Опилки

А было ли мужественным то, что он ненавидел алкоголь? Паренёк напросто устал от феноменально глупого урока химии по вливанию воды в стакан со спиртом и транспортировке субстанции к глотке отца. Ноги млели, когда он садился на них возле шкафа, чтобы рассчитать дозу.

Папка, ты бы хоть старое что-нибудь преподавал, по физической культуре. А тут-то и культуры нет, тупой расчёт миллилитров.

Маргинальные игры, где гаркали и заставляли нести разбавленные градусы – даже не ноли и единицы, – действовали с ошеломляющим угнетением. Юный химик Павел с выдохом закрывал спиртовую лабораторию в потрескавшемся серванте и на несколько минут освобождался от диктата вечно лежавшего и требовавшего отца.

Диагноз 1: твоего папу охватила абулия.

зазимованные.mkv

Если вдруг на пару часов получить карт-бланш на путешествие в глубины памяти и вообразить во дни, которые обременены подагрой скуки, те скудные и куцые кадры зимних эпизодов жизни до сих пор оптимистичного Павлика, то всё же появится слипшийся унылый фильм. Если кто-то до сих пор не знает, парнишка как никогда был без ума от рыхлившегося снега, от смуглевше-умиравшего серым вечером неба, от веток, насквозь пропитанных инеем, от щипавшего хуже любого проказника мороза. Что уж и говорить о мокрых рукавицах и ботинках после снежных игр, когда именно это всё и было выражением внутренней и самой неприкосновенной свободы. Водная стихия в любом виде оставляет неизгладимые и невыжигаемые фрагменты. Но и спрессованная перманентная серота зимнедетскости не думала покидать его в тягучие моменты, просто делала всё изысканней: у Пашки появлялась жгучая и приятная тоска. Походы под таким заволакивавшим серебристым одеялом обязывали любить жизнюшку и ожидать прихода небес посинее.

Жужжит бензопила его выходного дня, когда наконец-таки появились хоть какие-то дрова, а опилки рады подружиться с пахнущей мокростью снегом. Неужели нужна Павликовой душонке такая радостная грусть, которая прячется невидимой волчицей в поле за сараями и шрамиком от топора на его указательном? Предчувствие необходимой безысходности сумасшедше ревёт и каким-то образом имеет магическое влияние, сантиментизирует грядущую жизнь, но дует целующий ветер, и пора носить обсыпанные опилками дровишки. Не из лесу, вестимо.

Вспыхивали моменты, когда отец не рубил, а вырубался. Вот тогда жизненный фильм приобретал краски в глазах Пашки при опирании бурлившего алкоголем батьки на его худые плечи. Страх, что родитель свалится в плотину, что кто-то задавит отца из-за его летящей походки, что дома ещё поселится на несколько часов оголтелая разборка нелюбящихся взрослых – всё отбивало любовь путешественника поневоле к таким туристическим изыскам.

Не упади-и-и-и-и-и.

Страх-страх-страх.

Лёд поглотит папку. Сколько тебя ещё вести?

Сколько надо, щенок!

Я очень виноват, сынок, но никогда не попрошу у тебя прощения. Так просто-напросто принято. Не смотри на всепоглощающую ночь, на глухие и безразличные звёзды, на самый холодный и вызывающий слёзы снег, а только береги и люби сестру, когда я умру. Откуда я знаю? Наверно, догадываюсь. Тебе помогут, сын, я пока что не могу.

Странно, что лёд не проглатывал жадно шатавшегося от школы домой самого Пашку. Пошёл бы он спокойно под воду или всё обошлось бы захлюпанными ботинками? Такой потрясный риск был неосязаем и неблагороден. Без ощущения опасности маленький школьник знай себе ходил и ходил по настилу, готовому в любой момент обрушиться брызгами и захватить в свою пасть ещё одну заблудившуюся душонку. Берег. Всё прошло. Фух-х-х.

Диагноз 2: твоему папке грозит абстиненция.

Даже родственники из соседней страны приехали. Павлик почему-то всегда только и делал, что радовался в такие моменты. А было бы из-за чего? Например, дядя Паша, тот самый полный тёзка, давал своему племянничку мгновения тощей и недопустимой мечты, которая служила только предзнаменованием лучшего мира. Этот мужчина, богатый, добрый, сильный, не чихвостит, колет бородой и усами, такой взбудораженный и ни о чём не беспокоится, да ещё и большим перстнем с цепями сверкает. Уехать бы с ним, да что толку, глупый ты человек? Что-то там будет роднее, чем частые оплеухи и оры без весомых причин? А эти родные глаза злющего родителя? Тут и базедовой болезни не нужно, чтоб они внушили трепетательный ужас. Какие искры сталелитейных заводов заменят их?

Вон как отцовские руки-экскаваторы зацепили дочку и тянут весь этот дар дядьке Паше. Это уже всё, финал нравоучительных разговоров.

– Не пей, брат, у тебя дети.

– Да на, возьми ты её. Забери! Ну забери! А, всё равно ты её воспитывать будешь.

Холодно. Дощатый пол без причин полируется прозрачным морозцем. От бравурных прощаний Пашке ещё больше не по себе. С какой стати его щёки так трижды покрываются неосознаваемыми поцелуями тёти Поли, дядиной жены? Ох уж эти зарубежные традиции. У нас тут дома коснуться друг друга ласково не могут, что эти люди себе позволяют?

нерождественская смерть.ico

Стоит сказать, что в этой истории достаточно трёх фото. Они мальчику так опостылели и улетучились с глаз долой. Однако из сердца ли вон? Новый год всё больше завоёвывал территории страны Душевные Ненависти, где руководители беспробуднейше пили и насаждали друг другу медали-синяки в борьбе за алкоголую власть. Паша проснулся и понял, что этот важный когда-то праздник все проспали самым трагичным образом. Где-то он слышал, что с похожим образом жизни пройдёт и весь год, но не знал, что сон одного из членов семьи окажется каким-то уж очень вечным.

Рождество ушло, и сдалась однажды навалившаяся дрёма. Пашка с сестрой оторвались от несладких снов, вышли из тёмной спальни и увидели, как ревевшая мать лупила по щекам лежавшего отца, а всё без пользы. Подушка окоричневилась от чего-то, а сын за всю свою жизнь не видел у папки лица строже, чем тогда.

Может, это я его убил своими уроками химии? Или она? Задушила или не задушила?

Белое лицо затмевало причитания родительницы и уносило в глубины беспомощности и вечно-потерянной невозвратности. Одетые наспех, трое шли по хрупавшему снегу к дому немного чеховского дяди Вани. Освободившееся от одного жильца родное жилище всеми включёнными лампочками и выдавленными глазами реальности зазывало оборачивавшегося Павлика обратно, сулило что-то малознакомое. Там лежал папка. Последний раз паренёк видел его в комнате как минимум с тремя людьми. Глубокая ночь разевала пустую нелунную пасть и пыталась хоть чем-то задержать эти свершившиеся события. Притворщица, ты подруга той самой красивой смерти из кухни, двойная агентша, помогавшая унести алкоголизированную душу почти опустившегося человека. Тут и сам гоголевский чёрт тебе не братик, ночка.

Дальше всё по плану. Первое фото с чёрной лентой на столе. Гранёный стакан с опохмеливающей жидкостью, кусочек хлеба, зашторенные беззеркальности, плачущие родственники. Первая смерть, а ведь на картинке папа моложе, чем он был. Пашку уже ничего не волнует, кроме поданной несравненной тётей Аней идеи-подделки о том, что можно было б отца его, мёртвого полубога, оживить при помощи электричества, может. И бред и не бред одновременно душили мысли этого человечка, да что уж там, любая уцепка желаема.

Вот эта первая фотография при долгих взглядах Паши вызывала визуальные hallucinations. Ночью парнишка наблюдал мигания, движения головой до такой степени, что хотелось зарыться после этого во все простыни при одновременном осознании нереальности происходившего. Всё в душе растоптано, новое состояние отражало потерю самого главного в то время. Дом обезличился, стал чужим и невообразимым, но что далее? Только звеневшие отцовские медали на костюме?

Вот его папу вынесли. Так глупо нарядили, музыку заказали, заставили Пашу ходить вокруг машины с гробом. И тут камера не поленилась запечатлевать. Вторая фотография – сумбурные натиск и буря слёз без всяких стеснений. Какой-то театр трёх актёров при всех наблюдающих. Снежинки не хотели таять на папкиной руке, дико искали чего-то, сын с искривлённым лицом сам уцепился за руку родителя, смотрел на саван и дышал на всё испепелявшим теплом. На похоронах всегда пахнет снегом и холодом. Вовсе не плинтусами.

А вот и третья фотография: там бумажка на лбу гробового жильца и то же покорёженное всеми импульсами сердца лицо маленького провожавшего. Всё коричневое, как та наволочка. А зачем эти глянцевые воспоминания? В возрасте посознательнее Пашка поразбивал бы фотоустройства о мраморные памятники. Хорошо, что тогда было всё равно.

Такие же ночи, однако теперь горит в прихожей свет. Видимо, и он не помог предотвратить Пашкину встречу с ангельскими жуками. Как только можно было назвать те звуки витания над головой мальчика в первые дни после похорон? К сожалению, его никто не забрал, даже превосходная госпожа Антижизнь не пришла погостить на диване с двумя спавшими и одним слышавшим жужжания. Да и папка всё ещё пошевеливался иногда на портрете. Шевелись, папочка, мне ничуть не страшно. Господи, как справиться с мурашками?

стуки.ac3

Мурашки мурашками, а жизнь продолжалась. Даже опилки для отапливания закончились, что тут говорить. Пришла пора рубить берёзки, посаженные дальними родственниками (дедом в том числе), на окраине домашней территории, архивировать их аккуратными стопками. За это дельце Пашка взялся с дядькой Женей. Таявший прямо на глазах снег разворовывал кашицу из берёзовых миловидных опилок. Срезанное деревце, которое мог посадить папа, упорно не сдавалось, но своими чёрными полосками всё же коснулось земли, на которой Павлик перестал быть сюзереном. Наверно, тут навалилось и взросление на плечи мальчика с двухзначно-возрастным запасом пройденных лет. Недаром и стуки топора отзывались внутри, вызывая бунт. Папка оставил сына, покинул дом и потерял дерево. Какое интересное кредо. Он умер – и деревце не вечное.

Лучше бы она умерла вместо него.

Ну что ты, детка! Не говори так.

Пашина же красна-девица не думала ни на кого валиться, она была равнодушна ко всякого рода заботам о прогревании дома. Эта девочка голубоватым взглядом не обещала своему однокласснику показывать кое-что, она привлекла совсем иным: колоссовским стоянием около стен на переменах, милым подёргиванием губок да постукиванием ножек с немодной обувкой. Белобрысая Оксана, пахнувшая жевачками, всплывала в засыпáвших мыслях воплощением самой умной невинности. Даже когда стали известны Пашке все взрослые интимные процессы, в своих размышлениях он не рассчитывал ни на что, даже на пугачёвское взятие крепости-ручки одноклассницы, похожей на популярную поп-певицу из-за рубежа.

Ух, как неловко касаться её потной ручки в хороводе на уроке музыки…

Он ел лавровый лист, чтобы поразить её. Нормальный такой рацион. Просто рыскали тёплые детские чувства к маленькой и швейцарской в своей нейтральности девочке. Зачатки-початки. Кукурузные хлопья укрывали взрослевшую душу мальчика мягчайшей перинкой, а в остальном он всё ещё являлся, наверно, ребёнком, лёжа на лошадиной телеге и сонно глядя на кладбище и на безупречные звёздочки-акне. Но душа-то всё равно хотела будто вырваться через рот.

Интересно, а звёзды смотрят на нас днём?

переходы.mdf

Являться, а не казаться частенько бывает проблемным, если много врать. Паше плохо из-за всей прошлой лжи, хоть он её никогда не систематизирует и не вспомнит. Маленькая или большая, она помогла сэволюционировать мальчику и перейти к статусу полуподросток. Тогда-то и переход из родного дома тоже надо было совершать: слишком болтливо гнала материнская неуёмная гордыня. Выгоняла хворостиной толщиной в кулак, хотя это просто Пашкины родственники предлагали такой беззащитной и несправлявшейся матке свою помощь. Берёзовые дрова догорели, не стало на столе папкиного фото с чёрной лентой, начищенные ручишками Пашки медали родителя за интернациональные заслуги костюмно переместились в сброд самых деревенских запахов жилья номер 2 его жизни.

Его утро уже могло начинаться с того, что всё раздражало. Жизнь в этом жилище представляла собой единственно запомнившийся терминаторский плакат на ободранной стене. Технологии сюда не добрались, даже если бы и хотели. Пашка обосновался на голом полу и около бесшторных окон. Знакомься, Павел Владимирович: дом бабушки Аси. Одна из тех бабушек, которая до поры и знать не желала о своих внуках из-за межсемейных распрей. К пристанищу прилагался в меру странный и носоразбитый дядя Женя.

дядьженя. Один из тех, кто был настолько высок, что вынужден был сгибаться в дверном проходе, и кто мог рассказывать ужасы о том, как мочился кровью, потому что там что-то срослось из-за ветра.

Ну хорошо, пусть зовётся так. Бабушка Ася никогда, к слову-то, и в тихом немецком городке N не бывала, повезло только её второму сыну, Макару, который подавал больше чем надежды и мог вырваться из этого пропахшего всеми миазмами бесшторья, если б не сама его мать. Запрет – и только. Пришлось ещё одному Пашкиному дядьке потихоньку спиваться и скуриваться.

Холод брал своё. Маленькая Виолка уже начинала ощущать иногда свои ножки пиноккиевыми, однако русская печь молчала: ни поленца дров, никакого успокаивавшего гула огня Пашка-кочегар так и не услышал. Гордыня важнее, мать? Но это осознание не так душило и обжигало мальчика, как кипяток, что шпарил конечности его сестрички. То была попытка греться и греться безо всякой на то надежды. Слишком мало холодной воды оставалось для его светло-родственной спутницы-прилипалы. Чувствовала ли себя сестра хоть какой рыбой при простуде, когда брат её по незнанию своему заводил в водоём охладить? Скорее очерёднейшим ударом по психике и только был такой итог жизненной игры горячо-холодно. Пашке хотелось убиться грозой, во время которой он однажды купался в бассейне с пиявками.

А Виолетка всё равно таскалась. Не ведая, что в отношении её многие творят, она просто мутировала во что-то аморфное в этой протухшей радиационной старостью деревне. Пашка становился пряжкой, которая неизбывно и намазюканно блестит и манит сестру в путешествия и нытьё, если девочку не берут с собой.

хоть бы не утонула

хоть бы

чёрт бы побрал этот сон

По-сонному растягиваются пахучие волны. Так плывут в поисках чёрного будущего в просмоленной не менее чёрной дрянью лодке два разбитых наголову кирпичами утёнка. [Братысестра]. Вечно пойманные и вольноотпущенные, хоть шеи себе могущие свернуть.

но хоть бы она не утонула

Фобия, согласно которой сестра упадёт в бездну плотины, была ещё поглобальнее, но не всё так сразу. Возможно, мужчинка-то и боролся с опасностями жизни, мелкими и покрупнее, да потом оказалось, что он изначально жил неправильно.

фобии.vdf

Страхи любят родниться с разными образами. Того и жука-то, жужжаще вертевшегося по-катриновски над головой Пашки в день папиных похорон, могло и не быть, однако нечто сработало. Стал неработоспособным лишь желудок.

Мать стала шляться. Пашке было страшно не есть, однако ничего и не напоминало о еде в бабасином доме, кроме плёнки и всяких приборных приблуд. Разве что соль. Павлик залезал на стул и пробовал её есть, пытаясь утолить что-то нывшее внутри, но белыми камешками только раздражал свою щитовидку. Может, красивую смерть такого же цвета папка видел на кухне? Всё ведь сходится. Боязнь голода не ослабевала, а парнишка лез на забор, чтобы глотать зелёный крыжовник.

Даже Арлек ест то, что никому нельзя…

Жизнь взаймы, вполупроголодь. Такая бедность – порок? Даже игра со свиным глазом, который юному исследователю устройства органов любезно отдал дядьмакар каким-то безосновательно-радостным летом, уже так не помогала ободриться и напрочь не зашизофрениться от чувства голода.

Голоднее были только блохи, однажды поедавшие щенка, который совсем мало пожил.

Мóю-мóю-мóю. Ползите прочь от него!

На ферме раньше можно было бы комбикорма поесть, понюхать силос, вспоминая только что отелившуюся корову или того странного мужика с перчаткой по локоть для другой коровки. А теперь…

Теперь бы специально нюхать стиральный порошок и чихать. Или смотреть на отрезанное коровье вымя на асфальте.

Летом и правда немного иначе. Там Пашка видит на грядке жующего укроп алкаша, а тут может по убеждению дядьки в лечебных целях дать себя выпороть веткой крапивы. Больно и героически. Разве с этим великолепием сравнится ощущение плавания в звёздах при долгом их рассматривании сквозь дыру на крыше? Можно иногда узнавать новые места только при посещении полуродственников-однофамильцев.

Стоиком выносила Виолка ненависть бабы Аси. С Пашкой ещё абы как, а вот на сестру она бессознательно взъелась. В сало вареное, которым подавилась, так не въедалась. Майская солома в сарае обвевала крепкий и уже немного сытый мальчуковский сон. Столько этих лет ещё будет, но такого насыщенного – ни разу. Пашкину сестрёнку побили, его поругали, на ужин был пареный топинамбур, а комары устроили вокально-инструментальный ансамбль в доме, что хоть оттуда в поле убегай. Всё же это было своё лето, свободное и первобытное, как дикий заяц, как та девочка-соседка неполноценная. А зимой бабася умерла.

То ли ободряла, то ли предупреждала о том, что ей сверху всё видно будет.

Снова насыпь и запах мокрого снега. Рядом крест, а похороны, на удивление Пашки, не столь пафосны, как у его полусгинувшего отца. Здесь ярко краснеет памятник со звездой. Пашкина околодобрая бабушка завещала похоронить себя сугубо возле своей чисто-верной любви – и это явно был не ещё один родственник-дедушка. Что-то так складывалось на селе: выходить за нелюбящих да любить неверных. Звёздочка алела, лицо белело. Песок всё зашкомутал. Благо музыкантов не наняли для отправной на тот свет. Фобия ещё с того момента лежания папки в гробу преследовала уши мальчишки траурным маршем дядюшки Шопена.

попрошайки.3gp

Благо что нет в мозге камерки с ультрабайтами памяти, иначе такую скуку порой и лень было бы пересматривать. Что-то вроде двухчасового роуд-муви и можно заснять, да за делом нечистым застали бы ещё более нечистого Пашку: он попрошайничал. Вот вливается в него кисель, оставшийся с похорон какого-то незнакомого старика, а вот он ходит по деревне с дядей Макаром и хватает у старух чуть ли не заплесневелые оладьи и пирожки.

Ну и богатства!.. Хоть бы немного искусственного мёда…

Вкусно и маслено. Срок годности истёк рекой, да парнишку это не останавливает. Голод не тётка, а его родная мать. А дядьмакар – всего лишь дополнительный метастаз.

Всяко лучше, чем гречка с томатным соусом, лично мной приготовленная.

Дополнительное пасмурное утро никого не щадило, всем народом помогали двум недотёпам и недоедам, а один из них ещё и недоучка был.

Правда-правда: Пашка и школу прогуливал. Походит в заброшенном здании, посчитает от одного до трёхсот – и бегом к приютившей его сердобольной однодеревневой бабушке, чтоб сказать, что его рано отпустили с уроков. Засыпается школьник ложью, как снегом с заброшки. Хорошо ещё, что отрыть совершенно ненавязчиво этого вруна поневоле из беспросветности умудрялась умненькая девочка с косичками, за которые не хотелось дёргать. Она не слышала о нём, знать его не желала, но всё же оказывала помощь тем, что просто была и выросла благополучной соседкой за его партой.

Доброе утро, Настя. Не читай мои мысли и не знай меня вообще. Извини за ту заляпанную тетрадь, больше не клади их возле меня. Быстрее бы нас рассадили.

Девочка была для этого маленького человека кем-то наподобие белобрысой Оксаны, но дело заключалось в ином: прыщавая с косичками качественнее радовала глаз. Не будь Павлуша попрошайкой с негативной историей существования, он бы обязательно спрашивал эту интеллектуальную одноклассницу о прелестях света.

Я увлёкся тобой из худших побуждений, Насть.

А вот и типично-видеофильмный дождь не заставил себя долго ждать. Особенное время для этого думателя-плювиофила. Хотелось в заливную и такую шкодливую пору лечь на землю и обкрутиться одеялом, лишь бы стать ближе ко всепоглощающей воде. Пусть стучит по ткани, пусть. Это момент, который сразу хочется воспеть. Тогда наступает капель размышлений, разочарований и тряски от холода. Да и не был бы Павлик из семьи алкоголиков, если бы хоть сто раз в жизни не стоял под ливнем по разным независимым причинам: о нём забыли, он сбежал от побоев или родители просто вдрызг, а ему предоставлена полная воля. Почти конец фильма.

Митя.dll

Тогда ничего не сыграло, кроме любопытства и случайности. Ну, шёл и доосвидетельствовывал конец своего очередного неудачного фильма, зазеленелого во всех травах и берёзах лета, этот спутанный мальчик-путник. Но тут его окликает, пожалуй, более чем серое пятно истории его дружбы, будущий скамейкосидящий подкармливатель Митька. Неуловимая мания его дома, слов, воздуха распоясала и Павлика, подозрительно быстро началось их будто бы запланированное товарищество, вызывавшее хоть немного стимул жить. Может, тут и есть план, невыразимый друг Пашечка, да только это малоинтересно: ты уже ждёшь, когда тебе вынесут варёнки с хлебом, даже хоть бы половинку. Это уже счастье и молчание урчавшего желудка.

невырезаемо.pdf

Была бы его воля, он бы с радостью изменил этот задокументированно-заархивированно-запароленный файл своей памяти, но нет. Если уж сестричка и позабыла по своему незнанию вдобавок с наивностью, то Пашка почти всё помнил: это было что-то наподобие пародийного и называющегося ныне явления инцест. Только полуинцест. Недоинцест. Грызшая скука дома бабы Аси по-деревенски свалилась на недозрелые головы этих оставшихся одних деток, где старшенький совершал околопенетрации в отношении младшенькой, но и не более.

а как там делали мамка с папкой? а зачем они так? попробуем-ка и мы. ничего особенного, слюна Дашки была как-то запретнее и неродней, что ли. а разговоров-то было. а теперь только запах мочи на пальцах. пора с этим делом заканчивать. и желательно лет до двадцати. как же холодно. даже опилок нет.

кружок юных клептоманов.gz

Ни холодно ни жарко Пашке от этой жизни уже – было бы что покушать или забрать. То ли ручку украсть с чьей-нибудь парты, пока все ушли на обед, то ли походить по раздевалке и умыкнуть чьё-то надкусанное яблоко, сходить в туалет и съесть его. Такие задачи были у этого уникального кружка с одним посетителем. Гобсековски-плюшкинским паренёк не был, его просто рвала нужда, как поношенную мцырскую одежонку. Странно, как этого умудрялись не замечать окружающие. Всякое там отрепье, видимо, подсознательно игнорировалось, будто блохи на теле шелудивой собаки.

Сейчас все в классе пойдут есть, а я начну что-нибудь хватать в спешке. А потом сидеть сложа ручки.

щедрость, я люблю тебя.tiff

Кому блохи, а кому и вши. Павел и их умудрился подцепить при таких замечательных и способствовавших этому событию условиях. Рукой по голове назад, вперёд – перхоть и насекомые падают на школьную мебель и расшевеливаются при малейшем воздействии. Хоть Павлик и был воришкой, но маленькими тварями он делился охотно. Наверно, играло в его душонке жалкое посредничество чувства зависти и непонимания, а продукт такового явления щедро отправлялся прямо на волосы нового соседа по парте Лёши.

Пашка, я-то башку мóю, у меня они не прижились бы.

А диверсия-то, считай, была почти что не провалена!

отчим.flv

Провалился и дом умершей бабушки Аси в воображаемую сферу чужеродности, мать Виолетта решила искать третье в жизни Пашки пристанище и явно не третье для себя. Видимо, в своём воображении она имела сверхмощный компьютер-сканер для поиска подходящих кандидатур на её неизбежное избиение.

Так и сыскался несказочный отчим для Павлика, дядя Андрей. Его почти будённовские усы говорили о чём-то невозвратно похожем на коловшееся отцовское лицо в его лучшие времена. Свершилось. Пашка и Виолка переведены в очередной стационар серости и неблаголепия, ещё одна деревня вызывала плохие и хорошие воспоминания, где максимальный уровень удовольствия – еда из конины, радиоприёмник и детские журналы.

Следует отдать должное отчиму странствующего молодого человека: он стереотипно не изнасиловал обоих детей и смог даже привнести долю жалости в своё поведение, хоть иногда и грозился, что перья сейчас полетят.