Илирия. Связанные тенью. Книга 1

Странности начались с мелочей. Воспитатели первыми заметили, как младшие дети стали приносить с занятий по ИЗО одинаковые рисунки – кривые деревья с черными стволами, кроваво-красный диск луны, пять маленьких фигурок в центре.

– Массовая истерия, – отмахивалась заведующая, но ее руки дрожали, когда она складывала эти рисунки в шкаф, запирая на ключ.

По ночам в коридорах стало неспокойно. Дежурные слышали шепот – неясный, доносящийся сквозь стены. В три часа пятнадцать минут ровно просыпалась вся младшая группа, утверждая, что кто-то звал их по именам. Даже скептически настроенные воспитатели начали креститься, проверяя темные углы.

Марк изменился первым. Он перестал хамить, перестал драться. Теперь он исчезал по ночам, возвращаясь под утро с грязью под ногтями и диким блеском в глазах. Костя случайно увидел его за старым сараем, тот рыл яму, бросая через плечо нервные взгляды. В яме лежал нож, но не тот, которым он раньше угрожал – это был ломанный клин, сделанный в форме молнии.

– Ты что, совсем ахренел? – спросил Костя, но Марк лишь прошептал что-то о металле, который «оно не берет», и убежал.

Странности множились. В столовой на окнах появлялись узоры из конденсата – те же самые, что рисовал Кирилл. В библиотеке книги сами открывались на страницах, где упоминалась «Илирия». По ночам из динамиков выключенных телевизоров доносился шепот.

И только Кирилл видел закономерность. Только он замечал, как все эти знаки складываются в единую картину. Но когда он пытался рассказать другим, Катя лишь крепче сжимала его руку, а в глазах Элис читался немой вопрос: «Ты уверен, что это не твои фантазии?»

Последней каплей стал дневник, который Кирилл нашел под своей подушкой. Старая потрепанная тетрадь с датой тринадцатилетней давности. На первой странице было написано: «Вы смогли выжить в том лесу, но это еще не конец…». И подпись – «М. Я. М.».

Кирилл очнулся с ощущением того, что его мозг вывернули наизнанку. Первые лучи солнца уже липли к стенам спальни, превращая знакомую комнату в подобие того леса из снов – тени слишком длинные, очертания предметов дрожат, как марево. Одним движением руки он вытер холодный пот со лба.

На тумбочке лежал блокнот, открытый на странице, где был детальный набросок детдомовского двора, где Марк закапывает странной формы нож. Тот самый, который Кирилл только что видел во сне. Но вот загвоздка – он не помнил, чтобы рисовал это.

Глава 3 Гнев как панцирь

За громким голосом часто прячется тот, кто боится услышать самого себя.

Марк проснулся с ощущением того, что кто-то несколько часов бил его по голове. Глаза слипались, во рту стоял противный привкус, а в висках пульсировала тупая боль. Он приподнялся на локте, морщась от яркого утреннего света, пробивавшегося через грязные окна спальни. «Опять перебрал вчера», – мелькнула мысль, но тут же он вспомнил, что вчера не пил. Тогда откуда это состояние?

Он резко сел на кровати, и в этот момент в голове всплыл обрывок сна. Всего миг – он бежал по какому-то лесу, за ним гналось что-то необъяснимое, а в ушах стоял навязчивый шепот: «Илирия… Илирия…». Марк замер, ощущая, как по спине пробежали мурашки. Что за черт? Он никогда не страдал от кошмаров. Вообще не помнил, чтобы ему что-то снилось. «Это тот психоделик», – вдруг осенило его. «Этот чертов Кирилл. Он своими рассказами мне мозги запудрил».

Марк с силой сжал кулаки, чувствуя, как привычная злость наполняет его, вытесняя непонятный страх. Да, это точно его рук дело. С тех пор как этот тип начал свои бредни рассказывать про какие-то сны и воспоминания, все пошло наперекосяк. «Достучался, гаденыш», – мысленно процедил Марк, натягивая футболку. «Ну погоди же…».

Он вышел в коридор, намеренно громко хлопнув дверью. Пусть все знают – он проснулся, и лучше ему сегодня не попадаться под горячую руку. В умывальнике Марк с силой тер лицо холодной водой, пытаясь смыть остатки того странного состояния. В зеркале отразилось его привычное хмурое лицо с налитыми кровью глазами. «Все нормально», – убеждал он себя. «Просто переутомился. Никаких снов нет. Это все бред того психа».

Но когда он отвернулся от зеркала, ему на мгновение показалось, что отражение задержалось, глядя ему вслед. Марк резко обернулся – обычное зеркало, обычное отражение. «Черт, да я и правда начинаю сходить с ума», – с раздражением подумал он, вытирая лицо.

Столовая детдома встретила Марка привычным гулом голосов и звоном ложек о тарелки. Воздух был густым от запаха пережаренного масла и сладковатого компота, который здесь подавали каждое утро. Он прошел между столами, чувствуя на себе взгляды – быстрые, украдкой, тут же отведенные в сторону. Младшие мальчишки, сидевшие у окна, затихли на секунду, когда он проходил мимо, а потом зашептались, переглядываясь. Один из них, коренастый парнишка лет десяти, даже выпрямился, стараясь выглядеть взрослее, когда Марк бросил на него взгляд.

– Марк, привет! – крикнул кто-то с другого конца зала.

Он не ответил, только кивнул, сохраняя привычную маску безразличия. Они все так делали – здоровались, улыбались, но садились подальше. Боялись? Уважали? Или просто не знали, как с ним разговаривать? Неважно. Так было удобнее.

Он взял поднос, на котором лежала порция манной каши с комками и кусок черствого хлеба, и направился к своему обычному месту у стены. Но не успел он сделать и пары шагов, как услышал резкий голос:

– Якушин! Опять в неподобающем виде на завтрак вышел?

Марк обернулся. В дверях стояла Людмила Петровна, воспитательница с лицом вечно недовольной совы. Ее тонкие губы были плотно сжаты, а брови сдвинуты в строгую складку.

– Забыл, – буркнул он, стараясь говорить ровно, без вызова.

– Это не ответ! – Она сделала шаг вперед, и несколько пар глаз тут же уставились на них. – Правила существуют для всех. Или ты считаешь себя исключением?

Грудь Марка резко сжалась от знакомого жжения – злости, которая всегда поднималась в такие моменты. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, но он вовремя опустил руки за спину. Не сейчас. Не при всех.

– Извините, – сквозь зубы выдавил он. – Больше не повторится.

Людмила Петровна на секунду замерла, словно ждала продолжения – может, грубости, может, дерзости. Но Марк стоял, уставившись в пол, сжав челюсти так сильно, что у него заболели виски.

– Смотри у меня, – наконец сказала она и, развернувшись, ушла прочь.

Марк медленно выдохнул и поднял глаза. Несколько младших перешептывались, бросая на него взгляды. Один даже ухмыльнулся – мол, «Якушин струсил».

Он швырнул поднос на стол так, что ложка со звоном отскочила на пол, и сел, уставившись в тарелку. Внутри все кипело. Он знал правила этой игры. Сильные не огрызаются по мелочам. Сильные выбирают момент. А сегодня у него был повод для настоящего гнева.

Марк только успел оттолкнуть тарелку с недоеденной кашей, когда к его столу подошли двое – Санёк и Димка, вечно вертевшиеся рядом, но никогда не рисковавшие по-настоящему. Санёк, тощий, с вечно жирными волосами, заговорщицки наклонился, озираясь по сторонам, а Димка, коренастый и угловатый, нервно теребил край своей кофты.

– Марк, слушай, у сторожа опять та пачка в ящике лежит, – прошептал Санёк, блестя глазами. – Вчера видел, как он клал ее туда. Давай возьмём?

Марк медленно поднял взгляд, изучая их жалкие, оживлённые лица. Они всегда так – хотят, но боятся, и потому идут к нему, зная, что он не откажется. Не потому, что ему нужны эти сигареты, а потому что они не смогут без него. Он чувствовал, как внутри поднимается знакомое презрение – к их трусости, к их восторженным взглядам, к тому, как они тут же разбегутся, если что-то пойдёт не так.

– Ну что, Марик? – Димка подёргивал плечом. – Идёшь?

Марк встал, не удостоив их ответом, и направился к выходу. Они тут же засеменили следом, как щенки, готовые на всё, кроме риска.

Сторожевую обходили быстро, Марк знал расписание, знал, что старик Геннадий в это время всегда уходил на обход дальних корпусов. Дверь в его каморку была прикрыта, но не заперта – глупая самонадеянность. Санёк и Димка замерли у порога, дыша ему в спину, а Марк без лишних раздумий вошёл, сразу найдя взглядом тот самый ящик в столе.

– Стоим на шухере, – бросил он через плечо, и они тут же кивнули, прилипнув к дверному проёму.

Ящик открылся со скрипом. Там лежала почти полная пачка «Беломора», завёрнутая в газету. Марк сунул её в карман, даже не скрывая усмешки. Слишком просто.

– Всё, пошли, – сказал он, выходя, но в этот момент снаружи раздался кашель – глухой, старческий.

Санёк и Димка метнулись в сторону, как ошпаренные, а Димка даже пискнул от страха. Марк закатил глаза, но шагнул вперёд, прикрывая их спиной.

– Ты чего здесь? – раздался хриплый голос.

Геннадий, сгорбленный, с вечно недовольным лицом, стоял в конце коридора, щурясь в их сторону.

– В туалет иду, – спокойно ответил Марк, даже не замедляя шага.

– А эти? – сторож ткнул пальцем в сторону Санька и Димки, которые уже пятились к выходу.

– Не знаю, не с ними.

Геннадий что-то пробурчал себе под нос, но не стал их останавливать.

Во дворе, за углом котельной, «друзья» наконец перевели дух.

– Офигеть, чуть не попались! – засмеялся Санёк, вытирая пот со лба.

– Да ладно, Геннадий и так полуслепой, – фыркнул Марк, доставая пачку.

Они тут же протянули руки, но он не спешил делиться.

– Вы вообще ничего не сделали, – сказал он холодно. – Только под ногами путались.

– Ну Марик, мы же… – начал Димка, но Марк уже развернулся к ним спиной.

– Валите.

Они постояли секунду, переглянулись, а потом, не решаясь спорить, пошли прочь, бормоча что-то под нос. Марк даже не обернулся. Он знал, что они будут злиться, шептаться за его спиной, но и знал то, что в следующий раз, когда им что-то понадобится, они снова приползут к нему. Он развернул пачку, достал одну сигарету, закурил и выпустил дым в холодный воздух. Один. Как всегда.

Тени уже удлинялись, когда Марк отошёл от основного корпуса, направляясь к старым сараям за территорией детдома. Солнце клонилось к закату, окрашивая кирпичные стены в ржавый оттенок, а под ногами хрустел сухой бурьян, пробивающийся сквозь трещины в асфальте. Он знал, что его уже ждут – Лена, та самая девчонка из параллельного класса, которая уже неделю поглядывала на него со смесью интереса и осторожности, как обычно смотрят на опасное, но заманчивое животное.

Она стояла, прислонившись к прогнившей стене сарая, курила украденную сигарету и ухмылялась, когда он подошёл ближе.

– Ну наконец-то, – протянула она, выпуская дым колечком. – Я уж думала, передумал.

Марк молча взял у неё сигарету, затянулся и вернул обратно. Их пальцы ненадолго соприкоснулись, и он почувствовал, как её кожа чуть теплее, чем холодный вечерний воздух.

– Передумывать не в моих правилах, – пробормотал он.

Лена рассмеялась, и этот звук – чуть насмешливый – почему-то заставил его напрячься.

– Вот поэтому с тобой и интересно, – сказала она, притягивая его за ремень к себе.

Потом были губы, чуть липкие от дешёвой помады, её руки, запутавшиеся в его волосах, и её дыхание, сбивчивое, но не торопливое, как будто она делала это в сотый раз и знала каждый следующий шаг. Марк не сопротивлялся, но и не торопился, он целовал её так, словно проверял, сможет ли она испугаться, оттолкнуть его, попросить остановиться. Но Лена лишь прикусила его нижнюю губу, заставив вздрогнуть, а потом отстранилась, всё так же ухмыляясь.

– Ну что, Якушин, – прошептала она. – Теперь ты мой герой?

Марк не ответил. Он смотрел на неё, на её насмешливый взгляд, на то, как она поправляет растрёпанные волосы.

– Ты же не всерьёз? – добавила она, и в её голосе внезапно прозвучало что-то снисходительное. – Мы просто развлекаемся.

Он замер.

Потом медленно отступил на шаг, чувствуя, как что-то внутри него резко сжимается – не злость, не обида, а что-то более острое.

– Конечно, – сказал он, и его голос прозвучал спокойно, слишком спокойно. – Просто развлекаемся.

Лена фыркнула, потушила сигарету и уже собиралась что-то сказать, но Марк резко развернулся и ударил кулаком в стену сарая.

Стена чуть прогнулась с глухим треском, и на мгновение воцарилась тишина.

Потом Лена ахнула:

– Ты совсем рехнулся?

Марк не ответил. Он смотрел на свои костяшки, кожа на них порвалась, и по доскам уже стекала тонкая красная полоска.

– Вали отсюда, – сказал он, не глядя на неё.

Лена заколебалась, она явно хотела что-то добавить, но в итоге лишь покачала головой и ушла, оставив его одного с разбитыми суставами и странным ощущением, как если бы он только что проиграл, даже не успев понять правила.

Марк сжал кулак, чувствуя, как кровь прилипает к ладони.

– Просто развлекаемся, – прошептал он про себя.

В его голове сразу вспыхнули депрессивные мысли: «Как будто я вообще способен на что-то большее, как будто кто-то всерьёз мог захотеть остаться». Он плюнул на землю и ушёл прочь, оставив после себя кровавый след на стене.

Марк проснулся от собственного крика, вскочив на кровати с таким ощущением, как если его грудь разрывали изнутри. В ушах стоял оглушительный звон, а по спине струился ледяной пот, пропитывая простыню. Он судорожно схватился за матрас, пытаясь отдышаться, пока глаза привыкали к темноте спальни, где кроме него никто даже не шевельнулся – ни Костя на соседней койке, ни Кирилл в дальнем углу. Он кричал, но никто не услышал.

Сон ещё плыл перед глазами, как масляное пятно: тот самый лес с чёрными, скрюченными деревьями, с небом, затянутым багровой пеленой, и с тенью, которая шла за ним по пятам, неотступно, как его собственное дыхание. Он видел себя маленького, испуганного, бегущего по мху, который хлюпал под ногами, как гниющая плоть. А потом она зашептала, эта тень, без лица, без формы, но с голосом, который проникал прямо в череп: «Ты слабый. Все бросят тебя».

Марк резко встал, чуть не споткнувшись о брошенные на пол ботинки, и шагнул к двери. Коридор был пуст, освещён лишь тусклым ночником у входа в туалет. Он шёл, стиснув зубы, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, а в висках пульсирует та же фраза: «Слабый. Слабый. Слабый».

В умывальнике он с силой ударил по крану, и ледяная вода хлынула с такой резкостью, что брызги попали ему в лицо. Он наклонился, плеснул воду на глаза, на затылок, пытаясь смыть остатки этого чертового сна, но, когда поднял голову и взглянул в зеркало – в отражении был не он один.

На секунду, всего на одну проклятую секунду, в потрескавшемся стекле смотрел Кирилл. Бледный, с тёмными кругами под глазами, с тем же выражением.

Марк отпрянул, ударившись спиной о противоположную стену. Когда он снова посмотрел – в зеркале был только он сам, с мокрым лицом и с расширенными зрачками.

– Ты… – он хрипло выдохнул, сжимая раковину так сильно, что пальцы побелели.

Тишина. Только капает вода. Он резко развернулся и вышел, даже не вытираясь.

Весь день Марк чувствовал себя отвратительно. После того ночного кошмара он не мог избавиться от ощущения, что за ним кто-то наблюдает – из-за угла, из-за спины, из темноты зеркал, мимо которых он проходил. Каждый шорох заставлял его напрягаться, каждый взгляд казался чужим и оценивающим. Даже привычные вещи – голоса ребят в столовой, скрип половиц под ногами, возгласы воспитателей – теперь звучали приглушённо, как сквозь толстый слой воды.

Он пытался заглушить это состояние привычной злостью. Наорал на младших, когда те слишком громко смеялись возле его комнаты. Швырнул тарелку в мойку после обеда, так что осколки разлетелись по всей кухне. Но чем больше он злился, тем сильнее ощущал, как что-то внутри него трещит по швам, словно его собственная ярость – это всего лишь тонкий лёд, а под ним находится что-то чёрное, холодное и очень пугающее.

И вот, когда он шёл по коридору после ужина, уставившись в пол и пытаясь не думать ни о чём, это случилось.

Кто-то резко вывернул за угол и задел его плечом. Марк даже не успел поднять голову – его тело среагировало раньше мысли. Он резко толкнул обидчика в грудь, отшвырнув его к стене, и только потом разглядел, кто это был. Кирилл. Тот самый человек, из-за которого всё началось.

– Смотри под ноги, психоделик! – прошипел Марк, чувствуя, как голос дрожит от ярости.

Кирилл не упал. Он лишь слегка отклонился, упёршись ладонью в стену, и поднял на Марка спокойный, почти жалобный взгляд.

– Тебе необязательно так злиться, – тихо сказал он. – Я не твой враг.

Такие простые и безобидные слова подожгли что-то в груди у Марка.

– Заткнись! – Он шагнул вперёд, сжимая кулаки. – Ты вообще не понимаешь, что творишь!

Кирилл не отступил. Он просто смотрел, не испуганно, не зло, а с каким-то пониманием, которое бесило Марка больше, чем любая насмешка.

– Я знаю, что тебе тоже снятся сны, – тихо сказал Кирилл.

В этот момент у Марка всё внутри перевернулось. Он не знал, что страшнее – то, что Кирилл прав, или то, что он знает.

Прошло три дня с той стычки в коридоре. Три дня, в течение которых Марк почти не спал, избегал общих помещений и чувствовал, как тревога в его груди превращается в нечто плотное и невыносимое. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним возникал тот лес – чёрные искривленные деревья, багровое небо, тень, шепчущая ему в самое ухо. А когда он просыпался, то первым делом искал взглядом Кирилла, он винил его во всём, что творилось у него в голове.

Кирилл не лез к нему. Не пытался заговорить. Он просто смотрел – спокойно, без осуждения, и от этого Марку хотелось разбить ему лицо, чтобы наконец увидеть в его глазах хоть что-то, кроме этой проклятой жалости.

На четвертый день Марк не выдержал. После ужина, когда все разошлись по комнатам, он выбрался через открытый люк на крышу – своё единственное место, где можно было побыть одному. Здесь, среди ржавых вентиляционных труб и битого шифера, он курил, смотрел на звёзды и иногда, если злость становилась невыносимой, кричал в пустоту так громко, что горло потом болело весь день. Но сегодня крыша была занята.

Кирилл сидел на самом краю, свесив ноги в темноту, и смотрел куда-то вдаль. Он даже не обернулся, когда Марк, оцепеневший на мгновение от неожиданности, хрипло выдавил:

– Ты что, следишь за мной?

Кирилл медленно повернул голову. В свете луны его лицо казалось бледным, почти прозрачным.

– Нет, – ответил он просто. – Я просто ждал.

– Чего!? – Марк шагнул вперёд, кулаки уже сжимались сами собой.

– Что ты придёшь.

Марк замер.

– Ты… – он не нашёл слов. Вместо них в голове звенело только одно: «Он знает. Он знает. Он знает».

Кирилл вздохнул и поднялся, осторожно, боясь спугнуть его.

– Ты же не такой, каким хочешь казаться, – сказал он тихо.

И тогда что-то в Марке порвалось.

– Ты ничего не знаешь! – Он бросился вперёд, схватил Кирилла за воротник и прижал к вентиляционной трубе так сильно, что та заскрипела.

Кирилл не сопротивлялся. Не пытался вырваться. Он просто смотрел Марку в глаза, и в его взгляде не было страха – только грусть.

– Мне жаль тебя, – прошептал он. – Ты страдаешь, но не хочешь признать это.

Марк дышал так тяжело, что в ушах стоял гул. Он чувствовал, как пальцы сами разжимаются, как ярость уходит, оставляя после себя только пустоту.

Он отступил.

– Если расскажешь кому-то… – голос Марка был хриплым, чужим. – Убью.

Кирилл лишь покачал головой.

– Я никому не скажу.

Марк развернулся и пошёл к выходу, но на последней ступеньке остановился.

– Почему ты вообще лезешь ко мне? – спросил он, не оборачиваясь.

За его спиной была тишина. Потом Кирилл ответил:

– Потому что ты один из нас.

Марк никак на это не отреагировал. Он просто ушёл, оставив Кирилла одного под холодным светом луны.

Когда он спускался по лестнице, в голове звучало только одно: «Один из нас». И от этих слов ему стало ещё хуже.

Марк вернулся в свою комнату, захлопнув дверь так, что задрожали стекла в оконной раме. Он стоял посреди темноты, сжимая и разжимая кулаки, чувствуя, как в висках пульсирует кровь, а в груди разливается странное, тягучее чувство – не ярость, не страх, а нечто неуловимое, от чего становилось трудно дышать. Кирилл знал. Он знал про сны, знал про лес, знал про тень, которая шептала в темноте.

Он швырнул куртку на кровать и потянулся к тумбочке, где хранились сигареты, но вдруг замер. На стене перед ним, в слабом свете уличного фонаря, четко проступил знак – тот самый, что он видел в снах, что рисовал Кирилл. Искривленные линии выжглись на стене, едва заметные, но неоспоримо реальные. Марк медленно подошел, протянул руку, но в тот момент, когда его пальцы должны были коснуться стены, знак исчез, словно его и не было.

– Черт… – прошептал он, отступая. – Что за херня со мной происходит!?

Он резко развернулся, намереваясь выйти и больше не возвращаться в эту проклятую комнату, но в этот момент зеркало на стене дрогнуло. Не отражение, а само стекло. Оно заколебалось, как поверхность воды, и на миг Марк увидел не себя, а лес из кошмаров. Черные деревья, багровая луна, и между стволами – фигура, слишком далекая, чтобы разглядеть, но он знал, что она смотрит прямо на него.

Марк рванулся к двери, но тут же остановился, услышав стук – тихий, но отчетливый. Кто-то постучал в стекло.

Он медленно повернул голову. За окном, в кромешной тьме, что-то шевелилось. Не ветки, не тени – оно было живым, огромным, заполняющим все пространство за стеклом. Оно наблюдало.

– Нет… – прошептал Марк, чувствуя, как ноги подкашиваются. – Этого не может быть…

Тьма за окном сгустилась, и в ней проступили очертания его собственного лица, но искаженного, с неестественно растянутым ртом и пустыми глазницами. Оно улыбнулось.

– Марк… – прошептал голос, исходящий отовсюду и ниоткуда одновременно.

Он тут же выбежал из комнаты. Коридор казался бесконечно длинным, а шепот становился все громче, сливаясь в навязчивый хор: «Илирия… Илирия… Илирия…».

Марк моргнул, и видение рассыпалось, как дым от сигареты. Коридор снова стал обычным, тускло освещенным, с потрескавшейся краской на стенах. А из-за угла, аккуратно прижимая к груди стопку книг, вышла Катерина. Она шла, уткнувшись носом в верхний том, и не сразу заметила Марка.

– О, главная жрица секты вышла на променад, – ядовито бросил Марк, перегораживая ей дорогу. Его голос звучал хрипло, адреналин все еще колотился в висках после пережитого ужаса.

Катя вздрогнула, едва не уронив книги.

– Марк! Ты чего тут в темноте… – Ее взгляд скользнул по его бледному лицу, дрожащим рукам, но она лишь плотнее прижала книги.

– Я не в секте, мы расследуем важные вещи, которые также касаются и тебя, дурак!

– Да-да. – Он кружил вокруг нее, как шакал вокруг добычи. – Изучаете, как зомбировать народ своими бреднями про лес и красную луну. Готовитесь к большому шабашу?

Он намеренно тыкал пальцем в книги:

– Мифы… О, а это что? «Забытые культы»? Может, уже и жертвоприношения планируете?

Катя напряглась, ее пальцы побелели на корешках.

– Ты сам все видел в том лесу. Ты просто боишься признать… Мы начинаем вспоминать… Тебе снится то же, что и нам.

– Я ничего не видел! А сны мне вообще не снятся! – его крик эхом разнесся по коридору.

Она вдруг улыбнулась – не злорадно, а с какой-то странной уверенностью.

– Ты кричишь именно так, когда врёшь сам себе.

Марк ощутил, как ярость сменяется страхом.

– Вы с Кириллом совсем чокнулись, – прошипел он, но уже без прежней убежденности.

Катя молча открыла книгу на закладке и протянула ему. На странице был изображен древний символ – круг с переплетенными линиями, точь-в-точь как те, что он видел в своих кошмарах.

– Ты случайно нигде не видел такой символ? – с осторожностью спросила Катя.

– Впервые вижу, – четко ответил он, понимая, что врет. Катерина заметила на его лице сомнения, он сразу же сжался.

– Мы нашли это в старых записях о местных легендах, – тихо сказала Катя. – Ты можешь продолжать злиться, но это не изменит того, что происходит со всеми нами!

Марк резко захлопнул книгу.

– Хватит. Нести. Бред.

Повернувшись, он зашагал прочь, но через несколько шагов обернулся:

– И чтоб я больше не видел, как ты вместе со своим чокнутым другом свои психоделические бредни распространяете!

Катя молча смотрела ему вслед.

Выбежав на улицу, Марк жадно глотнул холодного воздуха. Над головой висела обычная луна, но, когда он бросил на нее взгляд, ему показалось на секунду, что она вспыхнула красным. Из-за спины донесся шепот: «Илирия…». Обернувшись, он никого не увидел.