Молодость

Этот поворот Чиро совсем не понравился, однако выбора по сути уже не было – Бородач уже раскрыл все детали плана, и соскочить сейчас не представлялось возможным. Бертини кивнул.

– Хорошо. Добро пожаловать на войну, Чиро!

Бородач отсалютовал молодому человеку полупустым бокалом, допил его единым глотком, а потом, будто спохватившись, спросил:

– А почему ты передумал?

– Девушка бросила.

– Из-за чего?

– Из-за того, что был умеренным.

Бородач не удержал ухмылку:

– И ты пытаешься вернуть ее таким образом? Тогда ты выбрал худший способ из всех.

– Нет, Бородач, я не пытаюсь ее вернуть. Я просто больше не хочу быть умеренным.

Глава 20

Похищение

Первый день слежки прошел для Чиро спокойно. Бородач отправился за адвокатом, а женщина так и не вышла из дома. В общем-то, Бертини было скучно. Он пытался развлечь себя хоть чем-то, но ближе к четырем часам дня не выдержал и отвлекся от слежки, чтобы купить себе газету. Именно в это время к дому подъехал автомобиль. Чиро успел заметить, что кто-то вошел в дом, но разглядеть визитера не смог. Кляня себя последними словами, молодой человек вернулся на свой наблюдательный пункт – небольшую, укрытую под сенью разросшейшся дикой вишни, скамейку. Больше в дом до самого вечера никто не входил и не выходил, а около семи вернулся Малатеста и, следом за ним, Бородач.

– …Тебе удалось рассмотреть этого человека?

Итало внимательно выслушал отчет Чиро о событиях прошедшего дня и, разумеется, заинтересовался личностью неожиданного визитера.

– Ну, не совсем… Я смог увидеть только то, что он один и то, что это мужчина.

– Ты уверен, что он все еще внутри?

– Да, автомобиль, на котором он приехал, все еще здесь и из дома никто не выходил.

Бородач пробормотал, рассуждая вслух:

– Друг или родственник? Может, сын? Нигде не проскальзывало ничего о сыне… Это не ее любовник точно, иначе бы он ушел до возвращения Малатесты… Вот что, Чиро, план меняется – остаемся здесь на ночь и следим за домом. Спать будем посменно в машине. Возможно, это тот самый шанс, который я так долго выискивал.

– Может, стоит сообщить Комиссару?

– Пока что не о чем сообщать. Понаблюдаем.

Ночь осталась в памяти Бертини набором разрозненных образов. Моменты тяжелого тревожного сна в неудобной позе сменялись совершенно бессодержательным бодрствованием. Последний свет в доме Малатесты погас примерно в половину двенадцатого. Больше за ночь ничего не произошло. Утро выдалось промозглым и каким-то неприятным, хотя Чиро готов был списать это ощущение на последствия тяжелой ночи. В девять часов утра Бородач отлучился за перекусом. К этому времени дом так и не подал признаков жизни.

– Обычно адвокат в это время уже не дома. Его охранника, кстати, тоже не видно.

– Может быть, Малатеста сегодня решил устроить себе выходной?

– Может быть… Смотри, Чиро!

Дверь дома открылась, и на улицу вышел вчерашний гость и сам адвокат. Бертини всмотрелся в облик гостя – тому было около сорока, а его красивое, не лишенное благородных черт лицо имело очевидное сходство с лицом адвоката Малатесты. Бородач тоже это заметил:

– Родственник совершенно точно! Сын или племянник…

Гость и адвокат пожали друг другу руки прощаясь, а потом Малатеста обнял своего гостя в явно видном порыве. Махнув рукой в сторону оставшейся открытой двери, мужчина сел в автомобиль и отъехал от дома.

– Быстро, Чиро, мы не должны его потерять!

Через несколько минут ФИАТ Бородача ехал за автомобилем гостя, отчаянно стараясь не отстать. Тот направлялся к выезду на автостраду – он уезжал из Рима. Итало, не отвлекаясь от дороги, бросил Чиро какой-то куль:

– Там балаклава и ствол. Надевай и не лезь на рожон – я хочу сделать все без стрельбы. И еще, больше никаких имен: ты теперь… Утюг, а я Красный. Ясно?

Чиро оцепенел на мгновение – все происходило слишком быстро.

– Может, стоит сперва проследить за ним?

– Разуй глаза – он уезжает из Рима! До Турина или до Милана мы за ним будем следить? Нужно брать его сейчас.

Бертини пытался найти контраргументы, но Бородач был прав, а кроме того, лицо Итало выражало такую решимость, что Чиро понял всю бесперспективность споров. Молодой человек заставил себя успокоиться и натянул душную маску. Пистолет он засунул себе в карман.

Через полчаса автомобиль гостя повернул на бензоколонку. Бородач неожиданно положил руку на плечо отчаянно мандражирующему Бертини и сказал:

– Давай, товарищ! Не подведи!

Стоило их цели остановить свой автомобиль, как нажал на тормоз и Бородач. У Итало ушло несколько секунд, чтобы надеть маску. Мужчина, не выходя из машины, высунул голову из окна и посмотрел на их ФИАТ, возможно, он заметил слежку, но теперь это было не важно. Бородач рывком открыл дверь и буквально выбросил себя из салона, успев по пути достать пистолет, Чиро старался не отставать. На их счастье других авто на бензоколонке не было, правда, это обстоятельство могло перемениться в любую секунду.

– Руки на баранку! Быстро! И не дергайся!

Человек быстрым взглядом оценил ситуацию и подчинился. Бородач встал прямо напротив водительской двери и взял его на прицел.

– Утюг, открой водительскую дверь.

Чиро замешкался под ворохом происходящих событий и позабыл о том, что Утюг это он, Бородачу пришлось прикрикнуть. Молодой человек обошел Итало за спиной, чтобы не перекрывать ему угол стрельбы и открыл дверь авто.

– Вылезай. Только без резких движений!

– Если вам нужны мои деньги, забирайте…

Возможно, Чиро показалось, но голос человека вовсе не был похож на голос того, кого держат на мушке.

– Заткнись! Подними руки и отойди от машины.

Человек выполнил это требование. Он двигался плавно и спокойно так, будто у него все было под контролем. Бертини вдруг осознал, что очень боится этого человека.

– Утюг, проверь его!

На этот раз Чиро почти не медлил, поняв, что Бородач имеет в виду оружие, которое может быть при себе у их цели. Он подошел к человеку сзади и начал похлопывать его по бокам в поисках кобуры. Стоило молодому человеку нащупать что-то похожее, как он почувствовал удар в живот настолько мощный, что в глазах заплясали искры.

Бородач понял, что сейчас все свалится в чертов бардак за доли секунды до того, как мерзавец ударил Чиро в живот молниеносным отточенным движением правой руки. У Итало не было времени сожалеть о проваленном плане, так как в следующее мгновение ему пришлось стрелять, одновременно отпрыгивая в сторону с линии огня. Мерзавец так же молниеносно, как вырубил Чиро, выхватил пушку и выстрелил в сторону Бородача три раза подряд. Два выстрела достигли цели: Итало почувствовал боль в правом плече и намного более сильную в левой ноге.

Первый выстрел Бородача цели не достиг, но прежде, чем упасть на землю после своего прыжка, он успел выстрелить еще дважды, почти сравнявшись по скорострельности со своим противником. Пусть Итало немного уступил в скорости, зато превзошел мерзавца в меткости: из-за простреленного плеча тот выронил пистолет, а потом начал заваливаться, держась левой рукой за живот.

От падения на землю Бородач на мгновение провалился в темноту, а придя в себя, первым делом оценил полученные пробоины. Руку только ожгло, а вот ногу мерзавец продырявил изрядно. Итало хотел посмотреть, вышла ли пуля, но заметил, что противник начинает подниматься. «Крепкий ублюдок!»

Человек осмотрелся в поисках своего пистолета, но не смог его найти и полуползком направился к Бородачу, держа в левой руке, невесть откуда взявшийся, армейский нож. Итало с трудом навел ствол своего пистолета на противника и нажал на крючок – ничего не произошло. «Десять лет без всяких нареканий, а в такой момент заклинило. Нужно будет написать жалобу в офис Беретты…» Добравшись до Бородача, противник попытался навалиться сверху, чтобы заколоть его. За неимением лучшего Итало пришлось блокировать нож рукой. Он не смог сдержать крик боли в тот момент, когда сталь врезалась в левую ладонь, пробив плоть почти насквозь.

Бородач понял, что это конец. Его жизнь закончится на бензоколонке на выезде из Рима. Но Итало не было себя жаль – это была хорошая жизнь и отличная смерть, лучшей он и желать себе не мог.

Когда его враг снова поднял нож, готовясь добить его, Бородач услышал сильный удар. Мерзавец на мгновение застыл с занесенным ножом, а потом обмяк и упал прямо на Итало. В следующую секунду Бородач увидел перепуганные глаза Чиро, который держал за ствол, как дубинку, выданный ему несколько минут назад пистолет.

– Молодчина, Утюг!..

Ублюдок был совсем не маленьким, поэтому вместо искренней похвалы Бородач издал сдавленный хрип. Чиро помог ему выбраться из-под бессознательного тела.

– Вы… Ты ранен?

– Да, нога и левая рука, но это пока терпимо… Ты его насмерть?

– Не знаю. Ну… не думаю!

Итало с трудом нагнулся к телу и нащупал слабый пульс на шее.

– Жив, ублюдок! Помоги-ка мне погрузить его.

– Ты что, с собой его хочешь взять?!

– Мы же здесь за этим.

– Да, но…

– Черт, нет времени, Утюг! Выстрелы точно кто-то слышал, каждая секунда дорога.

Чиро больше не спорил. С большим трудом им удалось погрузить оглушенного здоровяка в автомобиль. Бертини связал его, заткнул рот импровизированным кляпом, а сверху набросил непонятно зачем припасенный Бородачем ковер. Их невероятное везение продолжалось – на бензоколонку по-прежнему никто не заезжал. Впрочем, заправщик, либо уже был далеко отсюда, либо укрылся в какой-нибудь подпол при звуках выстрелов и сомнений в том, что уже скоро здесь будут роиться карабинеры, не было ни у Чиро, ни у Бородача.

У Итало была прострелена одна нога, а левая рука была пробита почти насквозь, поэтому Бертини позволил себе вопрос:

– Ты сможешь вести машину?

– Да, вполне. Ты не обо мне беспокойся, а о том, чтобы наш Железный Дровосек больше сюрпризов не подкинул.

Чиро кивнул, и они смогли, наконец, покинуть злосчастную бензоколонку. Впрочем, менее опасным их положение от этого не становилось – первый же патруль карабинеров мог заинтересоваться окровавленной раной Бородача или шевелящимся ковром на заднем сиденье. Вернувшись в город, Итало разумно держался подальше от центра, петляя по рабочим окраинам.

На одной из таких окраин и находился бесхозный склад, в котором Бородач планировал держать заложника. Несмотря на жесткую отповедь Чиро, Итало вовсе не был уверен в собственных силах и чувствовал, что слабеет с каждой минутой. Добравшись до места, он попытался подняться, но не смог.

– Чи… Утюг, давай сам этого здоровяка переправляй, я пока здесь передохну… Следующая картина, которую увидел Бородач, представляла собой внутренности склада и связанную фигуру пленника, которому Чиро догадался набросить какую-то тряпку на голову. Правда, пленник все еще был без сознания, а кровавое пятно, растекшееся у него на животе, выглядело совсем скверно. Чиро же в этот момент, как мог, пытался перевязать рану на ноге Бородача.

– Возьми у меня в нагрудном кармане номер телефона. Это врач. Таксофон в пяти минутах ходьбы, как выйдешь со склада, иди направо и не ошибешься… А потом пулей к Комиссару – он здесь нужен.

– Но Комиссар сейчас должен быть на смене…

– Черт! Тогда, как позвонишь доктору, возвращайся сюда. Адрес склада он знает и просто ждет сигнала… Да оставь ты мою ногу в покое, парень – пусть доктор возится. Прежде чем пойдешь, обыщи-ка нашего Железного Дровосека – есть у него документы какие-нибудь? Кого хоть взяли с таким трудом?

Чиро отошел к пленнику и расплылся в глазах Бородача. Через несколько минут он вернулся с бумажником и несколькими книжечками.

– Ну, тут хватает документов…

– Водительские права есть?

Молодой человек передал Итало документ, левый угол которого был слегка испачкан в крови. Бородачу потребовались усилия, чтобы прочитать имя рядом с фотографией – их пленника звали Антонио Малатеста.

«Отлично! Кого нужно взяли…» – едва успев закончить эту мысль, Бородач с чувством выполненного долга потерял сознание.

Глава 21

Последний акт

Сегодня Кастеллаци был сам не свой. Бруно Диамантино сразу это заметил. Кастеллаци позвонил часов в семь утра, чем изрядно удивил Бруно. Он сообщил, что внес исправления в «Растоптанную розу» и попросил о встрече. Бруно с самого пробуждения чувствовал себя не очень хорошо, но работа оставалась работой, кроме того, визиты Кастеллаци всегда поднимали ему настроение.

Сальваторе пришел в шесть вечера. Он имел совершенно несчастный вид и совсем не походил на того бодрячка, которого Бруно привык видеть. Кастеллаци положил исправленную рукопись на стол и подвинул ее к Диамантино.

– Вы обелили вашу… Черт, все время забываю, как ее зовут!

– Розалию? Да, обелил, как мог. Признаться, я изменил достаточно многие детали и не уверен, что все перемены пошли сценарию на пользу.

– Например?

– Розалия в концовке понимает, что все же любит главного героя, пытается догнать его, но не может найти его в толпе.

– Звучит неплохо и действительно изображает героиню более положительной… А что с фабрикантом? Вы убили его?

Бруно хорошо запомнил, с каким трудом Кастеллаци выслушивал его требования по персоне фабриканта. В прошлый раз Диамантино не удержался и несколько раз специально надавил на Сальваторе, пытаясь вывести его из себя. Бруно знал, что Кастеллаци любит, когда он бесится и старался при возможности отвечать на такое отношение взаимностью. «Интересно, Кастеллаци понимает, что я иногда специально поддавливаю его?..»

На самом деле линия фабриканта очень понравилась Бруно – он хотел бы принять ее в том виде, в котором Сальваторе ее задумал, со всеми этими сценами из прошлого и трагичными нотками. Ему вообще всегда нравились работы Кастеллаци. Однако сейчас Кастеллаци не должен был быть собой – он работал на прибыльный проект под названием «Доменико Куадри», а «Куадри» был сознательным левацким идиотом, поэтому не мог изобразить богача хотя бы нейтрально.

– Я убрал сцену с самоубийством Гвидо, но и обрывать его линию в той комнате не стал. Фабрикант плачет у портрета жены, потом приходит в себя, выходит из дома, закуривает и уходит из кадра, который продолжает держать дверь его дома.

– Эк вы все подробно расписали, Кастеллаци! Режиссерская жилка напомнила о себе?

– Просто мне показалось, что такой финал будет лучшим из всех. Все как вы и просили: Гвидо показывает себя бездушным дельцом, который забывает об ушедшей жене почти мгновенно.

«Совсем меня за идиота держит!» – в такие мгновения Бруно становилось немного обидно от того, что Сальваторе отказывает ему даже в банальном чувстве прекрасного.

– Но сцену, в которой он плачет у фотографии жены, вы оставили…

– Да, но теперь она служит другой цели.

– И какой же другой цели она служит, Кастеллаци? Она точно так же показывает, что Гвидо искренне любил жену. Вы обелили не только Розалию, но и ее мужа, хотя белее было некуда: в старом сценарии он стрелялся, не желая жить в одиночестве, а теперь он показывает, что готов жить дальше, готов принимать следующий день, готов закурить еще одну сигарету… Образ благородного отчаяния вы превратили в образ не менее благородного оптимизма. Я просил вас о другом, Кастеллаци!

Бруно замолчал и откинулся в кресле. Он старался не улыбаться. Вопреки ожиданиям Диаманатино, Сальваторе посмотрел не зло, а скорее удивленно, как будто только сейчас увидел истинное лицо своего работодателя. «Заносчивый, как и все режиссеры! Думает, что если я вожусь с деньгами, значит и души у меня нет, а только кассовый аппарат!..» – Бруно был доволен произведенным на Сальваторе эффектом, а еще более он был доволен тем, что Кастеллаци не показал, что этот эффект был произведен – игра в бессердечного дельца и сдерживающего себя творца продолжилась:

– Вы хотите, чтобы я переписал линию фабриканта еще раз, синьор Диамантино?

Этого Бруно не хотел.

– Нет, я сперва должен ознакомиться с новым вариантом. Кроме того, вы же знаете, что мнение о фильме у большей части публики формируется не самим фильмом, а критикой на него. Натравлю на вашего фабриканта одного из своих критиков, он разнесет Гвидо в пух и прах.

– А как же те зрители, которые захотят составить собственное мнение, синьор Диамантино?

– К черту их, Кастеллаци! Их все равно обмануть не выйдет… Так что же получается все трое главных героев в конце остаются в одиночестве?

– Кроме самого молодого, я оставил в концовке намек на новую влюбленность для него, хотя да, в самом фильме он тоже останется в одиночестве.

– Как в жизни… Публике должно понравиться.

С делами, в общем и целом, было покончено. И Диамантино, и Кастеллаци прекрасно знали, что должно произойти дальше. Через несколько минут неловкого молчания Бруно предложит отправиться в «Волчицу», Сальваторе сделает вид, что размышляет над этим предложением, но в итоге, как всегда, согласится.

Бруно уже давно хотел посмотреть, что будет делать Кастеллаци, если этого предложения не последует. Он знал, что Сальваторе на короткой ноге практически со всеми в «Волчице», а еще он знал, что Сальваторе ходит туда только в его компании. Прошло несколько минут неловкого молчания, Диамантино наклонился чуть вперед и произнес:

– Вы не очень хорошо выглядите, Кастеллаци, приболели?

И вновь Сальваторе посмотрел на Бруно удивленно, но нашелся быстро:

– Нет, просто устал за последние дни.

– Отчего же?

– Ездил на пару дней на Север, вернулся вчера вечером. Кроме того, не спал почти всю ночь…

– Бессонница?

– Хуже, синьор Диамантино, вдохновение.

Сальваторе показал глазами на рукопись, так и оставшуюся лежать на столе. Бруно задумчиво кивнул, а потом все же спросил:

– Я собирался сегодня в «Волчицу», составите компанию?

Сальваторе, как всегда, задумался, а потом, как всегда, согласился.

В «Волчице» не изменилось за ту неделю, что Бруно здесь не был, ровным счетом ничего. Ветхий старичок у входа был на месте, как и сын мадам Кларетты Джулио.

– С возвращением в «Волчицу», синьоры.

– Добрый вечер, Джулио. Мари сегодня свободна?

– Разумеется, синьор Росси. Она ожидает вас в двенадцатом номере.

В этом повторяющемся диалоге уже довольно долгое время присутствовала изрядная доля театральности специально для Кастеллаци. Бруно нравилось чувствовать, что он знает что-то, что неизвестно его спутнику. В действительности, еще только договорившись с Сальваторе о встрече, Бруно позвонил в «Волчицу» и предупредил о своем приходе. Это означало, что Мари будет свободна и что номер будет подготовлен в соответствии с пожеланиями Диамантино. Возможно, Сальваторе любили в «Волчице» намного больше, но и Диамантино пользовался у Кларетты уважением за щедрость и за то, что никогда не обижал девушек.

Распрощавшись с Сальваторе, Бруно поднялся в указанный номер. Мари действительно уже ждала его. По подсчетам Диамантино Мари не могло быть меньше двадцати пяти, хотя сама она говорила, что ей только двадцать один. Он встречался только с ней последние три года. Бруно был в нее влюблен. Страстно и чувственно, как будто ему было пятнадцать, а ей шестнадцать. Только ему было почти семьдесят, и он ни на мгновение об этом не забывал. Всю жизнь прожив холостяком, Бруно вовсе не собирался впускать в свою жизнь женщину, которая была настолько младше него. Диамантино вполне удовлетворялся приятными совместными вечерами примерно раз в неделю.

– Чао, Бруно!

– Добрый вечер, дорогая. Как дела?

– Очень даже неплохо! А у тебя?

Мари была в хорошем настроении, и Бруно был уверен в ее искренности. Примерно год назад он сообщил Мари, что ее оплата зависит не от ее действий, настроения или даже постели, а от самого факта ее присутствия в его жизни. В тот раз она мгновенно стерла фальшивую улыбку с лица и пожаловалась на сильную усталость в ногах от новых туфель. Поэтому Диамантино верил в ее эмоции и иногда даже позволял себе верить в то, что Мари действительно нравится его общество.

– Устал. Кастеллаци все-таки очень утомительный человек.

– А наши говорят о нем только хорошее.

– Я тоже не говорю плохого… До сих пор не могу поверить, что он никогда не спал ни с одной из здешних девушек!

Мари раскрыла Бруно секрет Кастеллаци месяц назад. Диамантино тогда по-новому взглянул на Сальваторе и на отношение к нему в «Волчице».

– Ну, по крайней мере, ни одна об этом не рассказывала… Некоторые девочки даже делают ставки на то, что им удастся его соблазнить, но не одна еще не выиграла. Впрочем, давай не будем о нем, раз он так тебя утомил.

На это Диамантино был согласен целиком и полностью. Бруно поцеловал Мари и устроился на диване, посадив ее к себе на колени. Мари, как он и просил, оделась в платье, которое было в моде лет пятьдесят назад. Диамантино почувствовал себя молодым. Бруно с удивлением обнаружил, что у него почти ничего не болит. Аромат духов Мари попал ему в ноздри и Диамантино не сдержал улыбку – это был его подарок ей. Мари спросила:

– А как поживает твой сын? Ты в последнее время совсем о нем не рассказываешь.

– Да, в общем по-старому. Кривляется на публику, вроде что-то пишет, но не показывает, что… Он стал очень напоминать мне меня в его возрасте.

– Это не странно, он же все-таки твой сын.

– Я был в его возрасте очень неприятным человеком… Впрочем, времена сейчас другие, кроме того, у него есть то, чего всегда не хватало мне. Я был один в Риме, а у него есть я и, вроде бы, девушка, с которой он, правда, отказывается меня знакомить.

Через несколько минут неспешных разговоров Бруно высвободился из объятий Мари и подошел к небольшой плоской сумке, которую взял сегодня с собой.

– Между прочим, у меня для тебя подарок. Мне очень понравилось, как ты напевала партию из «Турандот» в прошлую нашу встречу. Не знал, что ты любишь оперу.

– Ну, напевала… скорее пыталась напевать.

Это было сущей правдой – голос Мари не стоял рядом с оперными стандартами, но Бруно не позволил себе согласиться с ней:

– Может быть, ты и не Рената Тебальди, но мне твое пение понравилось…

Бруно достал из сумки картонный конверт с двумя пластинками. Мари взяла конверт в руки и широко улыбнулась:

– «Травиата»! Ироничный мерзавец! Как же ты узнал, что это моя любимая опера?

– Я не узнавал, я просто не смог пройти мимо. Партию Виолетты исполняет Мария Каллас, дирижирует Карло Мария Джулини – этот молодой человек очень хорош, хотя, конечно, не Тосканини… Тебе нравится?

– Да, очень! Давай поставим, в этом номере как раз есть патефон.

– Я знаю, я специально попросил двенадцатый.

Зазвучала музыка Верди, а старик и молодая женщина снова вернулись на диван. Минуты текли, комната была наполнена музыкой и пением, а двое молчали.

– Ты знаешь, Мари, это была первая опера, которую я услышал вживую. Мне было лет двенадцать, родители были еще живы… и мы пошли на «Травиату». Я уже не помню, кто пел и кто дирижировал, помню только, что мне было скучно – тогда я еще не умел видеть красоту. Помню еще, что такого исполнения я больше никогда не слышал. Мне часто снится, что мне снова двенадцать, я снова на том концерте, но теперь я знаю обо всем, что со мной произойдет потом, поэтому слушаю, слушаю настолько внимательно, насколько могу, пытаясь запомнить каждый звук и каждое впечатление…

– А что такого особенного было в том исполнении, Бруно? Бруно?.. Эй, что с тобой?! Тебе плохо?!

– Нет, дорогая, мне хорошо…

Глава 22

Ставка

Кастеллаци чувствовал себя неприкаянным после возвращения с Севера. Добравшись до дома, он попытался напиться, но организм воспротивился этому столь рьяно, что Сальваторе сдался после одной бутылки вина. Желая занять себя хоть чем-нибудь, он почти всю ночь редактировал сценарий для Диамантино и лег спать только после того, как договорился с Бруно о встрече.

Разговор с Диамантино, как и всегда, получился не самым простым. В определенный момент Сальваторе показалось, что Бруно откровенно посмеивается над ним. В «Волчицу» Кастеллаци сегодня не хотелось. Он даже собирался отказаться, но какая-то часть души Сальваторе отчаянно запротестовала, возжелав увидеть юную Лоренцу.

На его счастье Лоренца была свободна, поэтому распрощавшись с Диамантино, который, как всегда, направился к загадочной Мари, Кастеллаци прошел в указанный Джулио номер. Оказавшись в изящно обставленной комнате, Сальваторе начал продумывать грядущую сцену. В голову ничего не шло. Пробродив из угла в угол пару минут, Кастеллаци решил доверить создание антуража бархатным шторам и богатым обоям на стенах, тем более, что это было их прямой обязанностью.

Сальваторе устроился в кресле и принялся ждать робкого, негромкого стука в дверь. Минуты шли, а в дверь никто не стучал. Кастеллаци начал немного беспокоиться, но как только беспокойство переросло в нервозное постукивание пальцами по подлокотнику, раздался тот самый робкий, негромкий стук.