На дне большого котла

Людей с Дозорных Холмов, чьим командиром был Капитан Следопытов Севера, милорд Борхамион, в Майле видели нечасто, а на памяти Бодо – так и вообще никогда. Правда, своё присутствие в Башне, в отличие от гонцов Правителя, Следопыты не афишировали, скорее наоборот.

Капитан Амарант, поговаривали, имел с ними какие-то свои секретные дела, а часть Серого отряда, которому вообще-то полагалось вылавливать лазутчиков в землях Форода, якобы патрулировала, как и встарь, границу страны. У Следопытов, правда, хватало искусства не попадаться бранкам на глаза, поэтому слухи о них так и оставались болтовнёй.

Не исключено, что этот Народ, поселившийся в Эмин Нэртайн в самый разгар Северной войны, действительно был связан родством со Следопытами древности6, а те, как общеизвестно, происходили из рода самих Королей. Но прагматичные бранки полагали, что все эти россказни были лишь частью легенды, призванной внушать почтение и трепет.

А на самом-то деле, как думали почти все в Майле, нынешние Следопыты в своё время оказались для Людей Форода тем же, чем и Вольные Стрелки для их собственной страны – стихийно самоорганизовавшейся защитой, согласившейся принять на себя любые внешние удары ради общего внутреннего покоя.

Что в те годы, что после за такую важную службу можно было требовать солидную плату, и дело тут было даже не в золоте. Огромное войско Правителя, состоявшее из обычных Тысяч, приросло за войну многочисленными особыми отрядами, пользовавшимися незаурядными привилегиями. И хотя война угасла, Верзилы-Следопыты, как и бранки, оставались в числе любимых слуг Правителя.

Их предводителей порой даже звали Князьями, хотя знати как таковой на Севере, в отличие от спесивого Юга, не бывало никогда. И глава Следопытов, и Вожак Вольных Стрелков имели огромную власть над своими подданными – и, как судачили, владели несметными богатствами. То есть жили действительно как родичи Королей.

– Привет тебе, Ривальбен, сын Нестона, десятник Серого отряда! – поздоровался Амарант. – Мы рады, что ты в Майле, когда нам так нужна помощь. Как здоровье Князя и семьи? Что слышно в Дозорных Холмах?

– Спасибо, милорд, у нас всё хорошо и спокойно, хвала звёздам, – отвечал Следопыт. – А вот у вас дела, не скрою, не ахти. Посмотрите-ка.

Он покосился на слегка разомлевших броттов, сидящих за только что прибранным столом, и вывалил перед ними кучу барахла из большого мешка.

8

Кабинет Капитана

Один из злосчастных сапожищ, искупавшихся в большом котле, съехал по другим вещам и медленно подполз к Бодо. Ещё там оказались: одежда, среди которой выделялась нарядная форма Стрелка-гвардейца, баночки и свёртки непонятного назначения, мешочки, кое-какое оружие и даже свитки. Всё это, судя по всему, нашли в берлоге шпиона.

– Я бы, не скрывая, подтвердил, что у вас в Закромах завёлся орк, милорд, – продолжал Ривальбен, – но некоторые нестыковки позволяют в этом усомниться.

– Что смущает? – спросил Амарант, обменявшись быстрым взглядом с Берилаком Буролистом.

– Даже и не знаю, с чего начать, – развёл руками Следопыт. – Хотя бы вот, сапоги. С чего вы вообще взяли, что они с лапы орка?

Бранки помолчали.

– Эти выводы были предварительными, и первым их сделал я, – подал голос со своего места Ланго Падуб. – Застёжка на ремешке – в форме орочьей руны, разве нет? Такие же носят на щитах все воины Черноземья. Господину главному повару, – показал он на Адальгрима, – эта версия также показалась возможной!

– Повару, – бесстрастно повторил Ривальбен. – Вы из сотни коменданта, не так ли? – прищурился он. – Случалось бывать в рейдах за пределами крепости?

– Так точно, – твёрдо ответил Ланго.

– Убивали орков?

Десятник смешался.

– Вступать в прямые сражения не приходилось, – признал он. – Посиживали в засадах, ходили в дозоры к Кипящей Голове. Пару раз побывали под обстрелами. У нас там, как вы знаете, война чуть тлеет.

– Я так и понял, – мягко улыбнулся Следопыт. – Потому что каждый, кому приходилось закапывать убитых орков после схваток, знает, что рядовые воины Черноземья почти всегда сражаются босыми. Лишь самые богатые из них носят обувь на шнуровке, сделанную из одного куска кожи. В Фороде её зовут брога, а орки – гат. Это, если их можно так назвать, башмаки. И только командиры, звания которых на Тёмном Наречии я здесь не буду перечислять, носят мягкие двухчастные сапоги. Тоже на шнуровке, поскольку цвет шнурков – важная примета: они различаются у разных родов. А род для орка, да простят меня присутствующие, не менее важен, чем для любого из вас.

Капитан нахмурился, но Ривальбен продолжал:

– Орочьи лапы обычно настолько кривы, что одному ремешку, как здесь, обувь на ноге, особенно в походе или в бою, просто не удержать. Сапоги у орков мягкие, облегающие стопу, с тончайшей однослойной подошвой. Нога в таких ступает бесшумно, уж поверьте! Если же им приходится ходить по грязи, острым камням или снегу, они надевают поверх гат или сапог деревянные стукалки на ремнях.

Бодо, не сводивший глаз со Следопыта, огляделся: сотники, не раз, конечно, видевшие орков вживую, согласно кивали. Ланго сидел красный, как рак.

– А это, – показал Следопыт на сапоги, обнаруженные Бодо в котле, – сшито из четырёх частей, с подошвой из шести-семи слоёв кожи. Совсем другая манера. Кожа бычья, оторочка из меха зверя, который водится только на Дальнем Севере. Пряжка, бесспорно, в виде руны шайгурх. Да вот только руна эта давно перестала быть тайной и уже несколько веков не используется орками как опознавательный знак – после Северной войны в Фороде её знает, наверное, и ребёнок. Щитов воины Черноземья теперь почти не носят. Отряды различают друг друга по знамёнам. Так что с этим, наверное, всё ясно?

– Вообще-то не очень, – хмыкнул Хэл Шиповник. – Да, мой парень облажался. Но какой вообще смысл имела эта проделка? И с чьей ноги сапоги? Всю обувь тех, кто сейчас гостит в Покоях Эверарда, мы знаем. Такой там нет.

– Я бы искал того, кто в них ходил, севернее Форхамма. Так мы зовём самый западный пик отрога, у вас он называется Снежное Гнездо, – сказал Ривальбен. – Что же до смысла… Убедить в том, что все эти вещи, – он показал на стол, – орочьи, можно только простофиль, ни разу не видевших орка живьём. Впрочем, среди населения Башни таких, я думаю, немало. А уж на кухнях особенно.

Бодо, внимательно слушавший Следопыта, тоже покраснел и перевёл взгляд на главного повара – ведь и он как будто поверил, что сапоги орочьи. Но Адальгрим казался внешне невозмутимым, только дышал тяжелее, чем обычно.

– Перейдём к другим вещам, – предложил Капитан, но его прервали стуком в дверь.

Караульный, не дожидаясь, пока кто-то выйдет и спросит, в чём дело, впустил к совещающимся немолодого повара.

– Милорд, у нас… труп в котловой, – запинаясь, сказал повар, сам бледный как мертвец.

Адальгрим и Бодо вскочили.

– Кто? – воскликнул Бодо.

– Как?! – рявкнул главный повар.

– Сордо, который приглядывал за посудой, – едва не плача, отозвался старший повар. – Утонул в котле для отмачивания!

Старшие сотники зашептались, а Бодо с трудом удержался на ногах.

– Я займусь этим лично, – остановил Капитан коменданта, собравшегося было выходить. – Вы трое, – указал он на Бодо, главного повара и Ланго Падуба, – бегом на кухню. Я отдам несколько распоряжений и буду следом.

Как они вчетвером с поваром, принёсшим страшную весть, добрались до подвалов, Бодо не запомнил. Всю дорогу его терзали мучительные подозрения.

«Сордо ведь что-то хотел сказать мне, и только мне, когда мы втроём спустились туда с этими проклятыми сапогами! Но увидел Адальгрима и замолчал. А я и не ответил ему, – терзался он, глядя на каменное лицо главного повара. – Сордо мог увидеть или услышать что-то, связанное с этими странными событиями! И поэтому стал лишним. И его…»

Он мысленно примерил роль убийцы, который крадётся по котловой, где все снуют туда-сюда и заняты утренними делами, к дородной фигуре Адальгрима. Роль, мягко говоря, не подошла: слишком заметен был главный повар в своём подземном царстве, чтобы проскользнуть куда-то и никому не попасться на глаза. Но что, если он действует не один?

«Тип в фартуке, испачканном мукой!» – подумал Бодо, вспомнив вопросы Капитана и то, что этот тип исчез, но мысль додумать не успел.

Прямо перед ними на чьём-то плаще лежал покойник, воспринимать которого неживым разум наотрез отказывался. Сордо выглядел спящим, прикорнувшим на минутку в уголке. В ноздри Бодо ударил запах, совершенно посторонний для котловой.

9

Зал с котлами

Котёл, где замачивали на ночь миски и другую посуду из олова, был скорее невысоким и чрезвычайно длинным корытом, разделённым деревянными рейками на десятки ячеек. Один его край прилегал к дверям в поварскую, другой – терялся там, куда на подъёмнике опускалась посуда из трапезной. Ячейки были разного размера и глубины, и во всём этом была своя система: куда, когда и что. Но утонуть здесь мог разве что младенец.

Заполнял ячейки, сколько себя помнил Бодо, в течение дня какой-нибудь юнец, свозя посуду на дребезжащей тачке и сортируя по размерам и виду. Он же разгружал котёл, передавая всё посудомойкам, рано поутру, когда грязь и жир отмокли. Давным-давно пару месяцев этим самым юнцом даже был он сам. Последние полгода эту работу выполнял Сордо, и справлялся неплохо: у него были отличная память и меткий глаз.

«Были», – содрогнувшись, подумал Бодо.

– Мы его вытащили оттуда, потому что… – начал один из двоих лекарей, возившихся над телом.

Вообще-то продолжение должно было звучать как «он мешает мыть посуду», что было очевидно для любого, кто имел глаза: в котёл в этот самый момент с грохотом и плеском сгружали уйму мисок.

Но лекарь закончил:

– …потому что не исключали, что он может быть жив!

Стиснув губы, рядом с телом стояла молоденькая посудомойка. Её имени Бодо не помнил, но работала она на кухне примерно столько же, сколько и Сордо. Возможно, подумал он, между ними даже что-то было. Какой ужас.

– Лежал лицом вверх, глаза открыты. И волосы вокруг, как одуванчик, – еле-еле слышно выдавила она, поймав взгляд Бодо, – и шевелятся… – и сдавленно разрыдалась.

Лекарь поморщился, поднял глаза и, видимо, узнал Адальгрима.

– В вашем ведомстве сегодня прямо-таки невероятная невезучесть, – проворчал он. – Вы ведёте расследование? – обратился он к Ланго, и тот кивнул. – Отчёт о причине смерти будет в обычный срок. На первый взгляд, парень захлебнулся в кислой жиже, а если вы спросите, как он в неё упал… Ну, по ощущениям, от него разит не только уксусом, но и кое-чем покрепче!

– В смысле покрепче? – изумился Бодо. Он понял, что так резануло ему нос, как только они подошли: пахло нешуточной попойкой. Но во время утренней смены на кухне пьяных, по крайней мере, при нём, отродясь не бывало.

– В смысле невезучесть? – насторожился Адальгрим.

– Он как следует приложился к чему-то ядрёному, вроде тулгула, – сказал лекарь. – Заложил, так сказать, за воротник. А вот в каком количестве, думаю, узнаем скоро. Судя по всему, не меньше полупинты. Даже предсмертного удушья не почувствовал, гляньте на лицо.

Бодо не поверил своим ушам. Тулгул, тёмно-рыжий ржаной напиток, насколько он помнил, гнали Верзилы по всему Межувалью, унаследовав рецепт чуть ли не от последних эльфов. Крепости он был неимоверной: даже взрослого бранка полупинтой можно было уложить в постель на сутки, а пинтой – пожалуй, что и отправить в лазарет.

В погребах Майла, конечно, хранился и тулгул разной степени выдержки, и наливки, и настойки, и другие крепкие напитки: Капитаны не зря слыли гурманами, а их кухня – одной из лучших в Фороде. Часовым в холодные ночные смены, например, полагалось по фляжке лаугланка7 – бодрящего зелья из бывшего Южного Княжества, привозимого Торниками по реке целыми бочками, сладкого, тягучего и вдвое крепче обычного вина. В Майле пытались производить такое же, но то ли нужный виноград севернее Лубереда не вызревал, то ли был какой-то секрет в изготовлении.

Рядовые бранки пили в основном старый добрый эль всех сортов, что варили повсюду, не брезговали яблочным сидром «Кислая Мэй», прославившим Майл на весь Запад, да изредка баловались местным белым вином. Вообще же всё, что произведено за пределами страны, считалось изысками или для пиров, или для богатеев. Как в самый разгар утренней смены, носясь туда-сюда с тачкой, полной грязной посуды, Сордо мог наглотаться какого-то дорогого пойла?

– Отсюда же увезли того брюнета, с проломленной головой? – поинтересовался лекарь у напарника, и тот угукнул. – Моя смена началась после первого завтрака, так что подробностей не знаю, – продолжал он, выпрямляясь. – Но ещё одного парнишку с кухни увезли без памяти к костоправам не так давно. Он хоть жив остался, но не приходит в себя. Врезало чем-то по голове, а сам приложился или помогли – кто ж тут разберёт. Наши его подлатают, глядишь…

– Надеюсь, Тэд поправится, – подала голос посудомойка, комкая в руках передник. – Это же наш Тэд, сударь. Тэд Торник.

Бодо вздрогнул.

– Ваш сменщик? – нахмурился Ланго.

– Я приказал поднять паренька с постели, чтобы он вышел не в свою смену, пока мы у Капитана, – пояснил Адальгрим. – Кто ж знал, что тут такое! Вы обязаны разобраться с этим быстро и тихо, ясно? – с тенью ярости прошипел он Ланго. – У меня ежегодный пир на носу. Если подготовка к нему встанет… Поверьте, не поздоровится уже не заместителю коменданта!

Лекари переглянулись, а десятник дёрнулся и открыл было рот, чтобы дать ответ. Но чья-то рука успокаивающе взяла его сзади за локоть. Бодо обернулся – к ним незаметно подошли Хэл Шиповник и мрачный Амарант Норотул.

Те, кто видел Капитана впервые за сегодня, поспешно склонились.

За спинами пришедших виднелось с десяток вооружённых Стрелков, вид которых перепугал всех гораздо больше, чем присутствие Амаранта. Последний, что уж там скрывать, разбирался в приготовлении еды не хуже, чем в заточке мечей, обустройстве ульев и сотне других занятий, и на кухню заглядывал частенько.

Прислуга замерла, кто где был, и даже огонь под большим котлом, кажется, прекратил потрескивать. Амарант мгновение смотрел на безжизненное лицо Сордо, не отражающее ни мучений, ни сомнений, вздохнул и обратился ко всем, кто стоял рядом с телом:

– Господа и вы, сударыня. Вам придётся проследовать в допросную при темнице и дать обстоятельные показания относительно сегодняшнего утра. По делу Майла! – тихо оборвал он раздувающегося от гнева главного повара, и Адальгрим сдулся.

– Кухня на сегодня закрыта, – объявил Капитан и отвернулся.

– Оцепить помещение, по трое на каждую дверь, – хрипло и отрывисто заговорил Хэл Шиповник, игнорируя зарождающийся недоумённый гул прислуги: подготовка ко второму завтраку была в самом разгаре. – Тело накрыть. Родных найти и известить. Всех, кто выходит, досматривать и записывать. Находки – ко мне. Дудо, ты решил постоять тут до завтра?

Вольные Стрелки бросились исполнять приказы.

Двое самых рослых бранков указали Адальгриму и прочим на выход к лестнице. Ланго Падуб попытался было присоединиться к товарищам в охранении, но один из них отрицательно покачал головой.

– О! И я! – усмехнулся десятник и пошёл за остальными.

Когда они добрались до замшелой двери в самых глубинах Горы, старый тюремщик с фонарём был уже наготове. Неодобрительно пожевав губами, он повёл их под гулкими каменными сводами мимо огромных железных решёток, стоящих по обе стороны прохода.

За некоторыми в полутьме угадывались силуэты на соломенных тюфяках, с шуршанием приподнимающиеся при виде столь внушительной процессии. Из-за одной из решёток безумно хихикнули, вызывающе побренчав цепями. Тюремщик цыкнул, подняв повыше фонарь, и шуршание прекратилось.

В конце коридора была комната, на вид жилая и даже уютная: с камином, дающим неяркий колеблющийся свет, и без сырости. Пахнуло теплом, сосновыми поленцами и жареным мясом. Они было приободрились, но тюремщик сурово указал: «Дальше».

Так их завели в следующее помещение, наверное, пустующую караулку, и рассадили по жёстким скамьям. Ещё одна дверь, тяжёлая и каменная, была в противоположном конце комнаты. Вольные Стрелки, покашляв, вышли туда же, откуда вошли. Звякнул, закрываясь, замок. Смутно прогудели по полу шаги, и стало тихо, – лишь где-то мерно капало с потолка.

10

Уровень темниц

Про недра Горы, так близко к которым они все нежданно очутились, ходили байки одна невероятнее другой. В разное время Бодо слышал, что внутри Горы якобы есть подземное озеро, в котором со времён Первого Врага живут всякие древние твари, иногда выползающие по ночам в ров у Яблочных Ворот.

И что на самом деле до сих пор спрятан тут, а не сгинул в Северном море, как думали Верзилы, самый сильный «видящий камень», хранившийся, как известно, в прежней, старой башне, сожжённой врагами в середине прошлой Эпохи.

И что здесь в подземных убежищах всё ещё обитают эльфы – последние из них, благодаря советам которых Вожаки Вольных Стрелков управляются с врагами так лихо, а с подданными – так мудро.

Более здравомыслящие болтали, что Тобби, легендарный основатель города на Горе, был не так уж и прост. Предание гласило, что это был гениальный садовод, отыскавший золотую жилу в виде местного сорта кисло-сладких яблок, из которых можно было гнать великолепный сидр. Но кое-кто думал, что на самом деле Тобби был пройдохой-рудокопом, наткнувшимся на золотую жилу в прямом смысле этого слова. В подручных у него как будто бы ходили гномы, и все они гребли золото мешками. А потом явились Вольные Стрелки и отобрали у потомков Тобби и рудники, и вершину. Шахты, шептались по трактирам, якобы действуют до сих пор, исправно снабжая звонкой монетой теперь уже бранков.

Это, конечно, объясняло бы, как получилось до нынешних времён сохранить старинную систему податей, сейчас выглядевшую откровенно нелепой. По традиции, насчитывающей сотни лет, Капитан ежегодно уплачивал Залу Звёзд «капитанскую тысячу» – ровно тысячу монет серебром. По одной, стало быть, монетке за каждого воина Тысячи, ведь ответ перед Лазурной Булавой он формально держал всего за тысячу лучников. При этом численность бранков под его началом давно уже перевалила это скромное число, а всего Большого и Малого Народа в обширной стране, способной прокормить весь Фород, ясное дело, жило во стократ больше.

Однако основные доходы казны, как знали те, кто по-настоящему разбирался в торговле, составляли отнюдь не прямые сборы, а косвенные – с оборота. Торговать же и торговаться во владениях Вожаков Вольных Стрелков и любили, и умели.

Основной объём сделок с момента рождения страны, затерянного в тумане древности, когда-то уверенно совершали семьи, сидевшие по границам. Но страна разрослась, и тут же было создано несколько новых предприимчивых кланов – в основном основателей крупных селений.

Они и поныне были у всех на слуху: Торники, Падубы, Норотулы, Рябопалы, Заглядники, Розарники и прочие, помельче. И всем им была нужна надёжная защита для торговых и ремесленных операций. Так и появились Вольные Стрелки.

Кстати, из них же, отпрысков именитых семейств, называемых крепкими8, в основном набирались офицеры Тысячи Малого Народа: десятники, пятидесятники, сотники. Те по прошествии лет становились, если дослуживали и доживали, старшими офицерами. А затем, так уж сложилось, – и Капитанами.

Эта точка зрения, правда, была не сильно-то популярна среди рядовых Стрелков, предпочитавших думать, что их Тысяча – это братство равных, где дорога наверх, вплоть до поста Вожака, открыта каждому удальцу.

А среди кухонного люда, с которым Бодо тесно общался последние десять лет, о порядках в Башне рассуждали трезво – и только так: «Торговцы правят через брюхо, а Капитан – их меч и ухо».

– Надеюсь, мы тут быстро управимся. Хотя куда торопиться: перекуса, похоже, не будет9, – прервал его размышления о природе власти и истории страны чей-то голос.

Бодо повернул голову и увидел, что говорит один из лекарей. Его напарник, сидевший рядом, пнул скамью и воскликнул:

– А чего это ты так веселишься? Мы из-за этого растяпы, споткнувшегося о собственные тарелки, угодили в темницу!

– Тарелки, как же, – фыркнул первый. – При чём тут вообще парнишка? Ты что, проспал момент, когда к нам начали приносить раненых одного за другим?

Юная посудомойка охнула, Ланго Падуб поднял голову, а главный повар Башни встал и попытался раздобыть в одном из карманов носовой платок. Все молча наблюдали, как он сначала безуспешно, а потом успешно справляется с этим, вытирает лоб, шумно дышит и натужно кашляет.

– Каких ещё раненых? – изрёк Адальгрим тогда, когда Бодо уже и не надеялся от него что-нибудь услышать.

Первый лекарь глянул пристально, как будто прикидывал, не случится ли с толстяком удар – или стоит ли вообще обсуждать такие вещи с кем-то из кухонь.

– Прямо перед тем, как мы помчались в котловую, на привратном уровне была стычка, – снизошёл-таки он. – Все пострадавшие охраняли Крышку, кто ворота, кто смежные помещения. Получили мечами: рубили сверху, но почти всех наплечники спасли. Как я понял, нападавшие пытались выбраться в Нижний Город, да так и убрались ни с чем обратно вглубь Башни. Сколько их, кто, понятия не имею.

Он помолчал, как будто наслаждаясь эффектом, пока остальные ошалело пытались осмыслить услышанное.

– Вообще-то по всему Майлу трубили так, что стены дрожали, а вы пропустили? – удивился лекарь, увидев их лица. – Ну и ну. Да у нас двери с петель едва не повыпрыгивали, когда вся эта толпа ломанулась кто куда: по боевым постам, на стены и к воротам. А теперь всё. Мы тут, на верхотуре, в блокаде!

11

Уровень темниц

Бодо поставил бы правую руку на то, что подобных происшествий внутри главной твердыни Вольных Стрелков не бывало со времён её основания, то есть почти тысячу лет. «Рубили сверху. Большие, что ли? – размышлял он, всё ещё не понимая, как такое возможно. – Объявлено осадное. Но почему никого не ищут?»

Тоббиной Крышкой и Роримаковым Донышком называли верхние и нижние ворота, запиравшие наклонный подземный ход, более известный как Проход. Он соединял вершину, занятую укреплениями, и остальной город. Крышка располагалась почти у Башни, по центру вершины, а Донышко – там, где склоны Горы становились более пологими.

Предприимчивые горожане обустроили возле Донышка оружейный рынок, погуляв по которому, можно было не только обзавестись всем потребным для защиты или нападения, но и подзакусить с лотков. Рядом расчистили место для небольшой площади, где спешивались гонцы, прибывающие в Башню – въехать в Проход верхом не разрешили бы и Королю, будь династия жива. Площадь, разумеется, тут же обросла забегаловками, самой известной из которых был трактир с простецким меню из нескольких пунктов и названием «Полкружки». «Сгонять за полкружки» у бранков означало увольнительную в Нижний Город.

Выше Донышка зодчие, возрождавшие башню, улучшили то, что создала сама природа, создав из склонов Горы почти отвесную вертикаль. Штурмовать это укрепление, по общему мнению, было бесполезно, если только ты не верхом на драконе. Донышко обычно не запирали, а Крышку – только на ночь, хотя разумнее было бы наоборот: закрывать внешние ворота, оставляя открытыми внутренние. Но по ночам в Проходе не утихала мелкая торговля, особенно в непогоду. И обе створки тщательно охранялись – всегда.

– Словом, есть вероятность, что они ещё внутри. В городе, должно быть, паника. И если у нашего Капитана всё в порядке с головой, а у него определённо всё в порядке, то первым делом он запечатает наглухо кухню, а вторым – Покои Эверарда. Ведь всем известно, – продолжал распинаться лекарь, – что из кухни тьма-тьмущая ходов по всей Горе, и даже старожилы не знают их все. А Верзилы в Башне могли появиться только из Покоев. Больше им взяться неоткуда!

– Разве? – сказал в звенящей тишине Ланго Падуб и извлёк из-под плаща знакомую им с Адальгримом книгу в переплёте из тёмной кожи. – «Полное описание укреплений Башни и окрестностей, со схемами и всеми потайными ходами», – зачитал он.

Лекарь заинтересованно ждал продолжения.

– Но идти на прорыв через главные ворота, не зная паролей… Идиоты, – хмыкнул Ланго, углубляясь в книгу.

– Почитайте-почитайте. Может быть, отыщете там выход отсюда, минуя допрос, – съязвил лекарь.

– Надеюсь, этих мерзавцев немедленно изловят! – возмущённо пропыхтел главный повар, и оба служащих лазарета посмотрели на него с профессиональным интересом: один глаз у Адальгрима дёргался, а рука с носовым платком дрожала. – И бросят за какую-нибудь из тех милых железяк, что мы видели, проходя сюда. А нас, которые об этом вопиющем происшествии даже и не знали, наконец-то опросят и выпустят!