Ни живые, ни мёртвые

– О, не ожидала тебя увидеть здесь, моя родная, – Вуди одним взглядом оглядела меня с ног до головы. – Шикарно выглядишь. Впрочем, как и всегда.

– Благодарю, – я небрежно улыбнулась ей в ответ, ведь та с короткой стрижкой и в мужской одежде выглядела совершенно непривлекательно. – Угостишь?

– А для чего я, по-твоему, тебя сюда привела? – усмехнулась Мэдди и пьяно рассмеялась.

Её крашеные красные волосы чуть расплылись перед глазами, когда я затянулась самокруткой. Думала попробовать кокаин, но не хотела полностью терять ясность разума – как-никак, а ошибок в таком состоянии можно наделать уйму. Запах кожи, трещины на стене, девичий смех – всё слегка раскачивалось, доносилось притупленными звуками, словно существовало лишь в моей голове. Бессмысленно заулыбавшись от кайфа, я затянулась ещё раз вместе с Мэдди и попыталась завязать с ней диалог. Но та оказалась вообще не в состоянии разговаривать – в ней наркотика было в разы больше, чем во мне.

О да, именно этого я и хотела.

Расслабиться. Отвлечься от всего. Побыть в своей стихии – развратность, полная свобода действий и дикое желание с кем-нибудь переспать. Хватит с меня быть хорошенькой девочкой…

Как давно я не ходила сюда? Училась, шила, работала… Действительно ли много пропустила, как говорил Генри? Ах, Генри… глупый мальчик, не понимал, что от меня ничего не дождёшься. Лишь разбитого сердца.

У меня оно ведь тоже не цело.

– Не пора ли нам тусить, девчонки? – Вуди первая чуть пришла в себя после дозы. Сколько времени прошло? Сколько вот так мы сидели и курили?

Да и плевать.

Мы вышли из уборной и почти сразу потеряли друг друга из виду. Мэдди позвал Генри, Вуди смылась с какой-то девицей, а я… Я прониклась музыкой: играла «Abcdefu», танцевали люди, бушевали страсти, стирались в алкоголе границы. Танец в самом центре зала – я ощущала, как многие глазели на меня, кто-то иногда касался моих оголённых лопаток, прислонялись спиной, кружили вокруг. Но я не смотрела на них, молодых, полных энергии людей – танец жизни повелевал моим телом, управлял руками, касался волос и невидимыми пальцами проходил по губам. Тесно снаружи, но так свободно внутри… пожалуй, это лучшее чувство, которое я испытывала за последние недели.

Тела, тела, тела…

«И я пыталась быть хорошей,

Но ничего не получается, так что позволь мне произнести всё по буквам…»

– Раньше за мной бегало много девушек. Но потом я перестал воровать их сумочки.

На секунду испугалась – голос Инграма вновь оказался так близко к уху и так неожиданно. Непринуждённым движением руки он немного покружил со мной в танце и вывел ближе к углу помещения. Не сразу я сконцентрировала взгляд на его чёрных глазах: таких бездонных, жестоких, обволакивающих тьмой. Точные скулы, слегка вытянутое лицо, довольно хрупкое телосложение – он был в той же одежде, что и утром в университете, но в красном свете клуба выглядел отчего-то красивее.

– Воровать сердца девушек тебе не под силу, это точно, – я посмотрела на два стаканчика, которые парень держал в руках.

– Хочешь? – заметил он мой жадный взгляд. – Правда, один из них отравлен.

Прикола ради я решила прикинуться совсем пьяной.

– Сколько стоит?

– Бесплатно.

– О, давай оба! – обрадовалась я, хлопнув в ладоши.

– Я же говорю, один отравлен, – чуть зло повторил Инграм.

– А что, за яд платить надо?

Он закатил глаза.

– Алкоголь несомненно убивает людей, – и тут нахально усмехнулся, наклонившись ко мне настолько близко, что я уловила от него едва ощутимый запах мха, – но зато сколько людей благодаря ему родилось.

– От меня не дождёшься, – я резко стала трезвой, насколько это возможно после столько всего употреблённого.

– И не горел желанием, птенчик, – Инграм залпом выпил содержимое одного из стаканов, а второй поставил на барную стойку. Только сейчас я заметила, что мы находились рядом с ней: так я сначала забылась в музыке, а затем и в разговоре с этим…

– Да ты наглый, самовлюблённый, циничный провокатор! – вдруг разозлилась я из-за сложившейся ситуации.

– Как точно ты описала меня, благодарю, – закурив, Инграм выпустил колечко дыма прямо мне в лицо. – Распечатаю и повешу себе на стену.

– Лучше на лоб приклей.

– Твоё чувство юмора будто на стадии зачатия, – грубо не оценил Инграм.

Я решила тоже его спровоцировать:

– О сексе прямо не говоришь, лишь намёками, но так и хочешь…

Парень хрипло рассмеялся.

– Я не сплю с первой попавшейся шлюхой. Не разочаровывай меня ещё больше, птенчик.

– Куда уж ещё больше, – скрестила я руки на груди и с вызовом посмотрела ему в глаза, – на дне ведь ты.

– Я и не отрицаю.

Возможно, мне только это показалось, но я уловила едва заметную ноту грусти в его голосе. Быть может, Инграм не так чёрств, как всеми забытый хлеб, а имел даже какую-то свою боль в душе? Даже если в это с трудом верилось. Мы ведь все люди, даже я.

– Откуда у тебя эти шрамы? – я решила сменить тему и получше узнать своего собеседника.

– В детстве упал на дикобраза, – Инграм механично прикоснулся к одной из белых «трещин» своего лица.

– А круги под глазами?

– Пятый и шестой по Данте.

– Или просто по ночам ходишь в секту.

Тот же ход, что и сегодня в столовой. Да, я повторялась, но вдруг и в этот раз удастся выяснить что-нибудь? Тем более из-за дурмана в голове придумать что-то новое казалось попросту невозможным. Я и так довольно плохо соображала, да ещё и пыталась остановить дикое желание флиртовать. Хотя это получалось так себе, конечно.

Инграм медленно затянулся, блуждая взглядом по танцующим людям.

– И не только по ночам, – неожиданно согласился он. – Просто в этот раз так получилось, что именно ночью. Ты ведь для этого пришла сюда?

На мгновение я поймала себя на мысли, что, в принципе, так оно и было: я пришла в клуб не только развеяться, но и вдруг узнать что-то новое о секте… или попасть на её собрание, о котором говорил Арни.

– Я не знала, что вы собираетесь в этом клубе. Не слишком ли оно популярное и многолюдное для этого дела?

– Ты думаешь, мы сейчас включим сатанинскую музыку, встанем посреди танцпола и начертим пентаграмму?

– А где тогда? – я заметила, как он посмотрел куда-то вдаль, на стену. – Ой, вот только не надо говорить, что «эта информация не для непосвящённых».

– Отчасти так оно и есть.

Я поняла, что на этот вопрос вряд ли получу ответ. Да и он волновал меня не так сильно, как нечто другое.

– Почему именно Рэбэнус? Почему вы поклоняетесь именно ему?

– Мы не поклоняемся, – Инграм слегка дёрнул головой.

– А что же вы тогда делаете?

– Рэбэнус Донован очень многое сделал для этого города, для каждого из нас. Для многих, как они считают, он принёс лишь зло, разрушение и смерть семьям, но для нас он как свет в конце тоннеля. Мы не поклоняемся ему, – повторил парень, то закрывая, то открывая свою зажигалку. – Мы превозносим его, подчиняемся его воле, познаём глубины магии, тьмы и мироздания. Мы едины с Рэбэнусом, друг с другом, с каждой душой, убитой от его руки.

– И этой же кровью вы пишите на стенах о том, что он жив, – вспомнила я сегодня то, что увидела по пути домой.

– О, он действительно жив, – Инграм ткнул тлеющий бычок в пепельницу, – просто не в этом мире.

– А в загробном, я в курсе.

– Ты не веришь мне?

Я считала, что здесь спрятано нечто большее. Считала, что всё куда более запутано, покрыто тайнами и старыми историями. Нужно лишь расчистить пыль и найти ответы на все волнующие вопросы. Но от Инграма этого не дождёшься: либо он что-то не договаривал, либо врал или сам ничего не знал, либо секта действительно занималась какой-то ерундой. А вот что из этого правда…

– Нельзя верить тому, кто угрожает тебе.

– Инграм! Нам пора ид…

Арни запнулся на полуслове, когда встретился со мной взглядом. Он был одет в бежевый пиджак и в зелёную рубашку, словно пришёл не в клуб, а на собрание учёных.

– И тебе привет, химик, – я беззаботно помахала ему рукой, улыбаясь во весь рот.

Парень рассеянно кивнул и хотел было уже что-то сказать Инграму, но тот опередил:

– Она знает.

Арни ничего не спросил, лишь сосредоточенно уставился куда-то вперёд, словно от его решения зависели многие судьбы людей. Редко я видела его таким собранным, без лишней энергии и шума. Оно и понятно – я сразу догадалась, что они говорили про секту. И не скажу, что мне хотелось вступать в неё, ведь тогда придётся все свои силы и деньги тратить на неё, отречься от мира, а мне этого не нужно было. Но хотя бы взглянуть одним глазком…

И Арни, видимо, прочёл это желание в моём лице, раз молча позвал следовать за собой.

Мы прошли через шторы и оказались в небольшом тёмном коридоре. Арни дошёл до конца и открыл самую последнюю дверь. В полной тишине мы зашли в маленькую комнату, освещённую одной тусклой лампочкой. Никаких обоев, ремонта и мебели, лишь один старинный комод. Как раз из него Инграм вынул три чёрные мантии, одну из которых протянул мне.

Ворон – символика Рэбэнуса, всё его олицетворение в этой птице. И в виде неё была сделана накидка: настоящие перья почти на всю спину, капюшон, похожий на клюв ворона, неровные широкие полы, чтобы при размахе рук получались крылья. Неплохо так постарались швеи, про которых говорил Арни. Но если бы мы были с ним с самого начала заодно, не сомневаюсь, он поручил бы это дело мне.

Ведь у меня вышло бы лучше.

От разглядывания мантии отвлёк резкий скрежет: это Инграм и Арни отодвигали комод, под которым оказалась потайная дверца. Парни открыли её, и поначалу я подумала, что там ничего нет, кроме темноты. Но когда Арни первый ступил в неё, то поняла, что там лестница.

– Веди себя тихо, – Инграм хотел было последовать за другом, но остановился, посмотрев на меня. – Не задавай вопросов, постарайся вообще ничего не говорить и не лезть вперёд, как ты любишь.

– Иначе меня убьют? – я немного замедлилась, когда стала надевать мантию.

Парень хитро усмехнулся, точно знал какую-то тайну, которая могла меня шокировать.

– Хуже.

И начал спускаться вниз.

Я даже не успела оценить, как на мне шикарно сидела накидка, ведь пришлось догонять ребят. Меня шатало из стороны в сторону, поэтому идти по лестнице оказалось тяжеловато. Но та быстро кончилась, и я вышла в мрачный коридор, освещённый одним факелом в середине. Холодно, темно, да ещё и пахло сыростью и зловонием – так себе, конечно, нашли себе место для собраний эти сектанты.

– Не морщь свой носик, птенчик, – Инграм вновь взялся словно из ниоткуда, – это подземная усыпальница.

– Кого?

– Неродной матери Рэбэнуса.

– Так он приёмный? – не знаю, почему именно эта мысль пришла мне в пьяную голову.

– Зря мы тебя взяли, – Инграм с долей враждебности глянул на меня, – не знаешь истории города, в котором живёшь. Да и много чего другого тоже.

– Тогда зачем же взяли? – раздражённо спросила я, пытаясь уловить связь его слов.

– Не хотелось, чтобы ты рассказала всему университету о нашей… деятельности, – парень пренебрежительно поправил мантию на моём плече. – Но если всё же соберёшься рассказать, то теперь и ты замешана во этом деле.

Щёки вмиг вспыхнули от злости. Ах он паршивец! Завёл меня одурманенную куда-то в подземелье, да ещё и шантажировал! А я повелась как дурочка… Жажда вмазать в его довольную рожу росло в геометрической прогрессии, но пока я собиралась с прыгающими мыслями, Инграм уже развернулся и начал уходить. Перья мантии плавно покачивались при его плавной походке, капюшон скрывал белую шевелюру, огонь факела чуть задрожал, когда парень прошёл мимо.

Ш-ш-ш-ш…

Что-то прошипело прямо сзади меня – это мгновенно отрезвило и заставило быстро догонять Инграма. Казалось, тени шевелились по стенам, перетекали с потолка на пол, пока наконец-то вместе с нами не вышли к большому помещению. Пара величественных, но уже полуразрушенных колонн, множество свечей, несколько черепов по углам и ровно тринадцать алтарей – всё жуткое, древнее, но красивое из-за золотистых и чёрных оттенков. В самом центре собрались около пятнадцати человек, словно стояли вокруг чего-то. Из-за широких спин и мантий я ничего не могла разглядеть, но пару промелькнувших лиц показались знакомыми.

Арни вышел вперёд, и его лицо из-за падающих теней и света огня стало страшным.

– Все, кто сейчас тут стоит, все мы пришли к Ворону. Ко Тьме. Как только я к ней пришёл, то смог наконец-то почувствовать себя на своём месте, как будто всё в моей жизни стремилось именно сюда, в темноту. И так у каждого из вас. Мы прошли через ложь, лицемерие, падения… и даже через искусство. Есть в мире талантливые люди, одарённые, те, чьи навыки в чём-либо сразу являются поразительными. У каждого из нас были те, на кого мы хотели равняться, кого боготворили, кому завидовали, даже прекрасно понимая, что это плохо. «Старайся и у тебя всё получится» – так нам говорили, не так ли? – на его вопрос все согласно кивнули. – Мы слепо поверили, вдохновились и стремглав понеслись вперёд, отдавать всего себя. Мы писали, творили, не спали днями и ночами, не опускали руки… Наивные. Самообманчивые. Не замечали критики и того, что никому наше творчество не интересно. А время всё шло… Каждый из нас продолжал творить, думая, что ещё немного – и нас оценят по достоинству, похвалят, полюбят, примут в ряд с талантливыми людьми. Но те отбирали у нас все лавры. Ведь они лучше, красивее, сильнее. И тут зависть перерастает в злость. Мы творили и дальше, правда? Вот только уже во зло всем или просто на автомате. Снова и снова. День за днём. Отдавая всего себя без остатка. Пока не сломались… просто у нас нет таланта. Несправедливо? Обидно? Конечно. Но тогда мы открыли для себя мир по-настоящему. Старания напрасны и никому не нужны. Твоя воля, время, труд – всё, что делает тебя тобой, никому не нужно. Мы лишь второсортный корм, ничтожество, даже близко не стоящее с теми «избранными» талантливыми людьми. Но теперь мы действительно избраны. Ведь после ослепления мы пришли ко тьме. К Ворону. Только после того, как потеряли всё, как разрушили себя до основания и как от нас все отреклись. Мы разорвали себя на куски, упали туда, откуда никому не удавалось выбраться, уничтожили всё то, что напичкали в нас эти люди. От нас осталось ничего, что делало бы нас нами. Теперь мы уже никто и ничто – мы вновь выстроим свой храм, оставив только самое главное, только настоящего себя. Больше никакого лицемерия, никакой лжи самому себе, никаких надежд и неоправданных ожиданий, не правда ли? Только мы и тьма. Внутри и снаружи. Больше никаких угрызений совести, подражаний, зависимости от чужого мнения, жажды внимания, потребности в одобрении. Только ты. Только тьма, сделавшая тебя таким. Только Ворон, объединивший всех нас. Мы – и есть он.

Все загудели, заговорив на непонятном мне языке, задвигались, начали что-то делать, точно к чему-то готовились. А я всё никак не могла прийти в себя после речи и оторвать взгляд от Арни. А точнее от того, кто позади него стоял.

Тинг.

Мерещилось? Слишком обдолбалась? Или просто из-за страха?

Улыбнулась.

Бледное лицо, узкие карие глаза, чёрные спутанные волосы… Она казалась живой, вот только вся её полупрозрачная одежда была в крови.

– Иди ко мне…

Шаг. Два. Ещё один.

Ноги сами понесли меня вперёд, пока разум всё твердил о том, что это невозможно. Тинг пропала. Все об этом говорили. Все смирились с её потерей. И я в том числе.

Но вот же она, стояла так близко…

Кто-то что-то возмущённо сказал, когда я растолкала пару человек, послышался голос Инграма, чей-то шёпот, словно мёртвые жаждали поговорить со мной, достучаться до ещё живого сердца…

Вот только им принесли мёртвое.

Ведь тело Тинг лежало прямо перед моими ногами.

V: Ни сон, ни явь

Иногда жизнь становится очень знакомой. Иногда в глазах у жизни появляется до боли знакомый блеск. Вся жизнь – это вендетта, заговор, мандраж, оскорбленная гордость, вера в себя, вера в справедливость ее приливов и разливов.

Мартин Эмис

– Уродина!

– Страшная, страшная!

Пинок, белая краска, крошки хлеба – всё прилетало в меня уже в который раз. Из детей почти все были китайцами, изредка среди них встречался ещё бледнее цвет кожи другой национальности. Но и такие потешались надо мной, как над разорванной куклой, изляпанной в грязной луже. Воспитательница Лин, увидев новые издевательства, быстро разогнала детей от меня. Она наклонилась ко мне, семилетней девочке, и вытерла рукавом старого свитера слёзы.

– Опять обижают?

– Д-да, – заикаясь, пыталась успокоиться я. – П-почему все считают меня некрасивой?

Женщина кинула усталый взгляд на обтрёпанные стены игровой комнаты.

– Ты другая, – она перевернула мою ладонь, чтобы та смотрела в потрескавшийся белый потолок. – И не только из-за цвета кожи или глаз… они видят в тебе совсем иной характер.

– Это моё!

К нам подбежала девчонка лет восьми и ткнула пальцем в кусок тряпки, которую я держала в руках.

– Правда, сяо-Киу? – воспитательница Лин выпрямилась и строго посмотрела на нас двоих.

– Нет! – быстро возразила я, вжавшись искусанными ногтями в ткань. – Я нашла это на улице! Оно лежало никому ненужное…

– Оно моё! – затопала ножками Киу, начиная реветь.

– Воровать плохо, сяо-Рави, – неодобрительно покачала головой женщина.

Я посмотрела на неё вновь заполнившимися слезами глазами, а в груди всё так и изнывало от несправедливости и обмана.

– Но оно никому не принадлежит! Я просто хотела сшить наряд и доказать всем, что красивая…

– Я тебе дам других тканей, – нашла компромисс воспитательница Лин и тише добавила мне на ухо: – Иногда лучше кому-то что-то отдать, чтобы в дальнейшем получить нечто большее.

Я не верила в её слова. Не верила, ведь на меня столько раз кидали цепи лжи, пользовались моей детской наивностью, подставляли, ругали, били. Столько слёзных ночей я провела на своей кровати в углу…

Так не хотелось расставаться с тем, из чего я могла бы сотворить что-то красивое, дорогое своему сердцу. За что меня могли бы, быть может, даже похвалить. Но под внимательным взглядом воспитательницы Лин дрожащей рукой пришлось протянуть тряпку Киу. А та, хитро улыбнувшись, убежала к остальным девочкам. Наверняка для того, чтобы рассказать обо мне гадости…

– Не плачь, – женщина положила руку на моё плечо и улыбнулась лишь взглядом. – Пойдём, я тебя с кое с кем познакомлю.

И, взяв за руку, повела в сторону группы мальчиков, гонявших мячик. Но недалеко от них я заметила, как сидел какой-то бледнолицый черноволосый паренёк лет одиннадцати и что-то усердно рисовал. Именно к нему мы и направлялись.

Он почувствовал моё приближение раньше, чем воспитательница Лин окликнула бы. Он встал, улыбнулся и протянул руку для пожатия. Такой красивый! И с такой доброй улыбкой! Застыв прямо перед ним, я в немом восхищении разглядывала его тёмные родинки на лице, длинные конечности, тёмно-карие глаза – отчего-то чувствовалось в нём душевное родство, звезду жизни, яркий лучик света. Хотелось его крепко обнять, как спасательный круг, но паренёк решил для начала представиться.

– Привет, птичка. Меня зовут Алестер Эльху.

Его имя до сих пор было и оплотом для меня, и страшным сном. Тем самым кошмаром, от которого я просыпалась в холодном поту. Ровно как и сейчас. Сердце билось в пыли обгоревшего прошлого, мысли отчаянно бежали от ядовитых огней приюта, сознание пыталось стряхнуть с себя всю загустевшую кровь.

Дышать. Просто дышать.

Это просто грёбаный сон. Я выросла. Всё осталось там, в прошлом, в золе полыхающего дома.

Теперь меня никто не обидит.

Постепенно всё успокоилось, вернувшись в норму. А заодно и в реальность. Боль барабаном стучала по вискам, в горле пересохло, всё тело казалось слишком горячим, растянутым, измождённым. Перед глазами мелькал бежевый потолок, где-то за окном лениво падали снежинки, освещая помещение синеватым цветом. Погодите-ка… это не моя комната.

Я села на чужой кровати с трудом, держась за ноющую голову, и огляделась.

Вот же Гуй.

Это было общежитие. Я сразу его узнала по старому ремонту, на контрасте которого некрасиво выделялись современные вещи: стеллаж, компьютер, картина Клода Моне, новое утеплённое окно. Я как-то бывала в этом здании, когда ходила в гости к Тинг или когда с кем-то случайно по пьяне приходила сюда…

И этот раз оказался не исключением.

Голый Генри ещё крепко сопел рядом со мной, и мне ничего не стоило догадаться, чем мы занимались сегодня ночью. Как так получилось? Я вспомнила клуб, потом Инграма, затем секту, а дальше… тело Тинг.

Я резко встала с кровати, из-за чего чуть ли тут же не упала. Порылась в вещах, нашла аспирин и запила его газировкой. Жаль, что не снотворным. Так и хотелось забыть то зрелище, которое я увидела там, в подземной усыпальнице. Но, видимо, сделала это раньше – напилась и накурилась, раз даже согласилась переспать с Генри. С другой стороны, мне теперь действительно стало легче.

– Чудесное утро, моя богиня.

Генри проснулся как раз вовремя, чтобы застать меня уже почти одетой. Среди его вещей я нашла красную рубашку, которую быстро на месте ушила, погладила и надела под платье: домой заходить я не собиралась, а в университет в столь открытом виде приходить тоже не хотелось. Что бы ни произошло этой ночью, нужно срочно разобраться со всем этим.

– Прошедшая ночь была горячей, но мне уже пора, – я откинула только что расчёсанные волосы назад и повернулась к выходу.

– Постой! – вдруг воскликнул Генри и, даже не прикрывшись, подскочил к тумбочке, чтобы начать что-то быстро там искать.

– Твой зад, конечно, прекрасен, но мне осточертело его видеть, – раздражённо процедила я.

– Равенна Вэй, я люблю тебя, – парень, наконец, повернулся ко мне и встал на одно колено. – Ты выйдешь за меня?

Я рассмеялась тут же, искренне, на полную катушку. Непривычно было издавать подобные звуки, но ситуация действительно оказалась настолько забавной, и я не сдержалась.

– Ты идиот? Нет, конечно, – я даже не взглянула на кольцо, лишь в жалкие глаза парня, желая показать ему всё своё презрение к его любви ко мне.

Тот оказался полностью растерян.

– Но… мы ведь столько раз делили вместе постель…

– А ещё и множество других как у тебя, так и у меня, – высокомерно усмехнулась я, всё больше получая удовольствие от этого представления.

– Но мне хорошо только вместе с тобой, – не шибко уверенно продолжал Генри, – я буду любить тебя до самого конца, дарить украшения, делать всё, что ты только попросишь…

– Мне не нужна ещё одна прилежная собачонка, – я коротко рассмеялась. – Мне нужен тот, кто будет со мной наравне.

И ушла, захлопнув дверью, чтобы ещё раз подтвердить свой отказ. Вот кретин! Надо же быть такой амёбой, чтобы додуматься до предложения! Даже не жаль его, сам себя подставил, унизил и закопал в могилу любви. Пусть ещё пойдёт и выпрыгнет из окна, всё равно плевать будет. У меня с гусеницей куда больше общего, чем с Генри.

С другой стороны, в чём-то он оказался полезен, ведь я очнулась в общежитии.

А тут когда-то жила Тинг.

Я нашла её комнату довольно быстро, в самом конце коридора на втором этаже. Дверь была заперта, но я быстро взломала замок шпилькой – этому навыку набралась ещё тогда, когда Мэри постоянно запирала меня в сушильной, без еды и воды, чтобы я «очистила и организм, и мысли», как она постоянно твердила. Большей чуши в жизни не слышала. Разве что только сегодня от Генри.

Везёт мне с идиотами.

Темнота, пыль, запах чего-то кислого – комната встретила меня напряжённо, с опаской смотря из-под усыпанной одеждой пола. Похоже, полиция тут хорошенько всё осмотрела: перерыла полки, забитые книгами, мангами и игрушками, неопрятно надели парик обратно косплею, высыпали мелкие вещи на стол и не убрали за собой, но зато казалась нетронутой кровать. Атмосфера и предметы остались прежними, какими я и их видела в последний раз. Кроме почти закрытого окна, из которого немного поддувало. На секунду я замерла. А может, полиция действовала аккуратно, а разбросал все вещи вокруг кто-то другой? К примеру тот, кто пробрался через окно и так непрочно прижал его обратно.

Я закрыла его до конца, и когда взгляд упал вниз, в недоумении замерла.

«Против воли не попрёшь,

После ножа не проживёшь».

И вновь записка.

Но почерк уже иной, а точнее это вообще напечатанный лист. Я сразу догадалась, что это предназначалось Тинг: вчера я видела её тело, покрытое ножевыми ранами. Остекленевшие глаза, посиневшая, уже немного иссохшая, загноившиеся порезы, тёмно-бордового цвета кровь. Вот так выглядела смерть – безутешная жрица, ликовавшая каждый раз от пойманной души и бесконечно рыдающая от криков, стонов, плача. Лишь смерть видела столько жизни, сколько не видел никто из нас.