Братство

– Помолимся перед встречей, – парень небрежно взмахнул рукой, и все присутствующие встали.

– Господи, благослови это занятие. Благослови сегодняшний вечер и наступающую ночь, благослови наше общение, научение в вере, – зазвучало над собравшимися.

Поп (Денис понял, что ведущий, несмотря на молодость, всё-таки был попом) завёл речь о псалмах, и слушать это было довольно скучно. Денис разглядывал присутствующих: потёртая жизнью женщина с одутловатым лицом и безвкусным белым цветом волос, сухопарый вертлявый мужчинка рядом с ней, молодой парень с бегающими глазами, три или четыре молодящиеся бабки, ухоженная армянка в нарядной одежде, привлекательная леди с уложенными в красивую причёску чёрными волосами. Между рядами несколько раз прошли помощники, подливали чай, убирали стаканы. Денис терпеливо выжидал время, и лишь когда молодой поп разрешил задавать вопросы, вскинул руку:

– Позвольте, у меня есть вопрос. Вы тут говорите о молитве, но если вы задумаетесь, что такое молитва, то получим очень интересные и полезные выводы. Когда вы молитесь, вы отдаёте свою энергию и силу, а кому? Вот вопрос.

Молодой поп посмотрел на Дениса с недоумением:

– Это весь вопрос? Кому отдаём энергию? А она у вас есть, чтобы отдавать?

Слушатели потихоньку засмеялись, особенно безвкусная блондинка и её спутник, который сказал:

– У меня после полного дня ремонта, особенно в частном доме, точно нет никакой энергии!

– И у меня после мирской работы, а потом субботней службы, – подхватил поп. – Ну, так в чём проблема? В том, что много энергии?

– Нет, я же серьёзно, – опять взял слово Денис. – Вы отдаёте силы некой сущности, которую называете богом, а я её по иной традиции назову христианским эгрегором. Неужели вы думаете, что ваш бог совершенно бесплатно помогает вам? Ведь он что-то даёт, логично, что и берёт плату за это.

Поп тряхнул волосами, усмехнулся:

– Я думаю, не стоит вам всех судить по себе, тем более бога. Некоторые помогают бесплатно. Богу от нас не надо ничего, он самодостаточен. Святитель Григорий Богослов пишет, что была только одна причина сотворить мир и человека в нём – божественная доброта. И помогать нам господь желает тоже только по этой причине.

Дальше снова потекла скучная беседа, задавались вопросы, из которых Денису показался интересным один – его произнесла черноволосая красивая девушка, похожая на гречанку. Впрочем, это был не вопрос, а скорее комментарий:

– Я никак не могу представить бога, к которому обращаюсь в молитве. Мне кажется, высшее существо, если оно есть, озабочено куда более важными проблемами, чем мои жизненные метания или здоровье моего ребёнка. Сложно представить бога, который всех слышит, всех любит и жалеет… Мне кажется, в этом есть что-то слишком человеческое.

– «Человеческое, слишком человеческое», – процитировал Ницше поп. – Да, Алина, проще представить вереницу брахм, окружённых аурами света, далёких от нашего грубоматериального мира. От наших желаний, которые порождают страдания. Проще представить сурового Аллаха, который, как строгий учитель, ставит пятёрку за выполнение всех заданий и наказывает за нарушение правил. Трудно понять и почувствовать христианского бога, который любит людей. Мы же не привыкли, чтобы нас любили…

– Это правда, отче, – хрипловатым голосом сказала блондинка с одутловатым лицом. – А вот надо поверить. Я тут как-то подумала о боге: как же у него сердце не разорвётся от жалости ко всем к нам!

Поп снисходительно улыбнулся:

– Марина, у господа всё-таки нет таких чувств, как у нас. Хотя в Писании есть слова, что бог разгневался или опечалился, но это просто метафора, чтобы ветхозаветным людям было понятней. Бог не гневается и не радуется в нашем понимании.

– Марина, что ему разрываться, если он наперёд всё знает? – шутливо подтолкнул блондинку её спутник.

– А если он всё знает, то зачем ему молиться? – вовремя вклинился Денис, желая наконец уязвить этого самоуверенного попа, который своей рисовкой вызывал в нём немалое раздражение.

Поп, явно недовольный вопросом, отхлебнул чай, выдержал паузу.

– Так как вы любите всё упрощать, то скажу просто: он знает несколько вариантов, которые могут быть, а окончательный выбор за человеком.

– Тогда зачем молиться за других?!

Поп уставился на него насмешливыми, наглыми глазами:

– Это можно объяснить, если человек хоть кого-нибудь любит… Тогда он просит за любимого. Выражает готовность участвовать в его судьбе.

Денис вспыхнул, привстал с места:

– Да поймите же вы, что игнорируете главный вопрос: кто эта сила, которой вы доверяете, кому отдаёте время, кого почитаете и всё прочее! То, что по-детски можно назвать богом, есть энергоинформационная сущность… Добрая, злая – это вообще без разницы. Главное, что лучше просто не прикрепляться к ней. Быть самому по себе. Вы сами себя тащите в зависимость, а я независим.

– Вы пьёте кофе? – отозвался поп всё тем же невозмутимым тоном.

– При чём тут кофе?.. Ну, пью.

– Вот от него вы и зависимы.

Новая реплика молодого попа была встречена поддерживающими улыбками, и Денис ощущал, что в нём поднимается настоящая злость.

– Я скажу вам, в чём причина того, что вы молитесь, что собираетесь вместе – в церкви и тут. Это стадное чувство, это желание сплотиться, которое свойственно всем слабым. Вам нужна стая, как собакам. А мне не нужна, я волк.

– Так вы тогда больной волк, – снова усмехнулся поп. – Это больные животные уходят умирать в одиночку. А здоровые волки – те тоже собираются в стаю и помогают друг другу.

Денис закрыл глаза, медленно сосчитал до десяти, чтобы вернуть себе спокойное расположение духа. Насмешливость попа, его дурацкая бабская причёска, одобрительные смешки собравшихся людей, в массе своей недалёких, взвинтили его основательно. Эти сборища оказались хуже, чем он думал, и прежде всего из-за попа. Откуда в нём такая самоуверенность?!

Денис еле досидел до конца встречи и хотел было уйти, но поп остановил его почти в дверях:

– Извините, что был резковат. Но я вижу – вы пришли не слушать, а спорить. Поэтому я должен был вас осаждать.

– Ничего, – Денис уже вернул себе видимое спокойствие. – Просто… Неужели ты правда веришь во всё это?

– В общем-то, да. Но на брудершафт мы не пили. Передайте привет вашей жене. Она очень талантлива, схватывает всё на лету… Духовно одарена. Вам можно учиться у неё, на самом деле.

***

Последние поповские слова особенно зацепили Дениса, хотя, уставший от долгой болтологии нынешнего вечера, он не сразу сообразил, в чём кроется подвох. Домой ему не хотелось, он проехал на автобусе лишнюю остановку, чтобы погулять по площади и всё обдумать. Но только когда он наконец переступил порог квартиры и увидел в тусклом свете фарфорово-бледное лицо Сони, его озарила мысль: между его женой и этим клятым попом что-то есть. Первым его стремлением было накинуться на неё, прижать к стенке, заставить говорить. Но в комнате ещё не спали дети, и Денис, сквозь зубы пожелав спокойной ночи, удалился на кухню.

Через полчаса он заглянул внутрь: дети спали в своих деревянных кроватках, а жена, не скинув халат, лежала на диване, и её тонкая рука свешивалась почти до пола. Денис почти минуту неотрывно смотрел на Соню, разрываясь от противоречивых желаний. То ему хотелось разбудить её пощёчиной и устроить допрос, то впиться в полуоткрытые алые губы и взять нахрапом, то укрыть одеялом и, свернувшись рядом, уснуть возле её ног. Но он совладал с собой и просто вышел из комнаты, тихонько притворив дверь.

Пароль Сони от электронной почты он давно на всякий случай записал в блокноте, «Контакт» она вовсе не закрывала. В социальной сети не обнаружилось ничего интересного – вполне логично, ведь здесь сообщения легко могли быть прочитаны. Зайдя в почту, он открыл вкладку «Отправленные» и стал внимательно просматривать все письма за последние полгода.

Искомое нашлось почти сразу: кроме рабочей переписки, тут были послания, отправленные некой Марине – должно быть, той, что болтала глупости про доброго бога на сегодняшней встрече, пара сообщений Саше, которая делилась впечатлением о каком-то Мене и присылала его книгу в электронном формате. Денис скачал эту книгу себе, чтобы на досуге полистать и составить собственное мнение. Но главной находкой оказалось письмо, отправленное не кому иному, как попу. Приготовившись к худшему, Денис открыл его и принялся читать. Начиналось оно скверно:

«Здравствуйте, отче! Я решила вам написать, потому что больше не могу никому рассказать такого, а молчать тоже нет сил».

– Завтра ты у меня разговоришься, – пообещал себе вслух Денис, чувствуя при этом больше горечи и обиды, чем злости.

«Муж всё больше давит на меня. Если не очень устал на работе, то постоянно рассказывает про учение толтеков. Вначале я поверила, как вы говорили, что это просто мошенничество. Но решусь вам возразить – это вправду настоящая духовная традиция. Пусть даже никакого дона Хуана не существовало, сами верования жили и живут. И вся эта духовная жизнь вызывает у меня такое отторжение, что такие вещи трудно объяснить рационально. Поначалу я просто не могла слушать того, что говорил муж. Но потом всё-таки преодолела себя. Ведь как я смогу его понять, если не погружусь в то, чем он живёт? Я и так осознала, к своей боли, что выходила за него, совсем не зная, какой он человек. И он тоже не знал, какой человек я».

«Ты скрывала… Ты всё скрывала, ты оказалась лживой…» – шептал про себя Денис.

«Погрузиться в это учение нужно, конечно, только умом, а не сердцем. Я принялась изучать премудрости толтеков и сравнивать их с православным вероучением. И знаете, какие открытия сделала?! О, вы будете удивлены. Самое первое – люди до Христа, будь то эллины или кельты, германцы или индейцы – не ждали ничего доброго от сверхъестественных существ. Эллины знали, что за гробом их ждёт мрачный Аид, вот и индейцы тоже не надеялись на что-то благое: даже дорога в их загробное бытие у майя пролегала через реки, напитанные кровью и гноем, у ацтеков – через восемь пустынь, восемь горных пиков и холодный поток. И когда наконец они всё это преодолевали, их встречали мерзкие и страшные существа. Отче, я даже знаю, кто они, но не хочу говорить. А ведь люди не зря составили все эти описания. Вот и ответ тому, кто смеётся: откуда вы знаете, как там? Люди очень давно знают, что такое ад. Как вы говорили, это потому, что вкушают его уже на земле… Я боюсь, что мой муж, Денис, считает, что это единственная реальность и другого не дано.

«Так и есть», – согласился Денис.

Он прошёлся по кухне, поставил чайник, насыпал в кружку две чайные ложки кофе. Когда горький напиток был готов, Денис сел за стол и дал себе слово дочитать письмо до конца, стараясь сохранять спокойствие.

«Можно сказать, что ведь в языческих религиях есть и добрые божества. Я много думала об этом, отче, и пришла к выводу, что таковых нет. У толтеков и других индейцев есть Кетцалькоатль, пернатый змей, который спустился в преисподнюю, в Миктлан, за костями умерших прежних поколений, чтобы воскресить их. Вот, казалось бы, прообраз нашего Господа… Но так только на первый взгляд. Он идёт, подосланный другими богами, и идёт потому, что божествам на земле нужны новые жертвы. Правда, я всё-таки думаю: быть может, все народы на нашей земле сохранили память о том, как жилось в Раю? Ведь уже там Господь дал обетование о том, что придёт Спаситель. Просто эти слова были затёрты, искажены со временем…

Очень много в религии толтеков говорится о нагуалях, о духах-помощниках. Увы, мы знаем, что это за «помощники». Страшно, что мой муж так много читает о них и, как я понимаю, пытается войти с ними в общение. Отче, я помолилась, чтобы мне никогда их не видеть и не слышать, потому что я и так догадываюсь, как они страшны и отвратительны. Я даже иногда чувствую их ледяное присутствие, когда просыпаюсь ночью или рано утром, а муж читает про все эти вещи…

Дорогой отец Андрей, мне иногда бывает страшно, но я читаю Псалтырь и вспоминаю вас и всё, что вы нам говорили. Вы очень стойкий человек, страдаете от головных болей, а держитесь крепко и учите нас. Вы для меня пример. Иногда мне кажется, что мои трудности только начинаются, но с Богом ничего не страшно. Он нас не только любит, но и уважает. У Кастанеды дон Хуан смеялся над Христом и Девой Марией, потому что они вмешиваются только тогда, когда люди их слушают. А вот покровители индейских шаманов, тёмные духи, заставляют слушать себя и подчиняют себе полностью. И это людям легче понять. Не только индейцам, но и нам, русским. Знаете, у толтеков ведь есть и самый настоящий Бог-творец! Да, да! Они представляют его в образе орла – светлого, золотого. Прямо как в песне про город золотой, который под небом голубым. Вы любите эту песню, отче? Я очень люблю. Так вот, толтеки учат избегать этого орла всеми способами, потому что он способен расплавить своим жаром, потому что он слишком могуществен. И это, наверное, обычное мышление ветхого человека. И только мы, христиане, верим, что этот жар – божественная любовь. И мы не избегаем её, а стремимся к ней. Верим, что однажды взглянем в глаза этому Орлу. Да, отче, вы правы – мы совершенно безумны для этого мира».

Денис дочитал до конца, захлопнул крышку ноутбука.

– Стерва… – прошептал он еле слышно. – Если бы не дети…

Денис прикрыл воспалённые, будто песком засыпанные глаза, почувствовал солёную влагу изнутри век. Глубину Сониного предательства было ещё трудно осознать. Все четыре года он оставался верным ей, он даже не смотрел в сторону других девушек, хотя искушений, как у любого молодого и не уродливого на вид мужчины, имелось достаточно. Он был всецело предан жене, когда она носила под сердцем Дашку и Данила. У него и мысли не возникало о другой женщине, а она… Она писала такие письма проклятому попу! Ведь это наверняка всего лишь одно из них. Такие письма друг другу пишут только влюблённые, и неважно, что у них ничего не было… Хотя чёрт бы его знал?! От неё можно ожидать всего. Хитрая, лживая тварь! А поганый поп?! Надо прийти к его жене. Ведь она у него имеется. Сказать ей: вот он какой, ваш дорогой отец Андрей! Страдающий от головной боли! Дать ему табуреткой по башке, чтобы сразу отмучился!

Глава 7. Первые христиане.

Андрей сам не мог бы точно сказать, когда стал ждать вторника сильнее, чем воскресенья. Может быть, с апреля. Или ещё с зимы?.. Он смотрел на приходящих в церковь людей по-прежнему внимательно, и так же, как раньше, сокрушался от того, что мало кто из посещающих церковь становится её верным чадом. Но в храме ему оставалось только смотреть – народ, который и священников-то воспринимал большей частью как шаманов, видел в Андрее просто помощника, исполняющего роль дирижёра на молитвах и раздающего листы с 33 псалмом. Люди приходили, ставили свечи, крестились, подходили к солее за благословением – и уходили в неизвестность. Андрей не знал, кто они и что с ними, изменилось ли что-то в их душе после исповеди и целования креста.

Совсем иначе было на встречах. Те парни и девушки, которые когда-то ходили на прогулки с отцом Семёном, вполне официально получили в братстве название старших и стали полноценными помощниками в катехизации. В те дни, когда у Андрея сильно болела голова, Антон или Полина подвозили его до дома, остальные тоже старались помочь хоть чем-то, пусть даже сочувственным словом. Полина уже ходила в храм, причащалась, и Андрею было всегда радостно видеть среди собравшихся её строгое иконописное лицо, обрамлённое полукруглой каштановой рамкой каре. Ходил в храм и Саша-звонарь, но он, слегка поколебавшись, стал помощником в одной из групп Семёна. Андрей предвидел, что групп у старшего по чину друга окажется две. Представители одной, маленькой, собирались вечером в среду, второй – утром в субботу. «Субботние» пришли на зов первыми, их числилось по списку тридцать человек – большой школьный класс. Андрей впервые увидел их уже зимой, в декабре, и поразился тому, как они были похожи на своего наставника: такие же энергичные, шумливые, запальчивые в спорах. Вторая группа изначально насчитывала всего десять человек: все они были предпринимателями разной удачливости, от довольно успешных (по меркам Андрея) до окончательно прогоревших. Уже в середине зимы к этим людям бизнеса добавились новенькие, несколько молодых мужчин и женщин самых разных занятий      . Андрей тогда пытался убедить друга, что никого больше не стоит брать, что состав оглашаемых уже устоялся, но Семён думал по-своему:

– Отченька, это мои группы. И давай я решу. У тебя есть своя: что ни поп, то батька.

– Но ведь мы наметили с тобой программу! Сначала Экклезиаст, Притчи Соломона, Псалтырь. Потом Ветхий завет, начиная с Авраама, десять заповедей…

– Так смотри, Дюша: эти как раз подтянулись в то время, когда им удобно будет встроиться и вместе со всеми поплыть. Нет, всё: это мои. Слушай, я тебе скажу: какие они все крутые! Сначала, помнишь, по осени, были ещё какие-то тухлые, а теперь пошёл движ! И думают, и спорят, и читают! Не просто тыкают свечками в дырки, а размышляют, что такое христианство. Двое у меня стихи пишут, с нас пример берут. Не, я шучу, конечно, не с нас. Это просто дар Божий. В общем, круто! А потом тепло придёт, весна-лето, будем в волейбол играть на острове, в баскетбол…

Андрей усмехнулся:

– Сёма, ну какой баскетбол? Мы же катехизацию проводим, надо быть серьёзней.

Семён на том конце линии, видимо, что-то откусив, энергично заспорил:

– Не-ет, жнать пишание надо! Как сказал Златоуст: огорчился ад, ибо осмеян. Все еретики были очень серьёзны. А мы будем радоваться. Я вот только не люблю, когда начинают сливать. Я исповедь-то тяжело переношу, понаговорят там всякое, особенно по блудной части… а тут вообще, как подсядут и давай всю свою историю, даже помыслы свои… И ждут, что я им скажу, что делать. А я откуда это знаю?! Делаю умное лицо, а сам только повторяю про себя: «Господи, помоги рабе твоей Лие, или Светлане, или рабу Михаилу!»

– Я тоже за своих молюсь, но им ведь нужны и наставления… Хотя, конечно, если ты даёшь совет, то готов и нести ответственность за те последствия, к которым он приведёт, – возразил сам себе Андрей.

– Да… У меня субботние всё время советуются, а средовые редко. Бизнесмены же, привыкли всё сами решать… Хотя вот Алия, она в крещении Лия – рассказывал тебе про неё – богатая была, а потом второй муж её кинул и вообще всё пошло прахом. Она после этого пыталась своими силами что-то исправить, но ни фига не получалось. Наоборот, в больницу слегла. Тут-то, говорит, до неё и дошло, что она сама далеко-о-о не всё может решить…

Андрей сам не замечал, как начинал увлечённо слушать подобные Семёновы рассказы. Он успел так же привязаться к своим катехуменам, как Махов, но, похоже, чувствовал на себе больший груз ответственности за этих доверившихся ему людей, чем Семён, хотя тот и был полноценным священником. В группе Андрея насчитывалось двадцать семь человек. С Олей – двадцать восемь. Он запретил ей во время занятий называть его иначе, как «отче», но Оля не обращалась к нему на встречах вообще никак – в крайнем случае робко поднимала руку. Андрей никому не объявлял, что эта маленькая хрупкая женщина и иногда приходящий с ней трёхлетний ребёнок – его жена и сын. Катехумены догадались об этом сами, первым – Володя Шлоссер, просто сличив черты маленького Фёдора с батюшкиными. Андрей уже не первый раз удивлялся его наблюдательности. Шлоссер был похож на того отца бесноватого отрока, который воскликнул в Евангелии: «Верую. Господи, помоги моему неверию!» Володя сам вызвался довозить на машине старушек или многодетную мать Ксению. При этом он прямо говорил, что везёт сестёр не от большого желания, а чтобы научиться жертвовать Богу. Однажды, пока машина Андрея была в ремонте, Володя подвёз и их с Олей и, пользуясь случаем, рассказал, почему он пришёл к вере в Бога:

– Всё просто: в мире должен быть порядок. Мы с Маринкой сначала блудили по йогам да по фен-шуям, а там бога нет: там только так, типа океан премудрости. А я как-то раз думаю: ну не может ведь быть в мире всё само по себе. Должен кто-то всё организовать. И это, блин, никакой не океан. Это как если бы ремонт сделался сам собой. Так же не бывает. А с другой стороны вот думаю: если Бог есть, что же столько бардака в мире?

– Это потому, что люди Бога не хотят слушать, ему не верят, – напевно проговорила Марина.

Марина Шлоссер поначалу вызывала в Андрее подспудное раздражение неуместностью, иногда и глуповатостью своих высказываний. У неё был не очень приятный хриплый голос, простецкая внешность, и выглядела она – это Андрей заметил не сразу – явно старше своего мужа, на которого смотрела обожающим взглядом. Но вскоре Андрей проникся уважением к этой женщине. Всю жизнь она проработала простым маляром, никогда не была интеллектуалкой, однако проявляла такое горячее желание изучать Писание и вообще узнавать о Боге, какого Андрей пока что не видел на лицах образованных катехуменов. И главное, любое замечание от своего мужа, который иногда приказывал ей замолчать, Марина принимала без возражений. Володя по уровню знания и понимания ушёл от неё вовсе не так далеко, как хотел бы думать, но всё ещё держал себя с апломбом, будто считал недопустимым для себя просто взять и принять на веру то, о чём говорил на встречах Андрей.

Из пожилых женщин Андрей выделял Тамару и Елену Зейза. Тамара держала в торговом центре магазинчик одежды и, таким образом, была хоть и очень мелким, но предпринимателем, так же, как «средовые» оглашаемые отца Семёна. Елена Зейза, приятная дама около шестидесяти лет, приходила на встречу вместе с сыном Славой, возраст которого перевалил за тридцать пять. Выглядел Слава, правда, серьёзно моложе, так что Андрей поначалу принял его за своего сверстника. На встречах он старательно делал вид, что не знает свою мать. Андрей сразу понял, что это было вызвано желанием наконец-то обособиться от неё, почувствовать себя самостоятельным мужчиной, и подыгрывал Славе. Он вообще был уверен, что настоящее братство из всех этих людей может получиться только тогда, когда они смогут, как заповедовал Господь, оставить и мать, и отца, и братьев. Хотя бы в том смысле, чтобы не считать их единственными близкими.

Егор, наоборот, выглядел старше своих двадцати трёх. Он повзрослел очень рано: после страшной аварии погибла мать, отец остался инвалидом, а младшую сестру пришлось поднимать фактически самому. Всё это Егор рассказал во время краткой беседы, которую Андрей устроил для перевода катехуменов с предварительного этапа оглашения на основной. Во время этого важного разговора (каждому уделялось пять – семь минут, это заняло в общей сложности два вечера) он постарался в общих чертах узнать, как живёт каждый из оглашаемых, как он пришёл к вере и насколько серьёзно настроен узнавать жизнь церкви дальше. Вначале, чтобы сократить время на беседы, Андрей хотел поручить часть людей помощникам – Антону, Кате, Полине и Алёне, но раздумал и всех оглашаемых проверял сам. Пришлось распроститься с одним мужчиной, который продолжал видеть в огласительных встречах интеллектуальные светские беседы, и двумя немолодыми дамами, одна из которых жаловалась на здоровье (конечно, это был всего лишь предлог), а другая вовсе заявила, что разочаровалась в церкви и верит в «бога в душе». Расставаться с ними Андрею было не жаль. На основной этап он изначально собирался взять только тех, в чьей серьёзности был уверен. Однако Господь внёс свои коррективы. Среди оглашаемых был Роман – сутуловатый парень с бегающими глазами, которому, несмотря на его тридцать с лишним лет, никак не шло звание мужчины. На первых встречах Роман позволял себе едкие шутки над Писанием, Андрею пришось его осаждать, но потом как-то внезапно затих и посерьёзнел. Оказалось, что на нём висит большой кредит, нет постоянной работы – только калымы, и живёт он вместе с женщиной в частном доме, вот-вот определённом под снос.

– Вам нужно будет или расстаться с этой женщиной, или оформить брак, – сразу предупредил Андрей. – Это надо будет сделать примерно через год, когда мы уже станем по-настоящему входить в церковь.

– А сейчас что? – недоумённо вопросил Роман, не зная, куда девать свои руки с длинными пальцами.

– Сейчас у вас есть время подумать, насколько вы нужны друг другу. С работой постараемся вам помочь.

К удивлению Андрея, Роман засветился искренней улыбкой, благодарно кивнул и пообещал, что постарается ходить на все встречи и читать задание – пока что он делал это весьма неохотно.

Примерно такая же история была с девушкой по имени Наташа. Развязные манеры, нескромная одежда и, главное, ранние морщины на загорелом лице говорили о том, что повидала она многое. Но в ней была открытость, понравившаяся Андрею. Как самаритянка у колодца, она признавала, что у неё было пять мужей, если считать только тех, с кем жили в одной квартире. Из помощниц Наташка привязалась к самой миролюбивой – Кате Кирушок, и ходила за ней по пятам, будто дитя за мамкой. Андрей, повинуясь голосу сердца, решил оставить Наташку в группе, заранее предупредив, что ей в скором времени придётся оставить блудную жизнь.