Еще шесть месяцев июня

– Помощь нужна?

– Нет, я почти закончила.

– Холлис. –  Я сползаю вниз по кухонным шкафам, снова потирая глаза. –  Мне очень жаль.

– Все нормально.

– Я был нужен Мине. Это сложно объяснить.

– Тебе не надо ничего объяснять.

– Не сердись, пожалуйста. А если ты сердишься, то просто накричи на меня и забудь. А то это еще хуже.

– Кэплан, кем ты меня считаешь?

– Что?

– Я не злюсь.

– Нет?

– Нет. Я уже видела приступы панической атаки, знаешь ли.

– Ой.

– С ней все будет в порядке?

– Да. Сейчас Куинн провожает ее домой.

– Очень мило с его стороны. –  Холлис садится на пол рядом со мной. –  Кэп, почему ты не сказал мне, что поступил в Мичиган?

– Не знаю. Забыл. Прости меня.

– Куда ты пошел, когда сбежал от меня? Поделиться этой новостью с Миной?

– Э-э-э, нет. Я хотел открыть письмо из университета вместе с ней.

Холлис качает головой. Она улыбается, но вид у нее печальный. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, сам пока не знаю что, но она опережает меня:

– Хочешь остаться на ночь?

– Правда? Можно?

Холлис встает и поднимает меня с пола. Положив голову мне на грудь, она говорит:

– Ты можешь всех разогнать, чтобы мы отправились в постель?

Я киваю, и мой подбородок ударяется о ее макушку.

– Ты правда не сердишься?

– Нет, не сержусь.

– Тогда почему ты такая тихая?

– Устала просто.

••

После целого шоу со словами благодарности ее родителям, прощанием и уходом через парадную дверь я снова вошел в дом через черный ход, и теперь мы лежим рядом в ее комнате. Холлис прижимается ко мне сбоку, и мне не видно ее лица.

– Еще раз спасибо, что все понимаешь. И за то, что пригласила Мину.

– Мне жаль, что все так получилось. Надеюсь, в следующий раз будет лучше.

– В следующий раз?

– Я решила, что раз она твой друг, значит, и мой тоже.

– Правда? Это… это круто!

– И я решила больше не конкурировать с ней.

Не знаю даже, что сказать на все это.

– Не могу поверить, что ты всем рассказала о своем желании!

– О, мне и не надо, чтобы оно сбывалось.

– Что ты имеешь в виду?

Холлис перекатывается, чтобы посмотреть на меня. Она о чем-то размышляет, подперев руками лицо.

– Это было сиюминутное желание. Я посмотрела на всю нашу компанию, и мне захотелось, чтобы это лето выпускного класса продолжалось вечно. Но это длилось лишь секунду. На самом деле я не хочу этого.

– Не хочешь?

– Конечно, нет. Я хочу убраться отсюда ко всем чертям. Мы уже переросли этот городок.

– Ты так считаешь?

– Ага. Ты не согласен?

– Не знаю, никогда не задумывался об этом.

– В этом весь ты. Будешь плыть по течению, словно это никогда не закончится, а потом забудешь попрощаться.

– Пока, Холли, –  бормочу я, засыпая.

– Я жду не дождусь, когда окажусь в Нью-Йорке! Там меня никто не будет считать самой крутой.

– Ты этого хочешь?

– Я умею адаптироваться. Только подумай, каких высот я смогу там добиться!

– И не захочешь иметь со мной ничего общего.

– Это даже к лучшему.

– Эй!

– А что, ты хочешь, чтобы я стала просто миссис Холлис Льюис?

– Боже, звучит ужасно. Нельзя этого допустить. Это кошмар. И что мы будем делать?

Холлис несколько секунд молчит, но я точно знаю, что она улыбается.

– Знаешь, я много об этом думаю. Мне нравится мое имя. Я не хочу его менять и в то же время хочу, чтобы у меня была та же фамилия, что и у моей будущей семьи.

– Холлис Каннингем –  отлично звучит.

– Может, я поступлю как твоя мама. Назову сына Каннингем и возьму фамилию мужа.

– Но только если она благозвучная. –  Я притягиваю ее к себе. –  Ты можешь выйти замуж за другого парня, если его фамилия будет лучше моей.

– Хорошо, договорились.

– Привет, Холлис, –  шепчу я.

– Привет, Кэп.

– С днем рождения!

Я просыпаюсь в пять часов утра с легким похмельем и неприятным ощущением пустоты внутри. Холлис все еще спит рядом. Я напоминаю себе, что она не злится. У нас все хорошо. Я быстро целую ее и вылезаю из постели. По дороге домой я отправлю Мине сообщение. Она уже проснулась. Удивительная особенность Мины –  она, похоже, никогда не спит.

Она открывает дверь в старой синей университетской рубашке ее отца, протертой на локтях. Пуговицы застегнуты неправильно. Я иду за ней на кухню и останавливаюсь перед буфетом, разглядывая коробки с хлопьями, а она начинает шагать взад-вперед вдоль огромного мраморного острова. Дом Мины больше и красивее нашего, но такое ощущение, будто в нем никто не живет. Здесь так просторно, что по комнатам разносится гулкое эхо, и безумно чисто. В моем доме нет прихожей. Стоит открыть дверь, как сразу оказываешься посреди нашего барахла: кроссовок и рюкзаков, стопок почты, большой чаши для ключей. Открыв дверь Мины, сразу видишь две колонны из такого же темного дерева, как полы и перила, а над ними –  витражную панель. Когда я был маленьким, дом Мины казался мне слишком навороченным и населенным призраками.

– Какую книгу ты читала? –  спрашиваю я.

– Что?

– Сейчас у тебя такой же вид, как когда ты в процессе чтения самой напряженной части книги.

– Да? –  Она останавливается. –  Нет, я просто думаю.

Мина достает для меня пиалу и вытаскивает коробку с медово-ореховыми колечками, на которых я всегда в итоге останавливаю свой выбор.

– Спасибо.

Она садится и делает себе порцию таких же колечек.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хм?

– Ну после вчерашнего.

Она бросает на меня резкий взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Твой… э-э-э… приступ паники. И то, что ты рассказала мне. Про Йель.

– А, точно.

– Ты хорошо спала? Все нормально?

– Да, конечно. Со мной все в полном порядке. –  Мина встает, оставив на столе нетронутый завтрак, и снова начинает мерить шагами кухню.

– Так, хватит! Поговори со мной. Как ты?

– Я поцеловала Куинна!

Моя рука с ложкой замирает у рта.

– Ты… что?

– Да, я его поцеловала. –  Мина снова начинает ходить вокруг кухонного стола. –  Как какая-то марсианка, у которой лишь самые элементарные представления о том, как ведут себя нормальные подростки. Все случилось так неожиданно, а потом я просто… я просто взяла и убежала домой! Как тебе?

– Эй-эй-эй! –  Я усаживаю ее на стул и наливаю стакан воды. Она прячет лицо в ладонях и издает протяжный страдальческий стон.

– Это наименьшая из наших проблем! –  говорю я.

– И то правда, спасибо за напоминание, –  не отнимая рук от лица, отвечает Мина. –  Я расплакалась на глазах у всех и испортила Холлис день рождения, а ведь все были так милы со мной! А потом Куинн. Он тоже был так добр ко мне, а я как будто сошла с ума и набросилась на него. С поцелуями! Теперь моя жизнь кончена! А ведь у меня даже не было настоящей жизни. Не знаю, как может закончиться жизнь, которой нет, но, видимо, такое случается, раз сейчас это происходит со мной!

– С чего ты взяла, что твоя жизнь кончена?

– Ты что, совсем меня не слушал? –  Она хлопает ладонями по столу.

– Попей водички.

– Не говори мне, что делать! –  огрызается Мина, но делает глоток.

– Кстати, Холлис не расстроилась. Не знаю почему, но она не сердится. А что до остальных, ты удивишься, но… на самом деле, им есть дело только до самих себя, особенно сейчас. В понедельник об этом уже никто и не вспомнит.

– Ты сам-то в это веришь?

– Да, я в этом глубоко уверен.

– Значит, Холлис сказала, что она не злится? Ты не выдумываешь?

– Вообще-то, если дословно, она спросила: «С ней все будет в порядке?»

– Ого! –  Мина гоняет по тарелке хлопья, собирая их в аккуратную маленькую горку. –  Что ж, очень мило с ее стороны.

– А что касается Куинна…

Мина снова стонет и закрывает лицо руками.

– Это был плохой поцелуй?

– Что? –  Она опускает руки. –  Почему ты спрашиваешь?

– Просто пытаюсь понять, из-за чего ты так расстраиваешься. Тебе не понравилось? Буду честен. Я боялся, что он попытается поцеловать тебя и из этого не выйдет ничего хорошего, а ты снова распереживаешься. Но, похоже, это ты его поцеловала?

– О да, это я его поцеловала. Он стоял себе спокойно, никого не трогал, а я его поцеловала.

– Этот поцелуй не оправдал твоих ожиданий? –  Я понятия не имею, как это все ощущается после того, что случилось с Миной. Как ты можешь вернуть свой «первый раз», когда кто-то уже забрал его у тебя? Возможно, все эти моменты навсегда уничтожены? Не знаю. До меня доходит, что я ковыряю ложкой в тарелке, пачкая стол.

– Э-э-э… Нет, нет, не думаю, что это был плохой поцелуй. Скорее короткий?

– Вряд ли короткие поцелуи могут быть плохими, –  отвечаю я.

– Ты боялся, что он поцелует меня?

– Ага, я же говорил тебе, что ты ему нравишься, разве нет?

– Ну, похоже, я больше не буду ему нравиться, –  с несчастным видом говорит Мина. –  Я была очень странной. Сначала всю дорогу я как будто ненавидела его, а потом вдруг ни с того ни с сего поцеловала и сбежала.

– Мина? –  Я вздыхаю.

– Что?

– Как по мне, –  я с шумом заглатываю остатки молока, –  то, что ты сделала, –  это суперкруто!

Мина забирает у меня пиалу.

– Не хлюпай!

Она встает и, наклонившись над раковиной, смотрит на меня:

– И перестань смеяться!

– Я не смеюсь! –  Только я еще как смеюсь. –  Серьезно, я обалдел просто! Ты молодец. Несмотря на тяжелую ночь, ты зажгла! Охрененно.

– Я убью тебя. –  Но она тоже смеется.

– И не жди никаких последствий…

– Больше ни слова!

– Потому что это Куинн. Он никогда не признается, что целовался с кем-то. Так что он будет вести себя как обычно. Готов поспорить, вы пойдете вместе на выпускной. Он будет шутить, ты будешь шутить, мы все будем танцевать, и все будет хорошо. Ничего страшного не случилось. Ничего не изменилось.

– Ладно. Возможно, ты прав.

– Конечно, я прав. И знаешь…

– Что?

– Это твой первый поцелуй! –  Я поднимаю руку, чтобы Мина дала мне пять.

Она смотрит на мою ладонь. Потом на меня. А потом вскрикивает, словно в боевом кличе, бросается ко мне и начинает бегать за мной вокруг стола.

– Все, хватит, прости! –  Я задыхаюсь от смеха и поднимаю руки вверх в знак капитуляции, но тут же перехватываю ее запястья, когда она пытается шлепнуть меня. –  Ну серьезно? Это же был твой первый поцелуй?

– Да, –  ворчливо отвечает Мина, –  типа того. Если не считать, ну ты сам знаешь. Все, забыли.

Она гневно смотрит на меня, прижатая спиной к холодильнику, а я продолжаю держать ее запястья.

– Прости, –  снова говорю я. –  Правда.

Ее губы изгибаются.

– Все в порядке. Просто… Следи за языком.

– Или что? Ты надерешь мне задницу?

Я хотел пошутить, но что-то пошло не так. Мы все еще стоим в той же позе, и я держу ее запястья. Меня вдруг бросает в жар. Я чувствую, как колотится сердце, ощущаю, как пульсирует в висках. Я отпускаю ее запястья.

– Ты в порядке? –  спрашивает Мина.

– Да. –  Я отворачиваюсь. –  Просто устал. И у меня похмелье.

– Пожалуй, нам надо поспать.

– Я так и знал, что ты еще не ложилась!

Она закатывает глаза.

– Эй, а можно мне поспать на полу в спальном мешке?

– Ты уже вырос из него, –  напоминает Мина.

– Нет!

– И мы уже слишком взрослые для ночевок друг у друга.

– Это не ночевка, уже рассвело. Мы просто вздремнем. Давай же! Почитаем «Гарри Поттера».

– Ладно. –  Мина, склонив голову набок, изучает меня. –  Но ты будешь читать первым, а то сразу уснешь.

Она поворачивается к лестнице.

– Поднимайся. Я догоню, только вымою за собой тарелку, –  говорю я.

– Ты какой-то странный, –  отвечает Мина, выходя из кухни.

Я споласкиваю пиалу и ставлю ее сохнуть на столешницу, потом убираю маленькую горку из хлопьев у Мины в тарелке и наливаю стакан воды. Но останавливаюсь перед холодильником. Открыток на нем не так уж и много. Одна – от моей семьи, одна – от ее кузин, несколько – с фотографиями детей помладше. Есть еще фотография маленькой Мины в крошечных красных резиновых сапожках, она сидит на корточках на берегу озера Мичиган и показывает на гальку, держа за руку своего папу. Рядом висит распечатка из Йеля о ее зачислении. А под ней находится то, что я ищу. Это фотография из похода –  мама, папа и трое парней. Самый высокий из них держит на плечах самого младшего. Он старше меня, но ненамного. У него широкое симпатичное лицо, глаза щурятся от солнца. На нем даже футболка с символикой Йельского университета. На открытке надпись: «Желаем вам мира и радости в Новом году. Кейт, Брайан, Джош (16), Лиам (17) и Дэниел (21)». Я снимаю открытку с холодильника, рву ее на мелкие кусочки, выбрасываю в мусорное ведро и накрываю обрывки бумажным полотенцем. Но и этого мало, как мне кажется, поэтому я выбрасываю весь мусор из ведра, меняю пакет и только потом поднимаюсь наверх к Мине.

12

Мина

На самом деле, несмотря на недавние события, я далеко не дура. И вообще, я чертовски умная. Поэтому все выходные я провожу дома, собирая все факты и анализируя их. Куинн, конечно, вел себя подозрительно. Он из кожи вон лез, чтобы поговорить со мной. И в последнее время он как-то странно смотрел на меня. Скорее всего, он и правда говорил обо мне с Кэпланом. Он предложил проводить меня до дома и даже не попытался столкнуть меня со скейтборда или скинуть на обочину. Но стремление загладить ошибки прошлого, когда он издевался надо мной и мучил, и влюбленность –  это не одно и то же. Плюс ко всему этот старый как мир интерес одеть девицу-изгоя в платье для выпускного. Это же так неправильно, абсурдно, странно и, самое главное, противозаконно. А еще очень соблазнительно. Как желание выдавить прыщик.

Я рассказываю все это Кэплану, когда в субботу мы идем погулять, и он отвечает, что ничего не понял и что если я сравниваю себя с прыщом, то мне нужна профессиональная психиатрическая помощь, а он тут бессилен. Потом Кэплан добавляет, что я, должно быть, читаю слишком много всяких жутких книжек и он конфискует у меня «Джейн Эйр». Я уже собираюсь открыть рот, чтобы признать, что, возможно, действительно нравлюсь Куинну, и спросить, что мне делать дальше, но мне не хочется, чтобы Кэплан решил, будто я питаю какие-то надежды. Я не боюсь опозориться перед Кэпланом. Те времена прошли еще в далеком детстве, когда у меня случилась первая паническая атака, или когда меня вырвало в его машине, или когда он так сильно смеялся, что обмочился прямо в постели. А когда ты не хочешь показать кому-то, что питаешь надежды, это то же самое, что не хотеть надеяться. В воскресенье он пытается уговорить меня пойти поплавать в Литл-Бенд с остальными, но я отказываюсь. Хватит с меня развлечений обычных американских девчонок.

А вечером мама выходит из своей комнаты, чтобы сказать, что звонила бабушка и интересовалась, полностью ли мы оплатили мое обучение в Йеле.

– Я сказала, что да, –  говорит она, не глядя на меня.

– Но мы еще не все оплатили?

Мама осторожно касается плинтуса моей двери, словно проверяя, не рассыпется ли он.

– Мы ведь не оплатили его, да? –  спрашиваю я.

Она вздыхает.

– Мам.

– Мы могли не уложиться в сроки.

– Ты все сделала, ничего мне не сказав.

– А о чем тут говорить? –  Мама слегка разворачивается, как будто собираясь уходить, и становится тонкой тенью в коридоре.

– Я не хочу учиться в Йеле.

И тут она поднимает на меня глаза. Я жду, когда она спросит почему.

– Они предложили оплатить твое обучение в Йеле, –  тихим голосом говорит мама.

– Мичиган тоже готов оплатить мое обучение.

Она не двигается. Просто стоит и смотрит в дверной проем моей комнаты.

– Я не хочу в Йель. Я лучше останусь дома, чем буду учиться там!

– Мина, пожалуйста. Уже поздно вести себя как мятежный подросток. И ты же всегда хотела учиться в Йеле.

Если кто-нибудь еще раз скажет мне об этом, я закричу, честное слово. Мама собирается уходить.

– Значит, дело в деньгах? –  говорю я.

– Что, прости?

– Ну мне их деньги не нужны, значит, нужны тебе?

У мамы такой вид, словно я дала ей пощечину. Я пытаюсь воззвать к чувству вины, но тщетно. Главное, что я добилась от нее хоть какой-то реакции.

– Дело в отношениях. Мы должны поддерживать связь с ними. С твоим прошлым.

– То есть с папой?

– Мина. –  Мама прикрывает глаза ладонью, как будто на нее направили свет софитов.

– Не моя вина, что мы не близки с ними, –  отвечаю я. –  Ты не можешь отправить меня в Йель, чтобы компенсировать это.

– Я пыталась, –  говорит она. –  Эти его друзья, их семьи. Дети твоего возраста.

Внутри у меня все сжимается.

– Они по-прежнему приглашают нас на каникулы. Каждый год. Но когда ты сказала, что больше никогда не поедешь с ними, я не стала спрашивать почему. Я не жаловалась. Я знаю, тебе тяжело заводить новых друзей…

Я отступаю обратно в свою комнату и захлопываю дверь. К горлу подступает тошнота, и мне приходится ущипнуть себя за руку, чтобы прийти в себя. Я стою за дверью и жду, когда мама уйдет.

– Мы отдалились от других не только из-за меня, –  говорит она из коридора.

Утром в понедельник льет как из ведра, а небо такое темное, что я просыпаю, несмотря на будильник. Я оставила очки в ванной Холлис, и мне приходится надеть контактные линзы, но это незначительное неудобство почему-то так сильно выводит меня из себя, что я игнорирую чашку кофе на столе, оставленную для меня мамой, хотя и понимаю, что это извинение.

Из-за дождя Кэплан предлагает подвезти меня до школы, но он опаздывает, потому что ему пришлось подвозить еще и маму. В машине я держусь довольно отстраненно и жду, что Кэплан укажет мне на это, захочет поговорить и будет шутить, пока меня не отпустит, но он молчит. Я вхожу в класс после звонка, похожая на жалкую мокрую крысу. Все пялятся на меня –  наверное, потому что я сильно опоздала. Я сажусь на свое место, бросаю сумку на парту, и тут что-то падает на пол. Это маленький синий слоник, сложенный из бумаги.

Из динамиков раздается голос Кэплана, перемежающийся с помехами. Я осторожно сжимаю слоника в ладони. Одноклассники продолжают пялиться на меня, и я сначала хочу спрятать оригами в сумку, но боюсь испортить его и поэтому возвращаю слоника на прежнее место, поставив его в верхний левый угол стола.

Я нахожу Кэплана у кабинета директора, он по-прежнему не в настроении.

– Ну что, это был кринж?

– О чем ты?

– О приглашении на выпускной.

– В смысле? –  Я стараюсь держать в поле зрения дальний угол коридора. Не хочу, чтобы Куинн застал меня врасплох.

– Я пригласил Холлис на выпускной по громкой связи. Ты что, не слышала?

– Нет. Прости, но меня кое-что отвлекло. –  Я протягиваю ему синего слоника. –  Это такой розыгрыш? Ты подговорил Куинна, чтобы он сделал это?

– Что это?

– Слоник.

– Это я вижу. Он от Куинна?

– Думаю, да.

– Откуда он взялся?

– Стоял на моей парте, когда я зашла в класс.

Кэплан разглядывает маленького слоника. К нам подходит Холлис с розами в руках. Она легонько шлепает цветами по голове Кэплана.

– Спасибо за букет. И, кстати, я согласна.

Кэплан продолжает стоять словно статуя.

– Что случилось? –  Она опускает взгляд на мою ладонь. –  И чей это малыш?

– Куинн положил его Мине на парту, –  наконец подает голос Кэплан.

– Божечки! –  Холлис пихает розы Кэплану и берет в руки слоника. –  Он ужасно милый!

Она возвращает мне оригами.

– Погоди, вы с Куинном теперь вместе?

– Что? Нет! –  Воротник рубашки вдруг сдавливает мне шею.

– Это просто слон, –  с глупым видом говорит Кэплан, сжимая в руках розы.

Раздается звонок, словно сжалившись надо мной, и Холлис уплывает прочь, напоследок успевая выразить надежду, что мне стало лучше. Я заверяю ее, что у меня все отлично, и благодарю, а сама глубоко дышу и напоминаю себе, что знаю все кратчайшие маршруты до женских туалетов в этой школе.

Я думаю отказаться от обеда, потому что все, по ходу, сошли с ума и я больше не понимаю, что происходит, но дождь до сих пор не кончился, и мы оказываемся заперты в столовой. Я вхожу туда в полном раздрае, разрываясь между обычной привычкой смотреть себе под ноги и желанием узнать, здесь ли Куинн. Выбрав нечто среднее, я смотрю прямо перед собой и направляюсь к столику в углу, за которым нет никого, кроме Лоррейн Дэниелс. Я иду на ее красные очки, как на свет маяка, и поэтому не замечаю Куинна, пока тот не вырастает прямо передо мной.

– Привет! –  чуть ли не кричит он.

– Привет.

– Ты без очков. –  Он как будто хочет коснуться моего лица, но, быстро передумав, складывает руки на груди.

– Да, где-то их потеряла.

– Отлично выглядишь.

– О!

– Прости. –  Он почесывает голову. –  Я в последнее время суперстранный.

– Все нормально…

– Все выходные я хотел написать тебе, но слишком долго ждал, а потом стал загоняться из-за этого и уже не смог заставить себя отправить сообщение… А потом подумал, что ты будешь на Литл-Бенд, потому что ты стала чаще с нами тусоваться, но ты не пришла, и тогда я сделал слона и собирался просто отдать его тебе в коридоре, но ты опаздывала, и я поставил его на твою парту… Все смотрели на меня, и я решил, что это какая-то дичь, но было уже поздно, так что я оставил его на парте и ушел. Надеюсь, я не смутил тебя, ничего такого?

Я заставляю себя закрыть рот.

– Все нормально.

Я поднимаю кулак, в котором осторожно все утро сжимала слоника, и разжимаю пальцы. Слоник лежит на боку. Куинн берет его и аккуратно поправляет.

– Тебе же до сих пор нравятся слоны? Я помню, как в четвертом классе ты сделала про них потрясный доклад и твоя диорама заставила нас всех сгорать от стыда. Ты сказала, что слоны твои любимые животные, потому что они счастливые, умные и все помнят.

– Э-э-э… да, верно. –  Я словно издалека слышу собственный голос.

– Круть!

– Что ж, ладно…

– Хочешь, потусим вместе в эти выходные?

– Что?

– Ну сходим в кино или типа того?

– В смысле, на свидание?

– Только если ты этого хочешь. –  Куинн опускает руки, но тут же снова складывает их на груди. –  Это не обязательно должно быть свидание. Я пойму, если…

– Нет, я хочу.

– Правда?

– Да.

– Ок, здорово. Я напишу тебе.

– Хорошо.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Погоди. Не хочешь пообедать с нами?

– Нет, спасибо, –  быстро отвечаю я, чувствуя, что вот-вот упаду в обморок, –  но ты мне напиши, пожалуйста.

Я заставляю себя идти спокойным шагом, где-то далеко маячит мысль о том, чтобы сесть за стол к Лоррейн, но, похоже, у меня уже нет сил свернуть с пути –  я направляюсь к ближайшему выходу на улицу. Повернувшись, я вижу боковым зрением, как Куинн, засунув руки в карманы, возвращается за свой стол. Кто-то протягивает ему пятерню. А я бросаюсь к дверям и выбегаю под теплый дождь.

13

Кэплан

– Боже, она такая чудная, –  со счастливым видом говорит Куинн, наблюдая через окна столовой, как Мина топает под проливным дождем.

– Так она сказала «да»? –  спрашивает Холлис.

– Ага, хотя я не ожидал. Поверить не могу. Спасибо, что заставила меня. Кэплан сказал, что у меня нет шансов.

– Почему ты так сказал? –  спрашивает у меня Холлис.

Я встряхиваюсь. Весь день я чувствую какое-то странное оцепенение. В голове туман, и я хожу как во сне.

– Мне просто казалось, что Мина и свидания несовместимы. Она не самый общительный человек.

– Точно. Помните, как в средней школе она почти год ни с кем не разговаривала? –  говорит один из парней, Ноа.

Тот самый Ноа, который, я уверен, вылил водку на Мину.

– Вам, придуркам, тоже не помешает поменьше трепаться, –  говорит Холлис.

– Странно, что у нее нет подруг, –  говорит Бекка.

– Ага, это настораживает, –  поддакивает Руби, которая всегда и во всем согласна с Беккой.

– У нее вообще нет друзей, кроме Кэпа, –  вставляет кто-то из парней.

Холлис толкает меня локтем в бок. Я моргаю.

– Есть у нее другие друзья, –  говорю я.

– Такие же одиночки, с которыми она сидит за обедом, –  отвечает Бекка.

– Куинн, –  Холлис поворачивается к нему, –  по-моему, это замечательно.

– Спасибо, Холли, –  отзывается Куинн, но смотрит он на меня.

– Я тоже так думаю, –  говорю я.

К сожалению, Бекка идет на историю вместе с нами.

– Уф, –  обращается она к Холлис, –  теперь она нам нравится?

– Бекка, мы горячие девчонки, а не злые, –  отвечает Холлис. –  И обиды –  это для лузеров.

– Я не обижаюсь…

– Я знаю, ты хотела, чтобы Куинн пригласил на выпускной тебя…

– Ну… я никогда такого не говорила… –  запинаясь, лопочет Бекка.