Калейдоскоп судьбы

Маша шла вдоль забора, рассматривая красиво ухоженную аллею по ту сторону, и только сейчас задумалась, что аллея ведь не сама по себе стала такой. А забор? Ни одной трещинки, ни одной ржавчинки не встречалось – почему она этого раньше не замечала? А ведь бывала в научном городе бесчисленное количество раз.

У главной калитки гостей встречало двухэтажное здание. Строгое. Оно будто охранник смотрело окнами на проходящих мимо людей. Машенька строение это первое время побаивалась и прижималась к деду, когда провожала его до городка утром и встречала теплыми летними вечерами обратно.

– Деда, оно такое, потому что ему грустно?

– Почему ты так решила?

В тот день она не ответила, но стала пробовать со зданием подружиться. То яблоко ему оставит, то куклу, то просто посидит на траве возле крыльца. Мама, правда, после таких посиделок ругалась, трава-то не хотела отстирываться. Дед слышал упреки, разводил руками, пытался убедить Машеньку, что не обязательно к нему приходить каждый день. Но куда там, стоило бабушке отвлечься, как малышка сбегала, и нет, чтобы к детям своего возраста, мчалась к научному городу, словно уже там работала.

Смирились родители, смирились и дед с бабушкой, тем более с ровесниками у девчушки общение не складывалось, их было мало, приезжали они ненадолго. Маша устала знакомиться, запоминать имена, а потом прощаться, вот и предпочитала проводить время близ научного городка.

На десятый день рождения она получила подарок. Не куклу, не платье и даже не любимый ягодный пирог, а скамейку. Самую обычную скамейку в тени раскидистой акации у крыльца того самого здания, которого она первое время побаивалась.

Дед разрешил приходить когда угодно, давал книги, журналы, пустые тетради с карандашами, просил только в само здание не заходить – мала еще. Машенька сдерживала любопытство, вернее, старалась сдерживать, нет-нет да заглядывала все же за угол пропускной двухэтажки, правда ничего интересного ни разу там не увидела.

К главному корпусу научников вела дорога – всегда чистая, вдоль нее росли кусты – ухоженные, за ними стояли дома – красивые, там жили уники, работающие здесь. Машенька порой представляла, как пройдется по этой улочке, как будет выбирать дом, куда заселится после того, как получит паспорт с оценкой способностей. В этот день обязательно будет солнце – Машенька верила в это. А как иначе? Ведь оно будет радоваться вместе с ней.

Жаль, что все это осталось лишь в детских мечтах. Не забыть об этом помогала метка на запястье. Маша почесала ее, сдерживая желание содрать вместе с кожей.

– От нее не избавиться без последствий! – мужской голос заставил Машу вздрогнуть.

– То есть тебе важнее она? Не я? – от женского голоса веяло обидой и отчаянием.

Маша прижалась к забору спиной, стараясь стать незаметной, не хотелось подглядывать, но и выходить к ругающейся парочке желания не возникло.

– Прекрати, ты знаешь, что это не так, – прошептал мужчина, пытаясь обнять собеседницу, та увернулась.

– Но ты выбираешь ее!

– Да пойми…

– Это ты пойми! Ты потеряешь все! Все! Слышишь! – женщина колотила мужчину по груди, на последней фразе всхлипнула и на выдохе прошептала: – И меня… Но тебе ведь неважно?

Мужчина стоял спиной к Маше, но судя по тому, как женщина отшатнулась взгяд мужчины выдал не то, чего она ожидала. Женщина развернулась и убежала, мужчина опустил руки, оставшись на месте. Маша поежилась, она еще никогда не видела такой эмоциональной ссоры.

Интересно, из-за чего?

– А вы бы как поступили?

Маша не сразу поняла, что спрашивали ее.

– На ромашке бы погадали? – мужчина подошел к забору и посмотрел на клумбу возле скамейки.

Эту клумбу засадила Машенька в одиннадцать лет, хотела приятное сделать своему молчаливому другу – зданию. Выпросила у деда старую велосипедную покрышку, когда он понес ее на утилизацию, натаскала земли из огорода. Почему из него? Ну а как? У бабушки все колосилось, цвело, значит, земля там волшебная. Правда, бабушка возмущалась долго, а Машенька пряталась, боялась признаться. Она не подумала, что, забирая взрыхленную землю – ее же все равно было много – портит посадки.

Не любила она и не понимала всей этой возни с огородом, а бабушка охала, что не кому знания передать. При этом посматривала почему-то на яблоню. В проступке Машенька тогда призналась, стыдно ей стало, что несправедливо ругали соседских мальчишек. Папа с мамой похвалили за смелость, дед показал большой палец, а бабушка поделилась секретом, как посадить в клумбе цветы, как за ними ухаживать. Машенька покивала, но ничего не запомнила.

Ромашки и без того взошли. И не только ромашки.

Как-то раз вечером дед не выдержал, вернулся в пропускное здание, вынес распрыскиватель, мини-тяпку, мини-грабли, перчатки и отправился к клумбе. Машенька остановила его, спросила, что он собирается сделать, а когда услышала про уничтожение сорняков, уперла руки бока и запретила.

– Они тоже хотят жить! И это моя клумба!

Дед ухмыльнулся и объяснил, что делают сорняки, как мешают ромашкам, забирая у них возможность получить достаточно питания от земли. Машенька призадумалась.

– То есть если бы у меня была сестра, то она бы забирала мою кашу? Сама бы ела, а я бы оставалась голодной? Поэтому… – Машенька недоговорила, она пообещала перестать спрашивать, почему в семье одна, это расстраивало маму. – Ну и пусть бы забирала, мне не жалко, и кашу я не люблю.

Машенька забрала из рук деда тяпку, распрыскиватель и понесла вредоносные вещи к двери здания.

– Но ромашкам же плохо, – поцокал дед, следуя за внучкой.

– А я их пересажу!

– Сорняки?

Дед сел на скамью, Машенька рядом.

– Ну как ты не понимаешь? – она растопырила пальцы. – Ну вот смотри, ты же не выбираешь, какой оставить палец? Они тебе все нужны. Вот и я хочу сохранить и ромашки, и сорняки.

– Так ромашек-то мало, и они пользу приносят, а сорняков больше, и они только вредят, – задумчиво сказал дед и посмотрел на клумбу, склонив голову.

Машенька хихикнула, к уху деда приблизилась и прошептала словно по большому секрету.

– А волосы? Представляешь, если ты одни волосы любить будешь, а другие, как вредоносные станешь выдирать.

– Так я старый, от меня они сами сбегают, – все еще задумчиво, но уже с легкой улыбкой сказал дед и подмигнул. – Скоро совсем лысым стану.

– Не станешь! – Машенька чмокнула его в щеку, вырвала у себя длинный волос и приложила к короткой седине деда. – Я с тобой своими поделюсь. Они ведь тогда не станут сорняками? Твоих не обидят?

Дед забрал из рук внучки волос, долго смотрел на него, пальцами собирая кожу на лбу, словно хотел так мысли размять. А потом резко выдохнул и вскочил со скамьи.

– Ромашка моя, ты беги домой. Я… Мне надо кое-что записать!

Машенька тогда пожала плечами и не ушла, а села рядом с клумбой, пообещала сорнякам, что не даст их в обиду, и ромашки погладила, сказала, что будет любить каждый цветок.

– Доверить судьбу лепесткам, какая глупость.

Мужской голос вырвал Машу из воспоминаний, она посмотрела на его обладателя.

– Что вы об этом знаете? – буркнула она и отвернулась.

Разговаривать Маша не хотела, ответа не ждала, но краем глаза заметила, как ветер заколыхал ромашки, и те будто с обидой закачались – она не приходила сюда со дня потери деда, а ведь пролетел целый год. Но цветы не засохли, значит, за ними ухаживали. Так же незаметно, как и за всем остальным.

– Вы не видите очевидного, отгораживаетесь от всего мира.

Маша набрала в грудь побольше воздуха, чтобы объяснить непрошеному собеседнику, что она здесь одна побыть хотела, но мужчина смотрел не на нее, а сквозь забор. Маша присела, протянула руку через прогалину, но до клумбы не достала, скинула рюкзак, встала на колени, просунулась насколько смогла на территорию научного городка, сорвала ромашку и вручила мужчине.

– Давайте, гадайте, а то мнетесь тут. Та женщина, – Маша кивнула в сторону, куда ушла подруга мужчины, – точно вас любит, а та, – она кивнула за забор, – может, от вас отвернуться.

На вторую мысль натолкнула метка, ее Маша разглядела у мужчины на запястье и решила, что он влюбился в уника, а такие союзы редки, не каждый готов смешать уникальную кровь с типовой.

Мужчина провел пальцами по рисунку, напоминающему рубец от незаживающей раны, провел ласково, будто извинялся.

– Вы еще так наивны, думаете, что все так просто.

– Только не надо меня жизни учить! – Маша схватила рюкзак и закинула его на плечо. Осознав, что эмоции начали разбухать, как оставленное на окне тесто, резко выдохнула, отметив про себя, что после оценки с эмоциями то и дело творится что-то неладное, объяснила это тем, что организм перестраивается – из ожидаемой судьбы уника переодевается в незнакомую роль безуника, вот и взрывается по поводу и без.

Мужчина повертел ромашку, поднес к носу и закашлялся, прикрыв рот рукой, а когда убрал ее, Маша заметила тонкую струйку крови у губ.

– Вам плохо? – она всполошилась. – Я сейчас. Позову кого-нибудь на помощь.

Она знала, что люди обращались к научникам с просьбой о лечении, много раз видела, как они чего-то ждали у ворот, но внутрь не заходили. Мужчина застонал, схватился за голову.

– Эй! Помогите! – Маша пересекла порог городка, в который идти не собиралась, подбежала к двери пропускного здания, дернула ее и чуть не упала, когда та поддалась – ее открыли с той стороны. На пороге появилась дородная женщина в зеленом платке и белом халате.

– Ой, Машуль, ты чего так долго? Тебя все заждались.

– Теть Вер, там мужчина, – Маша обернулась, но никого не увидела, договорила мысль почти шепотом: – Ему плохо… было…

– Ой, Машенька, тут каждый день кто-то концерты разыгрывает. Ты проходи, приглашение взяла?

– Я… – Маша попятилась. – Я не к вам. У меня… – она показала метку.

Теть Вера сдвинула брови, съежила губы – если бы не сложность ситуации, Маша бы рассмеялась, потому что казалось, что лицо теть Веры собралось, как салфетка, которой промокнули пролитую воду.

– Значит, все же безуник… Сколько?

– Пять, – Маша опустила взор.

– Хм… Пять… Значит, пять…

Сомнения в ее голосе дали Маше надежду.

– Теть Вер, это же ошибка? Да? Я же смогу пройти переоценку? – Она подалась вперед, сердце заколотилось и тут же ухнуло в пропасть.

– Система выдает, что нащупала, сколько нашла, столько и записала.

– Тогда мне здесь делать нечего, – Маша развернулась, но теть Вера ее остановила.

– И чего вы, молодежь, такие быстрые? Еще и обидчивые. Раз пришла, проходи. Во всем можно разобраться.

– А… я смогу, как безуник, с собой взять…

– И эта туда же, не рано тебе женихаться?

– Папу, – договорила Маша, чувствуя, что краснеет.

– Что с ним? – теть Вера снова сдвинула брови.

– Ну… у него способность проснулась.

Теть Вера побледнела, или показалось, она всегда была бледной, будто избегала солнца, а сейчас просто свет так упал.

– Давно?

– Я… я не знаю, мама мне рассказала сегодня.

– Вот же пчела распотрошенная, и ведь не пришел. И тебя попросил держаться от нас подальше?

Маша помотала головой, теть Вера ухмыльнулась.

– Знаю я твоего папаню, с пеленок знаю. И что наговорил тебе представляю, но решать тебе. Можешь идти, куда ты там собралась, – она кивнула на Машин рюкзак, – или стать частью мира, о котором с детства мечтала, – указала на комнату за собой.

– Но я же безуник, – Маша выставила запястье, – меня не возьмут в лабораторию на обещанное дедом место.

– Ага, а голова твоя значит из-за метки резко так опустела? – теть Вера постучала Маше указательным пальцем по лбу. – Иди, – она подтолкнула к входу, – не теряй шанс.

– Хотите сказать, он все-таки есть?

– Ну уж здесь вероятности больше. Или ты сорняк бесполезный? – Теть Вера подмигнула и захлопнула дверь за Машей, оставшись на улице, словно хотела не дать ей сбежать.

Маша пошла по коридору – первый раз – осматривалась, поеживалась, ее все пугало, со спины донеслись шаги, наверное, теть Вера все же последовала за ней, просто убедилась, что мужчины, которому поплохело, нет, а теперь догоняет. Дверь вон распахнулась, не сама же по себе?

– Только будь осторожна, – раздался шепот, – что, если отец не зря сделал все, чтобы ты сюда не попала?

Кто это сказал, Маша не поняла, ее вытолкнули на улицу и снова закрыли дверь. Появилось желание развернуться, постучать, попросить ее выпустить, в голове зазвучал голос отца: «Некоторые безуники посвободнее уников взаперти города». Что, если она не сможет уйти отсюда? Что, если зря не послушала папу?

И тут она услышала кашель, огляделась, заметила мужчину, он держался за прутья забора и с трудом брел. Куда? Зачем? Почему исчез, когда Маша попыталась помочь?

«Нам отмерено время, нам отмерены силы, как мы ими распорядимся, вот в чем вопрос. Стать сорняком так легко, если сам себя считать им начнешь. Но разве не хотят они колоситься, жить, цвести, размножаться. Кто решил, что они несут только вред? Кто решил, что им нет места на клумбе?»

Странный голос певуче звучал то ли от здания, то ли в Машиной голове. Она слушала его, провожая взглядом мужчину, пока тот не скрылся из виду.

«Шанс дается людям нечасто. Шанс манит и пугает. Вот ты стоишь на развилке, и пока все хорошо. Но как только шагнешь вперед или в сторону, все изменится. Если к лучшему – повезло. Но что, если там тебя ждет опасность? Что, если, сделав тот шаг, ты все потеряешь?»

Донесся крик. Женский. От него сердце сжималось. В крике было столько боли. Невыносимой. Такой Маше знакомой.

«Потерять близкого – это мука. Потерять возможность его спасти – это глупость. Даже попытка, пусть неудачная, лучше, чем годы сожалений об упущенном шансе».

Маша коснулась конверта в кармане, на всякий случай дернула дверь, та не открылась.

«Все решено. Давно решено. Можно этому сопротивляться, но к чему оно приведет? Уверена, что к хорошему? Готова рискнуть? Ты не сорняк, не пытайся им быть. Все в твоей голове. Иди и попробуй забрать свое. Иди, но будь осторожна».

Было ли все это в действительности произнесено? Или всплыло в памяти? Такими словами подбодрить мог только дедушка. Что, если он как-то смог оставить послание? И даже пусть его нет рядом физически, он выполнил обещание, побыл с ней, хотя бы мгновение.

Маша расправила плечи – усилием. Улыбнулась – натянуто. И пошла по улочке к главному корпусу. Солнце светило, как и в мечтах, только почему-то не согревало, и в лопатке нестерпимо зазудело…

Но ведь все будет хорошо? Она осмотрится, найдет способ исправить ошибку, пройти переоценку, и папу сюда пригласит, обязательно пригласит. Только бы успеть, только бы ему не стало хуже, только бы мама научилась по бабушкиным рецептам какие-нибудь отвары делать. Она справится. И Маша справится. Во всяком случае попытается.

Глава 8. Безуник безунику рознь, да и уник унику тоже

Атмосфера научного городка и пугала, и вдохновляла одновременно. Маша всматривалась в дома – двухэтажные, вслушивалась в звуки, пытаясь понять, есть ли на улице люди, хотелось спросить у кого-то, куда ей идти. На всякий случай. Хотя заблудиться шансов гостям не оставляли, улочка упиралась в главное здание – широкое, светлое. То, что оно не жилое, можно было понять сразу, по окнам – на них не яркие занавески висели, как в домах, мимо которых Маша прошла, а строгие темные шторы, напоминающие усталые веки.

– Ну привет.

У Маши появилось детское желание погладить стены, но она сдержалась, еще подумают, что она странная. Хотя кто подумает? Никто так и не появился. Ни возле здания, ни внутри. Внутри вообще оказалось пусто: ни столов, ни шкафов, ни стульев, ни картин или ковров. Ничего не было. Только пустые стены и проемы в них, откуда начинались уводящие куда-то глубже или выше коридоры.

Дед рассказывал, что здание это можно считать высоким, несмотря на то, что с улицы видно всего три этажа, еще сколько-то – а сколько это большая тайна – скрывается под землей. И туда попадают непослушные дети. Что уж с ними там делают, он не раскрывал, но Маше хватало картин от собственного воображения, которое, чего только не подкидывало.

И сейчас оно проснулось, неспокойный водоем страхов всколыхнуло.

Что, если Машу не в лабораторию пригласили, а заманили, чтобы на нижние этажи отправить. Туда ведь наверняка по своей воле никто не спускается.

Или проверку устроили: специально не встретили. Выберет она правильный коридор, на переоценку попадет, а ошибется, как в центре тестирования, закрепит статус безуника и навеки застрянет в архивах. Пыльных. Скучных. Почему именно в архивах? Это наименьшее из зол, которые себе напридумала Маша еще ребенком, когда представляла, что располагается на нижних этажах.

– Новенькая?

От тихого женского голоса и прикосновения к плечу Маша чуть не закричала.

– Я… да… Здрасьте… – дрожащей рукой она достала конверт с приглашением и протянула женщине в желтой кофточке, белой юбке и с широкой улыбкой.

– Ну здравствуй. Бумаги мне твои ни к чему. Не узнала я тебя со спины, а ведь помню, когда ты была… – женщина показала рукой чуть выше талии. – Идем.

Маша последовала за ней в комнату за углом, обратила внимание на табличку с сундучком и поняла, что за дверью прячется склад.

– Вот, приберегла, – женщина протянула ключ на цепочке. – Но уж думала зря. Ты чего так долго?

– Я…

– Сомневалась, понимаю, ну ничего, осмотришься, освоишься. Все, беги.

Машу снова вытолкали. Здесь так принято, что ли? Сначала теть Вера, теперь кладовщица.

– Подождите, а…

– Вот, – женщина предугадала вопрос и ткнула на головку ключа. – Корпус три, комната…

– Дина Сергеевна!

От мерзкого возгласа захотелось зажать уши, и чтобы понять кто за спиной появился, можно было даже не оборачиваться – Злата.

– Вы сказали, что в ближних корпусах нет свободных мест, отправили меня в дальний шестой! А этой по блату даете? Ее фамилия больше ничего не значит!

Дина Сергеевна вышла из своей вотчины, злобно ухмыльнулась, взяла ключ у Маши и протянула дерзкой блондинке.

– Поменяешься? Бери, комната двадцать семь, с видом на забор.

– К безуникам? – Злату перекосило. – Я лучше подожду.

Она задрала подбородок и направилась к коридору, судя по всему, не первый раз была здесь, уверенно ориентировалась.

– Милана Дмитриевна не у себя, – как бы между прочим бросила Дина Сергеевна.

Злата запнулась. На мгновение. Поправила челку и плечико на белом сарафане с крупными розами.

– А я и не к ней. Я… Осмотреться… – менее уверенно она скрылась за поворотом, откуда почти сразу донеслось ворчание, мол, лезут, куда не просят, лучше бы за собой следили, и вообще пора все менять, и повезло всем, что нужного человека взяли, а не ту, кому здесь и делать-то нечего.

У Маши опустились уголки губ, слышать такое было неприятно, она же понимала, что Злата про нее говорила.

– Н-да, кому-то униковство к лицу, а кому-то усиливает стервозность. А ты уши не развешивай, и сама будь осторожнее. Это здание так устроено, что вывернет наружу все, что ты скрыть попытаешься. И вообще, ключ получила? Беги, заселяйся, обустраивайся, не маячь тут зазря. И знаешь, что конверт свой давай, я Миланочке передам. Ох, и заставила же ты нас понервничать.

– Потому что не сразу пришла?

– Да нет. Оценкой своей.

– Может, это ошибка? – в голосе помимо Машиной воли просквозила надежда, но ее в очередной раз пришлепнули, как муху, которая зря себя выдала звуком.

– Если бы, если бы. Но ты не переживай, Миланочка что-нибудь придумает.

Вопрос про переоценку почти вырвался, но его пришлось проглотить, потому что он оказался не к месту. Дина Сергеевна объяснила ситуацию по-другому.

– Мы ж не могли внучку такого деда отпустить, найдем, как тебе даже с пятерочкой тут найти свое место. Все. Иди.

И Маша пошла. Не зная, куда, не зная, зачем. Рюкзак стал тяготить. Или думы? Солнце начало слепить. Или не из-за него глаза заслезились?

Корпуса безуников прятались за первой линией домов, где размещались уники. Строения отличались серостью и безликостью и будто прятались за красивыми с чем-то особенным собратьев, стыдясь своего внешнего вида.

Ближайшие к главному зданию дом для уников и сараюшка для тех, кто не вышел способностью, напоминали двух братьев. Не родных. Один вырос ладным, с ровной кладкой, чистый, ухоженный, на окнах красовались занавески яркие, а в некоторых еще и цветы глаз радовали. Веяло от него уютом, возле него возникало желание задержаться, полюбоваться. Но пришлось шагнуть за угол, а там вкусить смесь грусти и зависти.

Сараюшка с обшарпанными стенами не вызывала желания даже подойти к ней. Неужели в подобной Маше придется жить? Она обернулась, из людей так никого и не появилось. Куда все подевались? Маша пожалела, что не повыспрашивала побольше у Дины Сергеевны, но вернуться не решилась. Испугалась. Ей все здесь сейчас казалось странным и страшным.

Проход между корпусами и забором язык не повернулся назвать даже тропинкой. Рытвины, камни, ветки заставляли быть повнимательнее, споткнешься и лекаря не дозовешься. Если они заглядывают в эту глушь.

У забора росли высокие деревья, а возле них ютились колючки. Света сюда почти не попадало, и ощущалась сырость. С каждым шагом Маша все больше жалела, что не послушала отца и не отправилась от научного городка подальше. Поглядывая на забор, предположила, что их там посадили намеренно, чтобы отбить желание сквозь них пробраться.

Интересно, как часто безуники отсюда сбегают? Если сбегают. Вернее, если им удается сбежать, без ран точно такое действо не обойдется.

– Бр-р-р, дедуль, почему ты мне не рассказывал о том, как здесь все устроено?

«А ты бы послушала?»

Снова этот голос. Маша огляделась в поисках деда, в душе затеплилась надежда, что он все же здесь, просто появиться не может. Или не хочет… Если бы это был он, то он бы продолжил, сказал бы, что Маша всегда видела только хорошее, что даже тучи считала грязными облаками, и что дождиком они умываются. Она бы никогда не поверила, что безуники живут здесь в таких вот условиях.

– Заблудилась? – из-за поворота появился парень в черной форме. – Не самое лучшее место для прогулки. Ни место, ни время.

Маша попятилась, ни вид, ни тон парня не располагали к дружеской беседе.

– Я… Я… Новенькая…

– Чего здесь забыла?

– М-м-м-м.

– Мамы тут нет, папы тоже. Некому ваши униковские сопельки подтирать.

– Я не уник, – просипела Маша и выставила запястье.

Парень хмыкнул.

– И чего тогда здесь забыла?

– За-заселиться. Дина… Вот, – Маша протянула ключ.

– Корпус какой? – парень продолжил держаться на расстоянии, щелкнул суставами на пальцах, размял шею.

Будто к чему-то готовился. Не ловить ли беглянку? А Маша уже готова была броситься наутек.

– Т-т-т-т-ретий.

– Третий, – парень сплюнул. – А здесь чего забыла?

Маша пожала плечами. А что она могла ответить? Ищет корпус, но на строениях нет номеров. Парень вздохнул. Тяжко. Так тяжко, будто новенькая его уже достала, а еще и нянчиться придется. Он кивнул ей, предлагая пойти за ним, и проводил на другую сторону главной улицы.

– Нечетные здесь. И не советую путать право и лево.

Маша закивала, нырнула в дверь третьего корпуса, закрыла ее и прижалась к стене, чувствуя, как слабеют ноги. Почему ей казалось, что она только что избежала шанса отправиться на нижние этажи?

«Все! Если никто больше не встретится. Нормальный. Пойду к Дине Сергеевне и не уйду, пока она не объяснит, что тут можно, а чего нельзя, куда ходить, а куда точно нет».

С этими мыслями Маша взбежала по лестнице на второй этаж, нашла дверь с номером двадцать семь и сунула ключ в замочную скважину. Только он не подошел. Как Маша его ни крутила, как ни ругалась, как ни старалась – ничего не помогало. Но дверь все же открылась. Сама. И на пороге появилась девушка. Взъерошенная короткая прическа говорила, что она спала, а зеленые глаза цвета сочной травы выражали недоумение, приправленное злостью.

– Тебе чего?

– Я… – Маша набрала в грудь побольше воздуха, чего это она совсем размямлилась и выпалила: – Мне Дина Сергеевна дала ключ.

Она обошла негостеприимную соседку и оказалась в комнате. Размером меньше Машиной спальни в доме родителей, по обе стороны от узкого окна расположились такие же узкие кровати. Две.

– Но мне обещали никого не подселять, – соседка громыхнула дверью.

– Все вопросы не ко мне, – Маша села на кровать, которая была застелена. Пружины слабые, матрас слишком мягкий. Что ж, спасибо, что не солома. – Да и зачем тебе одной две кровати?

– Не твое дело!

Какие все здесь приветливые… Хотя можно ведь самой сделать первый шаг.

– Я Маша, – она встала и протянула руку соседке.