
Полная версия:
Одноклассницы
Даша замерла на шине, точно испуганный заяц под кустом. А бабка, пригвоздив беззащитную жертву к месту, распалялась: «Совсем родители вас не воспитывают. Зачем только рожают? Все деньги, деньги гребут. Мало им. Вот вы и вырастаете наглыми и безответственными. Гневные рассуждения завели бабку, как водится, в такие дебри, которые к сорванной ветке отношение имели весьма отдаленное. Каждый раз, когда она тыкала в Дашу пальцем, та вздрагивала.
Марина взгромоздила коляску с Даней на тротуар, влезла между старухой и дочерью, загородив ее и спокойно, тихо, почти шепотом начала ругаться: «Старая ты кошелка, ты что себе позволяешь? Как ты смеешь пугать моего ребенка? Ползи под свой камень, гадюка, и сиди там молча, пока не придавили. Посмеешь еще раз открыть свой поганый рот на мою дочь, я натолкаю тебе в глотку земли вот с этой клумбы и буду смотреть, как ты сдохнешь, сука. Уяснила, убогая?»
В продолжении этой речи бабка начала пятиться к подъезду задом, словно рак, периодически разевая рот, дабы что-то сказать, но тут же его захлопывала. Едва ли ее пугали сказанные Мариной слова, скорее невозмутимый тон и тихий голос. Все сказанное звучало как список дел на предстоящий день, а не пустые угрозы, и бабка струхнула.
Она допятилась до двери и ввалилась в подъезд. Марина улыбнулась Даше, сняла коляску с тормоза и только они всей компанией двинулись вдоль дома, как где-то наверху открылось окно: «Я вот сейчас полицию вызову! Посмотрим тогда, кто гадюка.» Марина засмеялась и свернула за угол.
Хотела бы Марина сказать, что выкинула инцидент из головы и больше не вспоминала. Но это не так. И удивляла ее вовсе не злобная старуха. Они встречаются часто и неизбежны, как майские грозы. Поражала собственная хладнокровная жестокость. И, что было совсем уж удивительно, поражала приятно. Она, пожалуй, и глотку могла бы бабке перегрызть глазом не моргнув. Действительно, зачем существовать на свете этой гадине, гнобящей ее ребенка? Да и всех вокруг. На самом деле прижать ее к ногтю не сложнее, чем таракана раздавить. Неужели она, Марина, наконец повзрослела и приобрела необходимую для жизни стервозность? Это были хорошие новости.
Ольга. 30 лет.
«Оля, ну как же так?» – отец растерянно полировал стекла очков. – «Не по-человечески это.»
Бодрова смотрела на отца свысока, со смесью жалости и пренебрежения. Ему было уже за семьдесят. Седая шевелюра больше не прикрывала трогательно розовеющую в проплешине макушку, больные колени не давали спать по ночам, руки предательски дрожали, поднося ложку ко рту. И он еще смеет давать ей советы? За ним самим скоро ходить надо будет. И очевидно ей, потому как старшая сестра вышла замуж и уехала в Сочи. А она, Ольга, незамужняя и бездетная, застряла здесь, с родителями.
Больше всего ей сейчас хотелось прилечь. Чувствовала она себя как курица, попавшая на конвейер смерти птицефабрики, которую по ошибке сначала ощипали и выпотрошили, а только потом отрубили голову. Сил спорить и ругаться не было. Она все равно сделает как решила. А решила она мгновенно, не размышляя, не взвешивая «за» и «против», решила не сердцем, а голосом разума. Решила, едва услышав диагноз новорожденной дочери – ДЦП.
Разговаривали они с родителями на лестнице. Ольга привалилась к подоконнику и украдкой от пробегающих мимо медицинских сестер дымила сигареткой в приоткрытую форточку. Отец стоял напротив, мать молча глотала слезы, прижимая платочек ко рту. Иногда всхлипывала, но молчала. Овца! Ольга давно поняла, что мать кроме презрения ничего не заслуживает. Она никогда не смела и слова отцу поперек сказать. Даже когда тот поселил в квартире сумасшедшую бывшую жену и превратил их жизнь в ад. Ее она уж точно слушать не собиралась.
«Оля, ну как же так. Подумай. Ведь родная кровиночка. Разве можно свое, родное … . Я тебе запрещаю. Воспитаем все вместе, вырастим как-нибудь.»
«Засунь свои запреты себе в задницу,» – устало посоветовала Ольга.
Мать ахнула, прикрыв рот рукой и выпучив глаза: «Замолчи! Как ты с отцом разговариваешь!»
«Вы не представляете себе, что такое ребенок с ДЦП. Это пожизненная каторга, без всякой надежды на выздоровление. Ты миллионер? Можешь нанять круглосуточную сиделку с медицинским образованием? Оплачивать пожизненную реабилитацию? Тебе самому через пару лет сиделка понадобится. А ты хочешь повесить мне на шею этот хомут?
Все. Вопрос закрыт. И хватит сюда таскаться каждый день. Мне отлежаться надо.»
«Больная, здесь нельзя курить!» – рявкнула тетка, с грохотом вывозившая тележку с больничным обедом из поднявшегося лифта. Запахло вареной капустой. Ольга послушно выбросила окурок в форточку и, не глядя больше на родителей, ушла в палату. При ее появлении там ненадолго воцарилась тишина. Все товарки уже были в курсе, что Ольга отказывается от ребенка и не знали, как себя с ней вести. Сюсюкаться с младенцами под ее презрительным взглядом было как-то неудобно. Ольге такие мелочи на нервы не действовали. Она валялась на постели, много спала, злилась на глупых куриц – соседок по палате, что шумят и очень хотела выпить.
Из роддома Ольга уходила налегке. Ее никто не встречал.
Оксана. 30 лет.
Оксанкин юбилей отмечали скромно, на ее кухне, втроем. Как женщина свободная, ежедневной готовкой она себя не утруждала, заморачиваясь лишь изредка, по особым случаям, вот как сегодня. Непривередливый в еде сын Димка был приучен к супам из пакетиков и заказной пицце.
Оксана процветала, как лопух на куче компоста. Зарабатывала неплохо, настолько, что бросила мотать себе нервы и выбивать из бывшего мужа алименты. Мужики к ней шли косяками, как горбуша на нерест. Более-менее постоянных любовников насчитывалось 2-3 штуки в год. С кем-то из них или с подружкой она пару раз в год моталась на всероссийские египетские курорты. Завела маленькую симпатичную машинку пронзительного салатового цвета. И вообще, жила на полную катушку, стараясь отхватить все то, чего недобрала в молодости, преждевременно залетев.
«Замуж?» – с притворным ужасом вопрошала она, выкатив глаза. – «Ни за что на свете. Я там уже была. Ничего интересного.»
«А как насчет стабильности? Приличный муж – это надежность. Нельзя же всю жизнь скакать, будто стрекоза?»
«Хы,» – осклабилась Оксана. – «Можно и нужно. Нечего тухнуть с одним мужиком. Это скучно. Они поначалу ведут себя паиньками. А как только права качать начинают, так я их под зад коленкой, и до свидания. Вон их сколько вокруг.» Она смешно сморщила нос. «И вообще, я старых не люблю. Вот в прошлую субботу с молодым человеком познакомилась – курсантом из военного училища.»
«Господи, сколько ему лет?» – смеялись гостьи.
«Достаточно. В самый раз будет. Было,» – уточнила Оксана. Подружки валились от смеха.
«Тебя посадят за совращение несовершеннолетних. Где ты их только находишь, этих мальчиков? На меня никто моложе сороковника и не посматривает уже, кажется.»
«Места надо знать,» – таинственно пояснила именинница. – «А вот тебе, Ирка, обязательно надо разок замуж сходить. Ненадолго. Так, на пробу. Для профилактики нервно-психических расстройств. Знаешь, как укрепляет психику. После брака все нипочем.»
Чувство такта не было Оксанкиным коньком. Именно она всегда высказывала вслух то, о чем все думали, но сказать деликатничали.
«Сама не хочешь, а я должна? Обойдусь и без пробничка,» – отшутилась Ирина.
«Я недавно еще один источник надыбала – знакомства по интернету. Ржу, не могу. Концентрация придурков просто зашкаливает, как будто все клиенты психушки скопом там пасутся.»
«Может, так и есть.»
«Может,» – согласилась именинница. – «Я тут с одним кадром второй день переписывалась. Уже почти встретиться договорились. Да сорвалось.»
«Чего так?» – предвкушали очередную прикольную историю слушательницы.
«Наши сексуальные предпочтения не совпали,» – важно сообщила Оксана, еле сдерживая смех. – «Он считает, что минет обязательно надо делать голой, стоя перед ним на коленях. Я написала, что не вопрос, сделаю. А я предпочитаю лежать, раскинув ноги, когда мне отлизывают. И все. Исчез козел. Ни здрасьте, ни до свидания. А я уже настроилась,» – горестно всплеснула руками она.
Оксанка вся была, как глоток свежего воздуха – бодрящий, пьянящий, освежающий. Её жизнь била ключом, она вечно вляпывалась в какие-то истории и умела преподнести их в забавном ключе. Каждая встреча подруг превращалась в сеанс смехотерапии. Ирина особенно их ценила. В ее жизни не происходило ничего, кроме двух работ и множества подработок. У нее была цель. Цель требовала денег. Много денег.
Ирина. 33 года.
Мать умерла как-то вдруг. В последние августовские выходные как обычно копали в деревне картошку. Она была сухой, чистой. Поэтому сразу ссыпали в мешки и сгружали в подпол. Потом, опять же как обычно, жарили шашлыки. Было хорошо, как никогда: теплый денек, лениво парящая в воздухе паутина, тягучая усталость в мышцах, щекочущий аромат мяса с дымком, все семейство в сборе: мать, брат Володя с женой Леной и двумя маленькими племянницами 6-ти и 4-х лет.
Володя намеревался уехать нынче же вечером, Ирина – задержаться на пару дней, пожечь картофельную ботву с неубиваемыми колорадскими жуками в комплекте, выкопать морковь, снять летние яблоки и вернуться в город аккурат к 1-му сентября. Но никто никуда не уехал. Никем не потревоженные яблоки опадали и гнили в траве. Вернуться к началу учебного года Ирина все же успела. Мать похоронили как раз накануне и разъехались, попросив соседку заходить, присматривать за домом.
Иринина цель неожиданно, самым прискорбным образом стала ближе. Ни она, ни Вовка возвращаться жить в деревню не намеревались, поэтому решение продать дом было обоюдным и безальтернативным. Оставалось выждать положенные полгода до вступления в наследство. Но и после этого дело с мертвой точки не сдвинулось. На майские праздники Ирина приехала в деревню. Брат мотоблоком перекапывал огород, собираясь сажать картошку. Ирина была в полном недоумении: «Вов, мы же продавать договорились?»
Брат смутился и поглядел на дом, ища моральной поддержки. Тот стоял с распахнутыми окнами, дыша запахом свежей краски.
«Ну это, Ленка говорит: зачем продавать? Место хорошее, пусть и далековато немного. Девчонок на лето можно вывозить свежим воздухом подышать. Или на выходные приезжать, отдыхать, мясо пожарить. Картошку сажать опять же. Заместо дачи будет, типа.»
«Твоя Ленка здесь вообще права голоса не имеет,» – начала злиться Ирина.
«Она моя жена,» – сурово вставил брат.
«Вот именно. Жена – даже не родственник. Это решаем только мы с тобой. И мы давно договорились дом продать. Мне деньги нужны.»
«Да в том то и дело. Сколько мы за него выручим? Да еще пополам разделить придется. За эти деньги и шести соток с сараюшкой не купишь. А тут нормальный дом со всеми удобствами. Живи не хочу. Короче, Ленка говорит: продавать глупо.»
Вправившая брату мозги рачительная супруга Ленка тем временем возила кисточкой с белой краской по оконной раме, изо всех сил напрягая слух, и одновременно прикидывала, во сколько встанет поменять эту деревянную рухлядь на нормальные стеклопакеты.
«Ты не забыл, что половина дома принадлежит мне?»
«Не вопрос. Ты можешь приезжать к нам на выходные когда хочешь.»
«К вам?»
«Ну ладно, не придирайся к словам. Но если хочешь пару мешков картошки по осени, то оставайся, помогай сажать, а то Ленка вон мелкий ремонт затеяла, а я один тут мудохаюсь.»
Ночевать Ирина не осталась.
Наталья. 33 года.
«Ой, ты уже вернулся?» – притворно удивилась Гусева. Впрочем, последние двенадцать лет Серикова. – «А я как знала, мясо уже потушила. Ты голодный? Совсем тебя загоняли на работе. Еле ноги таскаешь. Раздевайся. Ноги не промочил? Сейчас поставлю твои ботинки сушить.» Наталья щебетала и кудахтала, не переставая, хотя с первого взгляда на мужа поняла – что-то не так.
Что-то не так было уже давно: постоянные задержки, командировки, телефон перестал оставлять на виду, даже в душ берет с собой. Она не слепая, все замечала, но признавать не хотела. Ведь пока ничего не сказано, то этого как бы и нет, даже если оно есть.
Сергей продолжал топтаться у входной двери. Каждый раз, когда он собирался поговорить с женой, та обрушивала на него лавину заботы. И решимость сразу таяла. Маялся он уже давно. И дотянул до последнего. Любимая женщина уже была на третьем месяце беременности и требовала свадьбы немедленно, пока пупок не полез на нос. Мать и вовсе всю плешь плешь: брось да брось эту яловую телку, она никогда не родит, какой в ней смысл? А Наташка словно чувствовала, не давала ни малейшего повода разбрехаться.
Двенадцать лет назад, когда они поженились, Наталья была совсем другой – высокомерной красоткой. Он тогда был горд до усрачки, что она выбрала его. И маму не слушал, что характер у невестки скверный. Свекрови с невестками всегда лаются, так уж заведено. Но мама оказалась права. Скверный характер никуда не делся, а от красоты за прошедшие годы ни осталось ни следа. Сейчас он к этой корове с поросячьими глазками и прикасаться брезговал. И не прикасался. Уже очень давно. Он мужчина, любит глазами, как известно. Разве он виноват, что ее так разнесло? Лечение гормональное, видите ли, без этого не обходится. Все поправляются. Да разожралась просто, как свинья, а лечением прикрывается. Чего же ему, теперь до конца жизни с этой коровой маяться? Её даже в люди вывести стыдно. Друзья засмеют.
Вот и сегодня он полчаса сидел в машине, собираясь с духом. А она снова заболтала, запутала.
«Блин. Заткнись уже наконец,» – рявкнул Сергей.
Наташка и правда заткнулась. От неожиданности. Сергей воодушевился: «Короче. Я встретил другую женщину. У нас будет ребенок. Мы с тобой должны развестись.»
Тишина была такой угрожающей, что Серега поежился. Жена смотрела на него в упор, исподлобья, не мигая, будто королевская кобра перед броском.
«Ну ты чего молчишь?» – осторожно открыл рот Сергей.
Вместо ответа Наталья размахнулась и запустила ботинок ему в лицо. У Сергея отлегло от сердца. Ну вот, слава Богу. Сейчас поругаются, поскандалят, потом разведутся, как все нормальные люди. Главное – процесс пошел. Летающие ботинки – это мелочи, проза жизни. «А вещи потом как-нибудь заберу,» – думал Серега, выскакивая в подъезд в одних носках.
Марина. 33 года.
Пройти медицинский осмотр с ребенком перед поступлением в детский сад – это почти как пробежаться по горячим углям семи кругов ада в миниатюре. Если конечно у вас нет денег сделать это в платной клинике. Добытую в боях медицинскую карту ребенка по форме 026/У, щедро усыпанную разнокалиберными сине-фиолетовыми штампушками, Марина берегла пуще глаза, храня в специальной пластиковой папочке с кнопочкой.
В детский сад Даню удалось отдать в три года, что было сравни чуду по тем временам. Из садика позвонили вчера, и уже сегодня Марина сидела в кабинете заведующей. Та лениво пролистала медицинскую карту, мимоходом осведомившись: «Манту сделали?». Потом ткнула гелевым ногтем в строчки договора, где Марине надлежало расписаться, а дальше началось самое интересное.
О таксе Марина уже была осведомлена. Интересно было, как все это происходит вживую, так сказать. Пять лет назад, когда в садик устраивали Дашу, взяток у Марины никто не вымогал. А сейчас любая мамаша в песочнице точно знала в какой садик сколько надо занести. И это им еще повезло. В спальном районе садиков было много. А вот в центре города, по слухам, ужас что творилось.
Вертя в руках простой карандаш с резинкой на конце и глядя в стол, заведующая монотонно вещала Марине о том, какой хороший у них детский сад: и логопед у них есть, и новое оборудование на кухне, и охранник у входа торчит, лает на нервно дергающихся родителей: «Наденьте бахилы». Почти усыпленная речью Марина не сразу и сообразила, что слушать то вовсе и не надо. Надо смотреть. На розовый листочек на столе, на котором заведующая уже написала карандашиком 5000 и обводила нолики, привлекая ее внимание. Поняв, что Марина сумму увидела, заведующая тут же листочек смяла и бросила в мусорную корзину под столом. А потом бодро закончила свою вводную речь фразой о добровольных пожертвованиях на нужды детского сада. Жертвовать следовало на расчетный счет.
Помимо этого вступительного взноса уже воспитательница выдала Марине список из 18-ти пунктов – всего, что надо было принести в группу помимо драгоценного чада: от туалетной бумаги и пемолюкса, до красок и цветной бумаги. Ну тут Марине все было знакомо. За прошедшие пять лет, с тех пор как Даша пошла в садик, в списке ничего не поменялось.
Елена. 33 года.
Десять с половиной часов в кресле самолета эконом-класса – удовольствие не для слабонервных. Так далеко и так долго Куракова еще никогда не летала. Собственно, дальше Турции и Египта с Кириллом, т.е. Кириллом Валерьевичем, она и не летала. Елена окучивала его уже больше года. Была идеальной любовницей: веселой, необременительной для мозга, легкой на подъем, готовой в любое время дня и ночи потакать всем его желаниям, ублажать, холить, лелеять. И, наконец, дождалась своего звездного часа.
Трансатлантический перелет оказался нестерпимой мукой. Тело затекло так, что, казалось, навечно останется в скрюченном состоянии. Жлоб несчастный, не мог раскошелиться на билет бизнес-класса. Хотя, если уж совсем по совести, билет она заказывала сама и платить за бизнес-класс ее задушила жаба. Решила, что не барыня, долетит и в экономе. Разницу в стоимости Елена положила себе в карман.
В тесном кресле, рассчитанном не иначе как на двенадцатилетнего ребенка, невозможно было даже поерзать. Сидишь плотненько, точно деталька пазла в ячейке. Дабы немного размяться, Елена уже шесть раз сходила в туалетную комнату. Пока проберешься бочком между креслами, пока постоишь в очереди, то да сё, кровь немного разойдется по венам. На пятом часу полета начала болеть поясница. Елена скомкала плед и сунула под спину. Стало легче, но не на много.
Кирилл Валерьевич, конечно, не был мужчиной ее мечты. С мечтами Лена давно завязала и стала реалисткой. Он был самым подходящим из того, что ей подвернулось. Хотя при виде его желтых, прокуренных зубов на Елену накатывала тошнота. Он с ней не полетел, чему Куракова была несказанно рада. Обещал быть позже, через пару месяцев. А Елене тянуть было уже никак нельзя. Но денег дал щедро, почти столько, сколько она и хотела.
Одной, без поддержки, поначалу будет, наверное, сложно. Но это ничего, она справится, были бы деньги. Через несколько лет, как окончательно обустроится, может быть даже заберет к себе Андрюшу. А то мать ей уже всю плешь проела, что она не мать, а кукушка, ребенка бросила, а бабку раньше времени в гроб загнала. Лена уже и ездить к ним перестала. Чего себе нервы трепать, в самом то деле? Андрюша сыт, одет, обут. Чай не у чужих людей живет, а у дедушки с бабушкой. Ничего плохого с ним не случится. В школу ходит. Нельзя же ребенка посреди учебного года срывать? К тому же у не есть одно обстоятельство, о котором матери пока знать не надо.
Первое, что надлежало сделать по прилету – купить жилье. А также медицинскую страховку. Времени у нее немного. Действовать придется быстро. Но Елена была преисполнена решимости. Её ждет новая жизнь. Разве может она быть старой в новой стране?
Самолет пошел на посадку.
Welcome to New York, Елена!
Куракова поглаживала восьмимесячный живот – источник своего благосостояния.
Ирина. 35 лет.
«Простите, а Вы не Вовки Рябушинского сестра?» – сунулся назад в кабинет с табличкой «Заведующая кафедрой Рябушинская И.А.» министр экономического развития области.
Ирина удивленно приподняла брови: «Да. А Вы … ?»
«Да я же с ним в футбол играл в школе. Он на пару лет младше был. А Вас я вообще очень смутно помню. Что-то мелкое, зеленоглазое, с хвостиком. Глаза по-прежнему зеленые. Не помните меня?»
«Нет. Совсем не помню. Но я знаю, что мы земляки. Читала вашу биографию на сайте правительства,» – ответила Ирина.
«Знаете и молчите?»
Ирина пожала плечами: «Ну и что с того?»
Пару минут назад она поставила совершенно незаслуженный зачет по своему предмету великовозрастному оболтусу – министерскому сынку. Отчего же не поставить, если папа такой хороший человек. Невзирая на чины и звания сам с просьбой пришел. Ручки испачкать не побоялся. Идеалисткой Ирина не была давно.
Министр был из молодых да ранних. Лет сорока всего то, подтянут, аккуратно подстрижен, собран и деловит. Времени терять попусту не привык.
«Ирина Александровна, Вы не поужинаете со мной сегодня вечером?» – неожиданно спросил он.
«Почему бы и нет,» – подумала Ирина, согласившись.
В тот вечер Сергея к себе домой она не пригласила. Не потому, что не понравился, а потому что накануне травили тараканов. Нужно было отмывать и проветривать квартиру. Эффект от потравок был весьма кратковременным. Тараканы, поколениями закаленные льющейся на них химической дрянью, адаптировались быстро, но тем не менее праздношатающиеся по всем поверхностям особи на время пропадали, оставались только прячущиеся по углам.
С ипотекой Ирина расквиталась совсем недавно. И сейчас находилась на стадии осознания своего счастья. Теперь у нее есть квартира. Своя собственная. Двухкомнатная. С почти девятиметровой кухней.
Через год после знакомства с Сергеем Ирина работала заместителем министра экономического развития. Вымученная когда-то кандидатская диссертация оказалась кстати. На людях любовники соблюдали субординацию. Встречались обычно у нее. Порой срывались на несколько дней вместе куда-нибудь в Питер или Сочи. Ирина относилась к Сергею спокойно, без фанатизма. Но привязалась, конечно, даже скучала без него порой. Но похоже перегоревшая в юности лампочка уже не могла вспыхнуть ярко, только тускло светить, разгоняя темноту. Сергей был женат.
Марина. 37 лет.
Преимущество жизни в большом городе состоит в том, что даже живя на соседних улицах, люди могут не встречаться годами. Волею случая Сорокина и Гусева проживали неподалеку друг от друга уже больше десяти лет, но встретились за это время всего дважды.
При первой встрече она Гусеву просто не узнала. Кто эта самоуверенная женщина с двумя подбородками и фигурой борца сумо? Почему она говорит таким знакомым голосом? Осознание прошло не сразу. Как человек воспитанный, Марина попыталась скрыть свое изумление. Она и сама, родив двух детей, выглядела не лучшим образом. Но Гусева, судя по виду, родила целую футбольную команду.
Последний раз Марина видела Гусеву на выпускном. Больше их пути не пересекались, слава Богу. Позже слышала, что та вышла замуж. На основании столь скудных сведений можно было спросить о детях. Она и спросила.
«О,» – закатила глаза одноклассница. – «Прямо больной вопрос у всех. Достали уже родственники и знакомые. Устала объяснять. Мы с мужем решили пожить пока для себя. Успеем еще спиногрызами обзавестись. Ты то как?»
«У меня два спиногрыза. В декрете сижу.»
«А,» – как-то сразу потеряла интерес к беседе Гусева, и потрепавшись пять минут ни о чем, бывшие одноклассницы разошлись.
Вторая встреча произошла лет через семь. Даня как раз пошел в первый класс, поэтому Марина и запомнила. Гусева не поразила ее своими размерами (габариты были те же), но изумила словоохотливостью. Болтали они часа полтора, по окончании которых Марина знала всю подноготную трех Наташкиных работодателей, подробности личной жизни всех ее многочисленных двоюродных сестер, количество клещей, пойманных ее шпицем этим летом и характер течения полудюжины страшных, мучительных и прямо-таки смертельных болезней, изнуряющих ее ежедневно. Ни слова не было сказано только о муже и детях.
Позже выяснилось, что ни того, ни другого нет и в помине. Марине стало ее жаль. Им было уже по тридцать семь. Шансы на создание семьи и рождение детей в таком возрасте (и с такой внешность, чего уж греха таить) стремятся к нулю. Тогда Марина впервые задумалась о том, что нездоровая Наташкина полнота может быть следствием лечения бесплодия.
Саша. 40 лет.
Саша Свищева ненавидела себя всю сознательную жизнь. Она ненавидела в себе все: лишний вес, крупные ступни мужского размера, бугристую прыщавую кожу, тощий хвостик волос мышиного цвета, свою неуклюжесть и косолапость. К тому же она была мямлей. Но больше всего – свою фамилию. Все школьные годы Саша отзывалась на кличку «Свищ» не смея и протестующе пикнуть.
Окончив школу, она вырвалась на свободу, в мир людей, которые ее не знали. А, значит, здесь можно было стать любой. Саша выкинула школу из головы, как страшный сон, и более никогда не переступала ее порог, обрубив все связи начисто. Она запаслась терпением и принялась за преображение. К моменту окончания медицинского училища Саша похудела на 18 килограммов, вытравила волосы до соломенного цвета и сделала татуаж глаз и губ. Теперь в ее гардеробе преобладали короткие юбки, лосины и туфли на умопомрачительных каблучищах. Результат Сашу радовал, но до намеченной цели было еще далеко.