Илирия. Связанные тенью. Книга 1

Глава 4 Крепкий орешек

Даже самый твёрдый камень трескается, если стучать в сердце, а не по щеке.

Костя задержался в спортзале после всех. Мяч глухо стучал по щиту, отскакивая ровно в ладони – раз, другой, десятый. «Завтра они увидят», – мысленно повторял он, представляя, как мяч бесшумно прошибает сетку в решающий момент. Где-то за спиной хлопнула дверь.

– Костя…

Он обернулся, ещё не стирая с лица победную ухмылку. Аня стояла в дверях, но не одна. За её плечом маячил высокий парень в кожаной куртке – старше, с уже проступающей щетиной и холодными глазами.

– Нам нужно расстаться, – Аня говорила быстро, боясь, что он перебьёт. – Я… полюбила другого.

Мяч гулко ударился об пол и покатился в угол. Костя почувствовал, как что-то горячее и густое поднимается из живота к горлу.

– Это шутка? – его голос прозвучал чужим.

Парень за Аней фыркнул.

– Ты чего, пацан, не понял? – Он обнял Аню за плечи. – Она теперь со мной.

Что-то щёлкнуло. Костя со всей мощи кинул скамейку об стену – дерево треснуло с душераздирающим скрипом. В ушах стояло лишь одно: «Полюбила другого, полюбила другого». Кулаки горели, но бить было уже некого. Аня и ее новый бойфренд уже ушли.

Он опустился на корточки, стиснув голову руками. Впервые за долгие годы из глаз что-то капнуло на пол – прозрачное и жгучее. «Идиот. Ты же знал, что она никогда не воспринимала тебя всерьёз».

Где-то вдали зазвенел звонок – сигнал к ужину, но Костя даже не пошевелился. Его тело казалось чужим, тяжелым, как если было бы налито свинцом. Он сидел на корточках у стены спортзала, прижав ладони к глазам, чтобы хоть как-то остановить предательское жжение в веках. Сквозь пальцы он видел размытые очертания мяча, закатившегося в угол – такого же ненужного и брошенного, как он сам сейчас.

Мысли путались, накатывая волнами. Вот она, Аня, еще вчера смеявшаяся над его шутками и целовавшая в щеку перед каждой тренировкой. И теперь этот тип с холодными глазами, который держит ее за талию, как свою собственность. И что самое мерзкое – она не сопротивлялась. Она даже не посмотрела на Костю с сожалением – просто отвернулась, стыдясь того, что когда-то позволяла ему прикасаться к себе.

Где-то внутри все горело. Это была не просто обида, а нечто большее, ядовитое и густое, как смола. Он представлял, как врывается в столовую, опрокидывает стол с посудой, бьет кулаком в стену, пока не сотрет кожу в кровь. Но вместо этого он просто сидел, чувствуя, как гнев медленно превращается в ледяное безразличие.

Баскетбол. Еще час назад это слово заставляло его сердце биться чаще. Завтрашние соревнования, ради которых он не спал ночами, пропускал прогулки с Аней, терпел насмешки тех, кто считал его одержимым. А теперь? Теперь это была просто глупая детская игра. Что толку в победе, если за тебя никто не будет болеть? Если та, ради кого он хотел стать лучше, уже сжимает в своих руках чужую ладонь?

Он поднялся, ощущая, как ноги подкашиваются. В ушах стоит гул – то ли от подавленных слез, то ли от адреналина, все еще пульсирующего в жилах. Сквозь этот шум пробивался лишь один вопрос: «Зачем?». Зачем вообще куда-то идти, что-то делать, если в любой момент все может рухнуть вот так – за несколько секунд, без предупреждения?

Тени удлинялись, солнце клонилось к закату, но Костя этого не замечал. Он шел куда глаза глядят, даже не пытаясь свернуть к столовой. Его шаги были медленными, неуверенными, он словно боялся, что земля исчезнет под ногами.

Где-то в глубине души еще теплилась искорка – слабая, едва живая: «А если завтра выиграть? Если доказать всем, что ты можешь?». Но она тут же гасла, задавленная тяжелой, липкой мыслью: «А кому это нужно? Кто увидит?».

Остановившись, он глянул на багровое небо. Ветер дул прямо в лицо и не приносил никакого облегчения. Он хотел кричать. Хотел, чтобы кто-то вырвал эту боль из его груди, даже если вместе с ней придется отдать и сердце.

Костя брел вдоль забора, его кроссовки оставляли глубокие следы в размокшей земле. Ноги сами несли его к покосившемуся сараю за футбольным полем – месту, куда воспитатели предпочитали не заглядывать. В воздухе витал сладковато-горький запах перегоревшего табака и чего-то затхлого.

– Эй, спортсмен, потерялся? – раздался из темноты хриплый голос.

Костя замер на пороге, щурясь от дыма. В углу, развалившись на ящиках, сидел девятиклассник Серега. Его взгляд скользнул по спортивной форме Кости с явным презрением.

– Чего приперся? Баскетбольный мачо вдруг захотел с нами, отбросами, потусить?

Костя сглотнул. Горло было сухим, как после многочасовой тренировки.

– Дайте… дайте выпить.

Серега захохотал, выставив вперед желто-коричневые от табачного дыма зубы.

– Ого! Наш чемпион решил запить свое поражение? – Он швырнул в Костью полупустую бутылку дешевого пива. – На, герой, наслаждайся. Только знай – это тебе не витаминки и не протеиновые батончики из спортклуба.

Пластик был липким и теплым. Костя с отвращением поднес бутылку к губам. Первый глоток обжег горло, заставив скривиться. Второй уже пошел легче. К третьему глотку противный вкус почти не ощущался.

– Ну как, суперзвезда? – Серега подмигнул своему приятелю. – Теперь ты настоящий мужик. Хотя… – он ехидно оглядел Костю, – без своих мячиков ты и правда никто.

Костя тяжело дышал, чувствуя, как тепло разливается по телу, смывая остроту боли.

– Дайте еще.

Серега свистнул, доставая из-под куртки новую бутылку.

– Ого, да наш спортсмен быстро учится! – Он протянул пиво, нарочито вежливо, как официант в дорогом ресторане. – Пожалуйста, господин неудачник. За ваше полное поражение!

Костя схватил бутылку так яростно, что пиво расплескалось. Он пил большими глотками, не обращая внимания на стекающую по подбородку жидкость. Где-то в глубине сознания шевелилась мысль: «Завтра соревнования…», но он тут же заглушил ее новым глотком.

– Эй, полегче, – засмеялся Серега, – а то тебе еще играть завтра, звезда.

Костя резко опустил бутылку. Его глаза заблестели.

– Мне плевать на эти соревнования. Плевать на баскетбол. Плевать на всё.

Серега переглянулся с приятелем, потом пожал плечами.

– Ну что ж, – он достал пачку сигарет, – тогда добро пожаловать в наш клуб вредных привычек, друг.

– Ладно, чемпион. – Серега хлопнул Костю по плечу, оставив липкий отпечаток от пива на его футболке. – Сиди тут, размышляй о великом. А мы пойдём, дела есть.

Они вышли из сарая, громко хлопнув дверью, и их смех ещё долго раздавался снаружи, постепенно затихая в вечерней тишине.

Костя остался один. Он допивал пиво медленно, растягивая этот момент, когда он окончательно переступил черту. Бутылка была почти пуста, но он всё ещё держал её в руке, боясь, что без неё всё вернётся боль, злость и это мерзкое ощущение ненужности.

Голова уже слегка кружилась, а мысли стали вязкими, как сироп. Он прислонился к стене, чувствуя, как холод кирпичей проникает сквозь ткань футболки. Где-то за окном кричали птицы, готовясь к ночи, а он сидел в полутьме, с пустой бутылкой в руках, и думал о том, что завтра наступит этот проклятый день, которого он теперь боялся. И ему придётся решать: прийти на эти дурацкие соревнования или остаться здесь, в этом вонючем сарае.

Костя вышел из сарая, глотнув прохладного вечернего воздуха. Голова гудела, а в висках стучало, пиво оказалось крепче, чем он думал. Он хотел уже повернуть назад, к детдому, как вдруг услышал приглушенный кашель. Женский.

Он обернулся. Из щелей соседнего сарая пробивался тусклый свет – кто-то был внутри.

Костя нахмурился. Шаги его были неуверенными, но любопытство перевешивало. Он толкнул скрипучую дверь, и перед ним открылась картина: в луче фонаря, пробивавшегося через разбитое окно, сидела Элис. Она откинулась на груду старых мешков, в руке была бутылка с темной жидкостью. Это было не пиво, а что-то покрепче.

– Тоже решила сбежать от этой бытовой суеты? – хрипло спросил Костя, прислонившись к косяку.

Элис медленно подняла на него взгляд. В ее глазах не было ни злости, ни насмешки – только усталость.

– От похорон, – ответила она глухо и стукнула бутылкой по полу. – Хоронила свою наивность.

На ее запястье виднелся синяк – отчетливый, в форме пальцев.

– Синяк на руке… от того парня?

– Зачем спрашиваешь, если сам всё знаешь.

Он молча опустился рядом, спиной к холодной стене. Никаких вопросов. Никаких ненужных слов. Они сидели в тишине, и этого было достаточно.

Где-то снаружи завыл ветер, а бутылка переходила из рук в руки. Объяснять ничего не нужно было, они оба уже знали, что некоторые раны не заживают. И, возможно, никогда не заживут.

Дверь сарая с грохотом распахнулась, впуская внутрь порыв холодного ветра. Костя и Элис одновременно подняли головы. В проеме, залитый желтоватым светом уличного фонаря, стоял Марк. Его кожаная куртка была расстегнута, волосы слегка растрепаны, а в глубоко посаженных глазах читалось раздражение.

– Ну и собрание, – фыркнул он, окидывая их насмешливым взглядом. – Клуб анонимных неудачников?

Обычно в его голосе звучала язвительность, но сейчас она была приглушенной, даже Марку не хватало сил на привычную агрессию. Он швырнул на пол потрепанный рюкзак и, не дожидаясь ответа, прислонился к стене, доставая из кармана пачку сигарет.

Костя наблюдал за ним искоса. Марк двигался как-то неестественно медленно, как будто каждое движение причиняло ему боль. Когда он пытался закурить, рукав его куртки приподнялся, и Костя заметил на коже свежий шрам – длинный, красный, явно недавний. Это было странно, ведь Марк никогда не скрывал своих драк, а наоборот, любил хвастаться, размахивая синяками и царапинами как трофеями.

– Чего уставился? – Марк резко повернулся к Косте, выпуская клубы дыма через ноздри.

– Ничего, – Костя отвел взгляд.

Марк хмыкнул, но не стал развивать тему. Вместо этого он уставился в потолок, куря молча, с каменным лицом.

Повисла тишина. Она была скорее… понимающей. Будто все трое знали, что за словами здесь ничего не скрывается. Ни насмешек, ни фальшивого сочувствия.

Элис первой нарушила молчание.

– Тоже сбежал? – спросила она, протягивая Марку бутылку.

Он посмотрел на нее, потом на темную жидкость внутри, и неожиданно усмехнулся, но не злорадно, а почти по-дружески.

– От себя не убежишь, – пробормотал Марк и взял бутылку.

В этот момент, под треск старой крыши и шум ветра за стенами сарая, что-то между ними изменилось. Невидимо, но необратимо.

Элис, откинувшись на груду мешков, наблюдала, как дым от сигареты Марка клубится в луче уличного фонаря, проникающего сквозь щели в стене.

– Марк, —сказала она, голос ее звучал хрипло, но без обычной едкости, – ты похож на мокрую кошку. Что случилось?

Марк замер на секунду, его пальцы сжали сигарету так, что бумага смялась.

– Спроси у того психа Кирилла, – пробурчал он, избегая ее взгляда. – Он… – Марк резко оборвал себя, сделав глубокую затяжку. Дым вырвался из его ноздрей серыми кольцами.

Костя неожиданно фыркнул. Сначала тихо, потом громче, пока смех не вырвался наружу – горький, но искренний.

– Значит, у всех нас сегодня дерьмовый день, – прошептал он, потирая лицо ладонями.

Тень улыбки мелькнула на лице Элис.

– Ну что ж, – она подняла бутылку, – тогда давайте сделаем так… Рассказываем по очереди, кто как облажался.

Она сделала глоток и передала бутылку Косте.

– Мой «любимый парень» оказался сутенером, – начала Элис, ее голос звучал ровно, но пальцы сжимали край куртки. – Хотел продать меня в рабство. А я, дура, верила, что он меня любит.

Костя заметил, как ее ноготь впивается в ткань, оставляя маленькую дырочку.

– Я видел сон, – неожиданно выпалил Марк, его глаза были прикованы к полу. – Тот самый лес. И… – он резко встряхнул головой, – да хрен с ним.

В сарае снова повисло молчание, но теперь оно было обжигающим, как спирт на открытой ране.

– А я… – Костя закашлялся, отпивая из бутылки. – Я думал, что если буду лучшим в баскетболе, то… – Он замолчал, сжимая бутылку. – Что я кому-то буду нужен.

Марк резко поднял голову. Его глаза, обычно полные презрения, сейчас казались почти… понимающими.

– На, – он неожиданно сунул Косте сигарету, – завязывай с этим пойлом.

– Да, господин тренер, – пробормотал Костя, но затянулся с благодарностью.

Элис наблюдала за ними, и впервые за этот вечер в ее глазах появилось что-то отдаленно напоминающее надежду.

– Значит, – она подняла бутылку, – за наш дерьмовый день?

– За дерьмовый день, – хором пробурчали Марк и Костя.

И в этот момент, под треск догорающей сигареты и далекий вой ветра, что-то между ними сдвинулось. Небольшое, почти незаметное, но важное.

Бутылка уже давно опустела, валяясь в углу среди окурков и обрывков фантиков. Воздух в сарае стал густым от дыма и спертого дыхания троих невольных союзников. Костя развалился на ящиках, его лицо раскраснелось, а в глазах стоял тот самый хмельной блеск, когда мир кажется проще, а боль не такой острой.

Элис, растрепанная и с размазанной тушью, вдруг громко рассмеялась, тыча пальцем в Костю:

– Слушайте, а давайте завтра наш Костян всех сделает! Назло этой стерве Аньке, назло её новому козлу, назло всем!

Ее голос звенел с пьяной торжественностью. Она встала, покачнулась, но тут же нашла опору в виде гнилой стены.

– Представляешь, – продолжала Элис, размахивая руками, – ты выходишь на площадку, все такие: «О, это же Костя!» А ты – бац – и забиваешь! И еще раз! И еще!

Марк, сидевший в углу, хмыкнул. Его обычно острый взгляд сейчас был мутным, но в нёём было что-то дружелюбное.

– Если проспишь, – пробурчал он, закуривая очередную сигарету, – приду и добью. Лично.

В его голосе не было злобы, лишь странная, почти братская грубость.

Костя вдруг почувствовал, как что-то горячее и знакомое разливается у него в груди. Это была злость, но не та, беспомощная, что грызла его днем, а яростная, спортивная, та самая, что заставляет его выкладываться на тренировках до седьмого пота.

– О, да вы посмотрите на него! – закричала Элис, заметив изменение в его лице. – Он уже мысленно всех рвёт!

Костя вскочил, чуть не падая, но тут же выпрямился.

– Да черт возьми! – Он ударил кулаком в ладонь. – Я их всех сделаю!

– Вот это да! – Элис захлопала в ладоши, спотыкаясь и хватаясь за плечо Марка.

Марк не оттолкнул ее. Он лишь усмехнулся, стряхивая пепел с колен:

– Главное, чтобы завтра ты так же бодро орал, а не лежал в сортире, обнимаясь с унитазом.

– Да мы его в форму приведем! – Элис вдруг схватила пустую бутылку и с размаху швырнула ее в стену. Стекло разлетелось с звонким треском. – Вот так их всех!

Костя засмеялся – громко, искренне, впервые за этот долгий день.

– Ладно, герои. – Марк с трудом поднялся, пошатываясь. – Пора валить. А то завтра нашему чемпиону светить.

Они выбрались из сарая, спотыкаясь и толкая друг друга. Ночь встретила их холодным воздухом, но им было не до этого. Где-то в глубине, сквозь алкогольный туман, в каждом из них теплилось странное чувство: сегодня, в этом вонючем сарае, произошло что-то важное.

– Завтра, – начал Костя, останавливаясь и глядя на них серьезно, – вы оба придете. Смотреть.

– Обязательно, – кивнула Элис.

– Если, конечно, не передумаешь, – добавил Марк, но в его глазах читалось что-то похожее на «я буду там».

Под холодными звездами, шатаясь и смеясь, они разошлись – трое пьяных, несчастных, но вдруг ставших чуть ближе друг к другу.

Голова раскалывалась так, как если бы внутри нее били в колокола. Костя с трудом открыл глаза, и сразу же застонал – солнечный свет, пробивавшийся сквозь грязные окна спальни, резал глаза как нож. Он попытался приподняться, но волна тошноты тут же пригвоздила его к подушке. Во рту стоял противный привкус меди и чего-то кислого, а язык прилип к нёбу. «Чёрт возьми…» – прохрипел он, с трудом отрывая голову от подушки. Пальцы дрожали, когда он нащупывал на тумбочке пластиковую бутылку с водой. Первый глоток вызвал новый приступ тошноты, но он заставил себя сделать еще один, и еще, пока желудок не перестал сжиматься спазмами. В зеркале напротив кровати отражалось бледное, осунувшееся лицо с красными прожилками в белках глаз и синевой под нижними веками.

Мысль о соревнованиях ударила, как обухом по голове. Костя застонал, схватившись за виски. Вчерашний вечер всплывал в памяти обрывками: вонючий сарай, липкая бутылка дешёвого алкоголя, Элис с размазанной тушью, Марк с сигаретой в зубах, их пьяные обещания и смех, которые тогда казались гениальной авантюрой.

– Ты идиот, – мысленно выругал он себя, с трудом поднимаясь с кровати. – Совсем идиот.

Но даже через похмельную боль он помнил одно: сегодня он должен выйти на эту площадку. Не ради Ани, не ради тренера, а ради самого себя и тех, кто его по-настоящему ценит.

Раздевалка встретила его непривычной тишиной. Обычно перед соревнованиями здесь стоял гул голосов, смех, стук мячей о пол, звяканье шкафчиков. Сегодня же помещение было пустым, видимо, команда уже вышла на разминку. Его кроссовки одиноко стояли в углу, а форма висела на крючке.

Костя медленно подошёл к своему шкафчику. Ржавая дверца скрипнула, когда он её открыл, и что-то маленькое и белое выпало на пол. Записка. Он поднял её дрожащими пальцами. Бумажка была смята, а почерк прыгал: «Не подведи! Э. и М.».

Костя замер, сжимая бумажку в кулаке. Где-то глубоко внутри, сквозь похмельную боль и остатки вчерашнего отчаяния, что-то дрогнуло.

Разминка давалась мучительно. Каждое движение отзывалось болью в висках, мышцы ныли, словно их накануне растянули на дыбе. Но он продолжал – механически, через силу, через тошноту. Пот липкими ручьями стекал по спине, а во рту пересохло, но он не останавливался.

Когда он наконец поднял голову, то увидел их. На почти пустых трибунах, в самом верхнем ряду, сидели двое. Элис, вся в чёрном, с растрёпанными волосами и без намёка на макияж. И Марк – мрачный, как туча, с сигаретой за ухом и привычной гримасой недовольства на лице.

– Пришли, – прошептал Костя. – Чёрт возьми, они действительно пришли.

Марк, заметив его взгляд, буркнул что-то Элис, та засмеялась, а потом они оба совершенно синхронно подняли руки с одинаковыми бумажными стаканчиками с кофе. Для Кости было важно, что они были здесь. В этот самый момент до него дошло, что сегодня он не просто будет играть. Сегодня он будет бороться.

Первая половина матча прошла в тумане. Костя двигался механически, его тело и сознание существовали отдельно друг от друга. Мяч казался невероятно тяжелым, а площадка – бесконечно большой. Каждый прыжок отзывался пульсирующей болью в висках, каждый вдох обжигал легкие. Он слышал, как тренер кричит что-то с края поля, но слова расплывались в сплошной гул, как будто кто-то накрыл его голову аквариумом.

В последнем тайме стало немного легче. Тело, вопреки всему, вспоминало привычные движения. Мышцы, натренированные сотнями часов упражнений, работали на автопилоте. Но счет оставался равным, а время неумолимо таяло.

И тогда он увидел его. В толпе болельщиков, среди размытых лиц, мелькнула знакомая тень. Высокий парень в кожаной куртке – тот самый, что стоял рядом с Аней вчера. Он смотрел прямо на Костю, и на его лице играла та же насмешливая ухмылка.

Кровь ударила в виски.

Мяч оказался в его руках сам собой. Соперник перед ним казался вдвое больше, но это не имело значения. Костя сделал стремительный рывок влево, затем резко сменил направление. Ноги горели, в глазах темнело, но он продолжал движение.

Щит. Кольцо. Три секунды до конца игры. Он прыгнул.

В этот момент время замедлилось. Мяч покинул его пальцы, описав идеальную дугу. Гул трибун стих. Даже собственное сердцебиение казалось далеким.

Свисток.

Гулкая тишина – и вдруг взрыв. Мяч чистым «свишем» прошел через сетку в тот самый момент.

Костя стоял, тяжело дыша, не веря собственным глазам. Команда окружила его, хлопая по спине, но все звуки доносились как сквозь вату. Он машинально принял бутылку с водой от тренера и сделал долгий глоток, чувствуя, как ледяная жидкость стекает по пересохшему горлу.

– Теперь ты должник, – за спиной раздался знакомый хрипловатый голос.

Костя обернулся. Марк стоял в нескольких шагах, его лицо по-прежнему выражало скептицизм, но в глазах читалось что-то новое, возможно, уважение. Он швырнул Косте свернутое полотенце прямо в лицо.

– Ты молодец! – добавила Элис, появившись рядом с Марком. —Следующий черёд мой. – Она указала на синяк на своем запястье, но в ее глазах горел не гнев, а решимость.

Костя вытер лицо полотенцем, скрывая улыбку. Голова еще болела, тело ныло, но где-то глубоко внутри поселилось новое чувство, это была не радость победы, а нечто более важное.

Он кивнул им обоим, сжимая в руке мокрое полотенце.

– Договорились.

Трибуны постепенно пустели, но эти двое оставались на своих местах, наблюдая, как команда поздравляет своего героя. Костя понял, что теперь у него появилась причина бороться не только за себя.

Глава 5 Выпускной бал

С последним танцем не заканчивается музыка – просто слышат её не все.

Последние листы экзаменационных работ давно сданы, чернила на подписях директора высохли, а коридоры детского дома, еще вчера наполненные нервным шепотом и скрипом стульев, теперь звенели непривычной тишиной. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь пыльные окна, золотили выцветшие плакаты с надписями «В добрый путь!», наспех приклеенные к стенам кривыми полосами скотча. В классных кабинетах, где обычно пахло мелом и старыми учебниками, теперь витал сладковатый аромат гладиолусов – букеты, приготовленные для выпускников, стояли в ведрах с водой, ожидая торжественного момента. Даже воздух казался другим – густым, как сироп, пропитанным смесью радости, страха и той особой грусти, что возникает, когда заканчивается что-то важное.

Двор, обычно серый и унылый с его вытоптанной футбольной площадкой и ржавыми качелями, сегодня преобразился до неузнаваемости. Между березками натянули гирлянды из бумажных флажков, выцветших с годами, а на крыльце соорудили импровизированную арку из воздушных шаров, которые уже начинали сдуваться под напором капризного ветра. Столы для угощения, накрытые клеенкой с желтыми ромашками, ломились от ваз с магазинными пирожными и самовара, позаимствованного у соседнего дома культуры, его медный бок тускло поблескивал в лучах солнца. Даже старая скульптура пионера у ворот, обычно вызывавшая у ребят лишь усмешки, сегодня казалась менее облупленной, будто и она решила принарядиться для прощания.

В спальнях царил хаос – чемоданы, разорванные пакеты, кучи одежды, которую решили оставить младшим. На одной из коек валялся потрепанный медвежонок с оторванной лапой – подарок выпускнице от малышей, – а на подоконнике оставили фотоальбом с криво подписанными снимками: «На память от 7-Б». Из открытых дверей доносились обрывки разговоров: «Ты куда после?», «Слышал, у Сереги уже билет в Москву…», «А мне сказали, общежитие дадут только в октябре…». Где-то плакали, где-то смеялись слишком громко, а кто-то просто сидел на полу, обхватив колени, и смотрел в стену, пытаясь запомнить каждую трещину в штукатурке.

В учительской, куда обычно без стука не заходили, сегодня толпились воспитатели – Людмила Петровна разливала в стаканы что-то крепкое, приговаривая: «Ну хоть эти отвяжутся», но глаза у нее были красными. На столе, между папками с делами, лежала открытка от ребят – коллективный рисунок с подписями и сердечками. Даже жесткая тетя Галя из канцелярии, вечно ворчавшая на «бестолковых подкидышей», сегодня достала из шкафа заветную пачку импортного чая и пакет конфет «Белочка» со словами: «Чтобы не говорили, что мы вас не любили…».

В самом сердце этого вихря – в актовом зале, где когда-то проводили «огоньки» и смотрели советские фильмы о дружбе, – уже звучали первые аккорды вальса. Гирлянды мигали разноцветными огнями, отражаясь в потрескавшемся паркете, а из динамиков лилась слегка хрипящая из-за старых колонок мелодия. Сегодня здесь не будет строгих речей о морали – только смех, первые робкие танцы и, возможно, последние искренние разговоры перед тем, как жизнь разбросает их по разным углам мира. Но для пятерых – тех, кто когда-то вышел из леса, держась за руки, – этот вечер станет не концом, а началом куда более странного путешествия.

Солнечный луч, бледный и робкий, пробивался сквозь слой пыли на запотевшем окне спальни, превращая миллионы пылинок в золотистые звёздочки, медленно танцующие в утреннем воздухе. Луч скользил по потрёпанному одеялу Элис, цеплялся за её рыжие пряди, рассыпанные по подушке, словно языки пламени на бледной ткани. Она моргнула, ощущая, как веки слипаются от недосыпа, и потянулась, услышав тихий хруст позвонков – вчерашние танцы на репетиции выпускного давали о себе знать. Рядом Катя спала, прижав к груди потрёпанный томик «Преступления и наказания», её тонкие пальцы судорожно сжимали книгу даже во сне, боясь, что кто-то отнимет последнее утешение.