Шепот ушедших дней

Два образа слились в один и поселили страх и предчувствие утраты. Ребёнок тоже ждал – слов любви, поддержки. Хотел поймать ту самую улыбку, что говорила бы: «Я тебя люблю. Я тобой восхищаюсь. Я всегда буду рядом». А сам он?.. Может, и он смотрел на них через иной образ – мощный, материнский. Она – его мама. Она любит. Она поймёт. Она простит.

Три женщины слились в одну. Кто и кого просил о любви? Для каждой – это был свой мужчина: отец, муж, тот, кто войдёт в жизнь дочери… А как может прийти тот, будущий, если всё ещё ждёшь первого, самого любимого? Ребёнок, став взрослой женщиной, и по сей день ждёт того, кто в тот заснеженный день уходил к двери, обретая свободу…

А за окном тихо падал снег. В уютном ресторане ждали друзья. Красивые молодые женщины дарили свои улыбки – восхищённые. Он любил их всех – жену, дочь, этих женщин с их лёгкими смехом.. Он помнил и ту, первую, что подарила любовь, ласку, прощение. А они ждали от него того, чего он не мог им дать. Всё уже было отдано – первой.

Если бы они поняли это, не потеряли бы ни его любви, ни его преданности – той самой, что живёт в душе каждого: будь то женщина или мужчина…Переписка, стихи, переводы, проза – всё это могло бы стать книгами, написанными им. В тот осенний день, когда оранжево-красные листья клёна разжигали последний костёр, я стояла под его кроной и плакала. Передо мной была большая картонная коробка, доверху наполненная воспоминаниями короткой, но общей судьбы. Искренние слова, порывы души, попытка преодолеть несовершенство мира – всё было сожжено.На костре собственных обид.

Фильм Клода Лелуша «Любовь»

Кто не помнит знаменитый фильм Клода Лелуша «Мужчина и женщина» с главными актерами Жан-Луи Трентиньяном и Анук Эме; музыка, написанная для фильма, была восхитительной; не забуду кадр, когда на пустынном пляже в Довиле молодые герои фильма бегут навстречу друг другу и своей общей судьбе; настроению радости вторит и собака – она беззаботно бежит вдоль побережья Ла Манша, радуясь жизни, ветру и морю. В том фильме Лелуша Жан-Луи Трентиньян еще совсем молодой, ему чуть больше тридцати; он еще не знает, что на склоне лет будет играть тоже в фильме о любви, но о любви человека зрелого, оказавшегося неожиданно лицом к лицу со смертью; вот этот пожилой герой сумел пронести через всю жизнь верность той женщине, которая стала когда-то его женой… Тот первый фильм о любви «Мужчина и женщина» символизировал начало новых отношений, когда оба верят в будущее, в то, что любовь может длиться вечно…

Здесь, в фильме Ханеке «Любовь», рассказана история пары, стоящей на пороге собственного заката… Конец жизни предстает перед ними со всей жестокостью реальности. Эта супружеская пара связана не только узами любви, но и предстоящей смертью… Эрос и Танатос как две составляющие человеческого существа, где Танатос является нерушимым принципом, противостоящим Эросу; а мир как бесконечное противоборство этих двух влечений – Любви и Смерти.Фильм Михаэля Ханеке «Любовь» повествует о престарелой супружеской паре; им под восемьдесят, однако они пока еще могут наслаждаться мелкими радостями; любовь к музыке объединяет их, еще больше скрепляя этот союз. И в начале фильма создается именно такое впечатление, что вот так они и будут продолжать жить и дальше. Их история чем-то напоминает героев повести Гоголя «Старосветские помещики». Однако у Гоголя в его истории нет трагизма, хотя история и грустная; до самого конца Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна жили милыми и любящими друг друга старичками.

В фильме Ханеке совсем другая атмосфера; сам режиссер не любит идиллических историй, он, наоборот, хочет показать трагизм приближающегося конца жизни. И вот этот трагизм он умело передает при помощи удачно выбранной музыки – за кадром звучат мелодии Шуберта и Бетховена («Impromptus» и Bagatelle); именно эти два музыкальных произведения гармонично отражают внутреннее состояние героев; в них звучит и любовь, и радость, и гнев. Ведь и сам Бетховен, написавший это произведение, называл его «радостно-грустным». Режиссер делает упор на музыку; именно она помогает ему передать драматизм ситуации. И вот эти волшебно-трагические звуки Шуберта и Бетховена наполняют пространство их квартиры; это пространство постепенно сужается, что дает ощущение того, что время замедляется, чуть ли не останавливаясь… Да и сама музыка дает волю воображению, устремляя их обоих к Вратам Вечности…

Ничто в начале фильма не предвещало трагедии; жизнь их размеренна и наполнена приятными мелочами… Однажды утром, за завтраком, Анна теряет дар речи, и в больнице, куда её отвозят, врач сообщает, что у неё инсульт и что ей нужна госпитализация. Она так привыкла к своему маленькому мирку, что боится, не хочет оказаться в больничной атмосфере, поэтому она требует от мужа, чтобы он дал ей слово, поклялся, что никогда не отправит её туда. Она не хочет расставаться ни с ним, ни с той атмосферой, которая её окружает; если ей и суждено будет умереть, то у себя дома, с любимым мужчиной и окружённой любимыми книгами – всем тем, к чему прикипела её душа. Она бросает взор на свой любимый рояль и вспоминает себя, игравшую на нём, да и своих студентов, которые приходили к ней брать уроки музыки… Мир рушится, но она старается удержать его… Он обещает.

И вот, выйдя парализованной из больницы, она оказывается в заточении парижской квартиры; их любовь подвергается страшному испытанию – её состояние ухудшается, а муж бессилен чем-либо ей помочь; она не хочет помощи врачей, она хочет лишь его присутствия, ибо лишь перед ним она может позволить себе предстать в немощи и отчаянии. Но и это ей становится невыносимым… Когда же она, наконец, понимает неизбежность скорого финала, она отказывается есть, давая тем самым понять, что жизнь для неё стала невыносима – она хочет умереть. Он же требует от неё борьбы, противостояния, понимая, что если умрёт она, то и ему придется последовать за ней.

Беззвучное приближение Смерти ещё крепче связывает их; отныне нет больше никого, кто мог бы значить для них больше, чем они сами: жесты отчаяния, протеста и нежности переплетаются в один клубок, продлевая то, что уже не жизнь… В один прекрасный день, понимая, что она уже не поправится, Жорж избавляет её от страданий; затем он одевает её, покупает цветы и осыпает ими её тело. Оставшись один в пустой квартире, он начинает писать ей письма; и вот в конце фильма Анна снова появляется рядом с ним; теперь они оба покидают квартиру, но уже навсегда. В конце мы видим их пустую квартиру, в которой потерянно бродит их дочь…

Смерть соединила их навеки, как будто лишь смерть способна соединить любящие сердца… Лишь великий режиссёр мог показать то, что люди не хотят видеть – предельность человеческой жизни, когда грань между смертью и жизнью становится иллюзорной… Режиссёр смог передать то состояние самой жизни, когда она ещё есть, но её уже и нет… Этот фильм велик и прекрасен тем, что рассказывает человеческую историю, которая касается каждого из нас; а уже посмотреть ли правде в глаза или отвести свой взор – решать нам, зрителям… И как не понять того, что каждому из нас предстоит пройти через последнее испытание смертью…

Фильм Бьёрна Рунге «Жена»

Еще одну историю любви показал недавно молодой шведский режиссер – Бьёрн Рунге; он является большим поклонником творчества Ингмара Бергмана, и это не удивительно. Вот как и Ингмара Бергмана его заинтересовала тема любви и отношений между женщиной и мужчиной: он и снял фильм «Жена» по мотивам романа Мег Уолитцер. В главных ролях играют Гленн Клоуз и Джонатан Прайс, оба – прекрасные актеры. В отличие от фильма Ингмара Бергмана «Сцены из супружеской жизни», фильм Бьёрна Рунге снят о немолодой супружеской паре.

А вот художественные приемы он заимствовал у своего кумира: на протяжении всего фильма идут флешбэки, что и понятно, ибо иначе невозможно было бы рассказать историю любви с того момента, когда она только зарождалась… Ведь тогда Джоан была юной студенткой, а её сегодняшний муж Джо – профессором, преподававшим литературу. Фильм молодого режиссера рассказывает о том, как супружеская пара отправляется в Стокгольм на церемонию вручения Джо Кастлману Нобелевской премии по литературе.

Его жена – Джоан, отправляется вместе с ним; она всё ещё очень красивая женщина и по-прежнему любит своего не всегда верного супруга… Несмотря на его многочисленные измены, Джоан всегда и во всём поддерживала его. Узнав прекрасную новость, которая стала для них полной неожиданностью, они, как дети, прыгают на кровати, как когда-то в молодости; тогда они также прыгали на кровати их скромного жилища, и было это связано с тем, что самая первая книга мужа была принята издательством. Это и тогда была их общая радость… Она, конечно, не забыла, что тогда она ему немного помогла с характерами главных героев, придав им больше жизни; она обладала этим даром – чувствовать жизнь со всеми её нюансами. Да и флешбэки показывают нам, что когда-то она сама была талантливой студенткой; однако это были времена, когда в литературе было не так много женщин-писательниц…

Уже отправляясь в Стокгольм, она начинает понимать, что Нобелевская премия – это не только награда мужу, но и ей, ибо на протяжении всей их совместной жизни они практически были соавторами. И вот теперь, мы видим, как её манера разговаривать, её взгляд наполняются тревогой; она и сама не понимает до конца, что с ней происходит… Она вспоминает свою молодость и тот момент, когда он покорил её сердце. Он и сам был не только талантлив, но и хорош собой: спадающая на лоб тёмная прядь волос, его голос и нежные искренние слова покорили её. В тот день, в его профессорском кабинете, когда он впервые поцеловал её, она почувствовала, что теряет голову: её льняные волосы соприкоснулись впервые с его тёмными волосами, и восторг его пламенного взгляда покорил её на всю жизнь…

Да и сама Джоан, будучи ещё студенткой, восхищала своего мэтра: он был под впечатлением не только её ангельского облика, но и её таланта; он говорил ей об этом постоянно. Однажды на каком-то, организованном университетом чтении произведения известной тогда писательницы, он представил ей Джоан, сказав, что это юное дарование. Джоан мечтала о карьере писательницы, но известная писательница бросила ей в лицо жесткую правду – «женщина не может рассчитывать на карьеру писателя, ибо в этой профессии главенствуют лишь мужчины». Это была безжалостная правда; возможно, именно тогда Джоан и потеряла веру в то, что сможет чего-то добиться; кроме того, юная студентка полагала в те времена, что для писателя самым главным является сам процесс творчества, а не успех у читателя.

Однако молодая писательница возразила ей: «Ваши книги будут пылиться на полках неизвестных библиотек, и лет через 30 никто и не вспомнит вашего имени… Для писателя забвение – страшное наказание». Джоан тогда поняла, что как женщина она мало чего добьется на литературном поприще.

Теперь, направляясь в самолете в Стокгольм, она вспомнила тот день, когда они, будучи уже любовниками, чуть не расстались. Он принес ей свой первый роман, который намеревался послать издателю. Прочитав рукопись, она посоветовала ему немного переделать текст, поскольку, на её взгляд, герои были недостаточно ярко прописаны, им не хватало жизни. Его самолюбие было задето, и он отказался переписывать роман. Он даже был готов порвать с ней – она задела его самолюбие. Она же безумно любила его и стала умолять не бросать её, предложив свою помощь – всего лишь немного подкорректировать текст. Он согласился, и роман был принят издателем. Они были счастливы, потому что теперь были вместе, их объединяла любовь к литературе и взаимное влечение. Он был темпераментным, а она теряла голову от близости этого мужчины.

Она помнила и тот момент, когда, впервые придя к нему в дом в качестве бебиситтера, взяла на руки его только что родившуюся дочку. Тогда она открыла младенцу свою тайну – тайну того, что она безумно влюблена в его отца. Затем, открыв шкаф, в котором висела его рубашка, она нежно прижала её к губам, вдыхая аромат любимого мужчины. Это было на заре её юности, и она до сих пор помнила тот запах и волнение, которое тогда пережила; и вот это  невозможно было забыть.

В день вручения мужу Нобелевской премии все не высказанные обиды вышли на поверхность. Возможно, она вспомнила слова той самой молодой писательницы, которая говорила, что главное – признание читателя. Но признание получил он, а не она. В её душе поднялись обиды на свою судьбу, на мужа. Но этот путь выбрала она сама… Она знала, что обладает даром, но этот дар она добровольно принесла на алтарь своей любви к мужчине, своему мужу.

Неожиданное появление в самолете журналиста, который собирался написать биографическую книгу о лауреате, вносит смятение в отношения супругов. Чтобы вынудить Джоан признаться в своем соавторстве, незнакомец нажимает на её болевые точки. Его цель – опорочить мужа, раскрыв факт, что романы писал не он, а она – его жена. Под воздействием этих слов и собственных, не высказанных обид, Джоан, почти накануне вручения мужу Нобелевской премии по литературе, решает уйти от него. Она охвачена горечью прошлых обид, несмотря на то что в своей речи он выразил ей благодарность, сказав, что если бы не жена, то он никогда не стал бы тем, кого приветствовала публика. Однако встреча с журналистом разбудила в ней спящих демонов. Накал скандала был так велик, что после того как она сообщила мужу о своем решении развестись, у него случается сердечный приступ, и он умирает…

Доказал ли он ей своей смертью свою любовь? Конец трагичен, и она сама пребывает в смятении. Она помнит, как испытывала удовольствие от прикосновений его рук, когда сидя за письменным столом, она писала, а он нежно массировал ей плечи. Он никогда не скрывал от неё, что восхищается ею и её талантом, он признавал, что всё написанное было их совместным творчеством: у него были идеи, персонажи, структура, а она вдыхала в них правду жизни. Он умер, но искупил ли он своей смертью всё, в чём она его упрекала? Ведь столь незаурядная женщина, как Джоан, должна была понять, что если бы он её не любил, а лишь использовал, то не умер бы…

И вот уже в самолете, по дороге домой, она нежно гладит чистый лист бумаги. Она знает, что будет писать и дальше. О чём? О ком? Может быть, о нём? О своей любви к нему? Неспроста она говорит тому же молодому биографу, опять оказавшемуся с ней в одном самолете, что если он только посмеет скомпрометировать имя её умершего мужа, она подаст на него в суд. Лишь стюардесса выражает Джоан свои соболезнования, она помнит, как они с мужем летели в Стокгольм, и для неё было очевидно, что у супругов были совершенно удивительные отношения.

Венчание в Брюсселе

В жизни каждой пары есть тот момент, тот пик счастья, который невозможно забыть. Этот момент – как последний огонь в угасающем костре любви, он помогает оживить его и согреть снова. Как говорят memento mori, «помни о смерти», «помни, что смертен»; но я бы добавила: помни и о любви, помни, что когда-то ты любил этого человека…

В Брюсселе, как и по всей Европе, по воскресеньям звонят колокола – как в католических, так и в православных храмах. После Октябрьской революции огромное количество русских оказалось вдали от своей родины. Для них храм стал необходимостью, символом того, что они не забыли, не оставили свою страну. Бывший секретарь генерала Врангеля предложил возвести в столице Бельгии храм-памятник в честь «Царя-Мученика Николая II и всех богоборческой властью в смуте убиенных». В 1929 году, под покровительством Великой княгини Ксении Александровны, был создан комитет по сооружению храма. В октябре 1950 года храм был освящён митрополитом Анастасием Грибановским в присутствии князя Гавриила Константиновича Романова.

В одной из стен храма «Царя-Мученика Николая II и всех богоборческой властью в смуте убиенных» хранятся реликвии, обнаруженные на месте уничтожения тел царской семьи. Великая княгиня Ксения Александровна пожертвовала храму икону Иоанна Крестителя, принадлежавшую когда-то Ипатьевскому дому. Также здесь хранятся Библия Императрицы, погон и шинель Николая II, а также другие драгоценности. На полках вдоль стен – иконы, пожертвованные русскими людьми в память о новомучениках российских.

Во время богослужений перед храмом собираются потомки белых эмигрантов, той самой первой волны; их лица благородны, русская речь не утрачена. Когда-то первые белые эмигранты с благоговением вспоминали свою родину, и этот храм стал для них единственным местом, где они могли соборно помолиться за себя и за тех, кто остался далеко, в любимой ими стране.

Шёл 1992 год, май. Брюссель утопал в зелени цветущих каштанов, а японские вишни уже сбрасывали свои розовые цветы. Улыбка влюбленного мужчины, неожиданно вошедшего в мою жизнь, пьянила меня не меньше, чем благоухание весенней природы. Казалось, что небеса разверзлись и ангелы радуются: они обещают земное счастье после долгих страданий. В тот майский день мы венчались. Хор пел наверху, в том самом месте, где когда-то висели знамена Императорской и Белой армии. Батюшка Николай, осеняя нас крестным знамением, подал нам два обручальных кольца. Короны, венчающие влюбленных, медленно опускались над нашими головами, символизируя, что Бог увенчал нас, требуя верности и любви. И слова священника, обращённые к Богу: «Благослови этот брак и даруй рабам Твоим жизнь мирную, долгую, целомудрие и любовь друг к другу», звучали в унисон с ангельскими голосами хора.

Собор был заполнен родственниками и друзьями, горели свечи, и запах тающего воска наполнял воздух. Вокруг были цветы, а на улице, под лучами майского солнца, устремляла к небу свои тонкие ветви совсем юная березка – она напоминала о далекой родине. Отныне моя родина была и здесь, но эту новую родину нужно было сначала понять, а потом полюбить. И вот в тот самый майский день всё обещало счастье – простое женское счастье, которое может принести брак по любви. Опять по любви… Опять была надежда, что вот именно на этот раз всё будет иначе. Тогда я еще не понимала, что «иначе» просто так не бывает.

Венчание, огромные свечи, символизирующие благодарность Судьбе, не могли изменить то, что требует не внешних ритуалов, а внутреннего осмысления.Осмысление собственных слабостей, осознание того, что мужчина тоже заблуждается в своем стремлении к счастью, что он, как и женщина, пребывает в иллюзиях… Всё это предстояло познать. Женщина дает обет верности мужчине, а мужчина – женщине; священник соединяет их перед божественным оком. Будут ли они верны друг другу? Становится ли любовь реальностью, которая живёт внутри нас? И вот тут я вспомнила слова мудрой женщины – француженки Анник де Сузенель. Она впервые заговорила о женственности, но женственности не внешней, а внутренней. По её мнению, каждый человек имеет в себе женское начало – сострадание, милосердие к ближнему. Она трактует Библию в мистической перспективе, утверждая, что человеческая душа – это невеста, готовящаяся к небесному супружеству. И вот произведение Микеланджело, «Оплакивание Христа», или «Пьета», – это не только образ матери, оплакивающей своего сына, но и символ женского милосердия, глубокой любви с большой буквы.

Ожидание чего-то

Как видно, истинно женское мне ещё предстояло открыть в себе… Судьба же продолжала испытывать меня, словно ожидая от меня решения взрослой женщины, а не ребёнка, всё ещё не дождавшегося ушедшего когда-то Отца…

Приятный синеглазый мужчина за соседним столиком югославского ресторана читал французскую газету Le Monde. Он сидел один, без женщины. В какой-то момент я заметила, как он встал, надел пальто и направился к выходу. Его уходящий силуэт в темно-синем пальто напомнил мне что-то… Он уходит, и я больше никогда его не увижу – эта мысль пронеслась в моей голове. Дверь закрылась, и я погрузилась в реальность, продолжая разговор с тем, кто был рядом, но кто был безразличен. Парк, вечер, прогулка с собакой и случайное движение руки, скользнувшей в карман пальто… Визитная карточка, открывшаяся моему взору, с номером телефона и словами извинения за столь «смелый» поступок. Здесь, в Европе, так не принято – женщины эмансипированы, и могут возмутиться…

Шёл февраль – месяц моего рождения, и теперь уже новой встречи, последней в моей жизни. Природа Европы начинала пробуждаться рано, в феврале уже можно было увидеть зелёные деревья, а на вишнях – первые розовые цветы. Февраль 1997 года обещал новое счастье. Прогулки в парке, записки с признаниями в любви, брошенные в почтовый ящик – то ему, то мне. Его постоянные отъезды в Париж, мои ожидания и радостные встречи. Затем его операция, больница, мои мольбы о спасении перед иконой Божьей матери. Он был между жизнью и смертью. Потом наши еженедельные встречи под звуки бетховенских сонат. Он любит музыку, и я тоже её люблю, хотя не знаю так, как он. Музыка нас объединяет, успокаивает, возносит.

Но не всегда всё гладко. Бывают моменты досады, когда наши прежние представления о любви не выдерживают испытания реальностью. Но эти мгновения не длительны. И снова появляется та робкая надежда, что на этот раз всё будет иначе… И, похоже, так и получилось. Проснулось то самое глубинное женское чувство, когда он для тебя и мужчина, и ребёнок, жаждущий увидеть в тебе ту, которая была первой в его жизни, но в то же время не желающий её видеть в тебе, ведь там есть нечто, что причиняло  ему боль.

Понять это непросто, но жизнь многому учит. Важно, чтобы это понимание пришло само собой, без усилий и напряжения. Человек, умеющий любить, всегда будет способен понять и простить. Осознание того, что ты – это не только ты, но и то женственное, вечное, принимающее, прощающее и успокаивающее начало, дарит тебе то, что мы называем любовью. А мужчине это дарует ощущение надежности и защищенности. Он тоже нуждается в поддержке, в понимании и прощении. И даже если ощущение восторга и влечения не вечно, чувство того, что это навсегда, должно присутствовать. В моменты обид и отчаяния лучшим лекарством и спасением всегда будет воспоминание о том самом солнечном дне, когда, глядя друг на друга, оба испытали восторг любви.

Я всегда любила сумерки, и по-французски это называется «entre chien et loup», что переводится как «между собакой и волком». Это выражение, пришедшее из далеких времен, описывает момент, когда освещенность такова, что трудно отличить собаку от волка. Римляне говорили: «inter canem et lupum». Помню очаровательный фильм с Энтони  Хопкинсом – «На исходе дня»; это название прекрасно подходит и к человеческой жизни. Почему бы не сказать – на исходе жизни?

Ведь в жизни человека также есть свои сумерки. Метафорически это не конец, но приближение к нему. И такие мысли время от времени терзают душу. В моменты таких раздумий начинаешь думать о музыке, которая будет сопровождать устремленную Душу к Вечности. Он предпочитает Бетховена, но не Лунную сонату, а ту, которая в финале вышла из неё и перешла в Героическую, с её второй частью – «Похоронным маршем». Именно эта часть наполнена лиричностью и величием – величием человеческой жизни и смерти. Жизнь не вечна, и с этим надо смириться. Он выбрал Бетховена, чей портрет украшал мир моего детства. Я же выбрала для себя Феликса Мендельсона (Псалом 42). Он звучит по-немецки, и это мне тоже нравится – то ли потому, что соседи, жившие рядом, имели немецкие корни, то ли потому, что дочь живет на родине Мендельсона, и ей будут понятны слова, сопровождающие меня в последний Путь.

Сам псалом рассказывает о том, как истерзанная душа, ища спасения, взывает к Богу. И вот это обращение – «Mein Gott» – является призывом, просьбой соединиться с небесной гармонией Вселенной. Именно в ангельском голосе женского сопрано можно услышать голос ребёнка, молящего о любви, как к Богу, так и к тому, кто был для него первым Богом – отцу. Музыка божественна, и уже не имеет значения, что говорил когда-то Фрейд о том, что любовь к Богу имеет корни в любви к отцу, ведь каждый ребёнок в детстве воспринимает отца как Бога.

Эпилог

Иногда приходят странные желания – проснуться молодой, с тонкой талией и длинными светлыми волосами, идущей по пляжу Коктебеля, снова услышать ту прекрасную мелодию, написанную Мишелем Леграном: Windmills of Your Mind

Именно тогда, в те самые семидесятые, она звучала из окон постояльцев дома творчества, а лёгкий летний ветерок нежно касался ещё молодого лица. Тогда были те, кого сегодня уже нет, а тогда они были молоды, красивы и талантливы. Их больше нет, но я помню их, ту музыку и свою молодость. А ведь хотелось бы проснуться не только молодой, но и мудрой, как говорит французская поговорка: «Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait»… Но нет, это невозможно, да и вряд ли нужно. Молодость прошла, жизнь на исходе, и она такая, какой и должна была быть: мы ненавидели и страдали, стремились к вечности в любви и любили вечность. Нас не будет, но останется музыка, останутся слова, останутся наши чувства и надежды. Если можно о чём-то сожалеть, так это о том, что недостаточно ценили эту жизнь.