Кровь и тени Эльдранора

– Как думаешь, что там происходит? – неожиданно спросил Сигрьёр, кивнув в сторону чёрной башни. Его голос звучал почти неслышно за шумом ветра.

Эйрик, невозмутимый и спокойный, тоже повернул голову к башне. На миг в его чертах промелькнуло напряжение, но оно исчезло так же быстро, как вспышка молнии. Торвальд знал капитана достаточно хорошо, чтобы заметить эту мимолётную перемену. Эйрик был человеком чести, но что бы ни творилось за стенами, даже он не знал всей правды. Возможно, это и сводило его с ума.

– Там происходит то, что нам не дано понять, – ровно ответил Эйрик, в его голосе прозвучала ледяная отстранённость. – И не нам это обсуждать.

Торвальд нахмурился. Ощущение надвигающегося ужаса крепло с каждым днём, а башня была его осязаемым символом. От неё исходила странная жажда, нечто угрожающее, что невозможно выразить словами.

Эйрик тронулся дальше, его шаги оставались уверенными и точными, словно он был не человеком, а живым механизмом. В нём всегда было что-то необычное – сила, сокрытая под доспехами. Это отличало его от обычных воинов, и Торвальд давно это подметил. Но теперь всё, что их окружало, усиливало подозрения: они заперты в туманных стенах своей клятвы, а правда ускользала от них.

– Интересно, как долго мы будем делать вид, что всё в порядке, – пробормотал Торвальд, не ожидая ответа.

Сигрьёр промолчал, но его взгляд на мгновение задержался на Эйрике. Торвальд уловил в этом молчаливом обмене взглядами намёк на то, что Сигрьёр тоже знает больше, чем говорит.

Эйрик, уловив слова Торвальда, остановился и обернулся, его серые глаза стали холоднее стали.

– Мы следуем приказам, Торвальд, – прозвучал твёрдый, почти безэмоциональный ответ. – Всегда следовали.

Торвальд почувствовал, как ледяной ветер коснулся его сердца. Они все дали клятву, и этой клятвой были связаны. Но что, если приказы теряют разумность? Что, если король, которому они служат, больше не тот, кем был прежде?

– А если приказы неразумны? – шёпотом бросил Сигрьёр, почти не шевеля губами. Его слова повисли в холодном воздухе, как снежная хлопья, застывшая между небом и землёй.

Эйрик не ответил, лишь продолжил путь, уводя их вперёд. Никто из них не решался на открытый бунт, но семена сомнения были посеяны давно. Они шли молча, а чёрная башня по-прежнему возвышалась над городом, таинственная и зловещая, словно врата в иной мир.

– Всё изменилось, – глухо пробормотал Торвальд, глядя на её остроконечный силуэт. – Четыре года назад всё было иначе.

Сигрьёр кивнул, и его тихий голос прозвучал в тумане, как отголосок прошлого:

– И мы изменились вместе с ним.

Тишина продолжала висеть над городом, нарушаемая лишь тихим скрипом доспехов да приглушёнными шагами по мокрым каменным плитам. Туман становился всё плотнее, холод медленно проникал под броню, добираясь до самых костей. Они продолжали ночной патруль вдоль крепостных стен Хьёртхейма, каждый погружённый в собственные мысли.

Торвальд наблюдал за Эйриком краем глаза. Капитан Туманной Стражи, генерал войск Фростхейма, человек, от которого зависело так много, шагал рядом, но казался отдалённым, словно сама эта ночь отгораживала его от мира. Почему генерал снова и снова выходит на стены ночами? Неужели ищет что-то важное в холодной тиши города? Или, возможно, пытается понять то, что ускользает от их общего взгляда?

Торвальд знал, что спрашивать бесполезно. Эйрик редко делился мыслями. Когда он всё же решался говорить, его слова были тяжки и точны, как обточенные клинки. Временами Торвальду казалось, что капитан отчаянно ищет ответы, которые никто не может дать. Но спросить об этом напрямую он не решался.

Наконец, первые лучи рассвета начали разгонять туман над городом. Холодный, блеклый свет окрасил верхушки башен и стен, напоминая, что ночь всегда заканчивается, как бы ни была длинна. Где-то вдалеке появились их сменщики, приближаясь по стене уверенными шагами. Торвальд почувствовал облегчение: патрули стали рутиной, но тяжесть этой рутины лежала не только на теле, но и на душе.

Сигрьёр, по-прежнему бесшумный, едва кивнул Эйрику, а Торвальд коротко ударил кулаком в нагрудник, отдавая дань уважения капитану. Эйрик ответил лёгким кивком. В его взгляде промелькнула та странная искра, которую Торвальд уже замечал прежде, но никак не мог понять её смысла.

– Отдыхай, капитан, – негромко бросил Торвальд, поворачиваясь к лестнице. Сигрьёр двинулся за ним.

Спускаясь вниз, Торвальд почувствовал, как напряжение ночного патруля понемногу отпускает. Однако тяжесть, что давила на него изнутри, осталась. Она была связана не с усталостью мышц, а с осознанием того, что в городе, где они должны быть героями, их больше не встречают с прежней теплотой.

– Ну что, старина, – внезапно заговорил Сигрьёр, глядя на Торвальда из-под капюшона. Его голос оставался таким же тихим, но теперь в нём звучала усталая ирония, – может, пропустим по кружке?

Торвальд приподнял брови, удивлённый предложением. Сигрьёр редко звал кого-то выпить. Возможно, увиденное за ночь заставило его хотеть забыться.

– Почему бы и нет? – Торвальд позволил себе лёгкую усмешку. Мысль о глотке крепкого вина разлила по телу приятное тепло. – Думаю, мы это заслужили.

Они свернули в сторону от основных городских улиц. Наёмные рабочие, торговцы и редкие прохожие начали появляться на холодных улочках предрассветного Хьёртхейма. Торвальд замечал взгляды, которые теперь бросали им горожане: колкие, настороженные, а порой даже злые. Когда-то Рыцари Туманной Стражи были героями, легендой в доспехах. Теперь же, казалось, горожане только и ждали момента, чтобы отвернуться или шепнуть за спиной какое-нибудь ругательство.

– Чувствуешь? – негромко спросил Торвальд, скользнув взглядом по чужим лицам.

Сигрьёр, шедший чуть позади, лишь коротко кивнул. Ему не нужно было объяснять. Он тоже ощущал эту перемену, этот холодный ветер недоверия. Год за годом они защищали этот город, а теперь им платили страхом и злобой.

– Что молчишь? – спросил Торвальд с неискренней усмешкой. – Думал, ты из тех, кто всегда знает, что здесь происходит.

– Люди косятся, когда не понимают, что творится вокруг, – тихо ответил Сигрьёр, в его словах прозвучал ровный, безэмоциональный тон. Но Торвальд уловил в нём горечь.

Они углублялись в старые районы, где дома стояли ветхие, а узкие улочки извивались между сломанными заборами и осыпавшейся кладкой. Обычно они бы пошли в центральную таверну, где, по крайней мере, знали свой контингент. Но Сигрьёр сейчас сворачивал в сторону – туда, где Торвальд почти не бывал.

– Ты уверен, что мы идём правильно? – настороженно спросил Торвальд, оглядывая мрачные, полузаброшенные закоулки.

– Почти на месте, – спокойно ответил Сигрьёр. Его голос оставался безмятежным, словно не происходило ничего особенного, хоть они и направлялись в глухой угол города, где царили полумрак и запустение.

Наконец они остановились у неприметной забегаловки. Под слоем пыли и ржавчины угадывалась выцветшая вывеска. Место выглядело так, словно его забыли много лет назад.

– Здесь? – удивлённо спросил Торвальд, приподнимая брови.

Сигрьёр лишь слегка усмехнулся – едва заметное движение уголка губ.

– Часто бывал здесь… до всего этого, – тихо произнёс он, бросив взгляд на выцветшие буквы. Его слова заставили Торвальда задуматься о прошлом напарника, о котором тот никогда не рассказывал.

Сигрьёр слегка усмехнулся, впервые за всё утро позволяя себе проявить тень эмоции.

– Часто бывал здесь до того, как мы стали служить королю, – негромко сказал он, глядя на едва различимую вывеску. В его голосе звучал отзвук далёкого прошлого, о котором он никогда не говорил открыто.

– Ну, раз ты так говоришь… – Торвальд пожал плечами, не видя смысла спорить. Может, именно здесь они смогут хоть на время забыть о тяжести минувшей ночи и тревоге грядущих дней.

Они вошли внутрь, и тяжёлая дверь с гулким стуком захлопнулась за их спинами. Внутри царил полумрак, пахло затхлостью, пролитым элем и старой пылью. Мебель в заведении была ветхой, скрипучей. Несколько посетителей, сидевших за грубо сколоченными столами, подняли головы и посмотрели на вошедших. Настороженные взгляды скользнули по доспехам Туманной Стражи, и напряжение в зале стало почти осязаемым.

На какое-то мгновение время словно остановилось. В глазах посетителей светилась скрытая враждебность. Когда-то воины, подобные Торвальду и Сигрьёру, вызывали восхищение и уважение, теперь же встречали их присутствие с неприязнью.

– Хм, нас здесь не ждали, – негромко пробормотал Торвальд, стараясь не смотреть в глаза посетителям.

– Это ещё мягко сказано, – откликнулся Сигрьёр с лёгкой насмешкой. Он уверенно двинулся к дальнему столу, не обращая внимания на молчаливую враждебность. Торвальд, немного поколебавшись, последовал за ним.

Они опустились на скрипящие табуреты. Стараясь казаться равнодушным к чужим взглядам, Торвальд сжал зубы. Если Сигрьёр чувствовал себя здесь уверенно, значит, опасаться особо нечего. Хотя сам Торвальд считал подобное спокойствие тревожным. Какой же путь прошёл Сигрьёр до службы в Страже, что чувствует себя дома в таких местах?

– Ты говорил, что бывал здесь раньше, – негромко напомнил Торвальд, скрещивая руки на груди. Он хотел хотя бы чуть-чуть приоткрыть завесу тайн, окружавших его друга. – Ещё до того, как мы начали бегать по крепостным стенам.

Сигрьёр откинул капюшон, открывая спокойные, но в глубине печальные зелёные глаза. Он глядел куда-то сквозь мутное оконце, через которое едва просачивался утренний свет.

– Да, – наконец произнёс он, голос звучал так, будто он листает страницы старой памяти. – Когда-то это место служило мне убежищем, где можно было забыть о том, что творится за стенами. Тогда мне это было нужно.

Торвальд нахмурился, чувствуя, что лезет не в своё дело, но отступать не хотелось. Чувство несправедливости кипело в нём, а мрачная действительность последних лет вынуждала задавать вопросы, на которые не всегда хотелось слышать ответы.

Появился трактирщик – сутулый мужчина с каменным лицом. Он остановился на почтительном расстоянии, видимо, не желая связываться с рыцарями. Не вымолвив ни слова, он ждал.

– Два кувшина вина, – негромко произнёс Сигрьёр, не поднимая взгляда.

Трактирщик кивнул и торопливо удалился за стойку. В зале воцарилась напряжённая тишина, прерываемая лишь скрипом половиц.

– Помнишь, как всё начиналось? – негромко произнёс Торвальд, стараясь разрядить обстановку. – Когда Туманная Стража была мечтой каждого мальчишки? Когда честь значила что-то, а мы действительно защищали город?

Сигрьёр провёл пальцами по краю стола, будто пытался нащупать в древесных узорах ответ на вопрос, который висел в воздухе. Наконец он поднял взгляд, и в глубине его глаз мерцало что-то горькое:

– Всё изменилось. Мы больше не та элита, которой были. Теперь в наши ряды берут кого попало. Мы стали не героями, а пешками во власти чужих амбиций.

Торвальд сжал кулаки, вспоминая славные дни, когда Туманная Стража действительно олицетворяла честь и доблесть. Теперь же им приходилось подчиняться приказам, смысл которых никто не мог понять, и защищать неведомые тайны за стенами башни из Ирангала.

– Мы были героями… – горько выдохнул он. – А теперь мы – королевские псы, выполняющие приказы, не задавая вопросов. Честь больше не в почёте. Наши братья забыли её цену.

Сигрьёр бросил на него взгляд, полный усталости. Пришёл трактирщик, поставил на стол два кувшина вина и поспешил отойти. Сигрьёр поднял кувшин, усмехнувшись мрачно, словно не в силах скрыть собственное разочарование:

– Выпьем за тех, кто когда-то назывался воинами тумана. За тех, кто теперь связал себя цепями клятв и давно забыл, что такое слава.

Он осушил кувшин одним глотком. Торвальд смотрел на друга, поражаясь, как сильно тот изменился. Эта холодная уверенность была не похожа на былую отвагу. Его спокойствие напоминало бездонную пропасть, в которой вспыхивали лишь слабые отблески прежних идеалов.

Сигрьёр не успел ответить Торвальду – к ним подошла молодая трактирщица с тёмными волосами, наклонилась к Сигрьёру и что-то быстро прошептала ему на ухо. Казалось, её слова скользнули между ними незаметно, но Торвальд почувствовал лёгкую дрожь напряжения, будто струна натянулась меж ними втроём.

– Что это было? – спросил Торвальд тихо, следя взглядом за трактирщицей, которая спешно отошла к стойке.

Сигрьёр не ответил сразу. Вместо этого он медленно поднялся, его движения были плавными и выверенными, как у хищника, готовящегося к прыжку. Торвальд заметил, как взгляд друга на мгновение задержался на неприметной двери в дальнем углу забегаловки.

– Идём, – коротко бросил Сигрьёр, наклонившись к Торвальду. Его голос звучал отрывисто, напряжённо. Не было смысла задавать вопросы: Торвальд знал, что если Сигрьёр считает нужным промолчать, значит, так надо.

Они двинулись через полутёмные коридоры, углубляясь в таинственные закоулки старого здания. Вскоре на пути возник узкий лестничный пролёт, ведущий куда-то вниз, в подвал. Каменные ступени были влажными и скользкими, из стен сочилась сырость. Воздух стал ещё более тяжёлым, пропитанным запахом земли и старой древесины.

– Сигрьёр, что мы здесь делаем? – не выдержал наконец Торвальд, когда они спустились на несколько десятков ступеней. Его голос глухо отозвался в замкнутом пространстве. – Мне это место не нравится.

Сигрьёр оглянулся, и на миг в его взгляде вспыхнуло что-то неуловимое – смесь печали и решимости.

– Нужно кое-что показать, – тихо произнёс он. – Потерпи немного.

Лестница казалась бесконечной, но наконец они достигли дна. Перед ними тянулся длинный, сыро вырытый тоннель. В стены были вбиты факелы, коптящие чадным светом. Корни деревьев пробивались сквозь камень, создавая странные очертания, похожие на скрученные пальцы.

– Ты знаешь, почему столицу Фростхейма зовут Хьёртхеймом? – вдруг спросил Сигрьёр, не оборачиваясь.

Торвальд нахмурился. Он никогда не задумывался об этом. Хьёртхейм… слово звучало странно, но ведь многие имена городов имеют давнюю и забытую историю.

– Нет, никогда не интересовался, – признался он наконец.

Сигрьёр остановился перед массивной деревянной дверью, грубо вырезанной прямо в каменной стене. Он провёл рукой по её поверхности, словно прикасаясь к чему-то живому.

– На старом языке это значит «сердце» и «дом», – тихо сказал он. – Когда-то этот город действительно был сердцем королевства, местом, где люди чувствовали себя в безопасности. Но теперь сердце вырвано, Торвальд. Город стал лишь тенью своего прошлого. И мы – его тени.

Торвальд почувствовал, как внутри поднимается смутная тревога. Слова Сигрьёра звучали как предвестие чего-то большего, словно они стояли на пороге истины, которую до сих пор боялись признать.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросил он.

Сигрьёр толкнул тяжёлую дверь, и она со скрипом отворилась. За ней оказалось не мрачное логово, не пыточная камера и не тайный склад, а просторное подземное помещение, больше похожее на заброшенный погреб или старый склад: серый каменный пол, простые светильники и запах затхлости, словно это место сотни лет не видело солнечного света.

В центре комнаты стоял длинный деревянный стол, заваленный ящиками, свитками и странными металлическими предметами. Вокруг столпились девять человек. Среди них Торвальд сразу заметил Эйрика, их капитана. Он стоял рядом с чёрноволосой женщиной, её лицо было бледным, но в глазах вспыхивал скрытый жар. Остальные – в основном воины, некоторые знакомые, другие нет, – смотрели на вошедших с напряжённым ожиданием.

Когда дверь закрылась за ними, Торвальд ощутил напряжение, висевшее в воздухе. Эйрик встретился с ним взглядом, кивнул женщине – она закрыла глаза и принялась шептать слова, которые было трудно разобрать. Её руки скользили в воздухе, выписывая замысловатые знаки.

Торвальд почувствовал, как нечто странное прокатилось по комнате. Словно мягкая волна вспыхнула и прошла сквозь каждого. Тело стало казаться лёгким, доспехи – частью чего-то большего, а старая привычная тяжесть клятвы, сковывающая его душу, вдруг исчезла.

– Клятва на время растворилась, – услышал он тихий голос Сигрьёра рядом. Торвальд поднял руку, и ему показалось, что стальные пластины теперь не давят, а просто существуют, не влияя на его волю.

Женщина ослабела, её лицо стало ещё бледнее. Эйрик поддержал её за руку. Его голос прозвучал тихо и напряжённо:

– Айла, сколько у нас есть времени?

– Не больше двадцати минут, – прошептала та, с трудом поднимая взгляд.

Эйрик кивнул и обвёл присутствующих взглядом. В тишине были слышны лишь тяжёлые вздохи и потрескивание факелов.

– Короля нужно остановить, – произнёс он наконец, и его слова прозвучали как удар грома в тесном подвале.

Слова Эйрика прозвучали в тишине, как удар грома. Торвальд почувствовал, как в груди сжимается сердце. «Короля нужно остановить…» Эти четверо слов перевернули всё, во что они верили. Звучало безумно – бросить вызов тому, кому они присягнули на верность. Но стоило ли слепо служить тому, кто превратил их в пешек в чужой игре?

Собравшиеся молчали, но напряжение возросло, словно невидимая пружина с каждым мгновением сжималась сильнее. Торвальд заметил, как один из воинов неловко переступил с ноги на ногу, другой провёл ладонью по мечу, будто убеждаясь, что клинок ещё здесь. Все они носили доспехи Туманной Стражи, все были связаны клятвой. Но теперь, когда магия временно отпустила их, они ощущали вкус свободы. Горький, опасный, сладостный.

– Я сказал лишь то, что вы и так знали в своих сердцах, – тихо добавил Эйрик. В его голосе слышалась горечь, и каждый понял, что эти слова дались ему непросто. Но они уже были произнесены, и ничего нельзя изменить.

Сигрьёр стоял рядом с Торвальдом, по-прежнему спокойный и молчаливый. Его взгляд скользнул по лицам присутствующих: от Айлы, ослабевшей после колдовства, до давних ветеранов Стражи, чьи глаза теперь пылали сомнением и отчаянием вперемешку с мрачной решимостью.

Молчание стало невыносимо плотным, висело над ними, как свинцовый груз. Все понимали, что отныне пути назад нет. Их вера в порядок и справедливость была поколеблена, клятва, сжимавшая их души, стала звенящим призраком. Слова капитана открыли врата, за которыми ждали неизвестность, опасность и выбор – выбор между слепым повиновением и смелой попыткой изменить судьбу королевства.

Торвальд сглотнул, переводя взгляд на Эйрика. Он видел, что капитан не испытывает ни радости, ни облегчения. Только глубокое, тяжёлое осознание неизбежности грядущих перемен.

В этом молчании, наполненном тысячью невысказанных слов и страстей, они стояли на пороге чего-то огромного и страшного. И каждый понимал: если они переступят эту грань, их жизни уже никогда не будут прежними.

Глава 2

Огонь, согревающий сердца

779 год. Эра людей. Месяц Дункана.

Эйден проснулся под тёплым, почти невесомым одеялом, защищавшим его от сурового холода зимнего утра. Некоторое время он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, словно боясь разрушить хрупкий покой, окутавший его. В воздухе витало умиротворение, и он чувствовал, как неторопливый ритм жизни трактира тихо обнимает его. Сквозь тонкие стены доносились звуки пробуждающегося дня: скрип половиц, приглушённые шаги, мягкий перезвон посуды. Эта неспешная симфония быта звучала, как обещание: «Здесь ты в безопасности».

Его сердце наполнилось тёплой благодарностью. Когда-то он просыпался под ледяным небом, без крыши над головой, без тёплых голосов рядом. Тогда каждый день был борьбой, а каждое утро – напоминанием о бессмысленной, выматывающей гонке за выживанием. Теперь же, в этих стенах, где его приняли, словно давно потерянного друга, он обрел то, о чём давно мечтал, но боялся надеяться: тепло, покой, человеческую близость. Дом, пусть и не родной, стал местом, где его душа вновь обрела тихую радость и ощущение ценности жизни.

Эйден глубоко вздохнул, чувствуя, как это место наполняет его теплом. В каждом его уголке он ощущал заботу: в тяжёлых деревянных балках потолка, в сушёных травах, подвешенных у камина, в мелодичном поскрипывании половиц, отвечающем на каждое движение. Ему больше не нужно было бежать, прятаться, искать укрытие. Здесь, среди этих стен и этих людей, он нашёл то, что искал всю свою жизнь, – тихую гавань, где можно согреть не только тело, но и душу.

Свет зимнего утра просочился сквозь прикрытые веки, заставив его открыть глаза. Мягкий огонь камина звал, словно обещая короткий, но уютный ритуал: подкинуть дров, вдохнуть аромат тлеющих поленьев, начать новый день с тишины и тепла. Эйден провёл ладонью по шероховатой ткани простыни, и с его губ сорвался короткий вздох облегчения. «Я жив, – подумал он. – И мне больше не нужно сражаться за каждое мгновение.»

С этими мыслями он развернулся на бок, откинул одеяло и сел, чувствуя, как благодарность мягкими волнами разливается по его телу. Этот день был его. Здесь, среди этих стен, рядом с людьми, которые даже не подозревали, что вернули ему утраченную веру, он наконец был готов жить – по-настоящему, с открытым сердцем, принимая простые радости и смысл новой жизни.

Он прислушался к ровному дыханию Калада на соседней кровати, Эйден всегда ощущал от него тихую поддержку и внутренний покой.

Камин постепенно затухал. Вздохнув, Эйден поднялся с постели, подбросил в огонь несколько поленьев, и пламя вновь разгорелось, обдав лицо мягким жаром. Он замер на миг, любуясь всполохами огня, который выхватывал из памяти смутные тени горя и потерь, оставленных позади.

Накинув тёплую дублёнку, Эйден подошёл к окну. За стеклом рождалось утро. Сквозь хмурые облака робко пробивались первые лучи зимнего солнца, освещая заснеженные просторы Фростхейма. Морозные узоры на стекле переливались в слабом свете, и Эйден долго не мог оторвать от них взгляда, словно видел перед собой не будни сурового королевства, а фрагменты сказки.

Зашнуровав ботинки и накинув капюшон, он спустился вниз, на первый этаж трактира. Здесь всё было привычно и неизменно: лёгкий утренний гул, запахи свежего хлеба и травяного чая дарили чувство умиротворения. В этом месте, словно выпав из времени и пространства, Эйден впервые за долгое время почувствовал подлинный покой.

Внизу его обволок аромат горячей выпечки, жареного мяса и специй. На кухне, как и каждое утро, суетилась Эйлин – жена Рода. Её быстрые, точные движения казались танцем, в котором тепло очага превращалось в энергию, поддерживавшую её неустанный труд. Атмосфера домашнего уюта, наполненная простыми радостями, словно окружила Эйдена мягкими объятиями, заставив на миг забыть о тяготах и страхах, оставшихся за порогом трактира.

Эйлин, заметив его, на мгновение замерла. На её лице расцвела искренняя улыбка, от которой в комнате стало ещё теплее. Хотя Эйден почти не говорил, она всегда встречала его так, будто знала сто лет. В её глазах он не был суровым воином со шрамами в душе, а человеком, способным на иные чувства, нежели ярость и боль.

– Ах, Эйден! – радостно окликнула Эйлин, легко перескакивая к столу с большим глиняным горшком. – Я как раз приготовила кое-что новенькое. Попробуй, уверена, тебе понравится!

Эйден ответил кивком. Он всё ещё смущался от столь искренней заботы, непривычной после лет лишений и жестокости. Но Эйлин умела найти к нему подход без слов. Её доброта говорила сама за себя, делая то, чего были не способны никакие речи.

С ловкостью, отточенной годами, Эйлин положила на тарелку большой кусок горячего пирога и поставила перед Эйденом. Её глаза лукаво сверкнули, и она подмигнула:

– Я постаралась специально для тебя. Если вдруг не понравится – не скрывай, но учти, придётся доесть всё до крошки, – поддразнила она, возвращаясь к своим делам, но время от времени оглядываясь, чтобы увидеть его реакцию.

Эйден лишь слегка улыбнулся, чувствуя, как тепло, идущее от этой женщины, наполняет его изнутри. Здесь, в тихом углу трактирной кухни, он вдруг понял, что не всё в мире сводится к боли и холодному стуку кирок в подземных шахтах. Здесь был вкус хлеба, аромат чая и тепло улыбки, которые на миг позволяли верить в лучшее.

Эйден посмотрел на пирог: золотистая хрустящая корочка, тёплый аромат сыра и приправ. Под пристальным взглядом Эйлин он осторожно откусил кусочек. Вкус оказался ещё лучше, чем он мог представить – нежный, согревающий и удивительно домашний. Эйден одобрительно кивнул, выражая признательность без слов.

Эйлин рассмеялась, отряхивая руки о полотенце, затем наклонилась чуть ближе, её голос смягчился и потеплел:

– Знала, что тебе понравится! Перед моими пирогами никто не устоит. – На миг она задержала на нём взгляд, и в её тоне прозвучали заботливые нотки: – Тебе это нужно, Эйден. Ты мало ешь и ещё реже улыбаешься. А теперь, хочешь ты того или нет, ты – часть нашей семьи. Мы о тебе заботимся.