу заняла сетевая кофейня.

Когда Кира вошла, в глубине за стойкой что-то звякнуло, и бариста отвлеклась от телефона, в экран которого пялилась, прикрывшись пирамидой бумажных стаканчиков. Кира подошла к стойке, привычно бросив взгляд на меню, и на пару секунд зависла, удивленная ценами, потом напомнила себе, что цифры в правом столбике указаны не в левах. Бариста улыбнулась, отбросив с глаз фиолетовую челку. Ее правое ухо оттягивала длинная серьга в форме креста, левого уха Кира не видела, оно было скрыто волосами.

– Доброе утро. Выбрали?

– Да. Карамельный латте с ореховым сиропом и два эспрессо, – сообщила Кира вяло. Раннее пробуждение после отвратительно короткого сна не способствовало бурной радости. Бледно улыбнувшись в ответ на лучезарное «замечательно», Кира назвала имя для подписи и задумалась, чем заесть кофе. Фиолетовая девушка уловила настрой и позитив прикрутила. Отвернулась, завозилась с кофемашиной, тихо сказав что-то напарнице. Кира отвлеклась от поиска привычных букв в меню и осмотрелась.

Утренний Старбакс в Чикаго мало чем отличался от утреннего «Старбакса» в Пловдиве. Те же хипстеры, по уши забитые татуировками, с глубокомысленным видом глядели в макбуки. Те же ничем не занятые девицы томно потягивали кофе и тыкали в экраны телефонов, вероятно занятые неистовым постингом в соцсети. Группка студентов переговаривалась о чем-то своем. Типичная для «Старбакса» очередь в туалет тоже имелась, из двух человек, но все-таки. Кира хмыкнула, усевшись за столик в углу и подумала, что если не прислушиваться к английской речи, то можно легко перепутать города. Разве что дома ветер не хлестал по щекам и в начале декабря еще можно было разгуливать в свитере.

На другой стороне улицы мерцал цифровой билборд, монотонно меняя картинки. На третьем повторе Кира от скуки вчиталась в рекламу. Белый фон пестрел красными каплями, черный готический шрифт выстраивался в список исполнителей, участвующих в Первом Вампирском Музыкальном Фестивале. Событие приурочивали к пятнадцатилетию признания вампиров гражданами США, в каждой выступающей группе обязательно имелся клыкастый участник. Кира невольно задумалась, где организаторы насобирали столько вампиров, тем более причастных к музыке.

В Европе клыкастые деликатно сообщили о себе еще в начале двадцатого века и были восприняты с настороженностью, но быстро преодолели ее готовностью платить сумасшедший налог за легализацию, за нажитое имущество и за право участвовать в светской жизни государства. Кстати подвернулась мировая война, и участие получилось таким деятельным, что большая часть Европы выдала клыкастым все гражданские права. Штаты, при всей своей толерантности, отказывались от притязаний долгоживущих и раскачались только после второй войны, когда вампиры в Европе уже занимали посты во власти. Бюрократическая машина, не имеющая прецедента, набирала ход еще дольше: официальный статус граждан люди, пораженные вирусом вампиризма, получили только в новом тысячелетии. К две тысячи двадцатому в Америке ущемленные дневным светом певцы и музыканты появились в количествах, достаточных, чтобы хватило на фестиваль по двадцати пяти штатам. Это было неожиданно, учитывая высокий риск смерти, сопряженный с овампированием.

– Привет, Кира.

Она отвлеклась от созерцания картинок на билборде и поглядела на подошедшего к столу мужчину. Улыбнулась с оттенком нежности.

– Привет, агент Камеро.

Рейф разглядывал ее со свойственной ему внимательностью, как будто включал внутреннее сканирование. Взглядом охватил всю фигуру, потом принялся фиксировать детали. Глаза, лицо, шея. Расслабленные плечи, немного увеличенные свитером крупной вязки. Скользнул взглядом по рукам до локтей и еще более пристальным, осматривая корпус.

– Знаешь, это очень странно. – Он сел напротив, продолжая ее разглядывать.

– Что? – Она знала ответ, но ей все равно хотелось спросить.

Беседу прервало звонкое сообщение о готовности заказа от фиолетовой баристы. Вернувшись, Кира выставила на стол стаканчики. Рейф пододвинул к себе эспрессо, и ей показалось, что он с трудом удержался, чтобы не потрогать ее руки, лежащие на столе.

– Не стесняйся. – Она усмехнулась и протянула ему правую ладонь.

Он пожал ее с секундной заминкой. Мягко, будто боялся сломать. Кира испытала гамму сложных эмоций. Рейф всегда относился к ней покровительственно, хотя признавал ее бесспорный талант бить морды и не стеснялся уколоть. За время их совместной работы в бюро Кира получила несколько пуль, и каждый раз после Рейф насмешливо говорил, что жизнь не научила ее осторожности, и предрекал болезненную старость. Особой нежности в проявлениях саркастичного сочувствия никогда не было. Его бережность сейчас непривычно кольнула по восприятию.

– Ты выглядишь, как раньше, – констатировал Рейф. – Только загорелая и отдохнувшая. Как будто в отпуск в Палм Бич съездила на пару лет. Волосы отрастила. – Он кивнул на рассыпавшиеся по плечам темные пряди.

– Ты ведь знал про генетическую лотерею. – Кира привычным жестом заправила их за ухо.

– Что-нибудь новое об этом узнала?

– Нет. – Кира по привычке кивнула. – Сам знаешь, я не люблю копаться в себе.

– Это передается по наследству?

Она вздохнула с легкой досадой от того, что привычной отговоркой не удалось закрыть нелюбимую тему.

– Возможно, но родителей я помню очень смутно и после агента Нельсон с докторами на эту тему не общалась.

– Почему?

– Не доверяю.

– Ты не думала завести детей?

Кира изумленно уставилась на него, но Рейф избегал прямого взгляда, пристально изучая что-то над ее правым плечом. Такое поведение было ему не свойственно. Кира бросила быстрый взгляд в окно и увидела молодую женщину с ребенком в узкой эргономичной коляске, проходящую мимо.

– Что-то с Клэр?

Это, пожалуй, было единственным объяснением подавленного состояния Рейфа и повышенного интереса к ее особенностям.

– У нее миокардит с развитием дилатационной кардиомиопатии, – глухо ответил Рейф.

– Есть перевод для простых смертных?

– Воспаление сердца.

– Я думала, такое только от любви бывает, – попыталась пошутить Кира, но Рейф пялился в окно и на слова не среагировал.

– Нарушения работы миокарда пока не усиливаются, прогнозы хорошие, но всегда есть риск, что какая-нибудь инфекция изменит течение болезни. Или беременность, не будет же она вечно бегать с подружками по магазинам.

Кира хмыкнула над тем, что будущий дедушка поставил инфекции и беременность в один ряд, хотя сама с таким подходом была согласна.

– Поговоришь с нашим доктором? – Рейф будто вынырнул из-под тяжелых вод размышлений и поглядел на нее ясными глазами. – Может, ты смогла бы помочь. Сделать ей вливание своей крови, ну, знаешь, как теперь в клиниках клыкастых делают. – Он скривился, словно говорил о чем-то противном.

– Я не вампир, – напомнила Кира, чувствуя себя неуютно.

– Знаю.

Мысль о взаимодействии с сердечной недостаточностью под присмотром врачей и федерала холодила пятки и побуждала слинять из города первым же рейсом, несмотря на то, что федерал был свой и об особенностях ее организма осведомленный.

– Я могу быть носителем десятка болезней и даже не знать об этом. Уверен, что стоит переливать дочери такой ерш?

– Кровь можно проверить, сделав тесты.

– Сто лет назад не умели определять вирус гепатита.

– Определяют сейчас и не только это … – Рейф заглох в середине фразы, как старый автомобильный двигатель.

Кира заметила, что он и в самом деле постарел. Белые виски уже не контрастировали со смуглым лицом, он как будто выцвел. Утратил что-то ценное, что прежде делало его полным энергии, жизни, стремлений. Кира сказала бы, что он сдался, если бы мало его знала, однако выглядел федерал потрепано.

Ей стало грустно. За окном тускло серело утро. Ветреная, сырая зима в Чикаго по ее меркам была весьма неприятной, и необходимость встречать ее тут, а не дома вызывала сложные эмоции. Новость о дочери Рейфа и вовсе раскрасила день липкими пятнами безнадеги. Не спасал даже бодрый запах кофе, смешанного с корицей и сладкими сиропами. Звуки городского утра, постепенно заполняющие кафе, еще сильнее подчеркивали возрастную усталость федерала и Кирину молодость, замершую на паузе на многие десятилетия. Жизнь словно обтекала ее, не оставляя следов снаружи, но клеймя прожитыми годами внутри, и порой это было даже хуже. Внешняя молодость частенько давала людям повод сомневаться в ее уме и праве на мнение. Среди вампиров Кира чувствовала себя уместнее; клыкастые хорошо понимали насколько обманчивой бывает внешность.

– Мне жаль, Рейф, – вздохнула она, нарушая паузу. – И еще больше потому, что совершенно бесполезна в этой ситуации. Хочешь, могу поговорить с нашими врачами, может быть, стоит пройти обследование в Германии или Италии, они сильны в кардиологии.

Рейф усмехнулся с такой горечью, что она осеклась.

– Моя страховка не покроет. Ты представляешь, сколько это стоит, если платить самим?

Кира небрежно дернула плечом до того, как поняла, какую именно эмоцию выражает этот жест. Попыталась вспомнить, в какой момент деньги для нее перестали иметь значение, как давно она мыслит совсем другими категориями, и не смогла.

– С этим я могу помочь.

– Есть лишний миллион? – Он скептически посмотрел ей в глаза.

– Не бывает лишних миллионов. – Она ответила прямым взглядом. – Бывают выгодные инвестиции.

Рейф хотел возразить, но оборвал фразу на вдохе, и Кира была признательна, что он не стал задавать риторических вопросов о ее выгоде в этой инвестиции. Она и сама до конца не разобралась, что сподвигло ее на такое предложение.

Некоторое время молчали. Кира захотела, чтобы подошла официантка, отвлекла внимание и дала возможность для смены темы. Рейф заметил ее растущее напряжение и собрался что-то сказать, но Кира не стала дожидаться:

– Давай погоду обсуждать не будем? К тому же она дерьмовая.

Он фыркнул и улыбнулся. В этой улыбке чувствовалось облегчение, узнавание, и Кира смогла разглядеть некоторую радость от встречи.

– Сразу к делу? – Интонация в голосе Рейфа была странной.

– Ну, ты меня знаешь. Я все эти предварительные ласки не люблю.

– Что у тебя есть? – спросил он по-деловому сухо.

Кира потянулась к рюкзаку и вытащила папку. Та глухо стукнула по столешнице чем-то тяжелым внутри. Рейф раскрыл ее и поглядел на содержимое. В одно мгновение сделался строгим, взгляд стал порицающим. Напротив сидел собранный агент Камеро, готовый работать над делом и пилить ее за промахи.

– Помнится, уходя из бюро, ты сказала, что тебе надоело лезть под пули.

– Отчеты писать мне к тому моменту надоело куда больше.

– За эту ты вряд ли отчитывалась. – Он поглядел на кусок металла.

Кира смотрела на чуть сплющенное острие и не слышала его слов. В ушах снова шептал зловещие пророчества хруст льда. Звякнуло стекло. Секунда на осознание. Секунда на испуг. Секунда боли. Темнота. Кира моргнула. Вокруг разгоралась утренняя жизнь кафе в Чикаго. Остро пахло жженым сахаром, шумно переговаривались студенты, сигналили за окном машины. Цепочка восприятия опять завершилась воспоминаниями. Кира поморщилась. Рейфу надоело молча ждать, пока она вернется из оглушающей внутренней тишины.

– Долго лечилась? – спросил он.

Кира покачала головой, с усилием вытесняя воспоминания и сосредоточиваясь на настоящем.

– Не в меня стреляли, в подругу. В папке результаты нашего расследования, не бог весть что, но все-таки. Подлинную личность установить не удалось, документы фальшивые, но сделаны качественно, значит, дорогие. Винтовка не болгарского оборота, приехала вместе со стрелком. Опытный был снайпер. Место выбрал сложное, плюс было мало времени для точных выстрелов, вампиры быстрые.

– Подруга?

– Политически значимая фигура для Болгарии.

– Я спрашивал, как она.

Кира несколько минут молчала. Гладила правое запястье, ощущая его отчаянно голым, а себя одинокой. За окном начиналась метель. Утренний мелкий снег потяжелел, набух влагой, разросся до крупных снежных хлопьев. Хлесткие порывы ветра нарушали их свободное падение, швыряя в лица прохожим и под колеса автомобилей.

– Вампиры быстро восстанавливаются, – заметила отстраненно. – Но нет гарантии, что попытка не повторится. По официальной версии она сейчас на отдыхе в Банско.

– Опять якшаешься с белковыми инвалидами?

На лице Рейфа читалась яркая гамма эмоций, основной среди которых была злость, но он ее подавил.

– Они мало чем отличаются от людей. – Кира пожала плечами, сделав вид, что не заметила его тона. – Платят налоги, ездят в отпуск, занимаются историей.

– Пьют кровь.

Она попыталась разобраться, что, кроме негодования, непонимания и досады, было в голосе, и не смогла.

– Я и в бюро тогда пришла из-за вампиров. Они бывают очень разные, – добавила она с теплотой.

Рейф цепко вглядывался в нее.

– Влюбилась?

Кира покачала головой, улыбаясь.

– Зачем тогда лезешь в клыкастые разборки?

Кира постучала пальцами по столу, думая, как ответить на его вопрос, не читая долгой лекции о природе сенсоконнетики между вампиром и человеком, состоянии дел в Болгарии, психологических травмах, потерях и обретениях. О том, что для себя она не рассматривала вариант остаться в стороне, и что ее не остановила бы даже пересадка в проклятом Стамбуле.

– Так нужно. – Размышления вылились в сухую лаконичную фразу, говорившую одновременно все и ничего конкретного.

Рейф поморщился, залпом опрокинул первую порцию эспрессо и подвинул к себе вторую. На губах мелькнула тень улыбки, словно ему было приятно от того, что Кира помнит, как он предпочитает пить кофе.

– Снайпер «был»? – спросил, возвращая беседу в рабочее русло.

– Завалили на сербской границе через пару часов после выстрела.

– Твои?

– Заказчик, скорее всего.

– То есть ты не присутствовала, когда в подругу стреляли, – заключил Рейф, справедливо полагая, что в противном случае она знала бы о снайпере все. – Как узнала?

Почувствовала, – вздохнула Кира, решив не упоминать, что это ощущение отправило ее в кому, но спасло Арине жизнь.

Рейф молчал. По выражению его лица Кира видела, что он одобряет и не одобряет ее одновременно. Агент Камеро вампиров недолюбливал, и Кира поняла, что за прошедшие десять лет он свою позицию не поменял. С одной стороны, ему претило помогать кровососам, с другой – Кира была уверена, что выводы он уже сделал. По двум ее замечаниям было очевидно – для нее это личное дело. Несколько минут он обдумывал ее слова.

– Почему ко мне приехала? Ты не любишь Чикаго.

Кира немного смутилась. Покрутила руками стакан с кофе, наблюдая, как распадается пена от молока.

– Сам знаешь, я из команды ни с кем, кроме тебя, не дружила, – сказала она буднично, но в конце фразы голос подвел и дрогнул.

Рейф усмехнулся.

– Дружила, да?

Нью-Йорк 2010 год

… Телефон вибрировал, совершая небольшое путешествие к краю тумбочки, на которой лежал. Звонок оборвался за сантиметр до края, оставив телефону шанс на спасение. Кира сидела в постели и с любопытством наблюдала за бурной жизнью мобильного. Аппарат снова задергался и, как истинный лемминг, устремился к обрыву. Она усмехнулась. Вытянула ногу, изогнувшись, в попытке дотянуться до мусорного ведра, зацепила пальцами его рифленый край и подтянула к тумбе. Внутри шуршали бумаги, что-то постукивало в металлическое дно. Она успела поставить ведро за секунду до того, как мобильник рухнул вниз. Судя по звуку, на дне ведра лежала стеклянная бутылка. Гадко хихикнув, Кира распрямилась, взяла со столика сигареты и прикурила, чуть поморщившись от крепкого табака, который курил агент Камеро.

На тумбочке рядом с ноутбуком Рейфа стояла фотография в серебристой рамке. Со снимка смотрела натянуто улыбающаяся женщина. Она прижимала к себе девочку лет восьми, стискивая в объятиях с такой силой, словно хотела задушить. Кира криво ухмыльнулась, взяла рамку и вгляделась в изображение. Задний план фотографии плохо угадывался, закрытый большим желтым помпоном, венчавшим шапку женщины. На девочке была уменьшенная копия шапки. Помпон трогательно прикрывал щеку матери почти наполовину.

Недовольный Рейф строго велел ей поставить фотографию на место. Кира обернулась. Он стоял на пороге спальни, вытирая влажные после душа волосы. Собственной наготы абсолютно не смущался и даже умудрялся при этом иметь суровый вид. Кира испытала легкую зависть; ее регулярно нервировало отсутствие одежды, особенно выше пояса. Она повернулась к тумбочке. Кожа на спине вспыхнула неприятным зудом под внимательным взглядом. Каждый шрам сделался противно заметным, остро ощущая прикованное к нему внимание. Ей стало неприятно под этим знаменитым взглядом-рентгеном агента Камеро.

Она досадливо погасила сигарету и завернулась в одеяло по шею.

Рейф издал странный звук. Нечто среднее между смехом и кашлем. Подошел к постели, отбросив полотенце в сторону, и присел рядом с насупившейся Кирой. Коснулся ее голени, осторожно обводя едва заметный след от пули. Увидел корзину с мусором в тот момент, когда она задрожала, покачиваясь от вибрации вновь звонившего телефона. Рывком встал, вынул аппарат и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Кира вздохнула. Без интереса блуждала взглядом по спальне, наткнулась на короткое порнографичное платье, в котором коротала два часа в общей камере полицейского участка после драки в ночном клубе. Лично к ней драка не имела ни малейшего отношения, она всего лишь оказалась поблизости, но это ничуть не помешало Рейфу продолжительно и занудно критиковать за поведение, порочащее репутацию.

Федерал был занят очередной ссорой с женой, перебираясь на повышенные тона. Голос его вибрировал от сдерживаемых эмоций, подрагивал, как плотина под натиском накопившейся усталости и досады. Кира не понимала его приверженности нелепым принципам, не позволяющим убраться из этого стерильного дома. Маниакальная тяга Клары Камеро к чистоте сводила с ума. Поначалу Киру это забавляло, но постепенно необходимость придерживаться установленных Рейфом рамок — не бросать вещи куда удобно, не курить свои сигареты, не пользоваться парфюмом и душем, не есть в квартире — начала ее раздражать. При всей своей симпатии к федералу Кира все чаще предпочитала встречаться за пределами хрустального царства обсессивно-компульсивного расстройства его жены.

В напряженную тишину гостиной упало первое оскорбление, резко, отрывисто брошенное Рейфом. Следом за ним раздался звук падения тяжелого предмета на пол, треск и грубое ругательство на испанском. Добравшись до пика, ссора пошла на спад. Через несколько минут Рейф перестал материться, сыпать обвинениями и заговорил ровно, как с больным подростком. В его голосе отчетливо звучала усталость и раздражение, он явно не слишком верил в искренность собеседницы. Кира перестала прислушиваться к разговору за дверью и растянулась на постели, рассматривая потолок.

Чем дальше заходили их отношения, тем больше она сомневалась, что использует секс как способ снятия стресса. Прежде она была уверена, что идея принадлежала ей. Рейф, с легкостью откликнувшийся на ее своеобразный флирт, оказался весьма доминантным любовником. И если в постели ей это нравилось, то перенос такого поведения в жизнь раздражал. Это провоцировало конфликты и злило не склонную к соблюдению субординации Киру, вынужденную все же держать себя в руках на работе. Результатом их ссор становилось полное взаимное игнорирование, сообщения, передаваемые через коллег и демонстративное равнодушие на встречах. Это давало команде повод завуалированно иронизировать, что подливало масла в огонь. К концу первого года совместной работы Кира перегрызлась со всеми членами команды и намерена была убраться домой, но заместитель директора, проницательный хитрый мужик, сумел ее отговорить. Внесла свою лепту и Арина, мягко, но настойчиво давшая понять, что выгода от сотрудничества больше, чем Кира представляет. Потом случилось поистине историческое событие — Рейф извинился, а Кира с ужасом поняла, что это стало ключевым пунктом в ее решении остаться.