Одноклассницы

Все. С Бодровой они больше не друзья. Хватит с нее приключений.

Елена. 2-й курс.

На втором курсе Куракову назначили старостой. Работка непыльная и у начальства на виду. Головной болью было только получение стипендии. Если в день стипухи (почему-то обязательно после трех часов) у группы были занятия в главном корпусе, то Лена получала ее на всех и тут же раздавала. Если пар у группы не было, то Ленке все равно приходилось ехать в главный корпус за стипендией, получать и раздавать одногруппникам на следующий день.

В один из таких дней Лена появилась в институте только ко второй паре, когда группа уже начала волноваться: неужели Куракова заболела? А как же стипуха? Лена выглядела так, что с первого взгляда было ясно – что-то произошло. Она была бледна, не накрашена, волосы неряшливо стянуты цветной резинкой в хвост, на затылке просвечивало пятно зеленки. Куракову ощутимо пошатывало.

«На меня вчера напали в подъезде,» – бесцветным голосом пояснила Лена. – «Ударили сзади по голове и выхватили сумку. Наверное, от института выследили. Я даже сознание потеряла. Сотрясение мозга.»

Девчонки, сочувственно ахая, окружили жертву преступления, разглядывая зеленое пятно на макушке.

«Ты вызвала милицию?»

«Зачем? Я же никого не видела,» – пожала плечами Елена. – «Да разве будут они такой ерундой заниматься?»

Сочувствие сочувствием, но в воздухе тут же повис вопрос: а как же стипендия? Второй ведь не дадут.

«У меня голова кружится,» – покачнулась Куракова.

«Ой, только не упади!» – закудахтали девчонки. – «Садись на подоконник.»

«Это сотрясение мозга,» – стонала Елена.

Вопрос развеялся сам собой. Ну в самом деле, у человека несчастье, а они о деньгах. Даже неловко как-то, неправильно. Ленка с видимым трудом досидела до конца второй пары и поковыляла домой. Дома подошла к книжному шкафу и вытащила томик «Проклятых королей» Мориса Дрюона. Купюры аккуратной стопочкой лежали в середине книги. Четырнадцать тысяч рублей – стипендия 20 человек по 700 рублей каждому.

Как просто! Все оказалось так просто. Почему она не сделала этого раньше? Жаль, еще раз этот фокус провернуть не удастся. Будет выглядеть слишком подозрительно. Эти дурехи – одногруппницы в милицию, конечно, не заявят, расчувствовались. Институт тоже. Украли ведь не у него. По документам стипендия группой получена. Какая жалость, что троечникам стипендию не платят. Сумма была бы больше.

Марина. 3-й курс.

Словно сладковатый липовый аромат дух влюбленности витал в институтских аудиториях, волнуя студентов, точно пчел в ульях. Особенно силен он был по весне. Подогретые весенним солнышком гормоны вскипали и бродили, словно домашнее яблочное вино в огромной бутыли. Брожение это охватывало всех без исключения. Но Марину оно омывало беспокойными волнами и отступало, не нанося значительного ущерба. Только мимолетные взгляды, улыбки, переглядки, пересмешки. Неизбежное произошло на третьем курсе – Марина влюбилась.

Ситуация была хуже некуда. Он был на десять лет старше, мужественен, чертовски обаятелен и … женат. А Марина теряла голову и совершенно переставала соображать, когда он обращал на нее смеющийся взгляд своих карих глаз с пушистыми, словно у девушки, ресницами.

Мужчина мечты подвизался на ниве частного предпринимательства и вполне успешно. Во всяком случае, деньги на рестораны и гостиницы, куда он приглашал Марину, у него водились. Познакомила их Куракова. У Ленки кавалеры менялись постоянно. Марина уже давно бросила попытки запоминать, который из них сейчас в игре. Вроде бы совсем недавно Ленка млела, рассказывая о знакомстве с неким Сергеем, а уже сегодня приглашает ее поехать на шашлыки (последние, сентябрьские, немного грустные, с летящей отовсюду паутиной и хрустящими, сухими листьями под ногами) с неким Николаем и его другом Владимиром.

«Ты сама-то их хорошо знаешь? Собралась на шашлыки,» – осаживала ее Марина.

«Не боись. Своего я знаю, как облупленного,» – успокаивала Ленка. – «С твоим выпивала пару раз – очень приятный мужчина. Тебе точно понравится.»

«Он не мой,» – решительно возражала Марина. – «Даже если я соглашусь, то только на шашлыки.»

«О!» – закатила глаза Елена. – «Тебя никто не схватит и не поволочет в кусты силой. Гарантирую. Мужики приличные. Ты собралась девственницей помереть что-ли? Или в монастырь поступаешь? Так нефиг время на институт тратить, туда и так берут.»

«Поехали,» – решительно заявила Куракова. – «Володя даже пить не будет. Он же нас повезет. Все, звоню мужикам и говорю, что мы согласны.»

Ленка оказалась права. Марина не пожалела. С первого мгновения знакомства Владимир не сводил с нее глаз, ухаживая ловко, внимательно, но не навязчиво. А на прощание только поцеловал руку, чем покорил окончательно и бесповоротно.

Куракова-сводня довольно хихикала: «Я же говорила.»

Встречались они с Володей не чаще раза в неделю. О его семье не говорили. Никогда. Когда Марина первый раз отказалась от предложенных любовником денег Володя искренне удивился: «Почему? Ты же студентка? Поддерживать любимую женщину материально – это совершенно естественно для любого нормального мужчины. По крайней мере для меня.» Марина заколебалась. Тогда Володя начал дарить подарки: сумочку, серьги, красивое белье. Когда он предложил деньги в следующий раз, Марина взяла. Почему нет, если для него это совершенно нормально?

Марина. 3-й курс.

«Ты все еще с ним встречаешься? Полгода? Ну ты даешь!» – потешалась Ленка Куракова. Ее возлюбленный Николай давно канул в лету. Сейчас в фаворе был некий Руслан, хотя на самом деле Ленке нравился его младший брат. Но Руслан тоже. К тому же он, в отличии от брата-студента, мог предложить ей поездки на красивой иномарке и походы в ночные клубы, после которых она регулярно пропускала первые пары. В общем, все было сложно, как всегда. Ленкина личная жизнь – бесконечно запутанная липкая паутина.

«Разводить его будешь?» – деловито поинтересовалась Ленка.

Тут же в их сторону повернулись две заинтересованные головы Ирины Рябушинской и Оксаны Смирновой. О личной жизни у девчонок тайн друг от друга не было. Самая насыщенная, безусловно, была у Ленки. Оксанкина тоже бурлила, но не как огромный ведьмовской котел с зельем, а как кастрюлька с молоком на плите. Ее мальчики встречались ей на субботних дискотеках, провожали домой и тискали в подъездах. На Ирину же даже Куракова уже не наезжала. Та была синим чулком. Хотя почему, непонятно. Она была красива, хотя и со штампом «интеллигент» на лбу. Интеллигентом было быть немодно, все равно, что носить бабушкину, травленную молью шубу. У парней котировались девушки яркие, даже несколько вульгарные, отвязные и бесшабашные. Гулять так гулять. Какое время, такие и девчонки.

«Мы об этом не говорили,» – призналась Марина.

«Эх ты, тютя. Решительнее надо быть. Думай о себе. Бери, что хочешь, и никого не спрашивай,» – дала совет подруга. – «А то так и останешься ни с чем. А Володька тот еще жук. Хорошо устроился. И тут, и там успевает.»

Ленка была права, конечно. Марина устала находиться в повешенном состоянии, но поднять болезненную тему развода духу не хватало.

В субботу любовник заехал за ней на такси: «Заскочим кое-куда и в ресторан, не возражаешь?» Она никогда не возражала. Такси попетляло по кварталу, не выезжая на дорогу и через несколько минут остановилось у знакомой пятиэтажки. У подъезда уже топталась Куракова, притворно-обиженно поджимая губки.

«Ну сколько Вас можно ждать?» – впорхнула она в салон автомобиля. Володя повернулся к девушкам и на недоуменный взгляд Марины пояснил: «Выяснилось, что Лена только что рассталась с другом. Хандрит, грустит, тоскует. Я решил ее немного морально поддержать, развлечь. Она ведь твоя подруга. Ты же не возражаешь? Втроем веселее.»

Марина возражала, да еще как. Что за нелепость? На свидании третий – лишний. Да и не грустит Ленка по своему бывшему кавалеру. Уже забыла его, как смятый фантик. Но смолчала, разумеется.

Вечер покатился, как первый блин – комом. Марина отчего-то нервничала и злилась и на себя, и на Володю, что не догадался спросить ее мнения, и на Ленку, что беззаботно щебетала и кокетничала, скаля белые зубы. В какой-то момент Марине показалось даже, что лишняя здесь она. Хотя Володя и держал ее за руку, и наполнял бокал, но взгляд его был обращен к беззаботно смеющейся Ленке. Марина цедила вино и чувствовала себя дурой. И как-то неожиданно от расстройства набралась, что случалось с ней редко. Даже покачнулась и схватилась за столик, когда встала, выходя в туалет. А вернувшись, никем не замеченная, замерла в дверях зала и взглянула на парочку за столом со стороны.

«Да ведь они же спят вместе,» – вдруг обрушилась на нее истина. Этот Володин взгляд: мягкий, ласкающий, обволакивающий, сытый. На нее он тоже так смотрел. Эта его манера двигаться: предупредительная, тягучая. Многозначительные, неторопливые поцелуи пальчиков – каждый по отдельности, горячий шепот в ухо (щекотно, интимно и волнительно, хотя шептать вовсе незачем). Вся его манера ухаживать: немного старомодная, церемонная, словно ты – фарфоровая статуэтка, но подкупающая – подать пальто, помочь выйти из машины, предложить руку. Какой бы старой клячей ты не была, немедленно начинаешь чувствовать себя принцессой. Той, которая мгновение назад была спящей, но пробудилась от поцелуя принца.

Марина пошатнулась и привалилась к дверному косяку. Это все не так. Это с ним она была спящей принцессой, а вот сейчас проснулась. Резко, точно от рева ненавистного будильника. Проснулась и свалилась с кровати.

«А, вот и ты!» – обрадовался Володя, вставая. – «Все нормально? Такси сейчас подъедет. Предлагаю выйти и подышать свежим воздухом пару минут.» Марина позволила ему накинуть ей на плечи пальто и вывести на улицу. «Когда это началось?» – гадала она. – «Как я могла не заметить?» Володя взял Маринину правую руку, Ленкину левую и засунул себе в карманы пальто, согревая. Маринину руку он ласкал, судя по довольной роже и Ленкину тоже.

«Ублюдок. Какой-же я была дурой!» – отстраненно думала она. Сейчас она словно смотрела на себя со стороны. Холодный мартовский воздух бодрил и прочищал мозги. Марина вытащила руку из кармана Володиного пальто, накинула на голову капюшон и пошла.

«Марина, ты куда? Такси сейчас придет,» – донеслось недоуменное Володино вслед.

И более проницательное Кураковское: «Сорокина, ты обиделась, что-ли?»

«Марина, не дури, сядь в машину,» – догнало ее через пять минут такси. – «Давай поговорим спокойно. Что случилось то? Можешь объяснить? Ты, похоже, перебрала сегодня,» – увещевал Володя.

«Наоборот. Я протрезвела,» – буркнула Марина и перебежала через дорогу перед самым носом автомобиля.

Когда выветрился хмель, улетучилась и решимость. А появилась боль. Стоило бы Володе только позвонить, и она переступила бы через свою гордость. Но он не появился. Ни на следующий день, ни через неделю, никогда. Похоже мужчины в ее жизни имеют тенденцию исчезать без объяснений, не прощаясь, по-английски.

Куракова ходила с самодовольной мордой. Марина игнорировала ее, словно пустое место, но та и не нарывалась на дружбу. До окончания института они делали вид, что друг друга не существует.

Оксана. Последний курс.

Первой замуж собралась Оксана. Скоропалительно. Вынужденно. Результат несчастного случая уже зрел в ее животе, заставляя бегать к унитазу каждое утро. Свадьбу играли в феврале на последнем курсе. По тщательным подсчетам диплом Оксана защитить успевала. Впритык. Свежеиспеченный муж – последний из череды кавалеров по имени Валерик – жениться не отказывался. Но на свадьбе вид у него был такой отчаянно-решительный, будто он выходил на арену с тиграми, а не надевал кольцо на палец. Но отступать ему было некуда. Оксана, а главное ее мама, приперли его к стенке надежно.

Ребенок благоразумно подождал пока мать защитит диплом (с легкостью. Кто же возьмет грех на душу валить студентку с таким-то пузом, наползающим на нос?). Но на этом его благоразумие кончилось. Сын получился оручим, нервным, капризным. Спускать себя с рук не позволял.

Никакого удовольствия от своего вынужденного раннего материнства Оксана не получала. От слова совсем. Душа рвалась к былой легкости бытия: дискотекам, бухлу, парням, коротким юбкам и мужским взглядам. В реальности были нескончаемые вопли, дерьмо в режиме «нон-стон», гудящая от натуги стиральная машинка и накачивание мускулов ежедневным заволакиванием детской коляски на пятый этаж без лифта. Оксане хотелось выть и кататься по полу от безысходности. Положение ее в народе называлось «выскочила замуж, не нагулявшись». К новоявленному папаше Валерику это тоже относилось в полной мере.

Как это часто происходит с мамочками, в один момент Оксана оказалась в социальной изоляции. Её нынешние интересы и образ жизни подруги разделить не могли. Они по-прежнему жили прошлой беззаботной, почти студенческой жизнью. Её единственной помощницей и соратницей неожиданно оказалась младшая сестра. Поначалу Кристине просто нравилось возиться с малышом, названным Димой, точно с живым Беби Боном. Потом Оксана, вошедшая во вкус, стала эксплуатировать сестру и в хвост, и в гриву, оставляя присмотреть за ребенком, пока она моет голову или бегает в магазин. Валерик, словно испуганный заяц, сбегал на работу рано утром и норовил свалить в какую-нибудь командировку, чтобы не показываться домой и в выходные. Добытчик. Кормилец.

Отсидев декрет от звонка до звонка и сдав ребенка, наконец, в детский садик, Оксана поклялась себе самыми страшными клятвами: больше никогда, ни за что на свете, никаких детей. Она хочет жить. Жить для себя так, как ей хочется и получать удовольствие. И плевать, кто и что об этом думает.

Глава 3. Жизнь. Рутина.

Марина. 23 года.

Это была редкая удача. Её – вчерашнюю студентку, человека с улицы, брали на работу без связей и знакомств. А все вокруг говорили, что так не бывает. Марина и сама была в этом уверена. Брали ее в бухгалтерию крупной областной больницы. Коллектив был большой, помимо главного бухгалтера и ее зама еще шесть человек.

Главный бухгалтер – женщина лет 45-ти – серьезного, строгого, но не стервозного вида, Марине очень понравилась. Она даже несколько благоговела перед ней. И было за что. Светлана Александровна голоса никогда не повышала, с подчиненными разговаривала вежливо и исключительно на «Вы». Марина долго не могла понять почему, когда главный бухгалтер входила в бухгалтерию, в кабинете повисает гнетущая тишина, будто туда вползла королевская кобра и выбирает жертву.

Как объяснила Марине Светлана Александровна в бухгалтерии случился форс-мажор. Сразу две сотрудницы уволились в один день, не отработав даже положенных по законодательству двух недель, чем всех очень подвели. Только потому, что сотрудник ей нужен был срочно прямо сейчас (а лучше вчера), она и берет на работу Марину – человека без должного опыта и рассчитывает на полную отдачу с ее стороны. Марина была так воодушевлена оказанным ей доверием, что готова была поклясться в верности, точно Энакин Скайокер своему новому господину. Похоже чувства были написаны у нее на лице. Светлана Александровна поощрительно улыбнулась: «Вы готовы приступить сегодня? Отлично. Людмила Ивановна Вам все объяснит.»

Людмила Ивановна была стервой. Без такой не обходится ни один коллектив, а уж женский и подавно. Стервы добавляют перчика в безвкусный бульон ежедневной рутины. Людмила Ивановна обладала талантом быть ненавидимой всем коллективом в целом и каждой сотрудницей бухгалтерии в отдельности. Марина молча глотала ее колкости, понимая, что сейчас не время выступать. Она была полна решимости перетерпеть, лишь бы быстрее разобраться в делах. Марина изводила Людмилу Ивановну вопросами, от которых та с замученным видом возводила глаза к потолку. Но, постонав, все же отвечала. Как и в любом деле, в бухгалтерии нюансов было вагон и маленькая тележка. В порыве рабочего энтузиазма первое время Марина просиживала на работе все вечера.

«Ты что тут ночевать собралась?» – язвила Людмила Ивановна. – «Сверхурочных не будет, ты в курсе?»

Марина не обращала внимания. Только досконально разобравшись во всем, она сможет чувствовать себя уверенно и не подведет Светлану Александровну. Как во всякой бухгалтерии крупной организации каждый сотрудник занимался своим участком работы: Марина «сидела» на поставщиках и покупателях, Людмила Ивановна – на зарплате. У нее, как и у главного бухгалтера, был свой отдельный кабинет. Такой роскошью – клетушкой с зарешеченным окном за железной дверью – обладал еще кассир.

Когда пять месяцев спустя Людмила Ивановна пригласила Марину в свой кабинет, та ожидала разноса за слишком уж вялотекущую сверку взаиморасчетов с поставщиками. Здесь всегда было к чему придраться. Процесс был муторным, как выковыривание косточек из ведра вишни, и продвигался так же неспешно. Но никак не того, что произошло.

Людмила Ивановна положила перед ней расходный ордер и снова уткнулась носом в компьютер: «Распишитесь».

«Что это?» – недоуменно спросила Марина, вертя в руках распечатку. Содержание его было понятно – заработная плата за февраль. Сумма обычная. Непонятно было только, зачем подписывать расходный ордер здесь и сейчас, а не в кассе. И ведь зарплата только завтра.

«Сорокина, Вы что, с Луны свалились?» – Людмила Ивановна отвернулась от компьютера, сняла очки и потерла переносицу. – «Неужели Вас еще никто не просветил? И это спустя почти полгода? Похоже Вы не очень-то ладите с коллегами.»

Без издевок, разумеется, обойтись не могло. Но ясности от этого больше не стало.

«Ваша очередь,» – пояснила, ничего не поясняя Людмила Ивановна. Марина вопросительно подняла брови, ожидая продолжения.

«За одну зарплату в год ты просто расписываешься. Поняла?»

«Нет,» – озадаченно ответила Марина.

«Просто расписываешься,» – продолжала Людмила Ивановна, глядя почему-то в окно. – «Получает она.» И подняла палец вверх. «Все по очереди. В этом месяце твоя.»

Марина ошарашенно молчала. Людмила Ивановна тоже молча пялилась в окно. Через пару минут она снова подтолкнула в Маринину сторону расходник: «Распишись.»

Марина молча расписалась и вышла. С того дня и до самого выхода в декрет стервой она считала Светлану Александровну.

Елена. 23 года.

В определенный период времени женщина оценивает мужчину преимущественно с точки зрения продолжения рода. Что он сможет дать моим детям: хорошее здоровье, светлый ум, приятную внешность, финансовое благополучие? Нужно все и сразу. Поэтому найти достойного кандидата нелегко. Один умен, как Григорий Перельман, но страдает тяжелой формой сахарного диабета. А больной ребенок – самый страшный кошмар любой матери. Не годится. Другой материально обеспечен и щедр, но внешне напоминает больного рахитом карлика. А если родится девочка, похожая на папу? Она никогда не будет счастлива с такой внешностью. И все блага этого мира ей уродства не компенсируют. Тоже не пойдет. Выбор отца своим будущим детям – та еще головоломка. Благоразумные девушки делают выбор взвешенно и обдуманно.

Ленка Куракова благоразумной не была. Ею всегда двигала любовь. На харизматичных, грубоватых парней она западала, как кошка на валерьянку. Влюблена Лена была всегда, сколько себя помнила, порой в двух-трех парней сразу. Наличие законных супруг у ее пассий Лену не смущало никогда. Большинство стоящих мужчин женаты. Ну и что, не выбрасывать же из-за этой мелочи на помойку такой ценный ресурс? К тому же с женатыми мужиками проще, они не такие собственники, как холостые. Можно крутить с двумя сразу. А еще они обычно щедры, и чем старше, тем больше. С сорокалетними старцами она дел иметь, конечно, не собиралась. Разве можно в них влюбиться? Никакие деньги не компенсируют морщинистую шею и висящее брюшко.

Порхала Елена после окончания института недолго. Залетела. Отцом ребенка был бизнесмен, в фирму которого сразу после окончания учебы она устроилась работать бухгалтером. К двадцати восьми годам у него уже была жена и две маленькие дочки. Лена родила сына. На радостях бизнесмен снял ей квартиру и начал отсыпать щедрое ежемесячное содержание. Сына назвали Андреем в честь отца. Ленка первым делом наняла нянек и стала порхать по салонам красоты. Все устроилось как нельзя лучше. Все козыри были у нее на руках.

Марина. 24 года.

В окошко стукнули. Марина, валявшаяся в кровати с книжкой, отложила ее, на цыпочках пробежала по холодному полу и отворила окно.

«Ты чего не спишь?» – насмешливо возмутился муж внизу. Этаж хотя был и первым, но высоким. Дотянуться до окна можно было только вытянутой рукой.

«А смысл? Ты все равно скоро придешь, разбудишь.»

«Еще не скоро. Еще целых сорок минут бродить. Дай бутербродик что-ли,» – попросил муж.

Марина быстро соорудила два и подала в окно: «Где твои напарницы?»

Напарницами мужа в охране их многоэтажки этой ночью были две дамы пенсионного возраста. Заполучив в свои побитые молью ряды мужчину в самом расцвете сил, они не переставая шутили, что теперь им никакие чеченские террористы не страшны. Дежурства продолжались по два часа. Сегодня мужу выпало дежурить с полуночи до двух часов ночи. Ночные бдения продолжались уже два месяца, с 20-х чисел сентября, после того, как террористы взорвали в Москве жилые дома. Но, несмотря на царящий повсеместно страх, Марина была уверена, что долго они не продлятся. Бродить зимой по ночам вокруг дома охотников не найдется. Все спишется на авось. Авось пронесет и чеченские террористы взорвут какой-нибудь другой дом, а не наш.

«Мои боевые подруги обойдут дом и подберут меня. Я уже знаю все народные способы лечения пяточных шпор, маринования огурцов и удаления застарелых пятен,» – похвастался муж. –«А если серьезно, то скоро взвою. Если бы не дернул стаканчик перед вахтой, то уже давно сбежал бы. Так что ты давай спи, пока я тебя доблестно охраняю.»

Марина, как и многие другие люди, точно могла сказать, когда в ней появилась неприязнь к «лицам кавказской национальности». В сентябре 1999 года. Одновременно появился и страх. «Лиц» по конкретным национальностям она не различала. На ее славянский взгляд все они выглядели одинаково: черные будто вороны, угрюмые, с затравленно-агрессивными взглядами поодиночке и агрессивно-высокомерными в толпе соотечественников. Поэтому опасалась Марина всех скопом. Перефразируя известное высказывание: «Не каждый кавказец террорист, но каждый террорист – кавказец.»

Как так вышло, что из-за группы ублюдков под раздачу попала огромная часть населения России? Но ведь у каждого кавказца на лбу не написано хороший он или плохой. Поэтому априори плохими считаются все. А ведь она в школе с одним «лицом кавказской национальности» даже встречалась. Интересно, кем конкретно он был? Даже в голову тогда не приходило спросить. Позволила бы она сейчас своей потенциальной дочери встречаться с кавказцем? Нет, нет и еще раз нет! Костьми легла бы, но не позволила и пушечный выстрел приблизиться. А ведь прошло всего каких-то десять лет! Как так вышло?

Оксана. 25 лет.

В первый день в детском саду Димка провел два часа. Оксана все это время бродила вокруг, опасаясь уходить далеко. И воспитателей предупредила, что она здесь, рядом, под окнами тусуется, если что прибежит мгновенно. Волнения оказались напрасными. Димке в детском саду понравилось настолько, что первые месяц-полтора он бежал туда по утрам чуть ли не вприпрыжку. Оксана облегченно выдохнула. Легендарные страшилки о «не садовских» детях и ежедневных утренних истериках до икоты оказались пустым вымыслом. Оказалось, рано радовалась.

Кризис грянул через два месяца. Резко и неожиданно. Димка заявил, что в детский сад больше не пойдет, надоело, разонравилось. Сделано это судьбоносное заявление было, как водится, в понедельник утром. Оксана, только что устроившаяся на работу, всплеснула руками. Опаздывать было нельзя, категорически.

Каждое утро буднего дня теперь превращалось в сущий кошмар. Сначала Оксана сажала сонного мальчишку на горшок, потом одевала, не будя, лежащего, раскинувшего руки и ноги в стороны. Пока она натягивала футболку, джинсы и носки Димка лежал спокойно, когда очередь доходила до ботиночек, начинал кривить рот и подхныкивать. А уж когда Оксана поднимала его в вертикальное положение, разевал рот и начинал лить слезы. Этот тоскливый, отчаянный, безнадежный вой выбивал Оксану из колеи на весь день. Внутри у нее все дрожало и трепетало, она никак не могла собрать мысли в кучу и сосредоточиться. Она – плохая мать, каждое утро пытающая своего ребенка самым зверским образом. Оксана пыталась подсластить пилюлю, затыкая сыну рот по дороге в детский сад сладостями и соком в маленьких коробочках с трубочками, придумывала дурацкие игры, вроде той, когда насчитавший больше красных машин утром вечером получит мороженое, разрешала пробежаться по луже. Это помогало на пару минут, но полностью выматывало. Она – плохая мать. Она должна сидеть с ребенком сама, заниматься им, раз ему так плохо в детском саду. При этой мысли удавиться хотелось уже самой.