Сновидения пивного пьяницы

Ладно, знаю несколько парней с фанатской трибуны. Несколько ребят из фан-движа «Сельмаша». Это интересные личности, добродушные люди, впрочем. Не пьяное бритое быдло, не то, что вам рассказывало про них государство.

Ну да ладно! Я прибыл к стадиону. Меня там уже ожидали четыре знакомых фана. Фамилии не афиширую. Естественно. Мы дали по водке, двинулись на стадион. Кругом уйма народу, ментов – в избытке. Ещё бы. Сегодня «бомжи» приехали. На подступах к стадиону ещё больше полиции: на лошадях. Какие-то бабки торгуют варёной кукурузой. Воздушные шарики, шарфы, крики и звон бьющихся бутылок. Парк заполнен до отказа. Но все ведут себя спокойно. С Зенитом хорошие отношения, потому беспорядков ждать не стоит. На входе большие чёрные ворота и много полицаев. Собаки. Люди, кони, глаза… Меня обыскивает один малый в белых хирургических перчатках. Рядом с нами зелёный пластмассовый столик, а на нём – множество разных пачек сигарет, зажигалок и спичек. Из карманов прут всё, кроме мобильника. Полицай увлёкся, ощупывая моё бедро с внутренней стороны.

– Ну всё, всё, хорош! Не мацай меня! – рявкнул я.

Он отвалил, только сначала измерил меня испепеляющим взглядом. Лопух! Сигареты в заднем кармане так и не нашёл! Я проник на сектор. Он был уже заполнен. В возбуждении люди сильно шумели. Кто-то с кем-то здоровался.

После второго пропущенного гола мы ушли. Я и ещё один паренёк. Мой приятель. Мы взяли водки, какого-то сока и копчёные куриные крылышки. Долго искали, где бы приземлиться. Повсюду были менты. Камнем кинь – попадёшь в мента. Выпили. Купли что-то ещё. Всё поплыло, закружилось и потянулось вверх. Появилось чувство безмятежности. Пахло цветущими тополями и мясом. Другой мир самоликвидировался, всё должно было служить нашей прихоти. Впереди нас шла девушка.

– Девушка, – крикнул я, – я к вам с водкой, крыльями и израненной душой!

Она ускорила шаг. Я не обиделся…

Помню, голоса были. Лица – мелькали. Бухла и сигарет – в избытке. Помню, женщины были. Я рассказывал им про свою неудавшуюся любовь: «Её звали Лена, и она была чиста и непорочна, как новорождённый ребёнок. Когда она улыбалась, вместе с ней смеялось всё небо, но если по какой-то причине она плакала, это отдавалось утренней росой на зелёной, пахнущей свежестью траве…»

А они все смеялись…

«Я не помню, как именно я её потерял… Может быть, это случилось оттого, что я слишком много пил и неоправданно мало работал, но однажды утром я проснулся…»

А они – смеялись… Женщины.

Женщины разговаривают очень странно. Одна моя знакомая говорила: «Он очень хороший человек, он тяжело болеет…»

Но у меня есть одно замечание – это вылезшая на 2/3 задница из джинсов, когда они сидят на лавочке. Нужно либо надевать вещи по размеру, либо не садиться.

Хотя мужчины тоже далеко не ушли. Однажды один мой знакомый явился домой в три часа утра, пьяный в стельку. Он сел за пианино и стал играть, при этом почему-то не включив свет в комнате. «Я не хотел никого разбудить», – объяснил он потом…

Затем – я уже веду диалог с двумя представителями закона. Я пьяный. Один на безлюдной дороге. Неподалёку от главной проходной завода «Ростсельмаш». Около двух ночи. Чокнутая луна поливает меня святым светом.

– Ты чё тут делаешь? – спросил один и направил на меня фонарик.

Чего это, думаю, он фонариком на меня светит? Пьяный, что ли? Я же в него не свечу!

– Домой, – говорю, – иду.

– Откуда?

– Так, с футбола же…

– А чё пьяный такой?!

– Так, проиграли же…

– Что в карманах?!

– Ключи, сигареты, телефон.

– Вытаскивай!

Чего, думаю, ему от меня понадобилось? Вытаскиваю. Он подходит и ощупывает карманы. И этот мацает! Он ничего боле не нашёл.

– Далеко живёшь?

– Нет, тут за углом, – соврал я.

– Ну, давай, дуй домой да проспись.

– Отлично! Ну я, пожалуй, пойду.

И стою посреди большой дороги и восклицаю «Аз есмь! АЗ есмь! АЗ ЕСМЬ!» И тут я расхохотался, расхохотался так, будто Зевс летит на божественной колеснице. Как будто Гера с младенцем на руках, на руках, испачканных кровью. Как будто…

Ладно, как я уже сказал, утро выдалось безрадостным. Но у меня есть один приём. Если вы не хотите похмеляться спиртным, опасаясь, как бы не наклюкаться уже к десяти или одиннадцати утра, то лучше вам ничего не найти. Смотрите: нужно найти объёмную тару. Обычно я просто отрезал горлышко у любой двух- или полуторалитровой бутылки. Лёд нужно готовить с вечера. Так вот, выливаете в свою тару литр охлаждённой кока-колы (не пепси) и засыпаете всё это дело 10–15 кубиками льда. Пить маленькими глотками. Бодрит. Проверено.

Так я и поступил, а затем выполз на солнце. Делать нефиг, дай, думаю, съезжу на «Динамо», покопаюсь в старых книжках – может, найду чего… Шагаю по раскалённому асфальту, как римский прокуратор. В душе – пустота, в голове – гвоздь, да и вообще – «как у латыша – хуй да душа». Да и та – на средневекового рыцаря похожа. Звучит красиво, а на самом деле – пьянство и разврат. Или, может быть, как у лорда – хуй да морда. Да и та – морда.

А что насчёт души Достоевского? Я читал (чего я только не читал), что он частенько наведывался в дом терпимости, где потягивал несовершеннолетних шлюшек. Как знать…

Я заперся в наливайку, где сразу же поправился тремя бокалами холодного пива. Затонувшая Атлантида стала немного ближе. Моя походка становится увереннее, мои цели приобретают явственные контуры – я пытаюсь снять деньги с банковской карты.

Есть, доложу я вам, отдельная каста отвратительных людей – канцелярские служащие, небольшие работники банков, сотрудники соц-чего-то. С ними нестерпимо тяжело иметь дело и даже – говорить. Там, в отдельной комнате, сидела девушка, и у неё были уродливо-мелкие черты лица. Говорила она отрывисто. Голос дребезжал. И даже писала – строго. Восклицательный знак в какой-то бумажке она поставила немного дальше, чем предполагал обычный, общепринятый интервал между буквами и символами. В её отдельную комнату зашёл старик. Она тут же завопила:

– Выйдите! Выйдите! Ждите в коридоре!

В комнате был кондиционер, а вне комнаты – жара и духота.

– Да я остыть немного, – сказал старик, – что я вас, съем, что ли?

– Я не могу работать в таких условиях, – вопила девица…

Я молча сунул ей карточку. Она ощупала меня мокрыми глазами.

– Денег снять, – сказал я, – три тысячи.

Она всё проделала и вернула карточку. Я вышел.

– Заходите, – сказал я деду.

На рынок «Динамо» я отправился на автобусе. И там случилось кое-что. Кое-что из разряда «специально не придумаешь». Короче: на одной из остановок зашёл цыганоподобный мужичок и принялся играть на баяне. Супротив меня сидел какой-то здоровенный, жирный мужик. Сидел себе, гад, и ничем таким не выделялся. И тут вдруг он подскочил, ломанулся к двери, когда мы уже тронулись, и принялся орать:

– Откот-т де-е! От-ткот-т-ти-и-и-и де-е-евре-е-е!

У него явно хромала дикция. Ну дикция и дикция, думаю я, пусть себе хромает на здоровье. Не мешает же никому его хромая дикция? Мне не мешает. Но вот когда цыганоподобный мужичок закончил играть и двинулся вдоль салона, дабы собрать мелочь, случился настоящий взрыв эмоций, натуральный психоз! Этот здоровяк бросился на цыганоподобного, они сцепились, стали бороться. Мелочь с пронизывающим звоном разлетелась по автобусу. Слышались маты. Наконец дверь открылась, и психованный здоровяк рванул из автобуса. Я видел, как он закуривает. Руки его тряслись, его всего трясло. Он орал на водилу:

– А-а-ад-д-д-д! А-а-ад-д-д-д по-о-одажный!

Его всё ещё трясло…

На «Динамо» я сразу же отправился к торговцам старыми книгами. Ну как – сразу же… Пропустил пару пива в пивной палатке. Атлантида дразнила меня всё более явственными контурами.

Торговцы стоят за книжным палатками, расположенными почти что у самой беговой дорожки. В нерабочее время их стеллажи покрыты полиэтиленом. Торговца, кажется, зовут Яша.

– Леопарди есть? – интересуюсь я.

– Леопарди?

– Да. Леопарди, Джакомо Леопарди.

– Се-ейча-ас посмо-о-отрим-м-м, – говорит.

Смотрит.

– Хороший поэт. Но нет. Сейчас нет.

И тогда я завалился в кабак. Заказал 100 грамм, два бутерброда, два бокала пива. Через четверть часа я уже любовался Атлантидой. Я к ней – или она ко мне? Ещё через полчаса я готов был дискутировать о характерах персонажей Достоевского. Ко мне подсел мужичок, бахнул залпом 200 грамм водки, поморщился и закурил. Ни фига себе, думаю. Нужно валить отсюда…

Домой добрался на автобусе. Добавил где-то ещё. Взял пива, иду к подъезду.

Я в жизни встречал разные формы джентльменства, порядочности и такта. Поднявшись домой, я обнаружил там свою соседку, к которой пришёл кавалер. Они сидели в кухне. Своё субтильное тельце он поместил на табуретку, он сел на корточки. Я имею в виду – он сидел на корточках прямо на стуле. Килограммов 45 живого веса, синеющие, размытые партаки, неотъемлемый чубчик контрастирует со стриженой головой… На столе лежал телефон, динамик дребезжал. Какой-то суровый парень пел хриплым голосом. То был шансон. Ухажёр говорил ей:

– Я тебя в жопу ебать буду! Своим хуем в твою жопу, а потом в рот… В жопу буду и в рот сразу…

А она крутилась по кухне, смущалась и хихикала. Она кокетничала. Если бы я не слышал, что говорит эта жертва блатной романтики, то мог бы подумать, что он делает ей красивые комплименты… Но я слышал.

Я вошёл в коридор, его недавно покрасили. Тяжёлый запах краски выталкивал меня из прихожей. Разулся и закурил. Он повернулся и посмотрел на меня. Я уставился на него. Он отвернулся и принялся за борщ. «Правильное решение», – отметил я и пошёл в свою комнату…

Утром хотел попить. В холодильнике было какое-то ситро. На этикетке было написано: «Химический состав…». Пить перехотелось. Вспомнилась одна деталь. Сосед по площадке сообщил мне вчера утром, что отравился водкой. Ночью, встретив меня, сказал:

– Подожди!

Вернулся с ополовиненной бутылкой водки и сказал:

– На, допьёшь!..

Почему мне вспомнилось именно это? Бредни какие-то… Зато сна своего я не вспомнил, ни капли не вспомнил!.. Спорим, мне снился какой-то бред?

Нормальное безумие обречённого

Я сидел неподалёку от дома культуры и играл в карты с какими-то ребятами. Погода стояла отменная, было тепло и солнечно. Мне кто-то позвонил.

– Да? – ответил я.

Оказалось, это была одна девушка, её звали Света, и я залипал на ней лет пять тому назад. Не скажу, что был влюблён, но уж очень она мне нравилась. Фигура у неё была… Мужики, поверьте, нет смысла описывать её фигуру. Она была сложена идеально. То, что англичане называют ”perfect”. Но дело не столько в её фигуре. Константин Левин был без ума от носика Кити, а кто-то западает на женские ноги, а ещё кто-то – на грудь или задницу. Что касается меня, это лицо. Глаза, форма бровей, губы, как она улыбается или пьёт кока-колу через трубочку, как пугается… Может быть, я извращенец, но первым делом меня зачаровывает лицо, а всё остальное – предикат, рождаемый мужиками в курилках.

То, что она сама позвонила, было очень странно. Мы общались раньше, но так – «привет-пока». Я не говорил ей, как она мне нравится, потому что ей нравился другой тип мужчин. Не просто «другой тип», а кардинально. Эти ребята вызывали у меня отвращение, плавно переходящее в тошноту и изжогу. Она всё больше улыбалась и смеялась в обществе двух коротко стриженных самцов, которые слушали на мобильном телефоне шансон, рубашку заправляли в джинсы, а джинсы с огромным ремнём-подделкой натягивали чуть не до шеи. Выглядели они одинаково, говорили, а точнее будет – не всегда успешно пытались формулировать свои мысли, – тоже одинаково. И мне было неприятно, что именно «это» ей нравится. Могла бы выбрать себе менее инфантильных болванов, думал я.

Иногда я ловил на себе её взгляды, когда случайно поворачивался или боковым зрением видел, как она смотрит. Это был тяжёлый взгляд исподлобья, она не улыбалась, а просто смотрела, думала, наверное, «что за идиот». Затем я просто стоял на выходе и курил, а она подходила, вешалась на шею одному из этих болванов и говорила: «Ох, Лёша, я так устала… Забери меня отсюда». У Лёши был собственный автомобиль.

И вот она позвонила, и я плохо расслышал, потому как игроки шумели, машины – опять же, дорога рядом, но мне послышалось что-то вроде:

– Денис, ты не хочешь сделать мне куннилингус?

Я понял, что ослышался, она никогда не говорила таких вещей и вообще воспитана была хорошо.

– Где мы сможем встретиться? – продолжала она.

– Да-да, конечно, – ответил я, решил, что на месте разберусь, что там и к чему.

Через четверть часа мы встретились в летнем кафе, я держался и не курил, потому как помнил: она этого не любит. За пять лет всякое могло произойти, но всё же лучше подождать, решил я.

Она не изменилась совсем, была так же красива, на высоких каблуках.

– Выпьешь?

– Да, соку.

Я заказал два сока.

– Ну что, пойдём погуляем? – спросил я.

Погода сопутствовала нам, и мы пошли. Она вела себя странно, как будто её звонок – вещь заурядная и вообще мы раз в неделю вот так вот встречаемся и гуляем. А я не хотел копаться в том, что сейчас происходит. Будь что будет.

– Как, – говорю, – у тебя дела?

– О, всё нормально… Решила прогуляться, увидела твой номер…

– Здорово, что увидела. Замуж-то не вышла ещё?

– Вышла.

– О-оу-у…

Мы шли и беседовали, как вдруг я увидел, как возле «Магнита» пробегают три маленьких динозаврика. Натуральных. Живых.

– Эй, смотри, смотри! Видела?! Что за чертовщина!

– Что?

– Видела?

– Нет, что?

– Чёрт! Динозавры! Маленькие! Вон там, за угол заскочили!

– Ты, я вижу, с алкоголем так и не завязал?

– Нет. Я однолюб. Но алкоголь тут ни при чём! Я их своими глазами видел!

Она засмеялась, прильнула ко мне, я почувствовал её запах и загорелся, как римский факел. Я знал, что могу всё испортить, но просто ничего не мог с собой поделать. Это всё равно что быть наполовину под дорожным катком, а потом сказать: «Ну я пошёл». Это невозможно, это было выше моих сил. Я приобнял её за бёдра и легко поцеловал. Мы взялись за руки и пошли дальше. Я достал сигареты, вынул одну, зажал в губах и полез за спичками. Она выхватила сигарету и бросила её на обочину.

– Курение тебя погубит, – сказала она.

– Ладно-ладно…

Мы решили зайти в магазин, купить газировки, шоколадных конфет, всякой мелочи. Возле магазина сидела дворняга. Проходя мимо, я отчётливо слышал, как она что-то бормочет на человеческом языке, вокруг было много народу, и никто и вида не подавал. Собака жаловалась на блох и яростно их выкусывала. На нашем, русском, языке.

– Слышишь?

– Да. Что именно?

– Собаку? Она говорит!

– Все животные разговаривают.

– Чёрт, да эта на человечьем языке говорит! Послушай!

Собака подняла на нас мокрый нос и замолчала.

– Пойдём в магазин, – сказала Света.

В магазине, уже на кассе, ко мне подошёл какой-то старый бомж и сказал:

– Сукин сын Луций Корнелий Сулла Счастливый.

– Чего?

– А ведь мой план тогда почти сработал! Разве я был неправ, когда говорил, что тиран скоро умрёт и штраф можно будет не платить? Эх, если бы… Мне не хватило-то пары часиков! Эх… Если бы…

– Я не знаю, старик.

Мы вышли на улицу. Поднялся ветер, и сильно потемнело, как будто был вечер.

– Эй, ну что за хрень? Такая погодка была!

– Хоть бы дождя не было, – ответила она.

– Не говори. Пойдём.

Я думал про того старика – что за чертовщина? Неужели это и есть любовь? Неужели, если человек влюбляется, ему обязательно сходить с ума?

Стало немного прохладно, я воспользовался этим, чтобы прижать её к себе, она не сопротивлялась, затем я засунул одну руку ей в задний карман джинсов и нащупал там самую восхитительную попку, которую только в состоянии носить смертная.

– Э-эй.

– Ничего не могу с собой поделать: руки мёрзнут!

На углу дома я поцеловал её ещё раз, более долго и откровенно.

Мимо проходил какой-то мужик, они поздоровались, затем он протянул мне руку и сказал:

– Ксеркс так хорошо платит, а я с детства знал те места… Я ж ничего, я так… – и пошёл дальше.

– Он, что, ненормальный? – спросил я.

– Нет, он просто поздоровался.

– Какие он там места знал?

– Да откуда я знаю…

Мне надоела вся эта чушь. Все эти собаки, бомжи, ксерксы.

– Слушай, пойдём в какое-нибудь тихое местечко. Я куплю вина. Посидим. Надоело бродить.

– Пойдём. Вина не надо.

Мы зашли в какой-то дворик, сели на лавочке и стали целоваться. Я не чувствовал земли под ногами, это было ни с чем не сравнимое чувство. Сзади была густая-густая трава. Зелёная, свежая и высокая.

Мы упали в эту траву – и целовались, целовались, целовались… Это было очень долго и прекрасно, иногда жадно и настойчиво, иногда нежно и застенчиво. Мои руки на ощупь бродили по её идеальному телу. Я и не помышлял заняться с ней сексом. Я не хотел этого банального хлюпанья. Я только мечтал, чтобы этот момент никогда не кончался. Я тонул в запахе её волос, я был словно зачарованный, да и плевать, лишь бы этот поцелуй длился как можно дольше. И все древнегреческие боги услышали мои молитвы. Мы наслаждались друг другом несколько часов. Потом мы минут десять провалялись в этой траве, просто глядя в небо и не произнося ни слова. Мы молчали, смотрели вверх и всё друг о друге понимали. Затем я встал, зашёл за соседний деревянный сарай, чтобы отлить, закурил сигарету, но тут же выбросил. Когда вышел оттуда, Света уже встала и говорила с какой-то женщиной, они, судя по всему, были знакомы. У женщины на руках был младенец. Я подошёл к ним. Женщина была уже в возрасте – лет 55–60 ей было. Но беззлобная. На голове платок.

– Ну что, вы уже умерли? – спокойно спросила она.

Я не воспринял всерьёз.

– Да. Вместе, – сказала Света так же беззаботно. Потом задумалась и добавила: – Я умерла первая, а он – второй.

– Что за чушь вы порете, дуры? – спросил я.

– Всё, Денис. Вы умерли.

– Ты чё, бабка, с катушек слетела? Иди вон стань на Пушкинской да раздавай свежие номера «Сторожевой башни», или чем вы там, психи, в свободное время занимаетесь…

– Успокойся, Денис, – вдруг сказала Света, – мы и правда умерли. Там же, в кустах, – и рукой она показала на то место, где мы недавно целовались.

– Да ты-то куда? С ума посходили?

– Пойди посмотри, если не веришь, трупы ещё там. В обнимку.

Я было двинул к кустам, но почему-то остановился. Мне было не страшно, нет. Просто почему-то неинтересно. Не хотел смотреть. Как будто мне открылось что-то новое, и что там в кустах – уже не имело значения.

– Смотрите, я вам сейчас покажу, – сказала бабка.

Младенец, что спокойно спал у неё на руках, вдруг проснулся, кожа у него покраснела, он стал кряхтеть и биться в конвульсиях. Он кричал и размахивал руками всё сильнее, затем кожу его стали покрывать волдыри, громадные и противные, ноги срослись в хвост, и он стал похож на чертовски здоровую пиявку, красную, всю в волдырях, с человеческим лицом и орущую. Через пару минут он издох. Что всё это означает, я понять не мог, какой-то бред. Я взял Свету за руку и сказал: