Сновидения пивного пьяницы

Я усиленно включился в работу. Мудёжка с квартирами продолжалась. Сидя в кабаке, жильё не найдёшь. Подтереть жопу – и то потребуется приложить усилия. Какой же это пошлый мир! За три-четыре дня я перелопатил массу вариантов – всё мимо цели. Всё дерьмо собачье. Дерьмо кошачье. Дерьмо коровье. Встречался с разными агентами, хозяевами, повидал множество квартир, домов, гостинок. Я просто устал от всего этого. Каждый день я неизменно напивался и к вечеру уже слабо соображал. Поступали звонки, вечерние, когда я был пьян, выходили забавнее, но неизменно я всё портил. Около восьми позвонила какая-то девушка:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте.

– Вы квартиру ищете, верно?

– Абсолютно верно!

– Простите, как вас зовут?

– Хосе Консека.

– Как?

– Хосе Консека.

– Простите, что?

– Я сказал, что я – Хосе Консека!

Молчание.

Молчание.

– Молодой человек, мне не до шуток, я занята работой, вам нужна квартира или нет?

– А вам?

– У меня уже есть. (Некоторые бросали трубку гораздо раньше, но эта оказалась либо очень терпеливой, либо любопытной.)

– Я буду жить у тебя. Я ведь славный парень. Руки, конечно, не золотые, но банку пива за восемнадцать секунд выпиваю. Могу и быстрее, если пить из бокала, а не из банки.

– Сейчас я повешу трубку.

– Ладно, в самом деле, крошка, я мог бы нагрянуть к тебе, прихватить вина. Мы могли бы посидеть, поговорить. У тебя приятный голос. Ты знаешь…

Договаривал я обычно в никуда. Гудки раздавались с того конца трубки.

После позвонила какая-то бабка. Я её не знал. И приказным тоном она заговорила:

– Ты жить-то будешь? Хата нужна? Кто будет жить? Он, она, оно? Ну? Что? Решил?

– Миссис, да подите-ка вы ко всем чертям! Прочь от меня! Прочь! Прочь!

А утром всё начиналось сызнова: беготня, звонки, просмотры. Я совсем измотался. Выдохся. И денег пропил столько, что хватало теперь только на комнату. Договорившись с одним малым, я пришёл на просмотр очередной… Нет кухни. Нет газа. Нет ванны. Электрическая плита и холодильник – в прихожей, душ – в туалете, прямо над унитазом, в комнатке один квадратный метр. Отказался. Время шло, точнее – сокращалось. А ещё точнее – заканчивалось. Его почти не осталось, а я по-прежнему не мог выбрать. Все владельцы были наглые сребролюбцы. Никто не мог приютить гения. Талантливого писателя, голодающего и жовиального романтика! О, это было ужасно! Холод и безразличие – атмосфера бездомного Ростова.

На горизонте замаячил вариант – комната в секции. Ванна – кухня – туалет – общие с соседями. Чертовски не хотелось видеть этих ублюдков, знать их имена, контактировать с этими мудаками. Но мои требования становились скромнее – прямо пропорционально заканчивающимся деньгам.

– Что там хоть за соседи? – спросил я.

– Две девушки.

– Девушки?

– Да. Ну так, что?

– Давайте посмотрим.

Я не особо обрадовался этим двум сучкам. Чёрта с два! Но место было неплохое, тихий двор. Второй этаж, чистая комната. Ну и пусть живут эти шлюхи. Может, будут мне по очереди перед сном отсасывать…

Я спустился вниз, сжимая в кулаке ключи от нового жилья, и решил отыскать ближайший магазин. В шаговой доступности оказалось три продуктовых магазина, где я мог купить пиво, сигареты и чего-нибудь съестного. Один из них даже имел лицензию на продажу крепкого алкоголя. Для меня это важно: обычно дальше магазина я не выхожу. Если в магазине есть всё, что мне нужно, Ростов для меня ограничится этим пятачком. Позже я обнаружил там же ещё две аутентичные наливайки, где рюмку водки можно было закусить бутербродом с колбасой и запить всё это сомнительным пивом. Короче, мне там понравилось!

Обследовав район, я хорошенько затарился выпивкой и вернулся домой. Дамы ушли. Я был им благодарен за то, что они избавили меня от необходимости знакомства с ними именно сегодня. Я открыл пиво и сделал первый глоток. Волшебно. Остальное пиво я загрузил в холодильник, включил Бетховена и, растянувшись на кровати, уставился в окно – моё окно выходило назад дома, назад двора. Всё было засажено деревьями, кустарником, всякой зеленью. Один каштан буквально засовывал свои ветви в мою комнатушку. Тишина, спокойствие и холодное пиво. Мудёжка с квартирами была окончена!

Сцены невыдуманных спектаклей

Эпизод 1. Предпраздничные увертюры

В канун Нового года меня как раз турнули с работы. В общем-то, недопонимания случились на почве до некоторой степени беспечного отношения к заполнению документов. Меня вежливо попросили унять фантазию, что напрямую отражалось на моём заработке. Ответным жестом стало заявление «по собственному», и я снова мог дышать полной грудью. Даже становясь на шаг ближе к голодной смерти, меня всегда восхищало то чувство, что сопутствовало увольнению. Увольнению с тошнотворной грошовой работы. Это покруче любой наркоты будет, это приятнее, чем секс. Помните это: «Затем вдруг как бы что-то разверзлось перед ним: необычайный внутренний свет озарил его душу…»? Нечто подобное испытываю и я, когда ухожу. Только значительно дольше, чем полсекунды. Ухожу, оставляя их там. В секунду ворох проблем, так отравлявших тебе существование, становится несущественным. Как по мановению волшебной палочки куда-то пропадают все эти бездумные муравьиные смены, все эти бумажки, где почему-то есть и твоя фамилия, все эти приёбнутые случайные знакомые, которых ты и знать не думал…

Стакан с пивом я поставил. Нужно было открыть новую бутылку.

– Чё теперь делать будешь? – спросил Серёга.

– Накуплю пива, заберусь под одеяло и буду «Симпсонов» смотреть…

– На хер они тебе сдались?

– Там показана весёлая и беззаботная жизнь. Иногда полезно, чтобы руки на себя не наложить.

– Да?

– Конечно. У Хемингуэя есть замечательная книга – «Праздник, который с тобой всегда», вроде. Она меня в своё время очень выручала. Действовала лучше любого успокоительного или психолога.

– И про что там?

– Про Хэма. Важно не это. Важно то, что читаешь ты эту книгу, читаешь – и вдруг ловишь себя на том, что ты сидишь и улыбаешься в эти страницы. Каким бы дерьмовым ни выдался твой день. Вот как он умел.

– А ты так не умеешь?

– Если бы умел – уже б Нобелевскую премию дали.

– Дадут ещё.

– Ага. Если только пиздюлей в подворотне.

– Симпсоны, хемгуэи эти… На хер этих америкосов!

– Когда сидишь в пятнадцатиметровой яме, под землёй, американцы уже не кажутся тебе вселенским злом. Опасаться надо тех, кто ближе всего.

Конечно, теперь придётся искать работу. Но сейчас об этом думать совсем не хотелось… Это только у Керуака да Ричарда Баха жизнь протекает плавно, без напрягов. Один на поездах бичует да в горах медитирует, второй на кукурузнике летает. В обыденной жизни, помимо самых очевидных потребностей, вас ещё отымеет один миллион мелочей, которым в свободолюбивых романах американских путешественников просто нет места. Нужны спички, туалетная бумага, косметические ножницы, нитки, медицинская вата, пальчиковые батарейки, мешки для мусора, столовый нож и много-много всякого дерьма, о котором сейчас говорить нет смысла.

Мы сидели втроём, пили пиво и разговаривали. Из соседней комнаты донёсся неприятный ноющий звонок стационарного телефона. Серёга ответил – квартира же его. Через минуту он появился в дверном проёме, растерянно почесал поседевший затылок.

– Лёня, – молвил он, – сейчас Черепах перезвонит. Ему там СМС какое-то пришло. Кредит одобрили. Он взять хочет, а сам хуй чё понимает. Да и я не понимаю. Короче – объяснишь? Он сейчас перезвонит.

Черепах и впрямь не отличался недюжинным интеллектом. Вообще, докторов наук среди нас не было. Но некоторые выделялись даже на общем фоне.

– Да объясню, хули, – сказал Лёня.

Затем опять завыл телефон, Лёня удалился, оставив мне сигарету, и через какое-то время уже он заполнил дверной проём. Глаза его сияли, потные ладошки он то и дело потирал. От волнения он закурил сигарету со стороны фильтра.

– Черепаху СМС пришла…

– Блядь, знаем, – вмешался я, – и что?

– А то! То! – по его глазам и экспрессивным выпадам я понял, что я полный болван. – Там четыреста пятьдесят штук денег. Пол-ляма.

– Кредитка?

– Ага. На пол-ляма, считай.

– Хуйня это всё… – вмешался Серый. – Кредитки-хуитки… Я ещё налью.

Он разлил на троих.

Я сказал:

– Ты-то чё разволновался? Хочешь ему башку отбить и деньги забрать?

– Дурак, что ли? – брезгливо поинтересовался он. – Дело в том, что у меня такая же СМС есть. На пол-ляма (ему, судя по всему, понравилось это выражение).

– А-а, ну нехуёво. Тебе повезло.

– Ну так, звони, – сказал я. Сказал – словно бы выстрелил из стартового пистолета.

Он подхватился и стал звонить.

Я не знаю, почему здесь, в двадцать – ебать его за уши – первом веке так легко раздобыть деньги, но ему каким-то образом одобрили этот кредит. Ему давали кредитную карту – на 450 000 рублей. Это ещё при том, что в двух или трёх банках на нём висели действующие кредитные обязательства, обязательства, по которым он не платил. Как всё это делается, как всё это получилось – я понятия не имею. Да и знать не хочу. Я только помню, как он позвонил утром, 25 декабря, позвонил и заорал прямо в трубку: «Есть! Он пришёл! Он принёс! Кулер! Ой, блядь! Курьер! Карту принёс! Ты где?..» Где я был? Я спал…

Эпизод 2. Примерно в это же время, примерно в этом же месте

Денди (это я прозвал его «Денди» потому, что, даже будучи бездомным бродягой, он стремился к прекрасному и выглядел достаточно элегантно) сидел на кухне и смотрел в окно. Зима была снежная, но спокойная. Очень плавно и размеренно снежинки падали откуда-то сверху и покрывали весь двор. Незаметным из квартиры морозцем сковало все улочки, отчего они казались маленькими и уютными. Всем, только не бездомным. Денди обхватил колени руками и думал, а подумать ему было о чём. Хотя бы о том, что теперь у него не только есть газ, но ещё и кухня, на которой он может его зажечь. Он уже и отвык от того, как это может быть приятно…

Денди было 36, и уже лет 15 у него не было ни кухни, ни газа, ни даже своей кровати. Всё это случилось с ним, когда он ушёл из дома, а из дома он ушёл, когда незаметно и без предупреждения, лоб в лоб встретилась с ним взрослая жизнь. От взрослых постоянно кто-то и что-то требует, и когда Денди повзрослел, требовать уже стали от него: чтобы он немедленно нашёл работу и влез в семейную упряжку, тянувшую на себе квартплату да полный холодильник. Менее настойчиво, но всё-таки требовали, чтобы он женился, говорили о детях. На этом фронте особенно усердствовали старухи, вечно всем недовольные, вонючие старухи. Ещё настаивали на том, что нужно поменьше гулять, значительно урезать рацион алкоголя и оставить в покое банду его старых дружков. Этого Денди допустить не мог. Он чувствовал, что на него надевают наручники, запирают в маленькую и тёмную клетку. Работать Денди не любил. Он полагал, что работа убивает душу, при этом ещё и калечит тело, а это он считал антигуманным. Жениться он тоже не мог: женитьба на одной особи женского пола лишала бы его альтернативы в будущем, зацикливала на конкретном объекте и не давала свободы творчества. Какой же дурак, думал Денди, может с собой добровольно такое сделать? Существует, конечно, лёгонький акт подлости – супружеская измена, но зачем лгать, когда вполне можно обойтись без обмана, ничуть при этом не пострадав? Денди был очень благородным человеком. Ну и о том, чтобы бросить своих друзей – голодных и испуганных, – не могло быть и речи! Кто же о них позаботится, если не он? Денди был воистину благородным мужем!

Недавно Денди получил наследство – приличную двухкомнатную квартиру на втором этаже старого двухэтажного барака, в небольшом посёлке рядом с крупным городом.

Он не закатил никакой безбашенной вечеринки по такому случаю, а только думал да смотрел в окно. Денди справедливо полагал, что теперь он стал не только домовладельцем, но и человеком, обременённым кучей ненужных ему проблем. Теперь придётся постоянно кому-то платить, заботиться о множестве различных вещей, глядеть в эти мерзкие канцлерские хари да носиться по всему городку с кипой различных бумажек. «В этом нет ничего благородного, – думал Денди, – и мне это всё претит».

Тут раздался звонок в дверь. Внутри Денди разливалось тёплое и приятное чувство, и это было не вино (о чём он тут же пожалел). Это было не только чувство собственности, но чувство защищённой, запертой на замок собственности. Теперь уже никто не сможет беспардонно нарушать его личное пространство и мешать ему думать. Теперь он будет решать – кого впустить, а кого нет. Он всегда мечтал открыть дверь с сигаретой в зубах. Он видел это в американских фильмах, его восхищал вид появившегося на пороге домовладельца в трусах и майке, с растрёпанной головой и сигаретой в зубах, это означало, что и в квартире, и в личной жизни у человека всё хорошо. Поэтому Денди закурил и пошёл открывать дверь. Кто бы это мог быть, думал по дороге Денди.

– Кого там, к чёрту, принесло? – спросил Денди из-за двери, давая понять, что не потерпит никаких посягательств на свою новую собственность.

– Денди, – раздался голос, – открывай. Это я.

– Луковицеголовый?

– Да-да, открывай.

– Луковицеголовый, ты один? – Денди требовалась вся информация о госте.

– Один, один. Открывай, холодно же.

Денди открыл дверь. Он стоял в трусах да майке, и в сияющей улыбке торчала сигарета.

– А как по мне, нормальная температура, – сказал радостный Денди.

– В квартире-то конечно. Он ещё газ включил, – ворчал Луковицеголовый, продвигаясь на кухню.

Луковицеголовый был одним из дружков Денди и прозвище своё унаследовал от Перикла. У него была большая и по-смешному вытянутая голова, и Денди всегда говорил: «Как у того грека. Не помню его имени. Его называли „луковицеголовым“».

Луковицеголовый припёр с собой пятилитровую банку дешёвого вина, которое они покупали у престарелой и почётной семьи Канапатько, жившей через две улицы от Денди. И ещё обмазанного в глине большущего петуха.

– Что это? – спросил Денди, указывая на петуха.

– Курица. Петух. Не видишь, что ли?

– А что с ним случилось?

– Я не знаю. Он умер, погиб.

– Ты чего, куриное кладбище разграбил?

– Нет, просто обвалял в глине. Мы прямо так его и запечём. Духовка работает?

– Газ есть, – гордо сказал Денди.

– Ну и хорошо. А когда достанем, глина поотпадает сама собой, а вместе с ней и перья. Нам достанется чистейшее мясо, друг мой!

– Ишь ты, – прицокнул Денди, – чего только не придумают!

– Разве ты не знаешь, – ответил Луковицеголовый, – мясо – самая лучшая компания к вину. Бог всё предусмотрел.

– Знаю, знаю, – ответил Денди и выглянул в окно. В квартире было очень уютно.

Эпизод 3. «О спорт! Ты – мир!»

Ветра в этот день почти не было, отчего совсем не чувствовался и мороз. Но от этого мало проку, если у тебя нет выпить. Три тёмных фигуры нетерпеливо вышагивали в сторону спортивной площадки на озеленённой зоне для отдыха…

– Сколько у нас пилок? – осведомился Кучер.

– Шесть, – коротко ответил Билл.

А третий только сказал:

– Нужно только побыстрее это всё делать. Иначе окажемся в отделении полиции или же в больнице.

– Вон там, за деревьями. Пошли.

Все трое приблизились к старым металлическим брусьям, на которых ребята из близлежащих кварталов могли и прокачивали практически все группы мышц. Брусья были забетонированы на славу, ещё в советское время, стояли тут уже лет 35 или 40. Кучер обнажил пилу по металлу, третий закурил.

– Покурим, – бросил Билл и сел на заботливо отпиленный ствол большого дерева.

Кучер принялся за работу. На первую стойку ушло две пилки. Они сильно нагревались, потому действовать приходилось с большой осторожностью: одно неверное движение – пилка в секунду щёлкала, ломалась, её требовалось заменять на новую.

Пока в морозном воздухе так замечательно пахло хвоей, пока снежинки вальсировали с самого неба, бесконечные, как вся вселенная, пока полицейские уазики искали себе новую жертву…

Все трое уже ощущали во рту вкус алкоголя, причём каждый мысленно покупал свой любимый продукт. Так, например, Билл непритязательно рисовал в своём воображении, как он выходит из аптеки, а карманы его приятно оттягивают пузырьки со спиртом для наружного применения. Кучер хотел выпить несколько кружек охлаждённого пива. Но как бы там ни было, все они прекрасно понимали, что дело закончится водкой.

– Потащили, – сказал Билл.

Дело было сделано. О том, чтобы сдавать брусья в таком виде, не могло быть и речи. Тётя Глаша – приёмщица металла – сразу поймёт, что это искалеченный спортивный снаряд. Не возьмёт – это в самом лучшем случае, а то и полицию вызовет.

– О том, чтобы сдавать брусья в таком виде, не может быть и речи, – сказал третий, – она сразу всё поймёт, это же очевидно.

– И что ты предлагаешь?

– Нужно распиливать. Разделить стойки с этими штуками, потом ещё раз – всё напополам.

Когда со всем было покончено, то, что осталось от брусьев, было присовокуплено к другому украденному или найденному металлу, на весах оказалось 113 килограмм, и наши друзья получили 790 рублей чистой прибыли…

Атлантида, дурные сны и соседство со скотами

Дождь третий день не перестаёт. Ночь. А я сижу в машине – такси – и слежу за мужичком, что снаружи. Волосы поредели, но зачёсаны назад. Носит серый костюм, коричневые туфли с острым носком, телогрейку и коричневый плащ. В очках – в общем, похож на художественного руководителя. Так и есть, слышу, как он говорит по телефону:

– Любочка… Любочка! Да. Вы нужны мне. Всё начнётся завтра, в 12.00. В ДК «Ростсельмаш». Да. Это рядом с вокзалом. Что? Ну уж постарайтесь, Любочка, вы очень мне нужны!

Я слушал, как тарабанит дождь по машине, и тут мы поехали. А мне вспомнилось, как ещё в школе, классе в шестом, я написал стишок про дождь. Заканчивался он так:

«Он стучит и стучит, он похож на меня,

Он ведь тоже молчит…»

Я показал его педагогу по литературе. Это была престарелая дама с ярко-красными губами и аристократическим пенсне. Она небрежно пробежала глазами и вернула мне, сказав что-то вроде:

– Литература завтра первым уроком. Не забудь сменную обувь.

Я даже немного обиделся…

Уже двадцать лет я не был маленьким. Пятнадцать – не играл в войнушки. И десять – не бравировал своим возрастом. Когда-то я учился в школе. Не любил книги. Не участвовал в самодеятельности…

В классе висело несколько продуктов самодеятельности, а именно: виниловая пластинка, облепленная семенами подсолнуха, две экспозиции бумажных цветов абстракционного смысла, человечек, слепленный из спичечных коробок…

Думаю, не менее четверти времени в этом классе я провёл в углу.

– Постой в углу, остынь немного, – говорила моя первая учительница – Галина Петровна, – а к доске по-ойдё-ёт…

Кроме нескольких драк и педсоветов, я также помню весьма колоритные записи в дневнике:

«Повредил Блондареву В. глаз ручкой».

Или:

«Пил Coce (по-английски) на уроке!»

И совсем уж неприглядное от преподавательницы иностранного:

«Уважаемые брат и мама! В четверти будет 2! В году – тоже 2. Я настоятельно советую вам принять меры! Он ничего не учит и ничего не хочет…»

У меня было пять двоек в четверти, так что ещё одна двойка – вещь чуть ли не заурядная.

В школе высокая учительница по психологии – с красивыми и длинными ногами – она разрешила нам называть её просто – «Света». Это был, как она думала, педагогический приём. Одноклассники этим чертовски гордились – «Я сказал ей „Света“!»

Я называл её на «вы» и по имени-отчеству.

Победы я не чувствовал. Порицания – тоже.

Водитель довёз меня до дома. Денег с собой не было.

– Погоди, сейчас домой схожу, тогда расплачусь, – говорю ему.

А он:

– А если не вернёшься?!

– Вернусь. Три минуты.

И он мне поверил. Всё же нельзя быть таким доверчивым. В России живёшь, тем более – в Ростове. Нетрезвые ноги вознесли меня на второй этаж, я взял 500 рублей, спустился и расплатился. Затем сел на лавочку перед подъездом – покурить. Да-а-а, думаю, да-а-а… Сколько стоит сегодня «слово чести»? А сколько просто – «слово»? Удивительно быстро время перемалывает все человеческие устои, рушит все постулаты, низвергает святыни. Ещё в девятнадцатом веке далеко не все умели читать и писать, а сегодня уже замызганная бабка вас в биотуалет не пускает.

– Пусти, – говорю, – ведьма! Рубля не хватает!

А сам думаю: «Уссусь щас!»

– Пошёл вон, придурок! Много вас таких! Иди отсюда!

– Аристотель, – говорю, – завещал нам: все вещи в государстве должны находиться в частных руках, но пользование ими должно быть общее!

– Придурок твой Артотель! И ты вместе с ним! А ну щас милицию позову!

– Тогда уж полицию зовите!

Я добежал до каких-то дворов и только там отдал должное природе. Непонятно. Опорожнение мочевого пузыря – естественная человеческая потребность. Это – не прихоть и тем более – не хулиганство. Так почему же нигде нет бесплатных туалетов (даже на вокзалах)? Скоро нас заставят платить за то, что мы чихаем, или за то, что у нас растут ногти. Ну да ладно! О небесные воительницы, о валькирии! Вы увлекли меня слишком рано, и не туда. Я просто ложусь спать.

И правда – поднимаюсь по лестнице, стаскиваю одежонку и падаю в мягкую кровать. Свою (хоть и арендованную) кровать. В гостях хорошо, а дома – лучше. Вот так всё просто.

Просыпаясь с жёсткого бодуна в гостях, вас, вдобавок ко всему, отягощает мысль о предстоящей поездке домой. А это очень-очень непросто, поверьте на слово! А дома – тут вам всё: кровать, подушка, уют. Наволочки, в конце концов! С нравственной точки зрения наволочки – превыше самой подушки или одеяла. Наволочки – они облагораживают спальное место, придают тонкую грациозность всему жилищу. Наволочки – лицо кровати и создают тёплую и добрую атмосферу. Посмотрите на постель, которую украшают наволочки, и любую другую. Вы тут же всё поймёте. Без наволочек я б даже спать не лёг. А как они приятно пахнут!.. Но утром, похмельным утром, самое важное – отсутствие людей и раздражающих факторов. Одиночество. О, одиночество – сокровище из сокровищ, божественная чаша Грааля! Если вы просыпаетесь, а вашу голову сдавливают мерзкие тиски похмелюги, вы отдадите всё, что имеете, всё, что можете пообещать, всё – за несколько минут штиля! Если заиграет будильник – вы расшибёте его о стену. Если постучат в дверь (а она будет железная) – это будет преступлением против всего сущего на земле! Если запоют птицы – вы сочтёте это гадским рёвом. Только одиночество вас и спасёт. От всего на свете. Только не вздумайте молиться или давать зароки больше не пить.

– Ну всё… Хватит с меня… Дошёл до ручки уже, хватит, бросаю! Больше – ни капли!

Во-первых, это пустая трата времени. Она не принесёт ничего, кроме мерзкого настроения, поноса и изжоги. Во-вторых, представьте, ну не будете ли вы смешны: сколько уже похмельных молитв и зароков отправлялось в небо! Сколько плача и стенаний! Сколько язвительного сарказма и детского пессимизма услышали небеса? Довольно самобичевания!..

Уснул я моментально, говорят – как убитый. Но всё же – проснулся… Всё тянулось медленно. Казалось, меня погрузили в яичный белок. Я почему-то стал вспоминать свой сон. А я – чемпион по идиотским снам. В этот раз: помню, некий маленький мальчик, – помню – я должен звать его по какой-то причине Степан Сергеевич. И ещё – я должен приглядывать (именно «приглядывать», хоть я и понятия не имею, что это означает) за ним до тех пор, пока у него не появится второго имени, или же второй фамилии, или, может быть, приставки к имени-фамилии. Подробностей не могу вспомнить, а в общих чертах – вот. После такого хочешь не хочешь, а почувствуешь себя нездоровым.

Затем я стал восстанавливать в памяти то, что привело меня к сегодняшнему утру. Попробую, но так – пунктиром. Выпил 150 в наливайке «Минутка», что на площади Чкалова. Раньше там можно было курить, но сейчас запретили. Ушёл оттуда. Добавил в магазине. Там ступеньки вниз идут – магазин, а дальше проходишь – и опять наливайка. Не ресторан, не бар, не пункт продажи спиртного, а просто – тошниловка. Алкаши там – советские. В пиджачках, брючках, фуражках. Старики. Заказывают – водку. И я там. Ну добавил. Выбрался на свет. Пойду, думаю, домой. Взял домой две бутылки портвейна 777. Употребил. И тут мне позвонили. Это Тёма – выдернул меня на футбол. И я поехал…

Несколько раз я ночевал у Тёмы дома. И обнаружил, что его бабушка совсем не оригинальна: как и все наши бабушки, она очень вкусно готовит, хлопочет по дому и тепло встречает гостей… Не верю я, что сегодняшние барышни когда-нибудь превратятся в таких бабушек. Нам досталось жить в пластмассовом, железном, силиконовом мире. В мире замороженных овощей и заварной вермишели. В мире рыночных отношений, страха, паники и пота. Цитадель поддельной морали, расчёта и невежества.