Опилки

палаточная.jpeg

Небо слишком космическое. Ещё не угомонилось одно светило, но появилось другое. А на земле – эта девушка, освещающая кроны деревьев и ослепляющая ещё больше его, орудующего топором и устанавливающего эту зеленеющую палатку. Замерло всё, даже стуки сердца, ночные звуки. Такая тишина никогда не пугает, если ты не один. А ты уже не один. Руки касаются щёк цвета заката.

А теперь я расскажу тебе нестрашную историю за костром, разными словами (я не надоем?). Слушай о своих суперимпрессионистических впечатлениях от тебя, каждый раз по-новому. До невозможности хорошая, до бесконечности добрая, до безупречности милая, ты будешь только склонена к земле тяжестью налившихся пунцовостей щёчек, а говорить ничего и не надо. Посмотри, как колышутся ели, варьируется кардиограмма твоего кровокачающего органа. А какое тебялюбивое небо смотрит и надивиться не может вместе со своими мерцающими галактиками! Оно даёт жизнь.

Одна из галактик – твоя палатка. Уютная до невозможности. Баю-бай, засыпай со мной, улыбаясь, сколько сможешь, и только потом скажи, что твоё сердце пропустило удар, когда ты увидела другого парня в метро.

паноптикум(2).gif

Была мелкая плаксивая девчонка, жаловавшаяся на парня беспрерывно? Да, добро пожаловать, дорогая-любезная, к Пашке на не-чай!

Мы иллюзировали любовь, а ты не поняла.

Жена, обманывающая мужа секс-переписками со скучающим многострадальцем? И ты иди сюда, на перекрёстки почти больших и весьма неумелых рук парня! Девушка, рвущая чулки ради забавы и делающая фото для Павлика без его просьб? Оу, как сумасшедше, девочка из культурненькой столички! А, ещё вон та, как бы раздающая золото бомжам и готовая сношаться на балконе гостиницы без презервативов. Не надо противозачаточных, оставайся в той же столичке. Всё смеркадилось. Тридцатилетняя тётя-поэтесса, ты тоже не приходи! Что касается тебя, модель, выньстограмм-модель, то всё не очень плохо закончилось: возможно, банально запретил общаться со мной твой бойфренд.

Нескольких моих жизней уже нет, удаляю эти ваши интернеты! Сколько только бессмысленного света от экрана телефона впитали в себя стены…

Достаточно экспонатиков у Павла Владимировича. Вон там ему на заброшке большого города продолжительно снится полуофициально-сверхсортная Аля, морская девица, затянувшая в свою пену года на два.

Она Ктулху-Ктулху-Ктулху?

Просто дружба, френдзонушка. Гуляя с Лёшкой во сне, Павлик пересекается невидимыми никогда лазерами с этой темнеющей от всей души бестией и разрывается так же, как и угодил ранее в её капканки. Надо было устроить такой же животрепещущий диалог, как и его друг:

– Ты на море?

– Да.

– Встретимся?

– Нет.

Как же их много всё же. На повторе, на repeat’е. Заполоняют его.

Эх, дурачок, всех-то их и не упомнишь.

И такое бывает.

Одна из затяжных – Ева. Страшная в своей сложности. Волхвиня. Странная женщина. Аперитив перед бездной затяжности. Вот уж на кого рёбер хватило.

Умеешь же сливаться с реальностью, Ев!

Пашка её любил бы, если бы она не была такой бешеной. О такой любви стыдно было кричать, а порой приходилось. Девушка смотрела так, будто надо было с ней заговорить.

– Сколько ещё будешь по ней сохнуть?

– Да.

– Ты что, дебил? Пошёл в магазин узнавать о линзах синего цвета, чтобы понравиться ей?

Всё этакое впору сравнить с мороженым чистейшего сливочного вкуса, внутри которого лежат непереваренные всеми унитазами мира гвозди. Либо с морсом из ягод после дефекации. Тоже в топку мысли о Еве, утверждавшей, что Пашка своими рассказиками делал её лучше.

Вот же влюблённый самовнушенец какой! Это всё какая-то банальщина.

Да, такой вот я у тебя жентльмен.

А она не знает, где она и с кем, да и пошла она к чёртику, муза, вызывавшая ощущение потерянности в очередную новогодность.

Как хорошо, что я тебя больше не люблю. Такое светлое чувство, ты бы знала. Я не вижу в тебе смысла.

Вали-вали-вали.

Странная она женщина, Пашка. Прими, вникни, забудь. Ведь она целовалась и считала меня своим другом среди тех закоулков, понимаешь?

Ох уж мне эти университетские приятели, чтоб их…

Девушки-якобы друзья. Это вообще что за чёртики были в жизни Пашки? Поболтать с ними, потошнить в их тазики после совместного распития, покурить кальяны, походить с одной из них, вдвое ниже его, неинтересной, пошутить о скорейшей женитьбе на ещё одной – только в таком он герой, этого одного и достаточно.

Я сегодня очень холостой.

Не хватило надолго ему и Павлины – слишком заумной копии самого парня. Он-то и сам о ней сначала плохо думать не мог:

[Вообразимейшая скука, способная каждый день разъедать хотя бы миллиметрик моего сознания, на этот раз взяла мини-мини-отпуск и удобно устроилась на погрязшей в холод подушке наблюдать за мной и моими устно-текстовыми словами. Лёжа буквой Г, я не упускаю ни единой мысли из своего недомозга и ожидаю ответной реакции от моей случайной попутчицы в мире анонимной паутинки ушедшего бабьего лета. Ничего, впрочем, нам не помешает устроить словорезный диктант, из которого опять понятно, что пустоты в голове собеседницы нет. Было бы пусто и не в моей. Теперь, когда она пресытилась пищей насущной, пусть пересыщается духовесной. Рад видеть +1. Надеюсь, не надоем раньше срока, положенного собственноголовно].

Нечего уж о Милане говорить, об этой единичной недогероине его мелких снов.

Хорошо ещё, что я не просил показать грудь, а после она не вырывала из меня любовь.

Я уже чей-то, не обнимай меня.

М-М-М.flv

Всё так доверительно, что кажется, будто мы даже больше, чем воображаемые бойфренд и гёрлфренд. Мы лежим душами. Да, в моём очередном лёгком сне мы взаиморастворились телами и теперь улеглись ближе, чем очень близко. Совсем темно. Это словно доживающий зимний вечер в последний раз расправил крылья, накрыв нас чем-то почти с головой.

И вот я тебя обнимаю. Мы вплотную. Но всё мне кажется не тем. Шея, талия, бёдра. Руке словно нет дела до таких формальностей, ей везде неудобно и неловко. Сонные, запряжённые темнотой и урядицами жизни, мы пытаемся уснуть, напоследок привнеся в эти часы хоть сколько-нибудь интересные моменты. Ещё минуту, и…

Ладно уж, клади на НЕЁ, – неожиданно заявляет она сама, немного вздохнув.

Мне хочется только верить, что отчасти это всё было добровольно, ведь коснулся я её интересного места почти случайно, сильно горя непонятнейшими желаниями. Теперь, ощутив всё в ярчайших подробностях ладонями, я ни на секунду не уберу никуда и ни из каких миров свою полунаглую руку с ещё непонятноразмерного-перепослушного тела, а ты ещё и прижмёшь все эти дела своей ручкой. Не спи, моя радость, не усни!

сжалось.djvu

А всё же материалист был этот негерой времени Павлуша или идеалист? Например, предложение престаревшегося гомосексуала из отеля он получил с довольно материалистичной частью тела. Старый хрычуган любил сосать у молоденьких мальчиков-девственников с последующим спуском. То ли своим, то ли их.

И что ты решил? (Что за тупой вопрос, Лёшка?!)

Голова только чуть не разорвалась идеалистично, но герой несостоявшейся саги с элементами порно успешно добрался до укромного убежища. Изображения так не сжимаются, как сжался сфинктер этого начинавшегося и пока не рассерженного молодого человека. Harassment ушёл под воду. Однополые сношения не совершили прорыв.

Пашке легче не стало бы, но пусть распутные мужеложцы более не приближаются своими потными от волнения усиками к его раздумьям. Незачем так тратиться на уговоры и подкупы, как ему показалось.

по кругам.nrg

Кажется, всё идёт неплохо, раз юноша начал носить на правом безымянном пальце кольцо при полнейшем отсутствии личной жизнюшки. Явно благородный и благоприятный знак. Вовсе не показатель критичности и никчёмности. В левом кармане Павел всегда привык чувствовать кошельковые материальные блага, а в правом – мобильную связь с миром. Будто две важные составляющие жизни без свободы на весах! Зачем-то учёба в университете закончилась, завершилась и лимеренция Паши по отношению к Еве. Кто-то там просто должен был другой появиться: вечный поиск, все дела. А Евка обязана была остаться друзьями со своими золотистыми волосиками, а не с ним. Истлела и выпотрошилась общажная интриганка. Взметнулись опилочки возле вуза, взлетели немного в глазик к Пашке и расплавились от невыносимо прелестного прощального вечера с одногруппниками.

ещё две.php

В одной возрастной группе был Пашка, а совершенно в иной – новоиспечённая и новоиспещрённая Арина, пошловатая не по возрасту и скрытная девчонка. Чистая эссенция маленького и провоцирующего зла, давно осознавшая свою сексуальность. Да и сам Павлик не прочь быть абстрактным блудником: всё равно скучно позарез. Такая великая скука разрабатывала времяпровождения лучше любых турагентств: тупо лежать и хвататься за невидимые взаимоотношения недочеловечков. К чему тут созерцания природы и круговерти более чем родных ранее звуков?

Реальность остолбенела. Конец рабочего дня дарит обрамлённую массу успокоений, даже не приходится думать, что такое же небо цвета маленькой детской ранки было ещё до твоих вздохов и будет после всех переживаний. Ты заброшен, как здание, в самую спокойную суть жизни. Здесь нужно убегать плавно, будто водная полуволна.

Не к чему прислушиваться. Разве что эти непослушные детки-листья обманно захотят вернуть всё твоё проблемное: там что-то, иди и борись за это. Переступить заборно-оборонную черту или выскочить на шоссе и спокойно дойти до востребованностей? Что на том берегу? Что вообще происходит с жизнью?

Вопросы без конца, если умеешь думать. А где финиш этих безусловных ностальгий? Бежать бы и бежать. По траве, по вечерней и такой неутренней росе, по тиши, мистике этого привлекающего края. А там… Что там? Никогда не узнать, ведь никогда и никого там не будет без помощи всеспасающей фантазии. Славься, выдуманность жизни!

Но на очереди были бессмысленные соблазнения от ещё более бестолковой кокетки. Есть сообщения неважные, а есть и такие, её, душещипательненькие. Беловатые волосы были распущены, как в многотомных романах Золя, распущенна же она была и того больше. И терпел же интернет такое, на Пашкино удивление!

Я держу на коленях племянницу, твою тёзку, а хотел бы тебя.

Заревела и эта молодая особа, распустила свои профурсети, прошла пора, когда с девчонкой можно было посюсюкаться, как с бабочкой-многодневкой, которая посетила рассвирепевшие будни юного проказника одной из нусколькоещёможноэтихбаб.

И обязательно в каждую влюбляться?! Запомни: когда нет острых ощущений, едят острую пищу.

кусок дневника Арины.txt

Не хочет теперь со мной предельно раскрыто общаться, когда узнал мой возраст. Ну классно. Бесится, что я мало ему времени уделяю, а я учусь. Не хочу с ним даже на разумные темы говорить, а то примет меня не за ту, будь я хоть миллионный раз осознающей своё возрастное психическое положение. А ещё журналист, как бы понимающий людей. Слабак конченый. Тряпка мразотная. Трус далёкий. Печорин недопечённый.

кусок дневника Пашки.txt

[китовая]

Её волна нежности оставила след на душе, хоть и была ложной. Очерёднейший день угасает, полоски света на линзах гаснут и растворяются в буквах. Пришла пора облиться перед ней в экстазе из-за песни дистиллированной водой и раствориться в однокомнатно-скрипящих снах, не ожидая ничьего появления.

Стоп! Кто включил свет? Почему я чувствую, будто лежать гораздо удобнее? Я что-то обнимаю. Или кого-то… такая милая, добрая, тихая и неподвижная. Она словно спит, безликая. Но я знаю, кто ты. Я, магическим образом не задавив тебя, лёг тебе на живот и обнял так нежно, как только мог. Обнял так, что даже самого наисладчайшего сна стало как будто мало для передачи каких бы то ни было ощущений и эмоций. С тобой дико спокойно, ты безусловно подвластна, у тебя всё кричаще-нежно. Я то прощаюсь с тобой, то прошу вернуться. Так бы и засыпать всю жизнь, словно упав и утонув в бездонных тайнах моря, путешествовать на китовом брюшке, узнавать все секреты тебя, эфемерного человечка, приятного до моральной противности, нужного до полной заброшенности, недостающего до невероятнейших равнодушностей. Ты уплыла, словно маленький и важный китёнок, из недонаркозных владений по своим гигаважным делам, волна спáла. Спал и я…

Анжелика? Хм-м. Эта была дальней. Тут не впору говорить о расстоянии. Павлик напросто опять сгенерировал какие-то бесплотные недоотношения вдалеке на платформе Durdroid и был рад стараться. А потом:

– Точно всё хорошо?

– Нет.

– Ну смотри мне.

платформенные.htm

Успешно перекочевав из одного вагона в другой, я приготовился смотреть на природку и потерять три часа в пути. В первом вагоне, на первом пути и почти первый по жизни.

Стоило мне только повернуть голову, а я уже вижу их, своим счастьем защемляющих мне сердце. На платформе – парочка: кучеряво-рыжая девушка и солнечно-очечный парень, которые только и устроились жить по принципу говори-обнимайся-целуйся. Какие поразительные радостные крики, какая сладостно-живая мимика, какие всеобхватывающие ручки!

Эта парочка однозначно счастлива, уверенно-спокойная в своём неземном единении. В окне смеха раз за разом мелькают длинные обнимания, и сейчас мне кажется, будто за поцелуем девушка неожиданно взглянет на меня, подмигнёт, и это будет означать следующее: Не горюй, парень! Скоро и ты пристрастишься к таким платформенным провожаниям и встречам со своей кучерявенькой!

Прощание их милейшее: они никак не могут расстаться: даже фотоуточка губ девушки в этот момент уместна: она опять хочет поцеловать парня ещё раз. Долгие проводы – нелишние слёзы.

Кучерявая заходит в вагон и пропадает в направлении очередного города. Больше я никогда не увижу ни её, ни его. Но я увижу свою девчонку, и мы будем счастливы на своей платформе. Раз и навсегда-навсегда!

Однако пока что Пашка-Лика-расстояние – три половины одного целого: такого просто не может быть. А сколько таких угольков когда-то разжигало его эпидермис до рабского клеймления? И всё скука наращивала обороты, всё захватывал с собой омут может-ещё-раза. Не счесть виртуально-сексуальных убиваний одиноких вечеров и проживаний мимолётных любвежизней. Вспоминая своих грустных вроде-не-шлюх, он понял две вещички:

все девушки стали пропавшими с вестью;

ему скоро третий десяток, а он ещё способен нравиться девчонкам. Стоит ему только кашлянуть – и вот уже кто-то привязался.

бюстгальтер.txt

поезд как поезд. лица как лица. они иногда возникают и совсем уж миловидные. спасительный свежий воздух потоками залетает в окна и помогает развевать волосы этим стремящимся особочкам. куда мне деть глаза, расскажите мне?!

даже теперь: сижу, никого не трогаю глазами, но какая-то красивая мчится недалеко. белые кеды, джинсы, кофта и.. в разрезе на спине свободолюбивой кофты удобно расположился кусочек, фрагментик белого бюстгальтера. смотрю и смотрю. смотрю и смотрю.. не в силах, нет, не оторваться (словно пуговице с клетчатой рубашки её бойфренда). лифчик объявляет не о капитуляции, а о войне, бросая вызов моей фантазии.

моим полуслепым глазам-крючкам больше не зацепиться. уши, а не сердце, ловят могучее Алина-а-а-а-а!, рявкнутое какой-то её подругой в тамбуре. что, видела всё? что, сейчас скажет ей?

начинается мини-паника. вот сейчас ей что-то там нашепчет, а бюстгальтерная подойдёт и влепит пощёчину: мол, нечего пялиться, извращенец.

идёт.

ИДЁТ.

идиот..

нет, мимо. благонравие нынче не в моде. какие-то поэты раньше описывали случайно показавшуюся ножку милейшей леди, а я..

пожалуй, лучше вздремну.

И только вопрос: на какой же минуте мне встретилась она?

главная – и всё // остальные дни в радости.img

Может, образ и выяснился вплоть до секунд. Весь его упор был сконцентрирован на её парфюм. Название – Маленькое чёрное платье. Ей оно было не нужно, чтоб остаться в памяти у Павлика, когда он обнимал подушку с её запахом. Хватило и красно-чёрной клетчатой рубашечки, чтоб Вита отдала свои ручку и сердечко. Она пыталась влюбить в себя Пашку, но он давно уже был её. Что уж тут поделать: и дом был там, где присутствовала Виталина. И не котировалось нечто иное. Иные глазки больше не существовали. Главное было в том, что она пахла дорождённостью с налётом безумия.

Можем пообщаться, если не против.

Будто и ныне Павел ходил по непревзойдённым опилкам рядом с клубникой, принадлежавшей той самой, которая была топом всех топов его мира. Перенесённая во множество одежд и ситуаций, Виталина нескончаемо выкручивалась в едино-нерасколотую часть всей его жизни. Каждая частичка её тела была его живым существом.

Может, она, эта прекрасность, и была той частью туманности, которая теперь постоянно будет с ним. Сладость. Опилочным клубникам и зефиркам и не воображалось такого. Кто ещё мог бы попросить его по-виевски затянуть штаны?

Разврат, разврат! Позовите разврат!

Жизненная деградация старухой уступила место влюблённости и первому акту в том самом возрасте, о котором хотелось бы соврать и приуменьшить, прираннить всё любому, но не Пашке.

Если бы у чувств был алфавит, то несколько букв походили бы на комнатные прикроватные звуки. Она не совсем видна, но ощущаема настолько, будто осязание стало работать с удесятерившейся силой после отпуска. Если долго чего-то ждать, то не угомониться, красавица. Да и как такое возможно с растворяющей зарёй в наиудобнейшем положении напротив? Годилась бы в подмётки любовная сцена с поцелуем при грозе и молнии из фильма детскости. Каждое движение выверено неопытностью и оттого крайне искренне. Моя пластилиновая, могу мять и лепить желаемое. Я твой, а ты моя. Сложнее некуда.

до-пры-га-лась.

Впервые задокументировано, что мельничный сражатель за вечнопоисковые идеалы и все несчастные по своей сути детства и непрожитые жизни стал счастлив. Стоит только проложить путь.

C:\Users\Pavlik\Desktop\жизнь\моё всё\особое\

трактат о Виталине.docx

.1. 

Волосики.

Легче, длиннее и не-темнее этих кончиков её волосиков на сурикатно вертящейся головушке были только напоминания о ней самой. Смущённая, затенённая, невыразимая, она лишь подплывала вначале своим имечком, потом своими глазками, потом словами, личиком, душой и тельцем. Вся жизнь Виталины началась с майского нуля и была во многом похожа на Пашкину, а о его-то до-жизни зачем уж заикаться. Тишайшая полночь набекренилась, так же гнала её к своему

папе

, угар алкоголей всех видов нагонял её отчима, а бабушка была сверхточным контроллером ради лучшей участи.

Не надо беспокоиться о том, что Павлик не смог бы воссоздать свою мечту с помощью клонирования. Столько её волосиков разнокрашеных цветов поселилось в его квартире, что бесконечные копии заполонили бы комнаты с зимней запасливостью. Лёд его цинизма был тронут, Виталинины завитки для Пашки носили все родные базы данных с запахами и магнитили руку для поглаживаний чуть ниже плечиков, будь они в косичку или коротко остриженными. После поцелуев под проливностями они всецело и надолго полувыпрямлялись струнками его мелодий. Молодая пшеничная поросль. Такое же печенье его сердца врумянилось в эти прядки. Что уж там о запускании Пашкиных пальцев в эти шелковистенькие лоскутки говорить.

Она их больше никому не даст расчесать, кроме него.

Силки из её волос ловили рябчиков его души, в то время как личная жизнь бежала мышью.

утопи-топи-топи меня, моя утопическая чёлочка!

.2. 

Лобик.

Она постоянно говорит, какой там хороший крем или прекрасная маска, а Павлик только рад, что у неё что-то хорошее. Те колонизаторские маленькие прыщички были невозвратимо милы на высоковатом бескосметиковом лобике планеты Vitalinium-30082017. Случись только что злобное в этом дне – и земной шлейф упрямого верхнелица покрывается волнами негодования и ссористости рядом с Пашкой. Будучи спокойной, девушка ни с кем не сталкивалась лбами, а подставляла свой под поцелуй полупастырного и настырного парня.

У нас ещё 8 минут воскресенья…

.3. 

Бровки

. Они, маленькие, грели Павлика нетатуажными полумесяцами, конкурировать же летние небесные светила в два часа ночи с ними не были способны. Задыхаясь волшебством и коктейлем из звёзд, он и она, такая ещё неопытная и ещё не пара, ждали возможности насидеться до умопомрачительных желаний и страхов от мыслей о том, что с ними могло стать, если бы они ни разу не встретились. Бровной лодочкой уплывала в чужие подъездности уже не чужая девчонка, чтоб сказать о приятности рук в сети.

*Ахах, мне это нравится, я в тебя влюблюсь ещё больше, пожалуй.*

.4. 

Глазки

. Он всерьёз не представлял никогда, что эти глазки могут когда-то умереть, и готов был их целовать столько, сколько они моргали. Эти витринные зрачочковые зеркала, маленькие любители тихих романтических фильмов, светлячки из страны иногда унывавшей доброты находились в дружеских сношениях с разными настроениями и не скрывали это. Сверкая ли, слезясь ли – всё одно, они не давали отыскать пустоту при всех желаниях. Они были нужны Павлику на всю оставшуюся ему жизнь, в них не посмела бы залететь ни одна опилочка, даже самая никчёмная. Одаривая их поцелуями, Пашка не верил в суеверия. К чему они! Глаза не изменялись в своих влиятельных синих сероватостях с родинками около зрачков, когда их владелица швыряла в полунезнакомого журналиста снежок и когда Павел уже считал Виталину своей женой. Когда из них текли слёзы и задерживались на полустанке

Реснички

, парень не мог терпеть себя и рвался душой. Он думал о ней как о части себя.

Не хочу просыпаться с мыслью, что у нас всё плохо. Тогда я беззащитен, как комар на стекле за шторой.

.5. 

Носик.

С ямочкой, которая появилась у баловной девчонки от раздирания ветрянковых ранок в детстве на верху переносицы, не было страшно спотыкаться на дороге более важной, чем на той, по которой гуляла молодая парочка, или по той, где Павлик и Вита неохотно провожались полуночью и в бурные дожди. Это был путь их притирания, одобрения, возближения до субатомных расстояний экспертизой чувств. Утыкания низенькой девочки чуточку толстеньким реквизитиком-носиком в грудь уже не-мальчика не ранили, но пронизали настолько остро, что не оставляли шансов жить без такой носастенько-закрылочной сказочности заката.

закатные.mkv

Полинялое за день солнышко продолжило радовать других живущих. А моё солнышко вздумало дарить жизнь мне. Где-то там, на зеленях призрачных трав, сидим мы. Она, как обычно, передо мной. А глазки её взираются в закаточности. Сама она прекратила закатывать свои маленькие зеркальца душевности, лишь греет меня.

Глажу по головке. Цветочность вбивается в нос, соревнуясь с запахом её кожицы в самом низком верху. Помню, как закат нашей ссоры так же закончился головкопоглаживанием и мирным прижиманием. Солнце коснулось горизонта.

Обнял чуть ниже груди. Так я её обнимал в маленьких шалостях, на закатах наших утренних снов, распластавшись на полу и оберегая всю её женственность. Одна восемнадцатая солнца уже скрыта.

Обнял её за талию. Так я обнимал её, прогуливаясь и вдыхая новые парфюмы её словечек. Теплота от заката тишины и её тельца – вот что значило это обнимание. Она молчит, треть солнца скрылась прочь от нас, а она улыбается глазками.