Кровь и тени Эльдранора

Дети с криками играли в снегу, бегали, бросались снежками, строили крепости. Их звенящий смех контрастировал с тихой величавостью зимней природы. Взрослые, собравшиеся у костра, раскладывали хлеб, сыр, фигурки – символы благодарности Великим духам за ещё один прожитый год. Молчаливый защитник Торстена чувствовал особую значимость этого ритуала: для здешних людей праздник был не просто забавой, а частью их сути – возможностью сплотиться перед лицом холода.

Сигмунд остановился на мгновение, оглядывая всё вокруг с лёгкой полуулыбкой:

– Так здесь всегда, – заметил он. – Мороз не отнимет у нас праздника и благодарности Великим. Для нас это не просто обряд, это то, кем мы являемся.

Эйден, кивнул, прислушиваясь к словам спутника. Он понимал, что для этих людей деревня – не просто место на карте, а дом в самом глубоком смысле этого слова. И он, тихий странник, теперь был частью этого мира, пусть и неосознанно.

Они направились к мясной лавке в конце деревни, на вывеске которой красовался резной бык. Внутри было тепло, пахло дымом и свежим мясом. Мясник, мужчина крепкий и рыжебородый, взмахнул рукой приветственно:

– Как раз вовремя! Всё готово – свежее мясо и святого дерева достаточно. – Он выложил перед ними толстые куски окорока и грудинки, аккуратно завернутые в ткань, показал поленья святого дерева. – Сегодняшний день особенный. Святое дерево будет гореть ярко, и Великие услышат наши молитвы.

Эйден ловко подхватил провизию, укладывая её в сани. Сигмунд осмотрел поленья, кивнул довольно: древесина оказалась отменной. Мясник проводил их до двери:

– Этот праздник – напоминание о силе нашего единства, – сказал он, улыбаясь добродушно. – Каждая зима – испытание, но мы выдерживаем его вместе.

Парень его спутник, казалось, понимали это без слов. Они покинули Роискуд, нагруженные провизией и поленьями. Сани скользили по снегу легко, почти беззвучно. Мороз больше не казался столь злым, будто исполненный ими долг привнёс в душу спокойствие и тепло.

Сигмунд оставался немногословным. Он время от времени оборачивался, проверяя, справляется ли немой товарищ с санями. Но никаких слов не было нужно. Это было молчание взаимопонимания, подобное безграничной тишине заснеженного леса.

На ветвях елей тяжело лежал снег, местами ветер шелохнёт его – и тот вспыхнет в лучах солнца крошечными искрами. Когда-то этот мир казался чужаком холодным и враждебным. Теперь же он чувствовал пульс скрытой жизни и видел, как мороз и тишина могут стать союзниками, а не врагами.

В конце концов, они шагали уже не как случайные спутники, а как люди, принявшие эти земли – её морозы, её тишину, её праздники и традиции – в своё сердце. И молчаливый Эйден знал: теперь он действительно дома.

Когда до трактира оставалось совсем немного, Сигмунд неожиданно заговорил. Его голос звучал негромко, но уверенно, словно он делился чем-то важным:

– Ты прошёл долгий путь, Эйден. Но теперь, возвращаясь сюда, знай: это уже не просто таверна. Это твой дом.

Слова Сигмунда эхом отозвались в душе немого воина. Он поднял взгляд на сурового спутника, обдумывая услышанное. «Дом». Несмотря на все испытания, все потери и шрамы, которых за эти месяцы не убавилось, а только прибавилось, молодой защитник неожиданно осознал, что эти края стали для него родными. Люди, живущие здесь просто и без лишних слов, их заботы, их радости, неведомым образом затопили бездонную пустоту в его сердце. Суровый холод теперь казался не таким угрожающим, а тёплые огни, мерцающие впереди, были подобны маякам, указывающим ему путь к душевному покою.

Когда они приблизились к двору трактира, Эйден ощутил, как внутри него что-то смягчается, как ледяная корка, скрывавшая его душу, начинает таять под влиянием этих людей и их нескончаемой заботы. Оттуда, изнутри, доносились смешанные звуки – смех, разговоры, скрип деревянных стульев по дощатому полу, звон посуды. А вместе с ними в воздухе плыли аппетитные ароматы еды, пряных отваров и дымка из камина. Всё это смешивалось в уютную симфонию, что звала его войти и согреться.

Сигмунд, тяжеловесно переступая по утоптанному снегу, подхватил поленья святого дерева и бесшумно направился к задней двери, где уже готовились к ритуалу зажжения огня к предстоящему празднику. Новоприбывший остался стоять во дворе на мгновение дольше, задерживаясь, чтобы впитать этот миг в себя. Всего четыре месяца назад он вошёл сюда, измождённый, холодный и отрешённый, готовый исчезнуть в белой пустоте. Теперь же он стоял здесь, окружённый заботой, готовый принять своё место за общим столом.

Лёгкий ветерок ласково коснулся его лица, принеся знакомые запахи: древесный дым, жареное мясо, специи. Это были запахи дома – дома, в котором его ждали. В глубине души он ощутил, как последние осколки былой отчуждённости выветриваются, оставляя спокойное, почти тёплое ощущение уверенности. Эйден сделал глубокий вдох, как будто запоминая это чувство навсегда.

Подойдя к двери, он на мгновение задержался, зная, что внутри его ждут – не как постороннего, а как своего. Открыв дверь, он шагнул через порог, и на его лице мелькнула едва уловимая улыбка.

Внутри трактира царил мягкий золотистый свет – от пламени в камине и множества свечей, отразившихся в деревянных стенах и грубой мебели. Длинный стол, неровно обтёсанный, но крепкий и надёжный, ломился от угощений: мясные блюда, свежеиспечённый хлеб, сыры, соленья, густые супы и ароматные настойки. Всё было приготовлено с любовью и старанием, каждое блюдо напоминало о времени и душе, вложенных в этот вечер.

За столом собралась вся их «семья»: хозяйка Эйла, заботливая и весёлая, Род – её надёжный супруг, суровый, но добрый Сигмунд, мальчишка Торстен с сияющими глазами, Сэм, глядящий на всех с улыбкой, Калад – тихий, но верный товарищ, и сам Эйден, тот, кто некогда был чужаком и молчаливым скитальцем. Теперь он был одним из них. В воздухе висел аромат праздника и единения, столь сильный, что казалось, сама стужа за окнами таяла от этого тепла.

Этим вечером он не чувствовал себя одиноким – напротив, он был частью общего мира, пульсирующего жизнью и светом. И это знание было дороже любых слов, которых он не мог произнести.

В центре стола, на массивном серебряном подносе, возлежал окорок, запечённый до сияющей золотистой корочки. Его аромат, насыщенный травами и пряными специями, мягко огибал гостей, словно невидимая рука, приглашающая отведать этот дар земли и труда. Вокруг теснились миски с тушёными овощами: капустой, приправленной прохладой мяты и силой наваристого бульона, и румяным картофелем, хрустящим и благоухающим. Высокие стопки свежего хлеба с хрустящей коркой гордо возносились над полусферами масла, сияющего в отсветах огня, а изысканные пироги с тыквой, мясом и сыром источали такой тёплый аромат, что едва ли кто мог подавить счастливую улыбку.

Эль и вино щедро струились в деревянные кружки, кувшины, словно дворцовые виночерпии, предлагали прикоснуться к радости этого вечера. Пар поднимался от горячих напитков, кружки кочевали от рук к рукам, подобно талисманам, объединяющим души за столом. Рядом с ними лежали резные ложки, будто доставшиеся по наследству от древних мастеров, – они подхватывали угощения с лёгкостью, рожденной доверием и обжитостью этого мира.

Эйден, сидевший в стороне, на этот раз не чувствовал себя чужаком. В этих простых стенах он видел изобилие, какого не встречал в суровых краях своих недавних странствий. Каждое блюдо, каждый кубок было не только питанием, но проявлением доброты и заботы, того единства, что сплеталось невидимыми нитями между людьми за столом. Эйла, возглавлявшая этот праздник, вкладывала в каждое угощение частицу души. Сегодня её глаза сияли, будто она сама была хозяйкой неба, одарившей гостей теплом и спокойной уверенностью.

Сигмунд, приподняв кубок с элем, слегка кивнул Роду. На мгновение голоса стихли, как будто сама тишина была ещё одним гостем этого вечера. За простым жестом крылась благодарность – за вечер, за саму возможность собраться вместе, за мягкий свет, отражающийся в стенах трактира и в сердцах присутствующих. Это был не просто ужин, а высшее таинство жизни, свидетельство победы над холодом, одиночеством и страхом, что остались за дверью.

Эйла, сидя во главе стола, взглянула на каждого – на Рода, Сигмунда, Сэма, Торстена, Калада и Эйдена – и в её взгляде отражались нежность и забота, словно она читала в душах собравшихся невидимую книгу добрых историй. Протянув руку к Роду, она связала их судьбы жестом старше любых слов. Род, следуя её примеру, передал прикосновение дальше, и вскоре все за столом сомкнули руки в единый круг, в обруч взаимной поддержки и любви. Эйден, привыкший к одиночеству, удивился тому, как легко и естественно он вошёл в этот живой круг, чувствуя, как тепло перетекает из ладони в ладонь, сплавляя их души в нечто целое.

Тишина наполнила зал, будто густой мёд, таящий в себе тайну бытия. Лишь потрескивание поленьев в камине и едва слышный скрип деревянного стола сопровождали этот момент, подобно далёким напевам лесных духов. Тёплые отсветы пламени плясали на лицах, и Эйден видел, как свет и тень становятся соучастниками таинства, подчёркивая глубину связи, что родилась в эти мгновения.

Приподнимаясь с царственным спокойствием, Эйла подняла взгляд к тёмным деревянным балкам, точно ища в их старых трещинах древнюю мудрость. Её голос, мягкий и проникновенный, раздался в тишине, словно давний гимн, прозвучавший впервые:

– Великие, мы благодарим вас за этот мир, за эту возможность делить тепло и безопасность под одной крышей. Благодарим за вашу щедрость и милость, за пищу, что питает наши тела, за дом, ставший убежищем от ветров и метелей. Пусть ваши взоры останутся над нами, а ваши руки укрепят наши семьи. Да будет благословен каждый миг покоя и радости, каждый момент дружбы, что скрепляет наши сердца этой ночью.

Её слова были просты, но звучали как священная молитва, рождая невидимые лучи благодарности, что наполняли зал ласковой, почти осязаемой теплотой. Даже Эйден, не склонивший голову ни перед какими богами, ощутил странное волнение в груди. Это была не показная вера, а искреннее признание ценности мира, тёплого очага и надёжных рук, сомкнувших круг вокруг стола.

Все молча разделили эту признательность. Эйден понял, что в этой тишине есть что-то священное: невысказанная клятва хранить друг друга и разделять каждый миг жизни, будь он радостным или печальным.

Когда слова растаяли, Род поднялся и бережно уложил несколько тёмных прутьев святого дерева в железную чашу. Аромат древесной смолы, таящий в себе историю предков, поднялся в воздух. Несколько лёгких ударов огнивом – и струящийся поток искр начал игру со временем. Прутья затлели, а затем один из них вспыхнул ярким пламенем, словно ожившая память о предках и старых преданиях.

Эйден смотрел на огонь, и в его молчаливой душе зарождалось новое чувство – торжественное и нежное. Это пламя было больше, чем огонь, оно стало символом их единства, корнями, вплетёнными в минувшие века, щитом против зимней стужи, зовом к жизни и любви. И в этот миг Эйден знал, что он не просто гость за этим столом, но родной сын этих земель, согретый их огнём и общим дыханием.

Для Эйдена это было неожиданным мгновением осознания. Огонь, разгорающийся в железной чаше, казался не просто частью ритуала или декорации праздника – он был символом самой жизни, тепла и несокрушимой надежды. В этом пламени мерцал древний дух, что помогал людям выстоять перед леденящим холодом судьбы, напоминая, что за чертой тьмы всегда есть свет, дарующий покой и уверенность в грядущем дне.

Все, затаив дыхание, наблюдали, как огонь, нарастающий в силе, окрашивает комнату в тёплые красные тона. На какое-то мгновение время словно остановилось, и даже самые простые вещи обрели глубину, а пламя стало воплощением единства, благословения и неугасимой жизни. Но вскоре тишина, наполненная торжественной серьёзностью, уступила место вновь ожившим разговорам и мягкому гулу голосов. Каждый вернулся к своим мыслям, вспоминая прошедшее и размышляя о будущем.

Сигмунд, первым разорвав затишье, поднял кружку с элем и бросил на Рода искрящийся взгляд:

– Этот год был удачен, – сказал он с лёгкой улыбкой. – Клянусь, я и не думал, что после всех наших бед мы сможем похвастаться такими запасами. Порой мне кажется, что нам невероятно повезло, – в его голосе звучала благодарная удивлённость.

Эйден, сидевший рядом с Сэмом и Каладом, оторвал взгляд от отражений огня в кружке и посмотрел на Рода. На миг лицо хозяина дома потемнело от воспоминаний, но он тут же выпрямился и тихо, но уверенно заговорил:

– Мы прошли через ад, – произнёс Род, и в его голосе дрожала сдерживаемая боль. – В шахтах мы были на краю бездны, почти потеряли друг друга. Я никогда не забуду день, когда мы вырвались на свободу. Тогда я поклялся, что моя семья больше не узнает такой тьмы. Я не позволю, чтобы нас снова разлучили эти безжалостные стены.

Каждый понимал: это не просто слова, а клятва человека, увидевшего худшее и готового на всё, чтобы защитить близких. Это обещание звучало как стальной обруч, опоясывающий их жизни.

– Мы с тобой, брат, – ответил Сэм, глядя Роду прямо в глаза. – Помню тот миг в абсолютной темноте, когда мы не знали, увидим ли хоть раз ещё свет солнца. А теперь мы здесь, за этим столом. Разве это не чудо?

– Истинно так, – кивнул Калад. Его голос был мягок, но в нём звучала железная уверенность. – То, через что мы прошли, навсегда нас изменило. Но теперь у нас есть самое ценное – свобода и семья.

Слова повисли в воздухе, как тонкие нити, связывающие их души. Огонь в чаше продолжал плясать, отбрасывая на лица красноватые отблески, словно напоминая: всё, что они имеют сейчас, добыто с трудом, выстрадано и вымолено у судьбы.

Сигмунд снова усмехнулся, но на этот раз в его усмешке слышалась горькая сладость пережитого:

– К чёрту те шахты, к чёрту их мрак. Мы здесь, мы живы, и перед нами целый мир, за который стоит сражаться.

Род поддержал этот жест, приподняв свой кубок, и остальные не заставили себя ждать. Их кружки поднялись в едином порыве, как знамёна над крепостью сердца. Этот тост был больше, чем просто дежурное пожелание – он знаменовал их общую победу, их стойкость, их способность сплотиться и выжить.

– За жизнь, – тихо, но полно смысла произнёс Род. – За то, что мы больше никогда не будем разделены.

Эйден с пониманием кивнул вместе со всеми. Улыбки вернулись на лица, разговоры оживились и потекли легко и свободно. Тяжесть прошлого хоть и осталась позади глаз, но больше не давила на сердца. Они не боялись говорить о том, что было, потому что теперь у них была уверенность в том, что будущее им подвластно.

– Кто бы мог подумать, что мы окажемся здесь, – задумчиво сказал Сэм, оглядев щедро накрытый стол. – Когда-то мы не надеялись увидеть даже проблеск рассвета, а теперь сидим, наслаждаемся едой и благодарим Великих за щедрость.

Калад засмеялся негромко, хлопнув Сэма по плечу:

– После всего, что случилось, каждое блюдо – дар свыше. И пусть так будет всегда.

Сигмунд поднял кружку и отпил глоток, словно скрепляя их уговор невысказанной клятвой:

– Да, теперь важнее всего не сама пища, не стены над головой, а то, что мы – вместе. Это то, что и делает нашу жизнь стоящей.

Эйден слушал их голоса и улыбался, ощущая, как внутри расцветает тихое, уверенное тепло. Они пережили тьму и теперь наслаждались светом, который сами же зажгли. И огонь в чаше, и их улыбки, и это обилие еды – всё стало символом их силы, их несгибаемого духа и любви, что связывала их мощнее любых стен.

Торстен, как это часто бывает с детьми на долгих застольях, постепенно начал уступать сну. Ещё недавно мальчик бурлил энергией, смеялся, шалил и шутливо поддразнивал взрослых, но теперь, под нежным натиском сытости и тепла, его глаза медленно смыкались. Он сидел рядом с матерью, и его маленькие руки уже бессильно лежали на краю стола, голова кланялась к плечу Эйлы, будто солнечный цветок, опустивший лепестки к ночи.

Эйла с ласковой улыбкой наклонилась и поцеловала сына в макушку, её взгляд отражал тихую материнскую радость. Осторожно взяв мальчика на руки, она почувствовала, как Торстен уютно прижался к ней, словно птенец под крылом – полностью доверяясь теплу и защите, которые он находил в этом доме. Остальные за столом понимающими улыбками проводили её взглядом, признавая, что для младших гостей вечер подошёл к естественному финалу.

– Пора его уложить, – мягко промолвила Эйла, поднимаясь из-за стола. Её голос звучал негромко, словно она боялась нарушить волшебную тишину, окутавшую этот момент.

Сын, уютно устроившийся на её груди, слабо пробормотал что-то во сне, не просыпаясь. Он знал, что в руках матери и в пределах этих стен ему ничто не угрожает. Эйла, ступая бесшумно, как тень, поднялась по скрипучей лестнице наверх, оставив мужчин за столом. Род проследил за каждым её шагом, и в его глазах светилась любовь, смешанная с тихой гордостью и благодарностью за этот мир и семью, которая окружала его.

Когда за Эйлой и Торстеном закрылась дверь, внизу на мгновение повисла задумчивая тишина. Пламя в чаше со священным деревом мерцало, отбрасывая на стены подрагивающие тени, похожие на призрачный танец духов. В этой тишине было что-то умиротворяющее, словно сама ночь прикоснулась к их душам, напоминая о скором приходе сна. Но этот вечер ещё не был окончен для взрослых – им предстояло подарить себе несколько беззаботных мгновений, смыть дневную усталость и насладиться теплом общения.

Род, будто выжидавший этого момента, внезапно нырнул под стол и извлёк оттуда большую бутылку ржаной водки. В отблесках огня стекло сверкнуло, как сокровище, а лица собравшихся мгновенно оживились, отражая тёплое ожидание.

– Ну что ж, теперь можем отпраздновать как следует! – воскликнул он весело, открывая бутылку уверенным движением. Звонко плеснувший в кружки напиток сразу наполнил воздух плотным ароматом хлебных зёрен и тонкой остротой.

Сигмунд, сидевший рядом, с приподнятой бровью и лукавой усмешкой поднял кружку:

– Вот теперь начинается настоящий праздник, – проговорил он с удовлетворением. – За нас и за этот дом, ставший нашим оплотом.

Кружки взметнулись вверх, отблески огня побежали по их краям, и в этот миг каждый глоток стал обетом дружбы и благодарности. Водка обжигала гортань, напоминая о силе жизни, текущей в жилах, и смывая последние тени тревог. Эйден, сделав глоток, ощутил, как тёплая волна разливается по телу, расслабляя и располагая к весёлой беседе.

– Вот это другое дело! – рассмеялся Сэм, перекидывая руку через спинку стула. – А то я думал, что вечер пройдёт без настоящего угощения. Теперь мы в деле! И раз так, позвольте мне поделиться историей, как меня однажды приняли за легендарного охотника, когда я преследовал лису…

Его слова тут же встретили дружный смех. Эйден тоже улыбнулся – впервые за долгое время искренне, без тени печали. Калад, подхватив настроение, рассказал о смешном случае на рыбалке, когда он умудрился провалиться в прорубь, и от его рассказа все вновь расхохотались. Эти истории были как разноцветные бусы, нанизанные на нить общей памяти, и каждый смеялся, ощущая уют и близость.

– Эйден, – обратился к нему Род с тёплой полуулыбкой, – мы все знаем, что ты не любитель шумных застолий и предпочитаешь тишину. Но сегодня – твой день, мы хотим, чтобы ты почувствовал себя одним из нас. За тебя.

Эйден встретил взгляд Рода и, не раздумывая, поднял свою кружку. Водка, текущая по горлу, принесла с собой не просто тепло, а чувство принадлежности и принятия. Он улыбнулся, и в этот момент будто ещё одна незримая дверь открылась в его душе, впуская свет и радость.

Сэм, радостно заметив перемену в Эйдене, громко рассмеялся и с дружеским похлопыванием по плечу сказал:

– Так-то лучше! Теперь мы все вместе, как и должно быть.

Смех за столом звучал то звонко, то глухо, перемежаясь рассказами и шутками, а кружки всё чаще поднимались к губам, вновь и вновь провозглашая бессловесный тост за жизнь, за дружбу и за дом, где царил мир. Вскоре бутылка ржаной водки опустела, но никто не ощутил разочарования – ведь у них был ещё целый подвал таких сокровищ.

– Ну вот и всё, – вздохнул Род с притворным сожалением, ставя пустую бутылку на стол. – Но не беда. Сигмунд, помнишь ту особую бутылку, что ты приберёг на лучший случай?

Сигмунд с задумчивой улыбкой наклонил голову, и в его глазах блеснула искра:

– Конечно помню! Пойду принесу. Она будет достойной точкой в этом удивительном вечере.

И пока Сигмунд вставал из-за стола, тёплый полузной вечера, звенящий смех и тихие разговоры наполняли помещение жизнью. Огненные отсветы продолжали играть на стенах, и Эйден чувствовал, что каждая минута, каждая улыбка и каждый глоток напитка укрепляют нити, связывающие их всех воедино. Это был вечер, когда они отогнали холод и тревоги, вечер, когда даже молчаливый Эйден нашёл своё место за этим щедрым столом.

Компания дружно захохотала, и каждый, с трудом вставая из-за стола, принялся неловко выбираться наружу. Шатаясь и опираясь друг на друга, они не хотели упустить шанс поучаствовать в поисках новой бутылки – подобно искателям сокровищ, что прячутся в глубинах земли.

Шутливо толкаясь и поддразнивая друг друга, они вышли из тёплого чрева трактира, окунувшись в мягкий сумрак двора. Подвал, куда они направлялись, освещался лишь тусклыми огоньками фонарей, и слабый свет отражался в снегу, словно приглушённые искры под зимним небом.

– Ну, вперёд, ребята, – весело воскликнул Сигмунд, направляясь к двери, ведущей вниз. Его голос отразился тихим эхом, упавшим в тёмную глубину.

Но когда они остановились перед чёрным провалом подвала, смех оборвался, будто невидимая рука задушила веселье. Тьма подземелья была чересчур плотной, слишком напоминающей о шахтах, о том беззвёздном мраке, где они однажды чуть не лишились жизни. Каждый вспомнил тень страха, притаившуюся в их памяти.

Сигмунд обернулся, заметив, что остальные замерли, словно околдованные этой темнотой.

– Что с вами? – спросил он, в голосе звучало лёгкое недоумение.

Сэм, опираясь плечом о каменную стену, с горькой усмешкой бросил взгляд в глубь подвала:

– Ни за что не спущусь в ту пропасть, даже на шаг. Не после того, что мы пережили, – произнёс он негромко, и остальные согласно кивнули, негласно поддерживая его слова.

Сигмунд, наконец поняв причину их сдержанности, коротко усмехнулся:

– Понял, понял. Ну что ж, придётся мне одному играть героя.

Он без колебаний шагнул в темноту. Минуты ожидания показались остальным долгими, будто они в который раз проходили испытание храбрости. Но вот Сигмунд вернулся с бутылкой, сияя торжествующей улыбкой, и веселье вспыхнуло вновь, точно всполох пламени.

– Теперь уж точно повеселимся! – воскликнул Род, поднимая кружку, и друзья радостно поддержали его. Сигмунд разлил новую порцию жгучей водки, возвращая всех в атмосферу лёгкости и беззаботности.

Для Эйдена этот момент стал началом расплывчатых воспоминаний, похожих на разноцветные чернильные пятна на бумаге, которые постепенно растекаются, теряя чёткие очертания. Он ещё ощущал тепло огня, слышал смех, различал слова, но всё вокруг начинало колыхаться, как в туманной дымке.

Вот он снова за столом – голова кружится, перед глазами танцуют отблески пламени. Сэм, пошатываясь, облокотился на Эйдена, рассказывая какую-то невнятную историю о лисе и затерянной деревне. Голос Сэма то звучал отчётливо, то растворялся в густой мути, и Эйдену казалось, что слова бьются о его сознание, как волны о берег, но не могут полностью найти смысл.

Внезапно всё меняется: они уже снаружи, снег тонкими кружевами падает с неба, морозный воздух обжигает щеки. Род, придерживая Эйдена за плечи, говорит громко и эмоционально:

– Знаешь, если бы не ты… Если бы не ты, Эйден, не прикончивший тех слепцов в руинах, нас бы не было здесь! Мы бы все погибли, – эхом звучат его слова в голове Эйдена.

В этих словах была искренняя благодарность, и она согревала сильнее любой водки. Эйден не ответил – он кивнул, улыбнулся, принимая эту благодарность без лишних речей. Это признание было дороже тостов, это был настоящий груз прожитого и выстраданного, пущенный теперь на ветер свободы.

Опять картинка смазалась: они стоят перед таверной, снег кружится в воздухе, отражаясь в огнях. Кто-то кричит, кто-то смеётся, они бросают снежки, стараясь попасть в вывеску над дверью. Эйден улыбается, запускает свой снежок, промахивается, и в ответ раздаётся дружный хохот. Род, Сэм и Калад пробуют свои силы, сбивают друг друга с толку, а Эйден, сквозь лёгкий шум в голове, чувствует детскую радость момента.

Это веселье снова растворяется в тумане. Последнее, что остаётся в памяти Эйдена, – это руки Калада, поддерживающие его, когда он, пошатываясь, поднимается по лестнице. Калад смеётся, ласково насмешничает: