На грани вымирания

Сильнее вцепившись в волосы, девушка оттягивает их в разные стороны, чувствуя, как слёзы мощным, крупным градом начинают течь из глаз. Чувства, так усердно сдерживаемые в хрупкой груди, вырвались на свободу и показали себя. Потеря родителей, подруги, сон про единственного брата, которого она безумно сильно любила, продолжая в мыслях сохранять родной образ, дали ей понять, насколько она стала одинокой и как ей тяжело без них. Без их поддержки, присутствия, силы…

Прикусив нижнюю губу, чтобы не издать лишнего звука, опасаясь лесной глуши, Мерелин закрывает глаза, упираясь в колени, пряча в них катившиеся без остановки слёзы. Слёзы, которые ей так хотелось выплакать и облегчить душу от терзающих её страданий и событий. Одинокая, ещё совсем юная, не знавшая до текущего момента, что такое истинное, экстремальное выживание, потерявшая семью, она позволяет себе выплеснуть всё эмоции, накопившиеся за время. В этом затерянном, давно покинутом месте. Наедине с собой и природой.

Шмыгнув носом, втягивая текущие сопли, Мерелин краем футболки вытирает лицо, лишь сильнее растирая грязь. Подняв к небу покрасневшие глаза, вглядывается, надеясь среди облаков увидеть лица родных и почувствовать их силу. Силу, которая ей так нужна, чтобы двигаться вперёд, чтобы выжить. Яркое, палящее солнце аккуратно слепит глаза сквозь кроны деревьев. Зажмурившись, попав под лучи, Мерелин тяжело вздыхает, повторно протирая лицо, высмаркиваясь. Одежда и без того потеряла свой должный внешний вид, терять в этом плане ей уже нечего.

Потерев кончик носа указательным пальцем, Мерелин решает, что сидеть сложа руки, наматывая сопли на кулак, не выход и выжить ей таким образом не удастся. Воды с собой нет, еды тоже, а чтобы как-то перетерпеть условия жизни в лесной глуши с дикими животными, заражёнными и выжившими, нужно хоть что-то делать.

Оперевшись ладонями в стену, Мерелин всеми силами наваливается на неё, поднимаясь. Чуть раньше, вскакивая с чувством паники, она не ощущала ту боль, которая пронзает её сейчас, при столь резких движениях. Болит абсолютно всё. Губы широко раскрывать неприятно, кровоточит, потому что Колинс прикусывала с силой, чтобы точно сдержать рвущиеся наружу крики, а ранка за ночь лишь сумела чуть покрыться коркой. В рёбрах ноет, плечо саднит… Не тело, а сплошная изрекошеченная мишень.

Облизав бледные уста, слизывая стекавшую кровь, ощущает во рту её мерзкий металлический привкус, от которого голодный желудок просто сворачивается в узел. Блевать нечем, только если желудочным соком. «Будет плохо», – думает Мерелин, когда рвотные позывы скручивают изнутри. Глубоко вдыхая воздух, и медленно выпуская его, Колинс старается прийти в норму и сдержать тошноту, потому что состояние и так почти критичное, а вырви её – отметка по шкале критичности повысится на несколько единиц.

Чуть осознав ситуацию и придя в себя, Мерелин берёт осколок зеркала с пола в руки, натягивая край футболки. Сильно надавив на натянувшееся полотно ткани, Колинс прорезает её, отрывая небольшой кусок. Откинув самодельный нож в сторону, Мерелин аккуратно складывает ткань в небольшой треугольник, прижимая к кровоточащей губе. Ощущать ещё раз рвотные позывы и хвататься за ноющий желудок ей не хочется. Это слишком больно для её ослабшего организма и искалеченного тела.

Мерелин, измученным взглядом окидывает ещё раз помещение, и, убедившись, что действительно следы парней и их присутствие исчезли, отталкивается свободной рукой, начиная медленно идти в единственную сторону. Прямо, дальше по тропе. Выбор был не особо велик: с одного конца леса пришла она сама, с другого – явились двое парней, следовательно, ни там, ни там небезопасно и смысла в тех направлениях двигаться нет, в другой стороне она слышала волчий вой, что пугал её гораздо больше тех, кого она встретила минувшим вечером. Или глубокой ночью.

Продолжая прижимать ткань к губе, иногда меняя её, позволяя крови впитываться в другие чистые участки, Мерелин спускается по маленьким каменным ступеням. Передвигаться после прошедших событий, ощущая боль в каждом участке тела, тяжело: ноги словно сделаны из облака, они кажутся такими невесомыми и одновременно с тем в них будто залили свинец.

Морщась от каждого проделанного маленького шага, Колинс, шатаясь, движется только вперёд по протопанной лесной тропинке, залитой лужами и грязью, сопровождаемая хорошей погодой и щебетанием птиц. Кажется, она немного забыла о своей осторожности и о том, что надо пристально следить за всем, потому что увидела бы чуть дальше от себя оставленные часами ранее двумя людьми следы.

Глава VI. Трактир тётушки Роуз

Солнце медленно клонилось к закату, намереваясь скрыться за линией горизонта, отбросив последние слепящие кроваво-оранжевые лучи. Вечерело. Звёзды постепенно начинали появляться на небе, отливающим оттенками фиолетового, красного, оранжевого и золотого. Кроны в этой части леса немного расступились, позволяя видеть всё величие природы. Такого красивого небосвода с большими расплывающимися облаками они давно не наблюдали в своих краях. Вместе со своим величием, оно вселяло в них страх. По давним поверьям их родной деревушки Эльвейс столь красочное и кровавое зарево значило лишь одно – битву среди своих.

Старейшина, сгоревший в пожаре, устроенном разбойниками, много говаривал о суевериях, былинах, сказках, историях, поверьях, но, как думал Деймон, в каждом таком рассказе была доля истины. Пусть многие не хотели верить старику, скидывая всё на помутнение рассудка, Фрай был не из тех, кто пропускает подобное мимо ушей: он много слушает, за многим присматривает. Он тот самый тихий парень, в омуте которого водятся разные тайны и секреты. Если Леона все считали более легкомысленным и беспечным, то Деймон таковым не являлся и не является. Лучше наблюдать из тени, имея возможность выйти в свет, чем всю жизнь прожить как тот, о ком никогда не вспомнят, и будут отзываться в дурном тоне.

Цокнув языком, сильно сжимая челюсти, Деймон думает о том, что ещё их может ожидать впереди, и как вообще будет обстоять дорога: сколько принесёт боли и страданий, и наступит ли в её конце счастливый финал? Подняв глаза к небу, Фрай размышляет над тем, между кем возможна война или расприя в нынешнее время. Тогда, когда главным врагом должны стать поражённые болезнью, резко охватившие бо́льшую часть их территорий. Воевать, когда твоя страна, прилежащие города, деревни и другие захолустья заполоняются заражёнными, теряя разум и самообладание, глупо и бессмысленно. Кто останется жить, когда каждый либо умрёт от рук своих же, выживших, или окажется в зубах тварей, которых людьми язык не поворачивается назвать? Никто, поэтому-то в этом Деймон и не видит никакого смысла: сейчас все силы оставшегося человечества должны быть направлены лишь на спасение и выживание, а не на игры в войну.

Полностью погрузившись в мысли, Фрай почти не следит за дорогой, продолжая идти, не смотря себе под ноги или по сторонам. Его беспокоит то, чего ещё не случилось, но что обязательно случится. Что именно – не знает, но что это что-то будет – уверен.

Периодически шикая, продолжая цепляться за бедро, держа баланс между одной болью и другой, Леон устало плетётся позади. Он вымотался настолько сильно, что, вечно болтливый и докучливый, не желает раскрывать рта и принимать для этого какие-то усилия. Невыносимо хочется есть, пить, тело ноет, нога болит. В мыслях мечты о мягкой перине, вкусном и сытном ужине, кувшине пенного и красивой девушке под боком. Пошли только вторые сутки, а он уже утомлён и скучает по былым беззаботным дням, когда можно было спокойно пойти поохотиться, прийти с дичью, поесть и завалиться в бордель, подцепив там девчушку, оплачивая её время.

Сейчас Кэрнил, надув губы, побледневшие и высохшие, опускает голову, хмуря брови. Если его скоро ожидает конец, то он хотел бы встретить его в объятиях прекрасной дамы, а не в сопровождении брата и в окружении заражённых. Нет, конечно, умирать ему не хочется, он желает выжить и всё-таки ещё раз увидеть в своих руках податливое женское тело, коснуться мягких розовых уст и развлекаться до самого утра, забыв обо всём. Жаль, мысли не так материальны, как хотелось бы, поэтому, пнув лежавший посреди тропы камушек, Леон недовольно цокает, сильно наступая левой ногой. Боль моментально пронзает конечность. Прикусив нижнюю губу, сдерживая болезненные стоны, Кэрнил останавливается, переводя дыхание и давая ноге перестать так яростно пульсировать.

– Долго ещё? – молчание всё-таки не для него, потому что тишина угнетает и не приносит счастья и радости. – Я… Я знаю, что не должен, но… – он виновато опускает свои наполненные слезами глаза, прикрываясь чёлкой, замолкая. Он просто не имеет в себе сил договорить.

– Недолго. – Деймон произносит резко, холодно, потому что его отвлекли от собственных размышлений и вернули в суровую реальность.

– Недолго, бла-бла, – Леон с издёвкой повторяет за Фраем, кривя лицо, недовольно морщась, потупливая наполненный слезами взгляд в землю.

Закатив мрачные, как ночь, глаза, Деймон сжимает челюсти, скрипя зубами. Порой, люди его всё-таки раздражают, выводят из себя, а Леон всегда знает, как вывести. Он всегда знает, что нужно сказать или сделать, и когда это нужно сказать или сделать. «Невыносимый», – проскальзывает в голове Фрая, когда он всеми силами сдерживается, чтобы ничего не ответить и не усугублять и без того ужасное положение. Кэрнил слишком ранимый и мягкий, а лишний раз видеть его негодование и слёзы ему не доставляет удовольствия.

Сжав руки в кулаки, пытаясь успокоиться, Фрай продолжает идти, жёстко ступая по тропе. Был бы под ногами лёд, тот бы раскололся. Голод, жажда, невыносимая дорога, болтливый и докучливый младший брат… Всё это походит просто на какое-то издевательство со стороны матушки судьбы, игравшей с ними.

Солнце тем временем почти скрылось за горизонтом.

Деймон понимает, что оставаться ночью посреди мрачноватого леса с волками, заражёнными, а также выжившими – не самая лучшая затея. Если им хочется выжить, то ночлег нужно найти как можно скорее. Он был уверен, что помнит эту тропу и что дальше должно быть что-то на подобие их деревушки. Может, что-то меньше, но определённо там, в конце прямой строгой дороги, должен быть какой-нибудь дом. Пусть развалившийся, похожий на барак или сарай, но четыре стены и дырявая крыша будут лучшим местом для сна, нежели совсем ничего.

– Уверен, скоро мы сможем отдохнуть, – Деймон решает немного смягчить ситуацию, подбодрить Леона. Он понимает, что на их плечи свалилось гораздо больше, чем они могли ожидать, и сейчас нужно поддерживать друг друга, а не ссориться из-за пустяков. – Не дуйся… – Фрай через плечо, с усмешкой, смотрит на Кэрнила, заканчивая: – лопнешь.

Леон, до этого момента продолжавший стоять на одном месте, пряча глаза под копной тёмно-русых волос, зажёвывает нижнюю губу, сдерживая подступавшие смешки. Деймон редко может сказать что-то колкое или забавное, поэтому каждый раз он не может ни смеяться, но строить из себя обиженного нужно, но, несмотря на все приложенные усилия, Кэрнил всё-таки не выдерживает и заливается заразительным, звонким смехом, хватаясь за болящий от голода живот.

Деймон, отвернувшись, мягко, совсем незаметно, приподнимает уголки губ, с теплом на душе слушая хохот брата – пусть сводного, но такого родного. В такие моменты он чувствует себя самым счастливым, поэтому Фрай никому не позволит отнять у него это счастье: Леон – единственный луч надежды, ради которого он сделает всё. Под словом «всё» Деймон подразумевает любое действие, способное спасти его: убить, умереть, стереть в порошок, уничтожить мир… Что угодно, но последнего родного человека он не отдаст никому.

– Ой, – Леон спустя пару минут замолкает, смахивая подступившие к уголкам глаз слёзы. – Де-е-ей, потащи меня. Я больше не могу, моя нога просто отвалится сейчас.

Только думая о счастье и о прекрасных моментах, проведённых с ним, приключениях и неприятностях, Деймон закатывает глаза, поджимая губы. Развернувшись вокруг своей оси, Фрай без слов подходит к Леону, вставая рядом и закидывая его левую руку себе на плечи.

– Я та-а-ак те-е-ебя-я-я люблю, ты же знаешь, братец? – Кэрнил довольно улыбается во все свои ровные зубы, устало смотря на висок Деймона. Они почти одного роста, но Фрай немного выше.

– Иди молча, всех тут сейчас своими орами распугаешь, – цокает, снова закатывая глаза, и начинает идти вперёд, хмуря брови. Самому идти тяжело, а теперь ещё предстоит тащить с собой не самую лёгкую тушу.

– Всё-таки ты ужасный, знай это. Снежная королева прям, – Кэрнил прыскает от собственной шутки, прекрасно догадываясь о том, что Деймон не любит подобного и его это очень злит. – Ого, даже покраснел от своей злобы, – на бледных щеках Фрая выступил едва заметный румянец. Лицо залилось краской от огня, пылавшего внутри него: хотелось просто заклеить ему чем-то рот и оставить у дерева, привязав.

– «Как же было хорошо, когда ты шёл молча», – шальная мысль проскальзывает в голове Деймона, продолжавшего слушать лившийся словесный понос своего спутника. – «Дорога будет долгой…»

—–

Путь по тропе, по сторонам которой располагались большие, толстые стволы деревьев, кустарники и спиленные пни, оказался долгим. Настолько утомительным и длинным, что солнце успело полностью скрыться, перестав редкими лучами проскальзывать сквозь кроны. Ночное небо, глубоко синее, покрылось многообразием красочных, извилистых и невообразимых разуму созвездий. Подняв голову – в них можно было бы утонуть. Деймон не думал, что дорога, всплывшая в его памяти, окажется такой изнуряющей. Ему хотелось довести их до какого-нибудь пристанища до того, как солнце отбросит свои последние лучи.

Придерживая Леона за талию, Фрай с бо́льшей осторожностью осматривается по сторонам: сейчас, в ночи, находясь лишь под сиянием звёзд, слабо освещающих путь из-за редеющих крон, страшно подумать, кого ещё, кроме них, можно встретить в этой забытой всеми глуши.

Сжимая челюсти, уже не чувствуя желудка и всё ещё изнывая от невыносимой жажды, Фрай еле передвигает ногами. Они шли весь день, лишь иногда делая небольшие перевалы по несколько минут, чтобы добраться до убежища как можно скорее, потому что ни одному из них не прельщала мысль остаться посреди леса ночью.

Лёгкое дуновение ветра приятно щекочет их кожу, заползая колючими руками под футболки и заставляя ёжиться, передёргиваясь. Листья деревьев пугающим шелестом подгоняют, а откуда-то сбоку слышится хруст сухой ветки. Атмосфера накаляется. Страх стремительно пытается подкрасться как можно ближе, обхватывая сначала одного брата, более слабого и сломленного, а затем второго, чтобы в конечном итоге обоих свести с ума.

– Не волнуйся, скоро дойдем. – Эту фразу Леон, кажется, слышит уже на протяжении нескольких часов, если не весь день, который они идут. – Скоро. Потерпи ещё немного. – Второе, что слышит Леон на протяжении всего дня.

Парнишка понимает, что препираться или спорить сейчас бессмысленно. Он каждый раз лишь молча кивает и, обреченно вздыхая, позволяет Деймону вести за собой. Кэрнил полностью доверяет своему старшему брату и знает, что тот ни в коем случае не подведёт. Не все могут знать точную дорогу, и не каждый в такой стрессовой ситуации вспомнит о том, сколько же придётся идти, и что будет ожидать в конце той тропы или другой. Им обоим тяжело, поэтому сейчас важно лишь поддерживать друг друга и разряжать угнетающую атмосферу нелепыми шутками, разговорами и глупыми препирательствами на самые разные темы. Делать всё, чтобы время не тянулось, как слипшиеся от сахара пальцы, а летело, словно выпущенная умелым лучником стрела.

Привыкнув к боли в левой лодыжке, Леон просто по инерции передвигает ногами, опустив голову и закрыв глаза. Он устал настолько сильно, что сил не осталось действительно ни на что. Нет сил ни смеяться, ни болтать, ни даже идти. Если бы не Деймон, он бы уже давно рухнул, оказавшись в облаке пыли.

– Леон… – Деймон неожиданно подает голос, сначала не узнав тот: сел немного после долгого передвижения в тишине. – Эй! – он продолжает идти , ускоряя шаг. Тряхнув Кэрнила, заканчивает свою мысль: – мы дошли.

– Неужели?..

Леон, совсем вымотавшийся, полностью потерявший всякую надежду на ночлег под крышей, поднимает искрящиеся от радости глаза, видя впереди указатель с висевшей под ним деревянной, очень старой, потрескавшейся от времени, табличкой – «Трактир тётушки Роуз». Между слов он смог различить бледный рисунок в форме кружки пива со стекающей пеной по краям. В животе предательски заурчало, а во рту скопились слюни, которые пришлось сглотнуть, представляя, как терпкое холодное пиво вливается в горло.

За скрипевшей вывеской, шатающейся под лёгкими порывами ветра, он смог увидеть полуразрушенное здание. Быстро пробежав глазами по его ветхим стенам, местами отсутствующей крыше Леону показалось, что это больше похоже на какой-то сарай или свинарник, давно покинутый и оставленный в этой глуши медленно сгнивать. Чем ближе они подходили, тем больше и обширнее открывался взору трактир.

Корчма оказалась невзрачной. Всё здание было деревянным, сверху, в каких-то местах отсутствующая или сгнившая, соломенная крыша, покрывавшая тонкие бревна. Главный вход, ничем непримечательный, даже немного пугающий: обычная дверь, слишком маленькая для высоких или плечистых, рядом разбросаны разбитые бочки и валяется лестница – сделана из дерева, сгнившая, сломанная. Трактир, если бы они могли глянуть сверху, был построен в виде буквы «П», но чуть короче по краям. С левой стороны был ещё один вход: через него, как понял Леон, вываливали помои, потому что запах с той стороны доносился просто ужасный. Не самое лучшее расположение, учитывая, что застоявшийся алкоголь, протухшую еду и прочую грязь вываливали прямо рядом с главным входом. Проходи Кэрнил здесь, когда тут были люди, он бы ни за что не переступил порог такого гнилого заведения: в этой корчме, он уверен, питались лишь настолько бедные люди, что ему их стало жаль. Леон не знал их и не мог знать, но по своей натуре, достаточно ранимой, нежной и романтичной, уже имел к ним сострадание и жалость.

С правой стороны парни увидели развалившуюся стену: туда им уже было не пробраться, но их это не волновало. Их уже мало волновало, насколько этот трактир прогнил и разрушился, потому что снаружи было видно, что внутри найдётся место, где можно будет спокойно переночевать.

– Аккуратно, пошли.

Почувствовав в себе волну новой силы, Деймон крепче обхватывает талию Леона, начиная быстрее волочить до входа в трактир. Он хотел поскорее посадить его и отдохнуть, но понимал, что сначала придётся осмотреть всё, чтобы не попасться в ловушку или не встретить того, с кем не особо хотелось бы видеться в ночи.

– Ну, ты даёшь, монстр… – выдаёт устало, хрипя, скатываясь по стене на пол. – Ты вообще когда-нибудь устаёшь? Ужас… – Кэрнил отхаркивает сгусток вязких слюней чуть правее от себя, прямо на порог, через который они быстро переступили, затворив дверь.

Правда, прикрывать её не требовалось. Задняя стена, за стойкой, где должен стоять трактирщик, отсутствовала. Вид открывался на завораживающий, мрачно-пугающий лес, меж стволов деревьев которого не было видно ничего, кроме пляшущих в воображении чудовищ. Передёрнувшись от странного чувства страха, Леон отворачивается, лишь бы не смотреть в эту темень, пугаясь ещё сильнее.

Деймон, не обращая внимания на возгласы Леона, осматривает помещение, находя в шкафчиках за стойкой несколько факелов и масляную лампу. Рядом с ними он смог нащупать зажигалку. В такой глуши тяжело найти предметы быта для удобства, как этот, потому что многое остаётся у тех, кто может себе позволить комфортную жизнь. Поэтому, улыбнувшись находке, Деймон понимает – огню быть.

Взяв в руки факел, поджигая, Фрай вставляет тот в кованную подставку, немного освещая общую залу трактира. С остальными он проделывает то же самое: в темноте безопаснее, но в такую темень он не рискнёт ходить без источника света. Мало ли, кто может скрываться в этих чёрных углах.

Расставив по периметру главной залы факелы, Фрай принимается дальше осматривать территорию, уже видя все до этого скрытые мраком участки, подмечая новые детали.

– Ты меня порой так поражаешь, не могу, – Кэрнил, вяло сидевший около стены, вытянув ноги, чувствует в них покалывающую пульсацию. Ему ничего не оставалось делать, как следить за тем, как Деймон ходит вдоль стен, поперёк комнаты, заглядывая под всё. В какой-то степени это действительно поражало его. – Мы столько шли, но у тебя ещё есть силы ходить. Действительно монстр.

– А у тебя – болтать, – Фрай закатывает глаза, ухмыляясь.

– Заноза… – кривя губы, медленно обводя представшую комнату своими глубокими голубыми глазами, Леон продолжает не видеть в этом трактире ничего хорошего. Сюда бы он точно в пыл открытия не заглянул!

Перевёрнутые дубовые столы. На самом деле они достаточно тяжёлые, но люди способны на многое, поэтому это его не удивило. Разбитые стулья, валявшиеся в разных уголках помещения. Вдоль стен, в некоторых местах, расположены старые кованные подставки под факелы. Судя по их расположению, огня здесь было много.

– Да уж… Ничего интересного, – продолжая кривить губы, со скептицизмом осматривая голые стены, на которых не было каких-то трофеев или полок, и поцарапанные во многих участках деревянные полы. – Скудненько.

Деймон исчез из виду Кэрнила.

– «Возможно, решил пройтись чуть снаружи», – подумалось Леон, уныло водящему глазами по периметру. – Хм…

Подметив в конце помещения странный рубец около стойки, Кэрнил решает, что сидеть без дела – слишком скучно и однообразно, да и если он поможет брату осмотреть окрестности, то они скорее смогут нормально отдохнуть. Надежды на поиск пищи и воды его не покидали, поэтому он пересилил себя и свою боль, аккуратно поднимаясь. Пару раз шикнув, кусая нижнюю губу и ругаясь, Леон встаёт, отряхивая пятую точку.

Приподняв плечи, отводя их назад, разминая, он делает осторожные шаги в сторону стойки. Рубец ему показался ручкой, которая сможет открыть проход в подвал. В трактирах часто имелся нижний уровень для хранения алкоголя и еды – всё было выкопано в земле, обтёсано брёвнами, и необходимая температура продолжительное время могла сохранять качество продукта. Сглотнув вставший поперёк горла ком слюней, откашливает. Леон, превозмогая боль в левой лодыжке от падения и продолжительной ходьбы, опускается на колени, берясь за верёвку, сделанную в форме ручки.

– Ну, чуть-чуть слепой, подумаешь, ха, – улыбается, смеясь над собой.

Дёрнув, Леон еле удерживает равновесие. Заело. Давно там никого не было. Обхватив двумя руками, прикладывая все оставшиеся силы, Кэрнил болезненно и громко стонет, когда дверца откидывается назад, а он отлетает, отбивая локти. Вышло довольно шумно.

– Будь здесь кто, уже давно бы… – парень замолкает на полуслове, слыша снизу странное чваканье. Пугающее и леденящее душу.

Из подвала до него доносятся шарканье ног, кряхтение и бульканье. Страх скользким мерзавцем в одно мгновение заключает Леона в свои удушающие объятия, погружая в пучину паники. Тело немеет. Он не в состоянии даже двинуться, всё вокруг замирает, теряясь в серой массе. Красок мира для него в этот миг не существует: только эти три звука – шарканье ног, кряхтение и бульканье. Это бьёт по ушам, но Леон не может закрыть их, чтобы не слышать ничего. Ему страшно сделать даже такое мелкое движение: он полностью погружён в то, что собирается вылезти из подвала трактира. Он ждёт, когда монстр, спавший там, покажет себя и заберёт его с собой.

– Н-нет…

В голове крутится только одно слово – Смерть! Голос дрожит, тело трясётся, лоб покрывается испариной. Зрачки расширены до того, что цвет радужки едва различим на фоне чёрного круга. Слёзы непроизвольно начинают течь градом по щекам: с левой – криво стекая вдоль уродливого шрама.

– П-п-пож-ж-ж…

Он не может в таком состоянии слова складного подобрать, произнести какую-то фразу или позвать на помощь. Кэрнил всей душой ненавидит себя за то, что не контролирует это и никак не может справиться. Он просто не в состоянии сопротивляться своей панике, страху.

Шарканье ног становится громче. Почти рядом с ним. Он уже ощущает холодное дыхание у своих побледневших от ужаса щёк, слышит пугающие нашёптывания о скором конце и теряет нить с реальностью.

Монстр, чудовище, заражённый… Кэрнил видит его. Это маленькая девочка лет десяти. Совсем юная. Совсем ребенок. Длинные зеленоватые волосы по пояс неряшливо свисают с понурых, истощённых плеч. Костлявые, изрезанные руки со стекающей чёрной кровью просто висят, касаясь тонкими бледными пальцами худосочных, кривых ножек. Местами на теле рваные раны, облепленные грязью, еле прикрываемые серым платьицем по колено. Лицо осунувшееся, потерявшее давно всякую жизнь, а глаза пустые, чёрные, готовые вытечь из глазниц по впалым щекам. Девочка смотрит на него. Всего мгновение, а для него вечность.