Опилки

Зима же без кроющей бури помогла Пашке написать свой первый рассказ и приобрести, будто отдельный нагрудный значок, своё хобби-самовыражение. Первые-то рассказики оказались ни к чёрту, всё было какой-то недоэротической потугой выдуманностей.

Он залез на сеновал и увидел её большие, просто огромные…

Довершали дело странности бесшкольного времяпрепровождения, небольшой уровень начитанности и женские сериалы, просматриваемые с мамой от скуки. Разум силился подсказать новое, а строки ложились о доисторическом и сверхбудущем.

Обычно это было чем-то вроде для галочки, на заметочку, для искреннего самовыраженьица. Иногда Пашка вообще преобладал над своими шептаниями разума и ругался с бабушкой Машей почти по любому поводу. Оберегания, опекания, встречания, провожания, искания.

Пашка бессильно бесился и вымещал юношеские обиды, нанесённые беспрестанным контролем при любой возможности. Да, пусть он был говном, чтоб так разговаривать, тыкал, а не выкал, но уже нисколько вообще нельзя было терпеть что-либо из бабушкиных упрямств. Странно, что эта женщина для него всю жизнь была бабой. Разве хоть когда произносили нежные слова в их очень менталитетной семье? Может, только в день рождения.

Я целовал каждый раз бабушку и маму перед сном, а тут…

папы.ape

Ну да что там бабушка-баба. Батя вернулся! Не его папа, нет. Это был муж мам-ани, слишком самодостаточный и изолированный, чтоб так стремительно возвратиться из затяжного полурабского круиза по северу. Дядя Миша ожидался до неприличия много, так, что даже слёз не хватало на саму встречу. Особенно взволновался, по мнению Пашки, Стёпка-Степан, автоматически и наряду с Инкой и Веником ставший родственником мальчику гораздо бóльшим. Вот оно каково, это пополнение после признания тёти мамой! Холодная и таявшая при этом весна подарила пареньку батьку.

как же быстро он согласился им стать…

Запись телефонного разговора из Пашкиной головы привнесла маленьким взрывом в мысли чуточку радости и ожидания. Весненность пропитана сладким запахом сирени и ненавязчивым дымком от сожжённых где-то трав и колосков. Помнится пареньку, что тогда издох его пёс, который без причины иногда запрыгивал на собаку-мать и которого он иногда лупил, как и серую кошку.

Не суеверия, нет-нет-нет.

А сам дядя-папа-батя Миша принёс в дом небольшие подарки, привнёс ощущение устоявшегося хозяйничества над почти женским коллективом.

Папка же в своё время тоже баловал двоих своих детишек презентами. Неслись у мужчины мысли о них, никому детки-то не отдавались на поруки, вечно тянулись они домой. Но каким же будет батя? Изменником, инфарктником или нормальным на много-много годочков наперёд? Странно, но всё вместе. Да и это его дело.

фобии(2).vdf

Какими-то иными и страхи были у Павлика. Образы смягчились, становились слишком приземлёнными, куда там до ангелов этих. Например, отнюдь не боявшийся смутился от чуть насмешливого замечания Вениамина о той страшной и толстой девушке с общего празднества семьи. Пышка вроде бы немного подростку понравилась чем-то, да не понять чем. Резвость резко отброшена, одной смутительной боязнью стало меньше. Глазами в пол, Пашка! Как ты всегда и делаешь при проходящих девочках. Здóрово и безопасно. Так ещё никого никакая группировка не укладывала.

Встречаем следующую боязнь – школьный предмет математику. Измывавшаяся наука нечудодейственным образом угнетала учащегося и вызывала чувство тошнотворной беспомощности и недосыпания. Такова была эта расчётливость, угрожавшая неудачами, однако есть немножко пострашней явление.

Очень банальная фобия: связана с темнотой. Там чудища для Павлика, там оплетённые тоненькой полоской света явления, которые вытягивают чувство уюта – и всё это в комнате без электричества. Ладно бы ещё такое, так ведь в бане по субботам появился и чуточку воображаемый в тёмном углу банник, который вроде бы мог уволочь парня, когда он в одиночестве, в свою полутемень, прямо под раскалённые камни. Не тяните его в ад, Павел и так слишком порывистый.

Даже пытался бы вырваться из последней школьной драки, если бы хватило немного времени. А так – ладно. Махание-то кулаками было только в девятом классе – и всё. Пашкиного одноклассника этого драчливого сейчас и в живых-то нет. Суицид из-за несчастливой любви. Довесок на смертном одре.

Тогда же школа со всеми её издёвками и науськиваниями детскости разной степени лёгкости, переменными успехами, знаниями непредсказуемой шкалы тяжести, чтениями, дружбами и депрессивными ссорами с Лёшкой уверенно шагала по правам Пашки на тихую респектабельную жизнь и даже почти не наступала ему на лицо.

Ещё неангельной фобией постигла парня смерть нечеховского дяди Вани. Темнота наелась и просила второе. Освещавшие по-разному фары несли Павла и бабушку Аню к дому со случившимся. Всё склонно повториться. Слёзы, тромбоны, тающие осадки. Метель, которая гнула своё:

Ты никому не нужен, лучше смотри на меня и чувствуй эту снежную грусть.

Маленькие смерти тоже случались. Наверно, только это произошло с тем котёнком, которого Пашка выбросил в кустарник втайне от бабушки, чтоб не утопить его вместе с остальными в болоте…

Только представь, как они в мешке захлёбываются, и ничего нельзя сделать.

Время тает быстрее всех снегов. Даже неолимпиадных. Хотелось бы возвращаться Пашке периодически в темноту дымохода цивилизации, безынтернетность, глухость того времени, слышать лишь то, что ошибочно зовётся тишиной. Ошибочно, потому что это и звалось этаким чёрным счастьем. В остальном в желаниях всё спокойно и блаженно без каких-либо aberrations.

Будто век тому назад…

ярмарка разврата.app

Первый вопрос этого дня: какой же это переходный возраст будет спокойнеть, если не вмешаться в развитие человека господину Сексу? Всё в новинку, переразваливается, очумляется и суперизвращается. Это же каким надо быть юнцом, чтоб сидеть на ящике с чипсами в магазине, где работает твоя почти новоявленная сестра, есть эту же упаковку недефицитных и уже не картофельных изделий и писать себе же в черновиках телефона сообщения похабного характера о чём-то таком. Как данность, как устраняющаяся печаль, наступает неизбежная революция ума. Стащив один презерватив, вызревавший Павлик открыл его в туалете и почувствовал душевные подъёмы. Этакий неутомимый исследователь, он надел проверенный электроникой латекс, чтобы потом ещё долго его не надевать. Для начала хватит, шаловливый подросток. Тяжело тебе представить что-то менее похотливое в такое время в сдерживающей сфере. Гиперболизированные подростковые фантазии готовы были скрести всю голову и биологически скрестить тебя на школьной парте с какой-то учительницей, но как хорошо, что они превзошли себя.

Представить же можно и лёжа в кровати, засыпая. Секрет прост: воображай кого угодно, тебе за это ничего не будет. Пашкина фантазия набегала подробными волнами на картины с теми же душевными и не только подъёмами. Заразись он чем-то от той подросшей девочки с бессознательными и детсадовскими тенденциями к единичному exhibitionism – не страшно. Устроить гром и молнию во время чего-то такого запретного с той самой Оксаной – чудненько. Зато Настя-то в эти мысли не влезала – это признак чего-то для фантазёра был, наверно.

И как я только мог доставать Настю sms-ками…

Во дурак…

Так бы его, проказника этакого, и назвать бы на недолгое время Великим Masturbator – да где ж это правда? В Пашке чудодейственно умещались безостановочные мотивы читать и фантазировать скромно, до головной боли бесчеловечной всего лишь, а перед ночью только тихо думать и воображать всеми красками, кроме цвета серого яичного белка. Кто это такой гибкий да посмел попробовать в самом безнадёжном порыве совершить autofellatio? Больше никто. Павликов возраст магазинно-развратный исчез, а дремать ему сексуально оставалось менее чем сверхдостаточно.

Экий крепкий удар, жизнь!

ему её недостаточно.wma

Сердечная недостаточность. Вот что было записано в бабушкином свидетельстве о смерти. Как она умирала? Пашка в это время был даже не за стеной, а за кирпичным проломом. Дыхание бабмаши слышалось обыденным засыпанием с прихрапыванием. Теперь же сну оставалось обрести права на звание вечного. Бабушка Маша отходила к великому и чему-то запредельному под тихий ужас и рокотание мыслей внука.

хр-р-р-р

хр-р-р-р

хр-р-р-р

х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х–

Вертолётный рокот смерти будет пытаться вырваться из памяти в любой нужный ему момент, как из фильма в детстве о чёрной акуле. Только там маленький и совсем Пашечка мог прикрыться руками и смотреть сквозь пальцы, а здесь оставался неминуемый злосчастный кирпичный пролом.

Помощь не успела даже до полудня. Бабушка отправилась за своим сыном Ванюшей. Даже когда дети взрослые, их могут так ласково называть настоящие матери.

И тут же:

сдохну я – так и ходить за тобой больше не буду, говно такое.

И всё же это были не последние слова. Пашка остался с бабушкой великим другом, даже однажды хохотал до упадов и записывал с ней шутки на диктофон.

Может, к Стёпке она была более чем неравнодушна, потому что после похорон, по его утверждению, прошла около него своими же шагами. Подавляющи и дрожащи всегда были эти траурные процессии для Павлика, кожа становилась гусиной в моменты, которые касаются смертей каких бы то ни было, особенно близких.

Может, хватит уже этого всего?

идеалка.vcd

Близких людей не может быть много. Их круг должен быть ограниченным. Если бы кто хоть когда-то хотел узнать о Пашке, о том, какой он козёл, то спросил бы у его бывших. Дело в том, что его экс даже ныне сложно собрать по персоналиям. А какой же обязана была стать Пашкина идеальная девушка при его неукротимом пессимизме?

Вот это вопрос, впору начинать трактат или хотя бы дипломную работу писать. Курсачик. Дело даже не в том, что идеал ненедоросля не менялся – он становился всё отчётливее, желаннее и трагичнее. Внутренний мир этой эфемерной девушки захотел выразиться через внешность и повадки, через всё в его разраставшемся плющами и садами разуме, а это стало отправной точкой для вечного поиска. Она сразу была женой, нужная, даже не похожая на это воплощение женщины в белом платьице из раннего детства, которая пела на концерте о маленькой стране и очень ему приглянулась. Тут было нечто иное, не настолько артистизированное.

Со своим идеалом Пашка по утрам толкался в шутках около раковины в порыве чистки зубов, эта чистота была головосносительно близкой и родной, будто выше уровня каких-то пресловутых феромонов и душевных коллизий. Она была ЕГО и не спорила с этим. Слишком его. Его вопиющей. Деревья проглатывали Павлика-впечатленца вместе с отчаянием во сне, где он потерял её, ту непредсказуемо-великолепную и желанную девушку всех его мечт. Много полупьяных туманностей, больше недосказанностей, жена скоро придёт и уже не будет просто образом, визуализированной песней из наушника или малым дрожанием от предстоящих встреч.

А пока с помощью песен я переживаю ещё больше.

веди.ini

А пока встреча с инструктором по вождению не закончилась для выпускника Павла чем-то вежливым и неоттенённым: ещё одно НБ (из самых неисправимейших быдл) норовило прикрутить своё эго к выкрикиваниям на парня, не умевшего крутить руль машины нужным образом и ехать не по ямам. Ничего не было неуверенней и печальней, но Пашка уже давно ко всему привык, только при этом отвык. Такой вот маленький, какой-то бесконфликтный, но высокий человек без шинели. Теперь же кричащие хоть как-то люди вызывали только безвниманьевное отторжение. Слишком всё опостылело, чтоб слушать к_рычащего дяденьку.

– Да кем ты себя возомнил?!

– Человеком.

расстались мирами.mp4

Слишком всё равно, чтоб искать встреч с биологической матерью. Как ни утверждала мама Аня, Пашка впечатался своими мнениями на всю жизнь в какой-то загрубевший пластилин: он никогда её, ту, не простит, не испечёт гордость на углях.

– Старенькая будет, попросит прощения, подойдёт, и ты пожалеешь её.

– Ага, конечно.

Иссякла злоба, миновали как-то отвращение и страх. Сын своей настоящей мамы торопливо-терпеливо выслушивал от её коллег-НБ по пьяни, что она его матка всё-таки, а ты вярзеш абы-што, а душа рвалась непрекращавшимся и каждый раз всё утихавшим от безразличия смехом. Он с ней давно расстался мирами, осталось только никому об этом не телеграфировать и втихую-рьяно ненавидеть злостно употреблявших разные вещества.

Павлик, вот даже смеёшься, как твой папка.

Так же попрощалась с Виолеттой часть её уха при откусывании в порыве ссоровой страсти с сожителем. Теперь от неё только фамилия: Биологическая.

Мир Паши полнился запахами весны. То была разбухшая от всех вод земля, которая испускала выжимку новых ароматов, то была прокисшая порыжелая трава-жертва прошлого года, сдобрившая округу непридуманными специями, которые природа каждый март делала поуникальней. Всё чвякало, рыкало, размокало, ползло, пригревало до обесцвечивания и ослепления. Каждый раз весенняя горькота под вечер приносила чудное облегчение, с таким миром расставаться не хотелось. Впереди ждало только пресыщение от такого ощущеньица. Последождевой ветерок с нарциссными благоуханиями намекал, что всё будет хорошо. Лишь тогда не было жалко упущенного времени.

Неочерченная солнечная мгла так рьяно соседствует с очерченностью успокоенных домов и яркостью листьев, от чего осознанно вливается прудовая темень в блаженствующее состояние. Здесь заканчивается путь, начинает взлетать пыльца чего-то несвязного, неуловимого, но такого желанного и волнующего. Всё ли скрыто в переливающихся листьях, в этой, казалось бы, дождевой трилогии радости, несобытийности и нужной послежизненности? Здесь нет и не может быть времени, всё решают лишь солнце и восприятие. Стало быть, нет и зла с препятствиями и бедами.

Дорога нежна, походка верна, жизнь не одна. Здесь накоплено столько жизней, что хватит на каждую травинку, разделённую преградами естества. Бежать туда, если будут силы, если будут ощущения и краски мысли! Пусть же свершится вечное растворение.

навыпуск/беспросвет.mov

Сказать «до свидания» школе обошлось Пашке ценой в водочную рвоту дважды. Ничего гигаромантичного, ноль признаний кому бы там ни пришлось, а алкоголя достаточно настолько, что под носом у всех родителей его можно тащить без зазрений.

Один из первых разов, когда душа немного навыпуск. Слова прощания есть, а слов вцеловывания нет. Танцевания ухают возмутительной лавой, а виноградность и шашлычность застолья влезают в ротовую полость без преград.

Залейте мне рот скотчем! Хоть каким.

Смутная луна, сёрбавшая его печаль, предвещала почти одинокому Павлу мягкотелую будущность. Тучи на её фоне прыгали, как телята; полутьма лихорадила; хотелось забиться в угол и на краю берега неизвестности одновременно. Время готовило не только фокусно-покусно выпивать бутылку водки за два раза, но и провожать свои школьные длинноволосо-прямые симпатии и домашние мамины глаза, предчувствуя скорую замену. Оказывается, подверглось сомнению и то, что надо дома почаще быть.

Дом родной, мне кажется, что так будет каждую весну: я оживаю вместе с тобой, дивлюсь этому магическому небу. Кажись, всё сделано за эти светлые часы, а тёмные пришли с успокоением и печальной задумчивостью. Там лягушки бесконечно звучат, тут сверчки подпевают самому вечеру, а совсем рядом холодок опускается на тебя, как и на эти неопытные ветви.

Не будь закат тем, чем он является, он бы не манил каждый раз так победоносно и неоправданно-детски. Всегда и везде в нём есть особая сила, которую хочется провожать, мысленно составляя планы на следующие утренние секунды. А тут – гамма, палитра, мелодия неустоявшихся переливов. Ловить ли в них рыбу счастья, как в том близконаходящемся болоте, или тихо слушать растаивания лёгких и только чуточку упущенных надежд-мальков – всё одно, и такого приятного не сыщешь, ведь это твоё, твоим будет до конца твоей памяти об этом уголке. Вечернее солнце, будто добрый сосед, подсказывает, что скоро надо идти домой, ведь оно поскользнётся и упадёт за горизонт.

Пора спать, милая природа. Омой же меня, скоронастигающая роса, я ещё вернусь сюда, но с другим намерением и иным взглядом на небеса, которые не будут прежними. Всё умолклось.

Кто-нибудь, отберите у этого молодого человека чувство прекрасного.

паноптикум.gif

Память решила действовать повторенно, предпочитая устаревшему самое старое: поиск любви. Дни были похожи – и тем прекрасны, ведь новый город, куда уехал после вменяемого лета Павлик, заворожил и обокрал. Ему, небольшому актёрчику поневоле, аномально не хватало актрисок. Вечные искания заменились на кратковременную утеху и вновь продолжили свой ход уже не сломанными, как в детстве, часиками.

Весь день перед тобой, а ты не знаешь, как им распорядиться. Я думал, ты живёшь по-настоящему.

Рвались вперёд и назад, а чаще всего в глаза опилки от срезанных веток с городских деревьев; учёба, связанная с журналистикой (на выбор специальности повлияли, видимо, гневные статейки из детства об однокласснике Женьке и достаточно милые – об Оксане), вращалась кругами восторга с бешеными скоростями наряду. Рядом же мельтешили мысли общажного соседа о своейрубашкеближектелу и хмельные обороты университетского приятеля Пашки – Миши.

Лучше бы ты квазиалкоголиком был, Михаил, ей-богу.

Поздно: слишком много вина утекло.

Волосы, которые трогал Пашка, то серели, то сердились, то задумывались, то пропадали вовсе, то кучерявились, но к ним парень не применял решимости. Первые отношения прошли для него хоть и немного болезненно, но поучительно, с разрывами почти именного браслета и его бросанием в урну, как уже никчёмнейшего шлака. В веке этак восемнадцатом у него было бы столько девушек, сколько лошадей он сменил. Теперь же дело в соцстраницах. Нехилый эквивалентик.

вы-счи-ты-вай.

Лежавший на плите только готовился и приковывал к кому-то внимание, чтоб не разойтись по кускам от жара, как восковая фигура. Девушка Тина-Тройнаядинамо патологически не помогала. На помощь приходили только сны с фамилией Университетские:

больше некого.avi

Что это? Что это?? Университетская аудитория или школьный класс? Похоже на то и на другое. Да какая Пашке, впрочем, разница? Вот они, одногруппницы, вот они, стулья и столы из спрессованных опилок, а вот и он, преподаватель, седой старичок с заявкой на побег из жизни.

Меньше всего я бы хотел работать на него.

Столько шума, гама, а всё из ничего. Только солнце делает это помещение ещё оживлённее, пытается разрезать стены, думая, что это торт, желтит всё вокруг до такой степени, что студент невольно прикрывает глаза ладонями.

Что за топающие лошадколюди вбегают сюда с ещё бóльшими криками? Павел их не ждал.

Здесь не хватает мест, садитесь, кто где сможет.

А ты зачем уселась сзади меня? Ну хорошо, сиди, сиди.

В общей неразберихе сквозь тонны слов к нему прорываются её пальцы и трогают его волосы. Откуда этой девушке вообще пришла в голову мысль касаться Павлика, отщепенца, и обтянутой кожей его черепной коробки? Чем он это заслужил?

Стоп, как же ты такая нашлась с вьющимися чёрно-коричневыми локонами выше пояса?

Пашка её ни разу ещё не видел, как и такой красивой одежды в трёхцветных крапинках.

Ну хорошо, оставь свои пальцы в тех же волосах, смелая и беззаботная.

А почему бы таким не стать и ему? Как же заполучить любовь?

– Садись сюда, пожалуйста, – преодолев гигабайты своих скромностей и отчаянно решившись, говорит парень и показывает на переднюю часть парты, за которой сидит один.

Где её лицо? Молодой человек не видит его, старается на него не смотреть, поглядывает на её ноги и переход, послушный и в любой момент независимый.

Шум растворяет их, Пашке хочется большего.

– Дай я обниму тебя за талию!

Шуточные сопротивления, словесные перепалки вмиг прекращает его коронный аргумент: Больше некого.

Какая же ты худая, тебя обвить сзади легче всего.

И всё же теперь он счастлив. Внутренняя вечнопоисковая атмосфера разрывается от ощущения живого одеждного тела, будущей фантазии и воплощения всех Павликовых сверхкосмических полуинтернетных запросов. Вовсе не страшно просыпаться: это утро будет добрым однозначно, а кристальные отсветы мечты намажутся воспоминаниями.

паноптикум (продолжение).gif

А теперь смотрим, читаем, воображаем: Пашке впору сравнить всех-всех-всех бывавших во внимании девушек с громаднейшим паноптикумом, находившемся отчего-то в колизее его души, который отстраивался с оглушительной быстротой неримских каникул. Где же постичь эту галерею вобравших параметры тел и сердец? Каково их разнообразие? На многих ли из них гипервлюбчивый парень глядел бы, а особенно на их ноги?

Почти неугомонное явление под названием безнадёжная полиамория шагало красными рядами по его чахоточным будням. Если бы списки пассий из его параллельного мира составились, то непременное их обновление не заставило бы себя ожидать. Отуманивали все и понемногу. Кто словом, кто станом, а кто чем горазд. А всё же дикой и внеутробной была потребность восхищаться многими и никем у Пашки. Что это за любые красивые девушки? Всего лишь повод повосхищаться. Как всё старо и обгрызанно!

Кто там по плану? Первая – Даша. Даже Дашище. Ноги – во, а веснушчатое лицо с вечно тёмными от косметики вéками вроде даже ого. И куда только смотрит начинающаяся филологиня? Павлик ловил девушку всеми невидимыми лассо в обескураженном разуме и всё что-то мог, чего-то желал. Наверно, чтоб только поздороваться, а там – в диванный интернетик по-обломовски залечь и удобно полуглупости из хранилища своего этой Дашке строчить.

– А ты хотел бы секс?

– Не. Чёрт знает, куда бы меня увела, фитоняша с чипсами!

– Я тут голову разбила в аварии, а до этого помню, что была в тебя влюблена, мне хотелось с тобой встречаться.

Какая двурушная милашка. Двурушнее Мелинды, держащей за руку меня и ещё одного парня. Я с ней больше не хочу.

Кто на очереди паноптикумской далее? Видимо, та современно-набожная и чересчур весенняя леди, что только и могла дать Павлику чудесно-радужные переживания о нескончаемом будущем и тошнотворный оптимизм из всех щелей. Инна разбелелась своими сдержанностями, а после пропала с радаров обнаружения чего-то влекущего, как когда-то соседская Оля, которую Пашке прочили в невесты.

Номер три, №3, number three. Это явно из интернета по его душонку обрюзгшую пришла. Какая-то весьма виртуальная девушка Анфиса. Парочка жарких перевоплощений – и экспонат заброшенный, уставший, больше не желающий, чтобы в него кто-то кое-что вбивал.

Сейчас как стану обидчивой!

Кто там? Ещё одна Даша? Ну, уж эта местная шалашовка как только ни ухитрялась ухватывать личное время у парня тут и там. А окончилось всё банальной сценой с участием обидчивого: его обвинили с помощью шуточки в отсутствии возможности целоваться. Вечноидущий поиск, чтоб его.

ходящие.html

Едут и идут. Иногда с целью. А иногда просто чтобы поржать. Но всё же идут. Кто-то назовёт их малолетними пошлячками, но они девчонки, девушки, девули. Все дарят ароматы и запахи, с которыми повседневный воздух приобретает новые окраски, и о них даже не мечтал зюскиндский Гренуй. Словно ангелохранитель впереди, несёт каждая из них за собой чуть ли не на привязи и свои телесно-бестелесные безъязыковые выражения, с которыми не поспорить ни за что на этом свете: можно только вдыхать, расплываться в орущем вечере.

Ощущая обдавшую тебя смесь каждый раз всё более усовершенствованного аромата, можно только мечтать закрыться, зарыться в этом живом ландшафте женской уличной чистоты, чувствуя бесподобные грузы лишь носительниц, щекочущих мозг, на коленях. От того, чтобы обдышаться всей этой жизнью, полной безвинности и неведенья чего-то клокочуще-помойного, обвалиться на один короткий миг в этот карьер первобытного парфюма, уже ничто не удержит, только подыхание августовских вечеров. Может, один из вечерочков мог бы быть таким?