Да, шеф!

Интересно, в какой момент Фрейе придется пояснить, что она-то живет не в одном из очаровательных киношных особняков, а ютится на диване в квартире Хади в неблагополучном пригороде Ноттингема, где то и дело раздаются выстрелы. Там если кто и зажигал елку, так это было десять лет назад – и то приезжал один из актеров второго плана «Улицы Коронации». Однако момент упущен, и разговор подхватывает Хардж, что сидит на другом конце стола рядом с Леандрой-Луизой, которая в честь предстоящего дня кулинарии втиснулась в платье без бретелек и босоножки на шпильках.

– Мы тут что, как на шоу «Остров любви»? – говорит Хардж, стараясь не смотреть на грудь соседки.

– Надеюсь, что нет, – бормочет себе под нос Фрейя.

– Помесь «Острова любви» и «Лучшего повара Америки», – хихикает Леандра-Луиза.

– Это там, где участников жуков есть заставили? – спрашивает Хейзел, кривясь от отвращения.

– Нет, это в «Последнем герое» было, – поправляет Хардж. – Не волнуйся так, Хейзел, расслабься.

Улыбка расползается по лицу Фрейи. В каждой разношерстной группе незнакомцев должен быть вот такой Хардж, чтобы растопить лед и поддержать разговор.

– «Остров любви» – реалити-шоу про отношения, – объясняет он и, улыбаясь, толкает суровую соседку под руку. – Итак, какие планы на вечер, Хейзел?

Ее глаза озорно вспыхивают, и Хардж тревожно замирает.

– Шучу, – торопливо исправляется он, глядя на Леандру-Луизу в поисках поддержки. – У меня отец фанат всевозможных шоу. Мама твердит, что он впустую тратит время, но папа буквально жить без них не может. Особенно без тех, что связаны с едой. Он бы умер, если бы «Лучшего пекаря Британии» снова не запустили в эфир.

Фрейя намазывает хлеб нежнейшим сливочным маслом и задается вопросом, какие шоу обожает смотреть ее отец и есть ли у него тяга к кулинарии. Любовь к готовке определенно досталась ей не от матери, та растила дочь на картофеле в мундире и печеной фасоли, пока в одиннадцать лет Фрейе не пришлось самой заботиться о себе. Хотя такая диета, вероятно, была продиктована банальной нехваткой денег, а не ленью возиться на кухне, все-таки маме из-за болезни пришлось довольно быстро уйти с работы.

Временами Фрейе хотелось побольше узнать про отца, но мать не могла вспомнить, высокий он был или низкий, крепкий или худощавый. Даже национальность осталась загадкой. Жив ли он вообще? Где обосновался? Любит соленый или сладкий попкорн? Умеет ли распознавать сорта сыра по одному только вкусу? Мама лишь говорила, что он был военным. И все. Летчик? Моряк? Артиллерист? Кто его знает, запомнились только форма и медали. Вдобавок мать утверждает, что во время их знакомства работала проституткой под именем Эсмеральда.

Беседа возвращается обратно к еде. Кваме хвалится, как в «один из его ресторанов» заглядывал сам Гордон Рамзи и высоко оценил мусаку, мол, просто во рту тает.

Фрейе становится неловко.

– А ты встречала шефа Рамзи? – спрашивает ее Кваме.

Она сильнее сжимает кофейную кружку и виновато качает головой. Глаза Хейзел вспыхивают.

– Он просто гений, верно?

– Разнес мои фрикадельки, – жалуется Мишель, закидывая в рот крупную виноградину.

– Все с твоими фрикадельками в порядке. – Стефан обнимает партнера за плечо.

– А я однажды встретила Мэри Берри, – говорит Леандра-Луиза. – В реальной жизни она намного меньше.

У Фрейи во рту пересыхает. Она что, единственная не водит дружбу со знаменитыми шеф-поварами и не кормит своими блюдами звезд? Фрейя залпом осушает кружку и закашливается. Кофейная гуща прилипает к нёбу, обволакивает щеки и забивается в щели между зубов.

– Я же тебя предупреждал! – смеется Стефан.

Терпеть во рту горечь и гадкую кашицу невыносимо. Фрейя набирает в рот воды, бежит к дверям виллы, но та заперта. Что ж, приходится мчать к другому углу здания. Подержав воду во рту и убедившись, что вокруг вроде бы никого нет, Фрейя выплевывает ее на куст рододендрона. Именно в этот момент из-за угла выходит Димитрий, и вода попадает ему прямо на шлепок.

– Фу! – отшатывается грек, разглядывая испачканные гущей пальцы ноги.

– Ох, черт, простите! – Лицо Фрейи буквально пылает от стыда.

– Да что с тобой не так? – сердито спрашивает он.

– Я… я… извините. Просто кофе… И гуща… И я… – бормочет Фрейя.

Димитрий направляется к богато украшенному фонтану в форме русалки и моет ноги под струей воды.

Ну вот что за напасть? Почему именно он, именно сейчас… Это что, закон подлости? Сначала мышка, теперь еще кофе. Просто ужас, что Димитрий теперь о ней думает? Готовая провалиться сквозь землю, Фрейя прижимает ладонь ко рту.

– Мне правда очень жаль.

– Ничего. – Димитрий натягивает искуственную улыбочку «клиент всегда прав». – Не поможете мне? – Он кивает на деревянную доску на колесиках.

– Конечно, – отзывается Фрейя, а сама не может отвести глаз от белой футболки, обтягивающей тело грека.

Он тянет конструкцию за собой, Фрейя подпихивает ту сзади. Сильные руки сгибаются и выпрямляются, заставляя сердце биться чаще. Так они и продвигаются к углу здания. Внезапно в голову приходит мысль: как же странно, что такой спортивный парень, настоящий олимпийский атлет, на досуге возится с крохотной мышкой. Интересно, она смогла бы встречаться с любителем песчанок? Стоп, откуда взялись эти фантазии? Нет, Фрейя тут только полюбоваться. Соберись!

– Спасибо, – благодарит Димитрий у террасы.

Фрейя садится вместе с остальными и смотрит на доску. Слева мелом аккуратно выведены имена гостей, а по горизонтали тянутся названия блюд: купепия, пастиччио купес с дзадзики, колокитокефтедес, падзарья гаспачо, котопуло ме колокасси, шефталья и прочие непроизносимые слова будто бы прямиком из юрского периода.

– Доброе утро! – провозглашает Димитрий, становясь перед участниками. Он снимает очки, и его глаза сияют, точно полированный нефрит. Фрейя невольно сглатывает. – Надеюсь, вы все хорошо отдохнули. Сегодня первый день, но прежде чем начнется веселье, должен напомнить несколько основных правил. – Димитрий улыбается стрекозе, которая только что приземлилась ему на руку. Переливающееся синее тельце дергается, замысловатые кружевные крылья трепещут. – На каждый день у вас будет по заданию. Иногда это одно блюдо, иногда больше. Каждое блюдо приносит определенное количество баллов. Пять за первое место, три за второе, два за третье и один балл каждому участнику, кто проделал отличную работу, но не попал в тройку лидеров. Ноль за что-то уж совсем некачественное. Работы оценивают по вкусу, текстуре и внешнему виду.

Хардж поднимает руку.

– Разве победа с основным блюдом не должна стоить больше, чем победа с закуской?

Димитрий сжимает большим и указательным пальцами подбородок, в центре его образуется небольшая ямочка.

– Разве корова ценнее собаки?

Хардж недоуменно сводит брови.

Димитрий проводит пальцами по своим полным губам.

– Дело не в размере блюда. «Главное – аромат и вкус», – так всегда учила меня тетушка. Все блюда равны. Не стоит недооценивать сложность закусок. – Он пинает гравий под ногами и обводит взглядом группу. – В конце недели вы приготовите для наших судей традиционную кипрскую еду. Только два лучших повара пройдут в финал в Пафосе. – Фрейя чувствует, как сердце сжимается. – Я думаю, вы все понимаете, что такое гранд-финал: три блюда. Зрители. Телевизионная бригада. Трансляция для небольшого британского телеканала. Вы все говорите по-английски, так что все пройдет хорошо. Однако это ответственное дело. Понятно?

Никто не говорит ни слова. Момент слишком важен, ставки слишком высоки, и больше нет единого флота, лишь разрозненные корабли соперников.

– Просто для того, чтобы прояснить ситуацию… – Димитрий переводит взгляд с одного человека на другого. – Нет никаких гарантий, что «Золотую ложку» вообще вручат. Для нее блюда должны быть особенными – лучшими из лучших.

– Статистически шанс получить «Золотую ложку» – одна целая девяносто восемь сотых, – усмехается Хардж. – Мой отец провел расчеты.

– Что и делает приз таким желанным! – хлопает в ладоши Димитрий.

У Фрейи дергается глаз. Неужели шанс осуществить мечту всей своей жизни и правда меньше двух процентов? Нельзя вернуться домой с пустыми руками. Она грезила о «Золотой ложке» с девяти лет и всю свою подростковую жизнь едва не молилась на Талию Дракос, свою героиню, чье журнальное фото Фрейя прикрепила к тонкой стене фургона в своей спальне. Вот бы уметь готовить, как Талия, говорить, как Талия, одеваться, как Талия. Быть Талией. Черт, Фрейя даже садилась на диету, чтобы влезть в комбинезон на два размера меньше, который добытыла с огромной скидкой на барахолке. Обманывала себя, что тоже может быть энергичным, беспечным, обласканным критиками шеф-поваром, в то время как все другие девочки в классе сохли по Бритни и понятия не имели, кто такая Талия Дракос. Это было не просто мимолетное желание. Фрейя всегда относилась к увлечениям серьезно. Она училась, экспериментировала, импровизировала и усердно шлифовала свои рецепты. Даже заработала ожоги, когда готовила обед из трех блюд в одной кастрюле на дешевой фургонной печи. Господи, она так сильно мечтает о призе, что готова из кожи выпрыгнуть.

– Я ради «Ложки» готова на что угодно, – заявляет Леандра-Луиза, облизываясь и глядя на Димитрия.

– Думаю, как и все мы, – вступает Кваме. – Я уже третий раз приезжаю, а до финала так ни разу и не добрался.

Димитрий откашливается.

– Нет легких путей. Единственный шанс – готовить как можно лучше. Концентрация, концентрация и еще раз концентрация.

Фрейя оценивает своих конкурентов. Кваме кажется серьезным соперником и, очевидно, имеет звезду «Мишлен», раз уж водит дружбу со знаменитыми шеф-поварами и держит гастрономическую деревню в Глазго. Он уже приезжал сюда, то есть знает, чего ожидать, и его не застать врасплох. Хейзел явно возлагает большие надежды на конкурс и, кажется, провела целую кучу исследований, чего Фрейя не сделала. Еще остаются Мишель и Стефан, которые ради участия даже перенесли дату свадьбы. Мишель явно относится к конкурсу очень серьезно. И не стоит забывать о Леандре-Луизе, которая определенно может оказаться темной лошадкой. Как говорила миссис К.: «Никогда не суди о торте по его глазури». И наконец Хардж, который уже доказал, что умеет делать классную пахлаву и так же предан делу. Фрейя невольно грызет ногти. Слишком рано предсказывать победителя, но ясно, что все сюда приехали не просто так.

– Все может быть против вас, но надежда есть всегда. Другие уже не раз это доказали. Одно скажу точно: «Золотую ложку» вручают в редчайших случаях. Наш конкурс не для слабонервных. – Димитрий шлет гостям ослепительную улыбку, его глаза сияют. – А теперь пора передать вас в надежные руки Кристоса, превосходного повара из материковой части Греции. Он вырос в Афинах и обладает богатым набором кулинарных приемов. Мы с братом очень рады, что Кристос согласился присоединиться к нашей команде. Он научит вас готовить несколько лучших кипрских блюд. – Он вновь опускает темные очки на переносицу. – Пожалуйста, пройдите сюда, и я провожу вас в таверну Базигу.

Итак, что в сухом остатке. Шансы могут быть не в ее пользу, конкуренция жесткая, но «Золотую ложку» все-таки можно выиграть.

Глава 7

Таверна Базигу

Хади

Погуглила я эту твою таверну. НИЧЕГО. Вообще. А по запросу «Золотая ложка» выпадает сайт знакомств для тех, кому за восемьдесят. Ты вообще куда поехала?

Хади

P. S. Да, вылить красивому мужику на ногу кофе не слишком круто, прям какой-то фут-фетиш, но ты делала вещи и похуже.

Фрейя

Это какие?

Хади

В Сталина влюблялась.

Фрейя

В молодого Сталина! Откуда я знала, что это он? Думала, просто модель для обложки подобрали. Да и школьная любовь не считается. Ты вон тоже считала двадцатилетнего Байдена потрясным.

Хади

Туше, сучка.

Может, в сети таверна и не существует, зато в реальности очень даже. Невероятно захватывающее место, одно из лучших на острове. Таверна примостилась на вершине скалы, и оттуда открывается вид на бесконечные просторы чистой изумрудной воды – идеальная точка, чтобы есть и наблюдать, как солнце садится за море, а луна восходит из-за гор. Димитрий ведет их через обеденную зону, усеянную кашпо с яркими цветами, прямиком к кулинарной школе.

Внутри таверны нет ни мансардных окон, как в «Лучшем поваре Америки», ни прямого доступа к свежему воздуху, как в шатре «Лучшего пекаря Британии», но недостаток солнечного света компенсируется атмосферой: в помещении темно и прохладно, а на стенах мешанина из рыболовных сетей и антиквариата. Когда глаза привыкают к темноте, Фрейя видит древнюю швейную машинку, гигантскую карту острова, веревочные качели и старинную камеру на штативе. Нет ни единого кусочка свободного пространства, но тут Димитрий открывает всю дальнюю стену: деревянные панели на петлях с лязгом щелкают друг о друга, и ослепительный дневной свет льется внутрь. Таверна предстает перед гостями во всей своей красе. Солнечный свет играет на мозаичном полу. Желтое золото оттеняет яркую бирюзу. Лозы вылезают из корзин и переползают на винные бутылки, их листья вьются вокруг фотографий в рамках, транзисторных радиоприемников и раскрашенных стульев, прибитых на середине стены. С потолка свисают грозди пластиковых воронок, медных кувшинов и металлических дуршлагов, которые звенят на морском ветру.

– Развлекайтесь, ребята! – напутствует Димитрий, берет мотоциклетный шлем и шагает на выход. – Позже приеду, угощусь вашими шедеврами, – добавляет он уже на пороге.

Фрейя улыбается. Ладно, бог с ним, с грызуном, она не против чем-нибудь угостить Димитрия.

– Идите сюда, посмотрите какой вид! – Из кухни появляется мужчина в поварской одежде, на лбу у него капельки пота. Глаза остекленевшие и запавшие, а темные круги под ними говорят о душевных терзаниях и бессонных ночах. Толстые белые бакенбарды торчат из подбородка, будто корешки картофеля, только это не стиль такой, а простая небрежность. С вишнево-красными щеками и очками в проволочной оправе на кончике носа он мог бы прекрасно изображать Санту, если бы не худощавое тело и похмельный перегар. Шерри? Виски? Ром? Что бы это ни было, пьет незнакомец регулярно – об этом красноречиво говорят лопнувшие кровеносные сосуды вокруг носа.

Он шаркает по комнате, его отекшие ноги сунуты в мягкие кожаные тапочки, которые шлепают по лоскутной плитке с замысловатым узором. Остальные следуют за ним, Фрейя пробивается вперед и понимает, почему соперники охают и ахают. Заведение примостилось на самом краю обрыва, но назвать его таверной – то же самое, что сравнить роскошный бассейн с «лягушатником». За стеклянными панелями южной террасы – отвесный спуск и бирюзовое море. Фрейя делает кадр на телефон, но невозможно запечатлеть ни волшебство вида, ни пьянящее чувство головокружения, когда смотришь вниз на волны, разбивающиеся о скалы.

– Так, ладно. Проходите, садитесь. Садитесь, пожалуйста. – Шаркая, будто ему на несколько десятков лет больше, чем есть, он ведет гостей обратно в таверну, цепляясь на ходу за мебель, и, наконец, указывает на высокие табуреты, притаившиеся под длинным деревянным столом.

Фрейя садится между Харджем и Кваме. Последний весьма ревниво оберегает свою кухонную утварь, отодвигает разделочную доску и ножи подальше и сгребает выделенную ему стопку виноградных листьев. Паранойя – разрушитель разума. Фрейя вздрагивает, вспоминая, как парень из соседнего трейлера говорил о ее маме. Она выбрасывает непрошеную мысль из головы и оглядывает расставленные для каждого участника пронумерованные блюдца с предварительно отвешенными ингредиентами.

– Меня зовут Кристос. – Их повар точит большой нож о стальной стержень, и от скрежета металла о металл у Фрейи пробегают мурашки. – Кристос, король кухни, – утробно смеется он, стуча себя в грудь, словно Тарзан. – Сегодня утром мы приготовим традиционное кипрское блюдо, купепью. Возможно, некоторые знают его как долму, но на Кипре мы не добавляем соус авголемоно – вместо этого приправляем блюдо смесью корицы, томатов и сезонных трав. А днем мы приготовим пастиччио купес с дзадзики. – Он выговаривает каждую гласную, и Фрейя понимает, что уже почти десять лет произносила эти названия неправильно.

Кристос плетется во главу стола и отпивает из кружки, на которой виднеется картинка полуобнаженной модели. Увы, многократное мытье не пощадило красавицу.

– Итак, купепья. Во-первых, нам понадобятся виноградные листья, их мы моем, бланшируем и обсушиваем. – Он показывает свежий зеленый лист, такой тонкий, что сквозь него можно газету читать. Рука дрожит, лист вместе с ней. – Скоро мы поведем вас на виноградники и покажем, как выбрать самые мягкие и нежные листья, но сегодня сосредоточимся на начинке. – Кристос снова отпивает из своей кружки и громко сглатывает, прямо как дедушка Фрейи, когда угощался чаем.

– Я полагаю, если брать виноградные листья из банки и они уже обработаны, их нужно просто промыть? – уточняет Хейзел с надменностью верблюда.

– Из банки? – хмурится Кристос. – Из банки свежего не бывает.

– Я о том, что, когда мы вернемся по домам, у нас не будет возможности просто сходить на ближайший виноградник, – сухо поясняет Хейзел.

Кристос массирует челюсть, словно в глубокой задумчивости, затем, наконец, поднимает глаза.

– Если нет виноградных листьев, берите мангольд. Если нет мангольда – листья капусты или слайсы кабачка. А то, что из банки, достойно свалки.

Фрейя удовлетворенно улыбается, наслаждаясь его стишками и тем, как он утер нос всезнайке Хейзел.

– Теперь самое главное, – хрипло говорит Кристос, подтягивая дрожащей рукой блюдце с мясным фаршем. – Почему здесь, в Греции, мы едим так много баранины?

– Потому что у вас много овец? – усмехается Хардж.

– Потому что тут нет коров? – присоединяется Кваме.

– Потому что баранина вкуснее, – рычит Кристос. – Баранина нежная. Баранина сочная. Баранина аппетитна, универсальна и богата цинком и витамином В, и поэтому я официальный баранбассадор! – Он широко улыбается, словно ожидая аплодисментов.

– Вот только она очень жирная. – Хейзел возится со своим фартуком.

Кристос склоняет голову набок и смотрит на нее.

– Как вас зовут?

– Хейзел Стивенсон, – гордо представляется она.

– Хейзел Стивенсон, вижу, вы дамочка упертая. Да, конечно, в баранине есть жир, но это хороший жир. Именно он делает мясо таким сочным и приятным на вкус!

Следующие десять минут Кристос описывает дюжину или около того деликатесов из баранины, периодически отхлебывая из кружки. Взяв большую миску, он показывает, как соединять все ингредиенты, из которых состоит начинка. Фрейя наблюдает за каждым его движением: как он берет сковороду и обжаривает мелко нарезанный лук до прозрачности, а затем подрумянивает бараний фарш, смешивает дикий рис, укроп, мяту и нарезанный сельдерей. Запах орегано наполняет комнату. Кристос растирает травы и свежеприготовленную томатную пасту, пока не образуется густая паста.

– Многие люди думают: «Почему сельдерей?» – говорит он, вливая литр бараньего бульона и уменьшая огонь. – Зачем употреблять пищу, которая сжигает больше калорий, чем дает? И я им на это отвечаю… – Его глаза расширяются. – Радуга состоит не только из красного, желтого и синего цвета. Для создания полного спектра нужны все оттенки, вот и для приготовления еды нужны все вкусы. Сельдерей придает текстуру. Добавляет глубины. Дает нам хруст. – Он сует ветку сельдерея в сторону Хейзел. – Человек без палки – лишь наполовину человек.

Глаза Хейзел расширяются, и со своими густыми бровями и крючковатым носом она становится похожей на коричневую сову.

Кристос выуживает лист из миски и кладет по центру доски.

– Всегда блестящей стороной вниз, – наставляет он и разражается лекцией, как важно выбрать виноградный лист нужного светло-зеленого оттенка, четыре-пять дюймов в ширину, ни в коем случае не толстый и не порченый. – Мелкие при готовке порвутся. Слишком большие будут жесткими, их трудно жевать. Всегда берите средние гладкие листочки.

После того, как начинка тушится десять минут, он пробует ее на кончике чайной ложки, удовлетворенно причмокивает губами и для верности добавляет еще горсть нарезанной мяты. Затем, выкладывая смесь ложкой на стебель листа, загибает обе стороны к середине. Его пальцы шустро перебирают, словно ноги сороконожки, уплотняют, скатывают, пощипывают и сжимают. Кристос явно смог бы проделать все это даже во сне.

– Свернуть. Свернуть. Снизу вверх. – Он демонстрирует, как именно. – И убедиться, что нет дыр. Это очень важно. Дырка может быть в дуршлаге. В носке. Хоть в голове. Но не в купепьи. Ясно? Если пропустите дырки, свертки размотаются во время приготовления.

Кристос сбрызгивает готовые купепьи лимонным соком и оливковым маслом, заливает бульоном маленькие свертки и ставит кастрюлю на плиту.

– Ладно, теперь сами, – говорит он, допивая остатки из своей кружки и радостно потирая руки.

Фрейю охватывает волнение. Так, он солил и перчил мясо сразу или в середине готовки? А лимоном сбрызгивал? Она оглядывает своих соперников, но те излучают небрежную заинтересованность. Может, для них эта самая купепья и детский лепет, но для Фрейи-то нет. Ее пульс учащается, когда она смотрит на виноградные листья, разложенные на каждой тарелке прожилками вверх, но затем вдруг приходит спокойствие. Она же знает, как пробовать еду. Знает, чем и когда приправлять. Знает, что текстура и вкус важнее всех знаний, которые можно почерпнуть из учебника. У нее есть все необходимое для работы, и, если она собирается вернуться домой с «Золотой ложкой», нужно просто довериться своему чутью и сохранять самообладание.

Вспомнив все, что сказал Кристос, Фрейя направляется к выделенной ей плите и, потянувшись через кастрюлю Кваме, случайно макает рукав в его воду.

Он цыкает и отмахивается от нее кухонным полотенцем.

– Извини, – говорит она, пытаясь собраться и успокоиться.

Хитрость заключается в том, чтобы не паниковать. Еда, как и животное, чует страх, она нуждается в сильной, уверенной руке. И любви. Миссис К. всегда твердила, что сколько эмоций вложишь в еду, столько получишь взамен. Перемешай с любовью. Взбей с любовью. Натри с любовью и не торопись. Если спешишь и лишаешь свое блюдо той нежности, которой оно заслуживает, еда понемногу становится хуже. Люди могут предать – например, любишь кого-то всем сердцем, а он тебя нет. Но вот еда всегда ответит взаимностью.

Лицо покалывает от пара кипящей воды. Фрейя бросает в нее виноградные листья, позволяя им покружиться в пузырьках, а затем вылавливает их и окунает в миску с ледяной водой, наблюдая, как темно-зеленый оттенок становится ярче. Затем наступает черед баранины. В кухне гремят кастрюли и жужжат таймеры. Фрейя обжаривает мясо, добавляет нарезанный сельдерей, припущенный лук и щепотку морской соли, затем останавливается, чтобы попробовать, проверить насыщенность вкуса, кислотность и жирность. Немного солоновато. Кислотность поможет нейтрализовать соль. Фрейя тянется за белым винным уксусом и видит, что уже отстает. Как все остальные так молниеносно управляются? Смешав укроп и свежую мяту, она спешит добавить оставшиеся ингредиенты и смотрит на получившуюся неаккуратную жижу. Настоящее бедствие. Как ей удалось переборщить с томатным пюре? Фрейя бросает взгляд на приготовленную Мишелем прекрасную смесь из риса, баранины, овощей, трав и специй. Как, черт возьми, он умудряется выглядеть идеально, когда сама Фрейя выглядит так, будто ее только что вырвало? Дыши. Дыши. Дыши. Она кладет ложку фарша в центр листа, но, сколько ни подворачивает края, он все равно раскручивается.

– Не слишком туго, не слишком свободно, – наставляет Кристос, перемещаясь между учениками и опираясь на мебель. – Сворачивайте их, как маленькие сигары.

На ум приходит совет миссис К. «Нельзя торопиться в любви, нельзя торопиться в еде. Поспешишь – людей насмешишь. Наслаждайся процессом». Да только вот сложно ему следовать, когда время на исходе.

– Здорово у тебя получилось, – хвалит Фрейя идеальные сверточки Харджа.

– Еще бы, столько тренировался! – отзывается тот, крутя купепьи, точно конвейер.

Фрейя пытается спасти свой первый сверток, но каждый раз рис норовит вылезти по бокам.

– Слишком много начинки положила, – громко подсказывает Хардж, призывая всех стать свидетелями ее унижения.

Один за другим соперники поворачиваются посмотреть, как она неуклюже орудует пальцами. Сердце стучит в ушах.

– Неловкая я, – виновато улыбается Фрейя.

– Все готовы? – Кристос берет огромный помидор и нарезает его так быстро, что пальцы не разглядеть. Отложив тончайшие кусочки, он выстилает дно оставшимися виноградными листьями. – Так ничего не прилипнет и не сгорит.