Братство

– Не говори так! – вырвалось у Сони.

– А чё уже бояться? Посмотри правде в глаза. Реально, Сонька, страшно мы жили с тобой в детстве. А мама всё пыталась это скрыть, хотя сама мучилась. Но разве твоя вера говорит скрывать? Делать вид, что всё ништяк? А?

– Не говорит, – нехотя ответила сестра.

– Правда нужна, – Витька поднял вверх указательный палец. – На одно надеюсь, что не озлобились мы с тобой. Сашка – тот злой стал. А вот я тоже думаю – почему? Почему мы братья из одной семьи, а разные? Я вот нормальный, а он как чёрт. Как твоя вера это объяснит?

– Не знаю, – смутилась Соня.

Ей не нравилось, что Витька выхваляет себя и принижает брата. Но он смотрел на неё с таким искренним любопытством, что промолчать казалось попросту невежливо.

– Просто у каждого человека есть свобода воли, – неуверенно начала она. – Каждый слышит голос Бога и совести в своей душе, но не каждый ему следует. Кто-то предпочитает всё делать по собственной воле и в бедах обвинять других. А кто-то хотя бы иногда думает о других и милосерден к ним.

Витька лукаво улыбнулся:

– Я вот ещё думаю – в кого ты у нас такая умная? Ты точно мне сестра?

– Точно, точно.

Соня улыбнулась через силу: неуклюжий комплимент родного брата лишний раз напомнил ей о собственном одиночестве.

***

Чем меньше дней оставалось до Пасхи, тем взвинченней становился Денис. В чистый четверг, когда Соня мыла пол, он молча наблюдал за её работой и то и дело прерывал её разными придирками, пока наконец не заставил заплакать. Слёзы жены словно бы насыщали его, останавливали поток ругани и упрёков.

– Ты должна посмотреть одно видео, – сказал он уже ночью, когда Соня только-только уложила детей спать.

– Я очень устала, можно завтра?

Денис рассвирепел:

– Сказал же – смотри!

С первых кадров её отшатнуло от экрана: видео было про монастырь, но на экране мелькали полуодетые и совсем раздетые люди, гадкие маски, и слух резало жуткое верещание.

– Смотри! – снова приказал Денис.

– Мне страшно!

– А почему? Почему твой бог не накажет этих людей, которые вытворяют такое в его доме? А потому, что его нет! Поняла?!

Соня затряслась, как в лихорадке, обхватила себя руками:

– Нет, он есть!

– А ну, скажи ещё раз?!

– Есть! – закричала она, закрыв глаза. – Он е-э-эсть!

По трубе застучали соседи.

– Вали спать, – глухо промолвил Денис. – Поговорим потом.

Она почти ощупью добралась до постели, прижала к себе одеяло, свернулась клубком.

«Господи, Господи! – взмолилась она, когда наконец отступили душившие её слёзы. – Пусть он увидит их, как они есть, без всяких покровов… Ты знаешь, о чём я. Если ему не страшно, так пусть его напугают они».

В субботу Соня сходила с детьми на прогулку, постирала в машинке партию вещей, приготовила обед. Денис проснулся как раз к этому времени.

– Сегодня Пасха, я пойду на службу, – проговорила она тихо, но твёрдо.

Он поднял на неё опухшие от недосыпа зеленовато-карие глаза, и Соне вдруг показалось, что его взгляд не выражает вообще ничего – только пустоту.

– После всего? Всё равно пойдёшь? – глухо отозвался Денис.

– Да.

– Пошла вон. Я не говорю с тобой.

Соня сделала попытку обнять Дениса, но он резко сбросил её руки с себя и выставил вперёд ладонь, давая понять, что она не должна приближаться.

Слёзы на этот раз лились тихонько. Соня приготовила плов с курицей, испекла лимонный пирог – он на удивление получился ровным и пышным. О том, чтобы попробовать сделать кулич или хотя бы покрасить яйца, она и не заикалась. Всё это – и воздушные куличи, и рассыпчатые творожные пасхи, и разноцветные яйца – должны были принести другие. Денис заперся в свой комнате, а Соня готовила, убиралась и шёпотом разговаривала с детьми:

– Завтра будет праздник, самый лучший праздник в мире, детки. Иисус Христос, Божий сын, не хотел, чтобы люди умирали. Поэтому Он стал человеком и умер, как умирают все люди. Он спустился в ад – это такое подземелье, где страдали все мёртвые – и спас там всех, кто хотел выйти.

– А кто не хотел? – тоже шёпотом и оглядываясь, как мать, спросила Даша.

– Кто не хотел? – Соня никогда не задумывалась об этом. – Наверное, этих он оставил… А всех, кто подал ему руку, вывел на свет. Это было сегодня. А назавтра все узнают, что Божий сын воскрес, то есть на самом деле живой. Все-все узнают!

– Даже папа? – с недоверием спросил Данил.

– Даже папа… Когда-нибудь узнает и поверит. Спите.

Ровно в одиннадцать часов она появилась перед Денисом, уже одетая в куртку, и тихо произнесла:

– Ну, я пойду?

Он ответил ей презрительным молчанием. Соня глубоко вздохнула, мысленно прочитала «Богородице, дево» и выскользнула за дверь.

В храме уже стояли Володя и Марина Шлоссер, и Соня кинулась к ним обоим в объятия. Вслед за ними подходили строгая Жанна, улыбчивая Катя – помощница из старших, Егор, Елена и Слава Зейза, Полина, Руслан и Саша Мамедовы. Соня во время службы чувствовала присутствие каждого из них, словно все они были пульсирующими точками на карте ГЛОНАСС. В прошлом году она была здесь одна, не знала ни единого человека, но даже тогда чувствовала внутри себя неземную радость. А теперь эта радость увеличивалась от того, что её было с кем разделить. Рядом стояли братья и сёстры – те, что ходили вместе с ней в группу, и другие, пока незнакомые. После службы все собрались в здании воскрески. Стол, покрытый льняной белой скатертью, быстро украсился блюдами, на которых были и куличи, и пасхи, и салаты.

– Кушайте, отче, и все кушайте, – ласково приглашала к столу Марина. – Салатик вон красивый я сделала, «Пасхальное яйцо».

– С чем это, Марин? – звонким, будто у молодой девушки, голосом, спросила Елена Зейза.

– Да всё простое! Курочка копчёная, свёкла, морковочка, маслины, яйца, сыр…

– Спасибо, сёстры! Христос воскресе!

Только когда люди вокруг расступились, Соня увидела отца Андрея. Он широко улыбался, держал в руке тёмно-коричневую писанку.

– Воистину воскресе, отче! – с чувством воскликнула она.

Он приобнял её осторожно, не так, как других.

– Вы умница, что пришли сюда, – сказал он через некоторое время.

Соня почувствовала, что у неё перехватывает дыхание от этой похвалы. Она хотела что-нибудь сказать отцу Андрею или хотя бы найти слова, чтобы поблагодарить его за всё, что он сделал для группы. Но слова не находились, а вскоре наставника уже увели для разговора другие оглашаемые. Соня не ощущала обиды – отец диакон был нужен всем, для каждого у него могло найтись доброе или строгое слово, наставление или шутка.

– Христос воскресе, София! – навстречу к ней устремилась сияющая Саша Мамедова. – А ну, подставляй яйцо, будем биться!

Соня смеялась вместе со всеми, билась яйцами с Сашей, Жанной, Романом, уплетала Маринин салат и неизвестно чей вкуснейший кулич, слушала песни под гитару, которые пел Егор, и меньше всего хотела думать о том, что в три часа ей пора возвращаться домой.

– Мне нужно идти, отче, – тихо сказала она, подойдя к отцу Андрею.

– Вы уверены?

– Да. Там дети – вдруг проснутся? Муж…

Отец Андрей вздохнул, задумался.

– Мне тяжело, отче, – само собой сказалось у Сони.

– Я помолюсь за вас. Храни вас Господь и Матерь Божья.

Собственные шаги казались Соне тяжёлыми, будто она передвигалась по ещё не застывшему бетону. Воздух во дворе был землистым, сырым. Соня в изнеможении опустилась на лавочку, закрыла лицо руками и зарыдала. Ей казалось, что из светлого, сияющего рая ей предстояло вернуться в самый настоящий ад, и всеми силами она сопротивлялась этому неминуемому возвращению.

– Господи, я так не могу больше, – горячо шептала она, в судорожном порыве цепляясь пальцами за собственные волосы. – Я как будто совсем одна. Другие, пусть даже и жалеют, не понимают, каково мне. Господи, пусть эта ситуация разрешится, больше так продолжаться не может. Не может, не может, не может…

***

На следующий день Соня проснулась в половине девятого, одновременно с детьми, и чувствовала себя отдохнувшей. Первым её порывом стало тотчас же одеть ребятишек и выйти с ними на улицу, к храму. Недолго думая, так она и поступила. Вначале Соня думала просто погулять с ребятишками на площади, полюбоваться майским лазурным небом, но Даша сама потянула её в храм:

– Мам, туда!

Соня очень надеялась увидеть кого-нибудь из братства, но на службе стояли незнакомые люди. Даша и Данил забрались на деревянные скамейки, стали осматриваться вокруг. Они смирно сидели минут десять, потом начали толкаться, шуметь.

– Пойдём, пойдём, – поманила их Соня.

Старушка-служительница подошла к ней, протянула три крашеных яйца:

– Деток-то почаще приводите в храм! И сами ходите.

Соня грустно улыбнулась, поняв, что служительница не узнала её.

– Я была здесь сегодня ночью.

– А-а! Ну, приходите ещё.

Денис встретил Соню молчанием, детей поднял на руки, целовал.

– Обед я им сделаю сам, – сказал он.

Он не разговаривал с Соней ещё три дня, сколько бы она не подходила к нему, сбрасывал с себя её руки и даже не ел приготовленную ею еду. Первые два дня Соня металась, не зная, как достучаться до Дениса, а на третий обрела неожиданное успокоение. Это было чем-то похоже на то, как её отец прогонял мать, когда она кружилась возле него пьяного с лекарствами и попытками помочь. Во вторник вечером она совершенно спокойно ушла на огласительную встречу вместе с детьми, и Денис не сказал ей ни слова – вернувшись, она застала его спящим.

На четвёртый день в одиннадцать часов всё пространство квартиры, от пола до потолка, разрезал душераздирающий крик. Крик этот вначале был без слов, просто жуткий, на пределе громкости и напряжения, отчаянный вопль. И когда Соня поняла, что этот вопль исходил от её мужа, она остолбенела, не понимая, что такого ужасного могло с ним произойти.

– Тебе больно? Тебе плохо? Ты задыхаешься? – она искренне волновалась за него, но касаться не решалась, продолжая стоять в проёме двери. Ребятишки сидели на кухонном диванчике, прижавшись друг к другу, как нахохлившиеся воробьи.