Космическая оранжерея

Двое пилотов пробирались через толпу к посту дежурного по доку. На их пути встретился выдающихся физических габаритов офицер с копной рыжих волос, усами и бородой под цвет прическе, который приветствовал Эмура хлопком по спине, а их обоих басом:

– О, ребенок? Кого это из вас угораздило, парни?

Эмур похлопал его по плечу в знак приветствия.

– Идер, хорошо, если тебе самому от твоих шуток смешно.

Они добрались до дежурного, офицера в черной форме внутренней службы Патруля. Виас вручил ему мальчика одновременно с тем, как Эмур давал пояснения:

– Нашли в зоне беспорядков. Личность не устанавливается, скорее всего, рожден нелегально. Возможных родителей не видели.

– Спасибо, – кивнул дежурный, – разберемся.

Выйдя из дока, летчики не спеша пошли по коридору.

– Интересно, что будет с этим ребенком дальше, – задумчиво сказал Виас.

– А какие варианты? Проверят генотип и пристроят к делу. Может, еще с ним на службе встретимся. Виси, ты позавтракать успел с утра?

– Нет.

– Я тоже нет. Жутко голодный. Составишь мне компанию?

– С удовольствием.

2. Разговоры

Ближайшая столовая, одна из многочисленных на базе, представляла собой большое светлое помещение с разнообразным набором мебели – столы, стулья, диваны, кресла, высокие, низкие – на разное количество народу и разные предпочтения, как разместиться во время еды. Как и везде в Лиге, приёмы пищи предполагались исключительно в компании. Самостоятельное приготовление блюд строго запрещалось, и продукты для этого не продавались. «Наше единство – сила Содружества и смысл жизни», – выучивали граждане с малолетства, и трапеза являлась одним из средств, служивших единению как нельзя лучше, наравне с профессиональной деятельностью и сексом.

Сейчас столовая была почти пуста, несколько патрульных сидели за тремя столиками вдалеке. Пилоты подошли к стене, в пять рядов заполненной закрытыми ячейками – автоматическими постами для приготовления еды, и дотронулись до активирующих пластин. Спустя мгновение две ячейки открылись, и каждый из них получил завтрак, сервированный на подносе, сугубо индивидуальный, созданный исходя из тех физиологических параметров каждого, которые были известны Помощнику. А ему было известно почти все, поэтому он мог не только поддерживать здоровье граждан с помощью состава рациона, но и корректировать его и предвосхищать возможные проблемы.

Приятели сели за столик и с интересом посмотрели на содержимое подносов друг друга. Это являлось вечной темой для всеобщего любопытства и обсуждения, поскольку состав блюд явно показывал состояние здоровья заказчика.

У обоих пилотов в одноразовой посуде оказалась похожая еда, разнообразная, легкая, не очень калорийная.

– За что я люблю базирование на планете, так это за настоящие продукты, – сказал Эмур, изучая овощи у себя на тарелке, часть из которых действительно была выращенной в почве.

– Как ты их отличаешь? – спросил Виас.

– Да видно же. И пахнут они иначе. Смотри, вот это точно из земли, а это точно из лаборатории.

– Ведь состав тот же самый, что у синтетики.

– Состав да. Но сами они нет.

Некоторое время они ели в тишине. Вновь заговорил Эмур, которому, как обычно, было скучно молчать:

– О чем задумался, Виси?

– Я все думаю про того ребенка, – быстро откликнулся тот, не поднимая глаз.

– Да? Что тебя так впечатлило?

– Мне кажется, он очень сильно отличается от нас. Ты сказал, что может быть, мы с ним встретимся на службе. Но представляешь, насколько он другой? Ты когда‑нибудь думал, как это, быть рожденным от женщины и жить в семье из нескольких человек? С отцом и матерью, и, возможно, братьями и сестрами? И когда эти люди тебя воспитывают, наказывают, кормят…

Эмур пожал плечами.

– Наверное, все об этом в какой‑то момент задумываются. Например, когда впервые про живородящих узнают. Ты прав, такое начало может оставить след на всю жизнь. Кроме того, поскольку он рожден нелегально, не известно, какой там набор генов и какие проблемы со здоровьем. Он, может, и не доживет до возраста, чтобы начать служить. Да и, если уж на то пошло, само общение с ним опасно, у него могут быть любые инфекции и любые болезни, по‑хорошему его надо было сразу в изолирующий бокс упаковывать, а не в салон сажать. И если у такого сильный собственный иммунитет, его счастье, а иначе в любой момент от простуды умрет, да и все.

– Ну нет, – рассудительно ответил Виас, – все-таки теперь он будет гражданином Лиги, а у нас неплохая медицина. Помощник уж, наверное, справится с его болезнями.

Эмур пристально глянул на него.

– Насколько я помню, у тебя высокий репродуктивный рейтинг. Тебе ничто не мешает получить лицензию на рождение ребенка. Давай, Виси, ты у меня будешь первым знакомым с живорождением, это интересно.

Тот вздрогнул, сильно покраснел и взглянул офицеру в глаза.

– Да что ты такое говоришь, – пробормотал он.

Эмур очень старался не улыбнуться.

– Ну а чего. Все же можно сделать легально, не как родители этого бедного мальчика, которые прятали его неизвестно где, а после и совсем потеряли. Государство тебе разрешит. Ведь ты же сдаешь сперму, а так поучаствуешь в процессе сам, и заодно узнаешь, что такое воспитание в семье. Отцом семейства станешь.

Виас, опустив голову, ковырял еду, краска с его лица не сходила.

– Престань, пожалуйста.

Эмур рассмеялся, давая понять, что прежде сказанное было провокацией.

– А вот будь с нами сейчас кто‑то живородящий, ты потерял бы с десяток баллов социального рейтинга за свое смущение. Надо уважать чужой законный выбор, Виси. И надо рассматривать все возможности, которые тебе доступны, мало ли, в чем ты найдешь счастье.

Виас улыбнулся и покачал головой.

– Подловил. Но я не стану отрицать, что думал об этом. Это тем интереснее, что очень трудно примерить на себя. Но, когда такой выбор есть, не размышлять о нем невозможно. Хотя, меня полностью устраивает мое происхождение и то, как меня воспитали. Да и пару под создание семьи с детьми найти… не просто.

При упоминании пары Эмур на мгновение впал в задумчивость, его взгляд остановился в одной точке на лице собеседника так, как будто он мыслями был где‑то далеко. Виас это заметил и отвел глаза.

– Ну да, – сказал Эмур, прерывая эту паузу. – Нас воспитывали в Школе в коллективе ровесников. С рождения мы видели только ровесников, и еще воспитателей. Помнишь, Виси, как мы в детстве относились к воспитателям?

Они были разного возраста, капитан на десяток земных лет старше очень юного лейтенанта, но оба невольно улыбнулись воспоминаниям и друг другу. Некоторые вещи, ко всеобщему удовольствию, не менялись.

– Только став взрослым, я понял, что воспитатели были сами обычными гражданами, просто настоящими специалистами, хорошо обученными и на своем месте. Но тогда они представлялись какими‑то высшими существами, недосягаемыми, самыми добрыми, прекрасными и вообще великими. За их внимание боролись, о том, чтобы заслужить их похвалу, мечтали. Мне кажется, все дети в начале второго возраста обожают воспитателей. А после уже психотерапевтов, а как наступает третий возраст – и друг друга, – Эмур рассмеялся искренне и весело, было видно, что ему доставляет удовольствие возвращаться мыслями к детству.

– Мне кажется, я до сих пор не до конца избавился от влюбленности в воспитательницу, которая вела нас почти до профессиональной подготовки, – застенчиво сказал Виас, погрузившись в грезы.

– Ничего себе, а у нас их часто меняли. Я очень переживал и думал, что это делают специально, чтобы мы не привыкали. Но страдал ужасно, подолгу рыдал из‑за каждого расставания. Мой пси даже начал ругать меня за это.

– Сурово, – посочувствовал Виас. – Я думаю, нет правила на этот счет, просто вашей группе не повезло.

– Кроме воспитателей, были ведь еще и друзья, с которыми вместе росли. Ты своих помнишь?

– Не особо, – он немного задумался, глядя вдаль и прикусив вилку. – Дружбы как таковой я тогда не знал. Был даже один эпизод… – он смутился и потупился. – Стыдно рассказывать, зря начал.

Эмур молчал и смотрел на него не отрываясь. Виас поднял взгляд, увидел это внимательное ожидание, вздохнул и продолжил:

– Не так интересно, как ты, может, ожидаешь. И мне не приятно об этом вспоминать, поэтому я зря проговорился.

Он еще немного помолчал.

– Ты же знаешь, что мы в Школе должны были быть «все для всех». Дружить со всеми, вести себя доброжелательно… И для меня это проблемой не было. Я любил нашу группу и воспитателей, совершенно искренне. Я переживал, что кому-то из детей не удавалось найти общий язык с кем-то, и даже иногда пытался таким помочь. Ну и представь мое удивление и даже обиду – хоть мне и стыдно в этом признаться, когда это обернулось против меня.

Теперь он поднял взгляд и продолжил, словно бы ободрившись молчаливым вниманием Эмура и глядя ему в глаза:

– Сам эпизод был таким. В нашу группу перевели троих ребят – знаешь, как Помощник иногда делает, наверное, чтобы коллективы обновить и разнообразия добавить в общение. Два парня и девочка, люди. И они полностью поменяли нашу обстановку, которая была до их появления очень спокойной и мягкой. Это я, уже повзрослев, понял, что таким образом Помощник дал им последний шанс на исправление. А в детстве – мы тогда были едва ли подростками, – я только поразился, насколько ровесники могут быть недобрыми и агрессивными. И я стал одним из первых, на кого они обратили свою злость. И последним. Потому что после того, как я попал на больничную койку, они из группы исчезли, никто их больше не видел.

Эмур присвистнул, но ничего не сказал.

– Не буду тебе рассказывать в подробностях, Эм, что там произошло, лишний раз вспоминать не хочется. Травмы у меня были несущественными, вылечился быстро. Больше пострадала вера в добро и справедливость. Я никак не мог понять, почему дети из моей группы, которых я любил не меньше, чем себя, оказались на такое способны. Понятно, что воспитатели и психотерапевт сделали все, чтобы мне помочь. Пси объяснил мне тогда, что моя внешность располагает к тому, чтобы меня проверяли на прочность, я выглядел слишком слабым. Поэтому я решил, что буду, сколько понадобится, работать над собой, чтобы не быть слабым на самом деле. Так что, не случись этого в моей жизни, я бы не оказался в Патруле. А что произошло с теми тремя детьми… Я не знаю. Я спрашивал об этом пси, но он, понятно, не ответил – этика… Это правильно, но… я почему-то чувствую свою вину, если с ними случилось что-то плохое… нерационально, но вот так.

– Что ты, Виси, – в голосе Эмура были гнев и возмущение. – Какие упреки к самому себе. Эти твои ровесники были настоящие ублюдки, мне очень жаль, что тебе пришлось через такое пройти.

– Я не держу на них зла. Честно, я уже даже лиц их не помню. А ты сохранил какие‑то отношения со Школы? – Виас, словно извиняясь за неприятную тему, поспешил ее сменить.

Эмур чуть задумался, затем вздохнул:

– Нет. Я уже всех забыл. Столько светлых воспоминаний с детством связаны, пусть они там и останутся.

– Все‑таки, мы счастливцы, если так подумать, – сказал Виас с мечтательной улыбкой. – В нашем детстве было много сложностей, конфликты, разочарования… но оно было хорошим.

– Хорошо, что ты тоже так считаешь. Тебе не повезло уже в Школе с такими отбросами столкнуться, и все же говоришь о счастье. А те, кто через такое не проходил, и вовсе не имеют права считать иначе. Нас, созданных в лабораторных условиях и выращенных с помощью оборудования, в Лиге большинство, и Помощник прав, такой способ воспроизводства гарантирует качество, – Эмур улыбнулся приятелю.

– Качество и спокойствие, учитывая, сколько у нас проблем с новыми территориями и новыми гражданами, которые не сразу принимают наш образ жизни. Они переезжают в наши города и пытаются наводить свои порядки, вот как морбиты сегодня…

– Эти ребята тоже разные, знаешь ли. Я, пока мы летали, как раз вспоминал одного нашего школьного воспитателя. В учебной группе морбитов как-то мало было, и мы к ним настолько привыкли, что даже не воспринимали как другой вид. Ну подумаешь, с голубой кожей, глазами этими огромными, руки-ноги чуть длиннее, но дети как дети. Их было вроде трое, еще пара ребят из народа Ниис, остальные люди. И вот приходит воспитатель мужчина-морбит. Мы тогда тоже младшими подростками были. На него поменяли мужчину-человека, к которому я тоже сильно привык, и этого нового безволосого воспринял почти враждебно. Ко всему прочему, он еще и пугал своим видом – они ведь почти всегда выше людей, а он был особенно массивный, высокий. Но как же быстро он нашел ко всем подход. Каким он был заботливым и ласковым. Всем известно, что школьные воспитатели суперпрофи, другие там не задерживаются. Но тот морбит, это было какое-то детское божество. Прошло совсем немного времени, и вся группа его обожала. И микроклимат у нас поменялся, конфликты почти исчезли… Ох, Виси, что за день воспоминаний сегодня у нас, – Эмур потер лоб. – Не ожидал такого разговора.

– Не каждый же день нелегальных детей находим.

– Да… Но я хотел сказать, что и среди присоединенных бывают приличные экземпляры. А остальные со временем привыкнут. А до тех пор у нас будет работа. Давай ешь, Виси, я тебя заговорил.

Лейтенант рассеянно кивнул и вернулся к еде. Эмур, который закончил с завтраком, сидел напротив и смотрел на него внимательно, но больше не заводил разговор, чтобы не отвлекать.

Они вместе вышли из столовой.

– Ну что, Виси, сегодня полдня плюс завтра сутки разрешаю тебе не присутствовать на базе, – Эмур поправил складку на воротнике его комбинезона, – Насчет послезавтра пока не знаю, но, если все будет спокойно и тебе понадобится, тоже отпущу.

Тот посмотрел ему в глаза.

– Спасибо. Я тебя не просил, но правда спасибо.

Капитан ухмыльнулся.

– Я все понимаю. Что поделать, раз твоя девушка из гражданских. Даю тебе свободное время, распорядись им разумно.

Виас коротко кивнул по протоколу, и в следующий раз они встретились на построении через двое суток.

3. Другими глазами

Функция социального работника в Лиге была незаметной, но непростой, требующей солидного образования и редких душевных качеств. Юст, человек, гражданин А‑567485, был счастливым обладателем того и другого.

С профессией он определился, как и полагалось, перед старшей ступенью Школы. Тема выбора пути рано становилась животрепещущей, потому что этот выбор определял всю жизнь, как правило навсегда. Ученики непрерывно обсуждали друг с другом и с личными психотерапевтами свои размышления, сомнения, и пытались узнать как можно больше нюансов. Контуры того, кем станет в будущем каждый, начинали вырисовываться рано.

Юст любил работу с информацией, был готов читать и смотреть все, к чему Помощник разрешал доступ, но особенно он увлекался организацией общества. Ему казалось, что, если он как следует изучит все процессы и закономерности взаимодействия граждан, то сможет сделать так, что конфликты на присоединенных территориях исчезнут, и все станут счастливы. Поэтому выбор социологии оказался для него очевидным и естественным. Он специализировался, как и хотел, именно в межвидовом взаимодействии и выстраивании общественных связей.

Его зоной ответственности была успешная интеграция в общество каждого очередного разумного вида, присоединенного к Лиге Содружества. Институт социологии насчитывал тысячи сотрудников – представителей всех видов, населяющих Лигу. Филиалы базировались на всех планетах. Часть социологов, как Юст, были урожденными гражданами, другие освоили новую профессию после того, как их планета вошла в состав Содружества. Найм – или вербовка? – таких специалистов начиналась задолго до завершения дипломатических процедур по присоединению. Иногда присоединение происходило мирным путем по обоюдному согласию, иногда военным, но итог был одинаковым: очередная планета отдавала свои ресурсы в распоряжение Правительства Лиги, и очередной разумный вид становился украшением оранжереи, как поэтично называл гражданское сообщество Помощник. Он управлял этой оранжереей, бережно переносил в нее очередные драгоценные цветочки и обеспечивал их приживаемость. Руками Юста и его коллег. Социология была тихой силой, которой зачастую удавалось больше, чем Патрулю с его смертоносным оружием.

В этот день Юст совмещал приятное с полезным: он был в гостях у друзей, интеллигентной пары морбитов, и заодно пользовался случаем обсудить рабочие вопросы. Он познакомился с ними когда‑то давно по долгу службы, и до сих пор они нередко помогали ему, объясняя многие нюансы, связанные с жизнью их народа. Но уже давно их связывала не только работа, но и настоящая душевная привязанность.

Аг и Юна, зарегистрированная пара, были архитекторами, с высочайшей квалификацией и широкой зоной ответственности. Они всю жизнь работали над тем, чтобы сделать пространство Арильфиса удобным и комфортным. Благодаря этой теме когда‑то давно с ними и познакомился Юст, потому что рабочие проекты архитекторов часто пересекались с проектами социологов. В случае Ага и Юны инстинкты всегда безропотно уступали первенство интеллекту. Также они, в отличие от большинства соотечественников, хорошо одевались и ухаживали за внешностью. Словом, это были достойнейшие представители своего вида.

Трое пили чай из традиционных для морбитов растений (которые специально были привезены Помощником с их родной планеты и культивировались, чтобы дать гражданам возможность сохранять их идентичность) и разговаривали о том, о сем, когда раздались первые звуки уличных беспорядков.

Юст прислушался, непонимающим взглядом посмотрев на друзей.

– Что происходит?

Аг и Юна переглянулись. Их эмоции практически не отражались на лицах – за неимением такого количества мимических мышц, как у людей, – но по их поведению тому, кто общался с ними постоянно, было не сложно догадаться, о чем они думают. Юст нахмурился, встал и подошел к окну.

Аг тут же оказался рядом с ним и прикрыл отдернутую занавеску.

– Осторожно, Юстис.

В этот момент включилась система оповещения внутри дома.

– Внимание, всем гражданам необходимо срочно вернуться в квартиры. В ожидании дополнительного уведомления оставайтесь внутри помещений, выход на улицы запрещен, – сообщил спокойный женский голос, повторил эту информацию трижды и замолчал, с тем чтобы возобновить сообщения немного позже.

– Опять беспорядки, – взволнованно прошептал Юст, выглядывая из‑за занавески. С их стороны дома пока не было ничего видно, но шум слышался даже через наглухо закрытые окна. – Аг, вы знали?..

Тот не ответил, поэтому Юст обернулся к нему и снова спросил, ловя его взгляд; их глаза находились примерно на одном уровне, потому что один был высоким человеком, а второй морбитом среднего роста:

– Вы знали, что это готовится?

Тот отвернул голову, пряча свои темные узкие глаза без зрачков, полуприкрытые веками.

– Не задавай этот вопрос, Юстис.

Все они относились к мирному населению и ни у кого из них не было вживленных в глаза и в уши записывающих устройств, обязательных для патрульных, и являвшихся предметом роскоши для всех остальных. Но следящие устройства Помощника присутствовали во всех без исключения помещениях и общественных местах, и записи с них хранились бессрочно – вернее, никто, кроме самого Помощника, не знал, сколько времени они хранились, но никакие преступления не имели срока давности, и это было всем хорошо известно. Когда, как и зачем Помощник обращался к этим записям, тоже знал только он сам. Всеобъемлющий искусственный интеллект, фактически управлявший жизнью Лиги Содружества, был чем‑то второстепенным и несамостоятельным только в своем названии – это понимали все граждане, но никогда не говорили об этом вслух.

Юст огорченно вздохнул и снова обратился к окну.

Квартира располагалась на третьем этаже и выходила двумя широкими окнами на улицу, напротив был торговый центр со стеклянными витринами. Мгновение назад внизу было спокойно, но теперь обстановка изменилась. Появились протестующие, с десяток, лица закрыты – как будто им это поможет остаться неизвестными, недоуменно подумал Юст. В руках они держали металлические трубки и какое‑то оружие, судя по всему, самодельное огнестрельное. Только по росту можно было догадываться, к какому виду кто из них принадлежит. Юст рассматривал фигуры с внутренним смятением и трепетом. Эти забастовщики были наглядным свидетельством провала в работе социологов. Не должны граждане бастовать. Граждане вообще не должны быть недовольными, но иногда они почему‑то такими становились. Значит, государство не обеспечило им достаточно комфортную жизнь. Значит, работа многих специалистов оказалась бесполезной.

Между тем, темные фигуры энергично принялись громить витрины торгового центра. Звук бьющегося стекла и торжествующие крики проникали через шумоизоляцию квартиры. Нечасто можно было услышать в Арильфисе нечто подобное. Действия забастовщиков выглядели так глупо и бессмысленно, и все равно от зрелища невозможно было оторваться.

Когда на витрины обрушились первые удары железных прутьев, Юст услышал взволнованный вздох Юны. Его друзья стояли рядом с ним, также выглядывая через полуоткрытую занавеску.

– Юстис, это может быть опасно, – сказал ему Аг. – Давай отойдем от окна.

Но тот и не отошел, и не ответил. Он смотрел на происходящее, как завороженный, и чувствовал смятение и боль. Сердце щемило. Если бы Помощник не приказал всем оставаться внутри помещений, он, наверное, выбежал бы на улицу и постарался самостоятельно утихомирить мятежников.

Но реальная сила, способная их утихомирить, появилась очень быстро. Всего пара витрин осыпалась к тому моменту, когда на улице появились патрульные в песочного цвета форме с силовыми щитами и пистолетами наготове. Громко зазвучало объявление с дрона, призывающее забастовщиков бросить оружие и сдаться. Те, кто был ближе всех к патрульным, развернулись от витрин и бросились с металлическими прутьями на силовые щиты. Только безумцы могли так поступить – в следующее мгновение они превратились в кучки пепла на каменной дороге. Пистолеты патрульных генерировали высокоинтенсивную материю, которая сжигала любую органику дотла.

Юст охнул и отвернулся, закрыл лицо руками. Занавеска задернулась. Аг, воспользовавшись моментом, приобнял его за плечи и отвел вглубь комнаты.

Они не видели, как еще пара забастовщиков, вооруженных примитивными огнестрелами, также решила опробовать их против щитов Патруля и подверглась той же участи. Остальные дрогнули и отступили. Самые нерасторопные были немедленно задержаны. Их быстро перевязали в верхней части туловища, с прижатыми к груди руками, смирительным жгутом, который уменьшал длину при попытке его разорвать, и причинял сильные страдания особенно буйным пленникам, и поволокли прочь. Несколько мятежников обратились в бегство, и пятеро патрульных кинулись за ними.

– Как это ужасно, – прошептал Юст. Теперь он стоял в глубине комнаты перед столом и невидящим взглядом смотрел в стену. – И главное, зачем?..

– Ты же знаешь, что рационального ответа на этот вопрос нет, – тихо ответил Аг, переглянувшись с Юной.

– Аг, неужели опять это связано с вашим инстинктом расширения ареала обитания? Неужели правда только с ним?

Тот молчаливо вздохнул. Морбиты, дышащие кислородом, вздыхали совершенно по-человечески, и никто уже не помнил, было ли у них в ходу такое выражение эмоций до переезда с родной планеты на Арильфис и знакомства с людьми.

– Аг, ну почему у тебя и Юны нет вот этого инстинкта откладывания икры и расширения ареала? Я понимаю, что вы одни из самых умных в этом городе, но, если бы инстинкт был могущественен, он бы и вам доставлял дискомфорт? Прости, если я лишнее спрашиваю…

– Нет, все нормально, Юстис. Мы действительно почти не чувствуем этого зова. Почти – и он нам не доставляет неудобств, мы даже о нем не разговариваем. Но нужно учитывать, что мы бесплодны.

– Среди морбитов доноров репродуктивного материала гораздо меньше, чем среди людей, – Юст потер виски. – Эти ребята на улице тоже наверняка бесплодны. И еще к ним примкнули люди. Почему люди вписываются в такое?

– Для меня тоже загадка, почему люди отзывчивы на подобное. Может, это связано с вашей эмоциональностью? Ни у кого больше нет настолько интенсивных эмоций. У нас есть только вот эта смутная, не поддающаяся разумному осмыслению тоска, которая выливается в периодическую страсть к расширению территории. Я могу понять, почему для некоторых морбитов существование в таких вот квартирах бывает невыносимо. Мы всю жизнь работаем над тем, чтобы оно для них стало удобно. А людей мы понимаем не вполне. Хотя очень стараемся и рады, что ты помогаешь нам.

Юст покачал головой.

– То, что сейчас произошло, перечеркивает всю мою работу. Все было зря. Если до сих пор происходят такие дикие вещи, все, что я делал, оказывается напрасно.