Руфь

Молодой человек продолжил:

– Может, вы согласитесь поехать со мной в Лондон? Дорогая, не могу же я оставить вас здесь без крыши над головой! Мысль о разлуке сама по себе невыносима, а в данных обстоятельствах и вовсе мучительна. Поедемте со мной, любовь моя. Доверьтесь мне.

И все же Руфь продолжала молчать. Ей, такой юной, невинной и одинокой, казалось, что не расставаться с другом – настоящее счастье, а что касается будущего, то он все решит и все устроит. Будущее скрывалось в золотой дымке, проникнуть в которую она боялась. Но если ее солнце скроется из виду, то золотая дымка превратится в тяжелый, плотный черный туман, выбраться из которого не хватит сил.

Мистер Беллингем взял ее за руку и повторил:

– Не хотите поехать со мной? Разве не считаете возможным положиться на меня? О Руфь! – В его голосе послышалась укоризна. – Неужели не доверяете мне?

Слезы иссякли, но с глухими рыданиями справиться все еще не удавалось.

– Не вынесу этого, дорогая. Ваше горе терзает мне душу, но еще тяжелее видеть ваше равнодушие и понимать, как мало вас огорчает разлука.

Он выпустил ее руку, чем вызвал целый поток слез.

– Возможно, мне даже придется уехать к матушке в Париж. Не знаю, когда снова смогу вас увидеть. О Руфь! – вдруг страстно воскликнул мистер Беллингем. – Да любите ли вы меня вообще?

Она что-то очень тихо ответила, но он не расслышал, хотя склонился и снова взял ее за руку.

– Что вы сказали, милая? Неужели, что не любите? Неправда, любите! Чувствую это по дрожи вашей маленькой ладони. Значит, не позволите уехать одному – одинокому и несчастному, с тревогой в душе? У вас нет иного выхода: никто не примет мою бедную девочку. Сейчас пойду прямо домой, а уже через час вернусь в экипаже. Вы молчите? Согласны? Ну дайте же мне почувствовать себя счастливым!

– Ах, что же мне делать? – воскликнула Руфь. – Мистер Беллингем, вы должны мне помочь, а вместо этого лишь смущаете и приводите в замешательство.

– Но каким образом, дорогая? Смущаю и привожу в замешательство! А мне все кажется ясным. Взгляните на обстоятельства спокойно. Вот вы – сирота, бедняжка, которую никто, кроме единственного на свете человека, не любит, безвинно отвергнутая той, на кого надеялась, поскольку она оказалась бесчувственной и жестокой. Так что же может быть еще естественнее (а значит, и правильнее), чем довериться тому, кто любит вас всей душой, кто ради вас готов пройти сквозь огонь и воду, приютить и защитить от любого зла? Конечно, если вы позволите, если любите. Ну а если не любите, то нам лучше расстаться. Я уйду сейчас же – так проще будет пережить ваше равнодушие.

Последние слова мистер Беллингем произнес с глубокой печалью (так, во всяком случае, показалось Руфи) и даже попытался убрать руку, но теперь она удерживала его ладонь, хоть и не очень решительно.

– Прошу, сэр, не покидайте меня. Ведь, кроме вас, друзей у меня нет. Пожалуйста, не покидайте меня, скажите, как надо поступить!

– И вы последуете моим словам? Если доверитесь, сделаю для вас все что смогу, дам самый разумный совет. Представьте свое положение. Миссис Мейсон напишет вашему опекуну и изложит свою несправедливую версию произошедшего в самом нелестном для всех свете. Насколько я понял из вашего рассказа, опекун не питает к вам сочувствия, а потому отвергает. Я, кто смог бы вас устроить (может быть, с помощью матушки), немного утешить (разве не так, дорогая?), уеду далеко и на неопределенное время. Таковы ваши обстоятельства в настоящее время. Я предлагаю простой план: зайдем в эту маленькую гостиницу, закажу вам чай (уверен, что вы проголодались) и оставлю здесь, а сам поспешу домой и не позже чем через час вернусь в экипаже. С этого момента, что бы ни случилось дальше, мы будем вместе. Для меня этого достаточно. А вам? Скажите «да», милая. Как угодно тихо, лишь бы я услышал. Руфь, скажите «да».

Тихо, почти шепотом, неуверенно прозвучало «да» – роковое слово, последствий которого Руфь не представляла. Единственное, что имело значение, – это возможность оставаться с ним.

– Как вы дрожите, дорогая! Наверное, замерзли! Давайте скорее войдем в дом. Закажу вам чай и пойду, чтобы поскорее вернуться.

Руфь поднялась и, опираясь на его руку, вошла в трактир. От пережитого волнения кружилась голова. Мистер Беллингем обратился к вежливому хозяину, и тот отвел гостей в опрятную гостиную с выходившими в сад окнами. Прежде чем внимательный трактирщик поспешно закрыл рамы, комната успела наполниться свежими вечерними ароматами.

– Чай для леди, и как можно быстрее! – распорядился джентльмен, и трактирщик исчез.

– Милая Руфь, мне нужно уйти. Нельзя терять ни минуты. Вы должны выпить чаю и подкрепиться: после встречи с этой ужасной женщиной вы совсем ослабли, бледны и дрожите. А мне пора. Вернусь через полчаса, и больше уже расставаться не придется.

Мистер Беллингем притронулся губами к холодному бледному лбу и удалился. Комната непрестанно вращалась. Это был сон – невероятный, непредсказуемый, фантастический сон. Сначала любимый дом детства, потом кошмарное появление миссис Мейсон и, наконец, самое странное, головокружительное, счастливое осознание любви человека, который вместил в себя весь мир, и воспоминание о нежных словах, по-прежнему отдававшихся в сердце тихим, мягким эхом.

Голова болела так, что бедные глаза отказывались смотреть. Даже тусклый сумеречный свет ослеплял. А когда дочь хозяина принесла ярко горевшие свечи, Руфь вскрикнула и спрятала лицо в диванных подушках.

– Болит голова, мисс? – сочувственно, заботливо спросила девушка. – Позвольте приготовить вам чай, мисс. Обязательно поможет. Не раз хороший крепкий чай спасал мою бедную матушку от головной боли.

Руфь невнятно пробормотала, что согласна, и вскоре девушка (не старше ее, но уже такая ответственная) подала ей чашку крепкого чая. Страдавшая от холода и нервной дрожи, Руфь тотчас его выпила, но от предложенного хлеба с маслом отказалась. Чай действительно помог, теперь она чувствовала себя немного лучше, хотя по-прежнему испытывала слабость.

– Спасибо, – поблагодарила она девушку. – Не стану вас задерживать: должно быть, у вас полно дел. Вы невероятно добры, а чай действительно хорош.

Девушка ушла, а Руфь теперь бросило в жар – почти так же, как еще недавно в холод. Она поднялась с дивана, открыла окно и вдохнула прохладный вечерний воздух. Разросшийся рядом куст шиповника наполнил комнату сладким ароматом и напомнил о доме. Да, запахи способны пробуждать воспоминания живее звуков и даже зрительных образов. Руфь сразу представила палисадник под окнами матушкиной спальни и опиравшегося на палку старика – точно так же он стоял всего три часа назад.

«Милый добрый Томас! Они с Мери наверняка приняли бы меня и полюбили еще больше, оттого что другие отвергли. Надеюсь, мистер Беллингем скоро приедет и, если вернусь в Милхем-Грейндж, сразу поймет, где меня искать. Ах, не лучше ли было сразу туда пойти? Должно быть, он бы очень расстроился! Не хочется его обижать, такого доброго, но все-таки лучше обратиться к Томасу и Мери, хотя бы за советом. Он наверняка приедет, и тогда можно будет обсудить обстоятельства сразу с тремя дорогими сердцу друзьями – единственными на всей земле».

С этой мыслью Руфь надела шляпку и открыла дверь гостиной, но вход в трактир загораживала массивная фигура хозяина. Он стоял на пороге с трубкой во рту и выглядел мрачным и даже угрожающим. Руфь вспомнила о выпитой чашке чая. Надо заплатить, а денег у нее нет. Вряд ли он позволит уйти просто так. Может, оставить мистеру Беллингему записку? В ее полудетском сознании все проблемы выглядели в равной степени серьезными: пройти мимо владельца трактира и объяснить ситуацию (насколько это возможно) казалось так же сложно и трудноисполнимо, как разобраться в куда более витиеватых обстоятельствах. Написав карандашом записку, Руфь посмотрела, не освободился ли путь. Нет, хозяин по-прежнему стоял, неспешно покуривая и наслаждаясь картиной стремительно сгущавшейся тьмы. Сквозняк занес табачный дым в помещение, и голова опять разболелась. Силы иссякли, сменившись пассивным, медлительным, лишенным энергии состоянием. Руфь изменила план действий, решив попросить мистера Беллингема вместо Лондона отвезти ее в Милхем-Грейндж, к давним и надежным друзьям, наивно посчитав, что, выслушав ее доводы, он сразу согласится.

Внезапно к двери стремительно подъехал экипаж и резко остановился. Превозмогая головную боль и сердцебиение, Руфь прислушалась. Мистер Беллингем беседовал с хозяином, хотя слов разобрать не удавалось. Но вот послышался звон монет, и спустя мгновение он вошел в комнату и взял ее за руку, чтобы проводить в экипаж.

– Ах, сэр! – воскликнула Руфь, отстраняясь. – Хочу попросить отвезти меня в Милхем-Грейндж. Томас и его жена непременно меня приютят.

– Дорогая, давайте обсудим все в экипаже. Уверен, что смогу вас переубедить, тем более что даже если хотите вернуться в Милхем, все равно надо сесть в экипаж, – проговорил он почему-то торопливо.

Послушная и сговорчивая по натуре, Руфь не привыкла возражать, а душевная простота и наивность не позволили заподозрить злой умысел. Она безропотно поднялась в экипаж и уехала в Лондон.

Глава 5

В северном Уэльсе

Июнь 18… года выдался на редкость теплым и солнечным, а вот июль принес унылые дожди, а вместе с ними испытания для местных жителей и туристов, которым не оставалось ничего иного, кроме как коротать время за рисованием по памяти немудреных пейзажей, ловлей мух и перечитыванием в двадцатый раз взятых с собой книг. Долгим июльским утром номер газеты «Таймс» пятидневной давности пользовался особым спросом во всех номерах постоялого двора в небольшой горной деревушке северного Уэльса. Восхитительные окрестные долины утонули в густом холодном тумане, который упорно поднимался по холмам, и вскоре все вокруг погрузилось в плотную пелену, так что из окон невозможно было рассмотреть даже противоположную сторону улицы, не говоря уже об окрестных пейзажах. Скучающие путешественники с тем же успехом могли остаться дома, в кругу семьи – именно так, кажется, думали те из них, кто стоял, прижавшись лбом к оконному стеклу и напрасно пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, чем можно скрасить скуку. Бедные валлийские горничные могли бы пожаловаться, что, пытаясь найти развлечение в еде, гости торопили их с обедом. Даже отчаянные деревенские дети сидели по домам, а если кто-то все-таки рисковал выбраться в такое привлекательное царство грязи и луж, то сердитые, вечно занятые мамаши немедленно загоняли смельчаков обратно.

Часы показывали всего четыре пополудни, хотя большинству постояльцев казалось, что уже почти ночь. Утро тянулось невероятно долго, да и после обеда ничего не изменилось, поэтому, когда возле двери остановился запряженный парой гнедых экипаж, в каждом окне ковчега появились любопытные лица. К удовольствию наблюдателей, дверь распахнулась, на землю легко спрыгнул джентльмен, помог выйти хорошо одетой леди и заботливо проводил ее на постоялый двор. Уверения хозяйки в отсутствии свободных комнат остались без внимания.

Джентльмен (а это был не кто иной, как мистер Беллингем) невозмутимо проследил за разгрузкой багажа, заплатил форейтору и только после этого обратился к хозяйке, чей голос вот уже пять минут разносился по округе:

– Право, Дженни, ты странно изменилась, если собираешься выгнать давнего знакомого, да еще в такую погоду. Если не ошибаюсь, ближайший ночлег можно найти в двадцати милях отсюда, причем по самой скверной горной дороге, которую мне доводилось видеть.

– Вы правы, сэр. Действительно, мистер Беллингем, поначалу я вас не узнала. До «Трех долин» ехать около восемнадцати миль – это по нашему подсчету, а на самом деле, наверное, не больше семнадцати. Мне очень жаль, сэр, но у нас совсем нет мест.

– Но, Дженни, ради меня, старого друга, можешь переселить кого-нибудь из постояльцев, например, в дом напротив.

– Почему бы нет, сэр? Там свободно. Может, сами согласитесь там поселиться? Постараюсь выбрать для вас лучшие комнаты. А если не понравится мебель, пришлю что-нибудь свое.

– Нет, Дженни, ни за что! Тебе не удастся запихнуть меня в тот ужасный притон. Отлично помню, какая там грязь. Неужели не сможешь убедить кого-нибудь из случайных жильцов переселиться? Если хочешь, можешь сказать, что я заранее забронировал комнаты. Зная твою доброту, не сомневаюсь, что сумеешь все устроить:

– Что же, сэр, пусть будет по-вашему. Сейчас посмотрю, что можно сделать. А пока вы со спутницей отдохните в дальней гостиной – там сейчас никого нет. Леди не встает с постели из-за холода, а джентльмен играет в вист в третьем номере. Ну а я тем временем постараюсь вам помочь.

– Благодарю, благодарю. Камин топится? Если нет, то надо немедленно затопить. Пойдем, Руфи, пойдем.

Он проводил спутницу в просторную комнату с эркером. Хотя в тот день гостиная выглядела мрачной, когда-то я видела ее полной молодых надежд, освещенной поднявшимся из-за сиреневой горы солнцем. Веселые лучи скользили по мягким зеленым лугам и проникали в палисадник, где прямо под окном росли кусты роз и лаванды. Да, видела, но больше не увижу.

– Не знала, что вы бывали здесь раньше, – проговорила Руфь, пока мистер Беллингем помогал ей снять плащ.

– Да, три года назад приезжал сюда с друзьями. Благодаря доброте и причудам Дженни мы пробыли здесь больше двух месяцев, а потом ужасающая грязь все-таки заставила сбежать. Впрочем, неделю-другую потерпеть можно.

– Но сможет ли хозяйка нас принять, сэр? Кажется, она сказала, что все комнаты заняты.

– Да, так и есть. Но я хорошо заплачу, и она уговорит какого-нибудь простака переехать на пару дней в дом на противоположной стороне улицы. Мы же тем временем найдем приют.

– А разве мы сами не можем поселиться на другой стороне улицы, сэр?

– Чтобы еду нам приносили через дорогу, почти остывшей? К тому же некого будет отругать, если она окажется еще и плохо приготовленной. Ты просто еще не знаешь, каковы эти сельские гостиницы в Уэльсе, Руфи!

– Да, не знаю. Вот только подумала, что будет несправедливо… – заметила она было тихо, но не договорила, так как мистер Беллингем обидчиво сложил губы так, словно собирался засвистеть, и отошел к окну, за которым лил дождь.

Памятуя о былой щедрости мистера Беллингема, миссис Морган сочинила историю, с помощью которой ей все же удалось переселить джентльмена и леди, планировавших остаться не дольше чем до субботы. Гости обиделись и пригрозили уехать раньше, но даже если бы они исполнили свое намерение, потеря оказалась бы невелика.

Завершив первостепенные хлопоты, хозяйка гостиницы порадовала себя чашкой чая в собственной маленькой каморке и проницательно оценила обстоятельства прибытия мистера Беллингема: «Она ему не жена – это ясно как день. Жена наверняка привезла бы с собой горничную и засыпала меня претензиями и требованиями. А эта бедная мисс не сказала ни слова, вела себя тихо, как мышка. Ничего не поделаешь, таковы уж молодые люди. Пока родители закрывают глаза на их похождения, не мое дело задавать вопросы».

Вот таким непростым способом мистер Беллингем и Руфь расположились на недельный отдых в живописном краю. Мисс Хилтон не переставала удивляться величию и красоте впервые увиденных горных пейзажей. На первых порах ее охватил благоговейный страх, но постепенно восхищение пересилило робость, и поздними вечерами она подходила к окну, чтобы полюбоваться вечными холмами, по-новому прекрасными в серебристом свете луны.

В соответствии с желанием мистера Беллингема завтракали они поздно, но Руфь все равно вставала на рассвете и выходила на долгую прогулку по мокрой от росы траве. Высоко в небе распевал жаворонок, и она не понимала, идет или стоит неподвижно, ибо красота величественного края стирала сознание собственного существования. Даже дождь доставлял удовольствие. Она устраивалась на широком подоконнике и смотрела в окно. С радостью вышла бы на прогулку, но такая мысль раздражала мистера Беллингема, коротавшего пустые часы на диване и почем зря костерившего скверную погоду. Короткие ливни проносились подобно сверкающим стрелам. Руфь любовалась сиреневым туманом поросших вереском склонов, вскоре сменившимся золотистым блеском. Любое движение в природе обладало в ее восприятии особой красотой, но мистеру Беллингему больше понравилось бы, если бы она постоянно жаловалась на изменчивую погоду. Восхищение и радость спутницы выводили его из себя, и лишь ее очарование и полный любви взгляд смягчали душу.

– Право, Руфь! – воскликнул однажды он, когда из-за ливня пришлось просидеть все утро в комнате. – Можно подумать, что ты никогда прежде не видела дождя. Сколько можно сидеть на подоконнике и с удовольствием любоваться мерзкой погодой? Вот уже целых два часа ты не произнесла ничего интереснее, чем «как красиво!» или «через Моел-Винн идет еще одна туча».

Руфь послушно встала с подоконника и занялась рукодельем. Как жаль, что она не умеет развлекать! Должно быть, привыкшему к постоянному движению человеку невероятно скучно сидеть без дела. Она старалась придумать, что бы сказать такое, что заинтересовало бы мистера Беллингема, а тем временем он заговорил снова:

– Помню, три года назад погода продержала нас взаперти целую неделю. К счастью, Говард и Джонсон отлично играют в вист, да и Вилбрахам тоже от них не отстает. В итоге мы замечательно провели время и нисколько не скучали. Умеешь играть в экарте или в пикет?

– Нет, сэр. Правда, иногда играла в «нищий мой сосед», – сожалея о собственной отсталости, смущенно ответила Руфь.

Мистер Беллингем что-то раздраженно пробормотал, и молчание воцарилось еще на полчаса, а потом вдруг вскочил и энергично дернул шнурок колокольчика.

– Попросите у миссис Морган колоду карт! – приказал он вошедшему лакею. – Руфи, научу тебя играть в экарте.

Увы, ученица выдалась малоспособной, ничуть не лучше болвана – воображаемого партнера, – а ходить против самого себя оказалось ужасно скучно, поэтому карты тотчас полетели через стол – на пол, куда угодно. Руфь тихо встала и, грустно вздохнув от сознания собственного неумения развлечь и позабавить любимого, покорно собрала колоду.

– Ты бледна, дорогая, – заметил мистер Беллингем, раскаиваясь в собственной вспыльчивости. – Прогуляйся перед обедом, ты же любишь такую отвратительную погоду. И постарайся набраться впечатлений, чтобы было что рассказать. Ну, глупышка, иди сюда – поцелуй меня и отправляйся на улицу.

Руфь вышла из комнаты с облегчением, ведь если он опять заскучает, ее вины в том не будет и не придется корить себя за глупость. Свежий воздух – целительный, успокаивающий бальзам, который заботливая мать-природа дарует всем нам в минуты уныния, – принес бодрость. Дождь прекратился, хотя каждый листок и каждая травинка отяжелели от живых блестящих капель. Руфь быстро зашагала к круглой низине, в которой бурная горная река разливалась глубоким озером, а потом, немного отдохнув, побежала среди камней дальше, в просторную долину. Как она и предполагала, водопад оказался мощным. Захотелось перебраться на противоположную сторону потока; как обычно, переправой послужили специально уложенные в нескольких ярдах от озера, в тени высоких деревьев, большие плоские камни. Полноводная река торопливо мчалась среди серых валунов, но Руфь, не зная страха, легко и уверенно шла вперед. В середине потока внезапно возникло препятствие: то ли один из камней погрузился в глубину, то ли его вообще смыло вниз по течению, только расстояние до следующей опоры оказалось слишком большим, чтобы преодолеть его не задумываясь. Руфь на миг остановилась в сомнении, но все же решила идти вперед. Шум бурной стремнины заглушил все остальные звуки, зрение сосредоточилось на препятствии, поэтому внезапно появившаяся на одном из ближайших камней фигура и голос, предложивший помощь, не на шутку испугали.

Руфь подняла голову и увидела карлика, далеко не молодого, спину которого искривлял заметный горб. Должно быть, незнакомка слишком откровенно его разглядывала, поэтому карлик слегка покраснел и повторил:

– Здесь бурное течение, очень опасно. Может, обопретесь на мою руку? Давайте помогу.

Руфь подала ему руку и таким способом мгновенно оказалась на другой стороне. На узкой лесной тропинке он пропустил ее вперед, а сам молча пошел следом.

Миновав лес и оказавшись на открытом лугу, Руфь обернулась, взглянула на спутника и только сейчас заметила, как он красив, – поражали правильные черты бледного лица: высокий чистый лоб, одухотворенное сияние глубоко посаженных глаз и четко, чувственно очерченный рот.

– Если позволите, я провожу вас. Вы ведь хотите пройти дальше? Разыгравшаяся прошлой ночью буря снесла перила на деревянном мосту. От стремительного потока может закружиться голова, а там очень глубоко.

Дальше они шли в молчании. Руфь спрашивала себя, кто такой этот незнакомец. Если бы она хоть раз увидела человека столь необычной внешности среди постояльцев гостиницы, то непременно бы его запомнила. И все же для валлийца он слишком свободно и чисто говорил по-английски, но в то же время настолько хорошо знал местность, словно жил здесь. Словом, в ее воображении спутник предстал одновременно англичанином и обитателем северного Уэльса.

– Я только вчера приехал сюда, – объяснил незнакомец, словно умел читать мысли, едва тропинка стала шире и позволила идти рядом, – и сразу отправился к верхним водопадам. Они несказанно прекрасны.

– Не побоялись выйти в ливень? – удивилась Руфь.

– Ничуть! Никакая непогода не способна удержать меня от прогулки. Больше того, в дождь эти края становятся еще прекраснее. К тому же времени настолько мало, что нельзя терять ни дня.

– Значит, вы не местный? – робко уточнила Руфь.

– Нет, мой дом совсем в другом месте – в шумном городе, где порой трудно осознать, что

Есть в вечном безумном потокеЛюдских преступлений и слезСвятые напевов потоки,Певучие кружева грез.Сердца источают мелодииВ покое полей и в толпе.Что им своеволие гордости,Коль души летят в высоте?

Но каждый год обязательно провожу некоторое время в Уэльсе и часто именно в этих краях.

– Меня это ничуть не удивляет: здесь необыкновенно красиво.

– Да. А старый хозяин гостиницы в Конвее заразил меня любовью к местным людям, истории и традициям. Я уже до такой степени выучил язык, что теперь даже понимаю легенды. Среди них есть невероятно прекрасные, повергающие в трепет, и очень поэтичные, даже волшебные.

Смущение и скромность мешали девушке поддержать разговор каким-нибудь замечанием или вопросом, хотя незнакомец покорял спокойным обаянием.

– Вот, например. – Он протянул руку к живой изгороди и тронул длинный, усеянный бутонами стебель наперстянки, внизу которого уже освободились из зеленых оков два розовых, в бордовую крапинку цветка. – Наверняка вы не знаете, почему наперстянка так изящно изгибается и покачивается. Думаете, что виноват ветер, не так ли?

Его грустная улыбка не оживила задумчивых глаз, но придала лицу добродушное выражение.

– Да, я всегда думала, что дело в ветре, – наивно призналась Руфь. – В чем же истинная причина?

– О, валлийцы считают, что это священный цветок фей, способный узнавать, когда они проходят или пролетают мимо, и почтительно кланяться. По-валлийски название цветка «манег эллиллин» – «рукавичка доброго человека». Скорее всего именно поэтому у нас его называют «лисичкины рукавички».

– Какая чудесная легенда! – восхитилась Руфь, ожидая продолжения рассказа, но они уже дошли до деревянного моста.

Незнакомец помог ей перейти на другой берег, попрощался и, не дожидаясь благодарности за внимание, зашагал своей дорогой.

Вернувшись в гостиницу, Руфь подробно рассказала о приключении мистеру Беллингему. Занятная история помогла увлекательно скоротать время до обеда, потом мистер Беллингем вышел на улицу выкурить сигару, а вернувшись, сообщил:

– Только что видел твоего маленького горбуна – вылитый Рике-хохолок, но вовсе не джентльмен. Если бы не горб, ни за что бы не узнал, ведь ты назвала его джентльменом.

– А вам он не показался таким?

– Ничуть. Выглядит обтрепанным, грязным и бедным. Да и живет, как мне сказал конюх, над тем ужасным магазином, где продают свечи и сыр, а нестерпимый запах чувствуется за двадцать ярдов. Ни один джентльмен такого соседства не вынесет. Должно быть, путешественник или художник – что-нибудь в этом роде.

– А вы обратили внимание на лицо, сэр? – уточнила Руфь.

– Нет. Но облик в целом достаточно красноречиво свидетельствует о положении.

– Лицо удивительное – можно сказать, красивое, – тихо возразила Руфь, но мистер Беллингем уже утратил интерес к разговору и перестал слушать.

Глава 6

Тучи сгущаются

На следующий день погода порадовала ярким солнцем, словно природа решила устроить свадьбу земли и неба. Постоялый двор мгновенно опустел: все отправились на прогулку. Руфь понятия не имела, что вызывает всеобщее любопытство, – свободно, не обращая внимания на окна и двери, входила и выходила, в то время как немало наблюдателей не только смотрели на нее, но и обсуждали как внешность, так и положение.