Полная версия:
Сновидения пивного пьяницы
– Нет?
– Нет.
– Отлично. Всего доброго.
В какой-то момент я совсем издох – даже забыл, что курить хочу. Я подошёл к Юле:
– Это издевательство. Смена штатного сотрудника сколько стоит?
– Тысячу.
– Я имею в виду не с восьми утра и до восьми вечера, а с восьми утра и до восьми утра. Двадцать четыре часа…
– Тысячу рублей. А двенадцать часов – так это четыреста пятьдесят рублей.
– Я уже люблю нашего работодателя…
– Так! Тихо, – сказала она и заулыбалась…
Я не должен критиковать самое крупное начальство при более мелком, но всё же – начальстве! Она ведь на кассе сидела, а это следующая ступень в карьерной лестнице.
– А ты сколько зарабатываешь за одну смену?
– Тысячу триста.
– М-де-е-е, есть к чему стремиться. Наш босс само человеколюбие!
Затем я отправился попить воды, потом заправил несколько десятков машин – и вот что заметил. Чаще всего моя двадцатичетырёхчасовая рабочая смена оплачивается двумя машинами. То есть минут за шесть-восемь. Это в 70 % случаев. Далее: реже – одной, и ещё реже – тремя. Машины идут постоянным потоком, образуют очереди.
– А могу я поесть? Попить? Покурить, в конце концов?
– Да, но это когда вдвоём, а ты сейчас один…
– Я всегда один.
Там уже вовсю сигналил какой-то дебил.
– Это рабовладельческий строй вернулся! Это противоречит конституции, трудовому кодексу! Это противоречит всему, включая Европейскую конвенцию о защите прав человека!
Но она только смеялась с меня, говорила, какой я смешной. Она думала, я шучу.
– Возьми минералки.
Я заправил несколько машин, посмотрел на часы: 10.43 – и взял минералки.
– Я курить хочу.
– Ладно, иди, – сказала Юля.
Она напялила на себя робу и вышла. Ей-то по статусу не положено, но добрая она душа.
Я уселся сзади заправки, закурил. До еды мне дела не было, но выпить я захотел, о чём честно ей и сказал.
– Да ты с ума сошёл!
– Но мне просто необходимо выпить!
Затем я ещё несколько часов заправлял машины.
– Такого-то на столько-то.
– Конечно.
Чаевые давали – по 2–10 рублей… Редко.
Нудная работа, от которой тупеешь, от которой плохо становится.
Потом гопники какие-то пьяные пришли. Тёрлись там, курили. Затем покупать что-то стали. Я подошёл деньги отдать в кассу.
– Дай, я пройду. Деньги отдам, – сказал я одному.
– Слышь, – протянул он, – ты чё модный такой?
Я осмотрел себя: а вдруг и правда модный. Вроде нет.
– Нет, работаю здесь.
– Да?
Я уже уставать начал.
– Да. Съебись.
Я кинул деньги в кассу и пошёл, не оборачиваясь. Слышал, как они что-то говорят, но потом они в такси сели и уехали.
– Слушай, а что ты делать будешь, когда я уйду? В пять часов меня здесь не будет.
– Я не знаю. А может, останешься?
– А оплатят?
– Нет.
– Конечно, не останусь, и к тому же я закончу работу ровно в пять. Не в шесть, не в восемь, а в пять. Это я к тому, чтобы ты была готова.
Но они уже сигналили вовсю, и я опять вернулся к этим ёбаным колонкам. Но затем случилось нечто страшное: приехал огромный бензовоз, или что-то типа того. Какая-то здоровенная машина, и Юля, надев каску и оранжевую жилетку, отправилась туда, лазила по нему, что-то там проверяла, ебошилась с какими-то замерами… А тем временем на заправке чуть ли не бунт начался. Машины стояли в очереди, сигналили, требовали у меня сдачу, а кассира-то не было, я не мог ни деньги в кассу отдать, ни сдачу получить. Я чувствовал себя беспомощным. Я сдерживал их напор, пока Юля не вернулась, а потом взял себе перекур. Ещё через часок она сжалилась надо мной и дала минут 10 просто так посидеть в этой будке, а сама на площадку вышла. Я ждал, пока будет без пяти пять. Я смотрел на время каждые, как мне казалось, 20–25 минут, но выходило так, что прошло 5–7 минут.
В 17.00 я сидел внутри. Тяжело дыша, я стал снимать с себя эти ватные штаны, огромную, тяжёлую куртку. Юля хотела уговорить меня поработать ещё, но я отказался наотрез, даже шанса ей не оставил, она всё поняла. Затем предложила поработать до восьми, но уже платно. Но нет – всё напрасно. Я медленно раздеваюсь, меня не покидает мысль, что это рабство, а не работа. Затем я заполняю все бумаги, но за часы, проведённые с заправочным пистолетом в руках, я действительно отупел. Где нужна подпись, я пишу фамилию, а где фамилия – расписываюсь. И так два раза подряд. Порчу несколько бланков, но мне уже всё равно. Потом я поднял голову и увидел, что творится на улице: машин стало в два раза больше, они хватали заправочные пистолеты, жали не на те кнопки. Заправка была повергнута в хаос! Все они растерялись, как маленькие дети, орали что-то, разводили руками. Какому-то старому саботажнику удалось полностью отключить одну колонку. Всё дошло до того, что бедная Юля уже кричала каждому через стекло: «МЫ НЕ РАБОТАЕМ! НЕ РАБОТАЕМ МЫ!» Звонила кому-то, узнавала, как вернуть колонку в дело. Я ликовал! На тебе, сука! Работодатель хоть и немного, но поплатился за свою жадность. Надеюсь, он только с Юли не вычтет за этот простой. А то, судя по всему, совестью он не обременён. На работу никто выходить не хотел, а единственный бесплатный стажёр умывает руки. И всё: пиздец пришёл заправке на час-другой. Но в результате Юля нашла кого-то, но прибудет он только к восьми.
В итоге мы делим с ней заработанные мной чаевые, выходит по 150 рублей. И тут она вычитает ещё 50 рублей в «фонд АЗС». АЗС бедствует, и потому учреждены фонды в помощь АЗС. Мне уже плевать на всё, я как растение. Требую пиво, но она не даёт, потому как внутри съёмка ведётся – и пить там нельзя. Я махнул на всё рукой и ушёл. Приехал домой и хорошенько надрался. Ноги болели, ноги зудели, и я не представлял себе двадцатичетырёхчасовой смены…
Утром я сомневался, буду ли там работать дальше. Но мне не позвонили, и на следующий день тоже. А на третий день я напился в тряпки: весь день пил пиво и ещё полночи – вино, утром мне сами знаете как, и тут звонок:
– Денис?
– Конечно.
– АЗС №… Вы не могли бы сегодня на работу выйти?
– Сегодня?
– Да, через полчаса нужно быть на месте.
– Ох… Нет, не мог бы. И знаете ещё что?
– Что?
– Я вообще не буду там работать. У вас то есть.
– Да? Почему?
– Я работу искал, а не в рабство нанимался. Увольте.
– Ладно, до свидания!
– Не приведи господь!
Мы распрощались, я выглянул в окно и увидел там снег, я заглянул в холодильник, но там ничего не увидел, тогда я сел за компьютер и написал этот рассказ.
Скачки
Даже несмотря на то, что меня мучило похмелье, я заставил себя встать. Жара. Такие у нас июли! Простынь мокрая от пота и смятая. Начало – в 12.00. Даже вентилятора у меня не было. Суббота. Я отправился на ипподром и раздобыл там программку скачек. Купил её у какой-то старушки, что сидела там в своей будке. Странно, но очередей я не увидел. Вернувшись, я взял много пива и принялся выискивать победителей. Накануне я сильно повздорил с Ларисой, и в этот день я её не видел. Помнится, я сильно шваркнул дверью и заорал: «ДА НАХУЯ МНЕ ВСЁ ЭТО НАДО?!» Она выскочила из комнаты и запустила в меня пустой бутылкой. Я попытался пнуть её, пустую бутылку, но не попал. Был пьян. Что-то я последнее время на шизика похож. Завожусь с пол-оборота, матерюсь. Но любой, кто живёт в одной комнате с женщиной, становится шизиком. Одного я никак не пойму: какого чёрта ей надо? Только одного – и всё. Я подскочил и хлопнул дверью: «И НЕ ВЫЛАЗЬ ОТТУДА, СУКА!» Она вышла и что-то заорала. «РОТ СВОЙ ЗАКРОЙ, БЛЯДЬ», – голосил я в ответ из кухни. Короче, было круто. А сегодня – я, пиво и программа скачек. Я анализировал. Первый заезд, третий, пятнадцатый… Уже голова кругом пошла. Я всё забросил. Пришла она и принялась готовить. Я курил у окна и молчал. Она обняла меня сзади.
– Что, может, и обнять тебя уже нельзя? – промурлыкала она.
– М-можно. Чё готовишь?
– Супчик… Ты будешь?
– Нет, – и я ушёл.
Ипподром был величественным сооружением. Ростовский ипподром – лучший ипподром юга. Единственный ипподром России, который находится в частных руках. Хотя я могу и ошибаться. Огромное здание, огромные козырьки и решётки на впускных воротах. И милиции тоже много. Это немного нервирует. Я заплатил за вход и, пробравшись через кордоны милиции, вступил внутрь. Вот оно. Я уселся на дощатую лавочку и открыл программку.
В первом заезде я проиграл. И во втором – тоже. Ставил немного. А вот в третьем я победил в двойном экспрессе и воодушевился.
– Блядь, – восторжествовал я, – эти лошади пришли, как и нужно было!
Тут ко мне прицепился один дедок.
– Мне нельзя ставить, – развёл он руками, – нельзя.
– Ага.
– Как только увидят – сразу гонят.
– Отчего же так?
– У меня тут свои лошади.
– Какие?
Он назвал какую-то кличку.
– В шестом заезде бежит.
Я открыл шестой заезд. Посмотрел. Такой лошади там не было.
– Тут нет такой лошади.
– Как нет? А ну-ка, дай-ка посмотреть.
Я дал программку. Он сделал вид знатока, нахмурил брови.
– Ах, так вот же она, ты правильно её отметил.
Лошадь звали ВАВИЛОНИЯ, и 1000 метров она бежала за 1.12.2, что не являлось феноменальным результатом, но она мне всё равно нравилась.
– Я ведь в Афгане воевал, – объявил дедок.
– Пенсия, наверное, хорошая?
– Двадцать четыре тысячи. Плюс у меня четыре лошади здесь.
Я окинул его взглядом. Весь потрёпан, помят, пьяноват. Брючки с ремешком, рубашечка, – типичный видок советского алкаша.
Я посмотрел на владельца лошади: «Донской агросоюз». ООО.
– Тут написано, что хозяин – Донской агросоюз, – сказал я старикашке.
Он уткнулся в программку носом:
– Ну… правильно. Я директор.
Я ещё раз измерил его взглядом. И какого чёрта ему нужно? Лапшу мне на уши вешает. Я зашёл в бар и, ознакомившись с прейскурантом цен, попросил стакан воды. Проще вина в розлив купить. Вышел и увидал несколько воробьёв. Воробьи – маленькие распиздяи, подумал я. Прошло ещё несколько заездов. И вот вышла ВАВИЛОНИЯ. Красивая лошадь. Я поставил на неё в ординаре. ВАВИЛОНИЯ шла первой всю дистанцию – от старта и до финиша, не оставляя остальным ни единого шанса. Я пошёл к окошку забирать свои деньги. Дед постоянно отговаривал меня ставить на тех, на кого я хотел ставить. Включая ВАВИЛОНИЮ. Я выиграл в трёх заездах, и каждый раз он подходил ко мне, разводил руками, дескать: «ну видишь, как я тебе подсказал?!» и говорил:
– Тут уж я тебе помог! Ну а дальше сам, дальше сам…
– Ага.
И так каждый раз.
Лошади – это хорошо, а ипподром – адреналин. Намечался последний заезд. Лошадь звали Робин Гуд. Они вышли и покрасовались перед зрителями. Робин Гуд был замечательной лошадью: смоляно-чёрной, жокей прямо-таки всадник, и задница у Робина была в таких полосках. Я не знал, специально ли или от природы, но лошадь была замечательная, ретивая. Я открыл программку – ну точно: вчера выбрал именно его.
– Не советую, – сказал дед с видом оракула, – выдохнется быстро. Пятой или шестой придёт, не выше… Поставь-ка на двоечку.
Я пошёл и сделал свои ставки.
Они рванули из сарая. Дистанция была 1400 метров, и 1200 из них Робин Гуд шёл вторым. Затем они поравнялись, а всадник включил свой хлыст по-доброму. Он уже практически не сидел на своей лошади. Малыш на славу поработал хлыстом, и они пришли ноздря в ноздрю.
– Будет фото – финиш, – сказал какой-то бывалый.
А люди то и дело твердили: первым пришёл «шестёрка»… Шестой номер будет первым. Кретины! Первым был пятый номер, первым был Робин Гуд, и я это знал. По громкоговорителю объявили: заезд выиграл Робин Гуд. И я двинулся к окошку, получить свои деньги. Бывалые огорчились. А двоечка пришла глубоко шестой.
– Ну что я тебе говорил? Да ты тут со мной разбогатеешь! – подошёл дед.
Я смолчал.
Но чёрт, шесть часов на ногах давали о себе знать. Я устал. И морально, и физически. И ещё этот чёртов дед меня утомил. Когда я ехал домой на маршрутке, я заорал водиле: «НА СИТО!» Я перепутал, я заезжал с другой стороны. Все оглянулись на меня. «НА ОСТАНОВКЕ», – закричал я и вышел.
Я прихватил себе выпить и двинул домой. Зашёл.
– Ну как? – встретила меня Лариса.
– Хуйня, – ответил я.
– Хотя бы не проигрался.
– Да уж.
В тот вечер я здорово напился.
– Ты есть-то будешь? – спросила она.
– Чёрт, да я лучший в мире игрок на скачках, – твердил я ей, – я гений.
– В чём?
Я наливал. Зачем отвечать на риторические вопросы?..
Тогда я пил очень много. А она засовывала мне свой язык в самую глотку. Она искупалась, и мы легли в постель. Спать, типа. Она надрочила мне болт. Я то и дело твердил ей тогда:
– Я – лучший в мире игрок на скачках, ты хотя бы это понимаешь? Понимаешь ты это или нет? Я – лучший в мире игрок на скачках!
– Ага, – смеялась она, – ха-ха-ха-ха.
– Ни черта ты не понимаешь!
– Давай-ка лучше делом займись, – и она запускает руку ко мне в трусы. Я запускаю руку ей под майку, думая о том, что она даже не знает, кто я такой. А затем я отыскал там одну грудь и, присосавшись к ней, обо всём позабыл.
Кое-что о гриппе
Тогда зима ещё толком и не началась, а я уже успел заболеть. Да ещё и как! Грипп. Кости ломит, голова болит и, кажется, вот-вот расколется на две части. Это даже хуже, чем похмелье. Я хочу сказать, что, когда у вас похмелье, тут хотя бы ясно, за что вы страдаете, а вот грипп… Короче: этот ублюдок крепко прихватил меня за яйца, и всё тут. Хоть стой, хоть падай. Я слёг. Там имелись какие-то таблетки, но мне было бы куда легче, если бы они не знали номера моего телефона. А выключить я его не мог: ждал нужного мне звонка. И вот утро. Кости ломит, голова трещит, а я обливаюсь потом и малодушно помышляю о смерти. Я Понтий Пилат. Я – Джордано Бруно, пожираемый адским пламенем. Я… Как бы там ни было – звонок.
– Здорово!
– Привет, – отвечаю.
– Ну чё, в «тотошку» едем, а? – это Тёма. Собрался испытать удачу на тотализаторе.
– Нет. Я болен.
Он недоумевает.
– Да, да. Заболел. Это грипп, ужасно себя чувствую.
Мы говорим ещё минуты две о какой-то безделице, потом я вешаю трубку.
Я медленно умираю. Еле встаю, пью таблетки. Я знал, что нужно немного поесть, но не смог проглотить даже малюсенький кусочек хлеба. Чуть не сблевал на ковёр. Чёртова сухая пища! Никогда её не понимал. Вставать мне тяжело, ходить – тем более. Я понятия не имею, что должен делать. Я просто валяюсь в кровати, оглядываюсь, страдаю. Пью какие-то таблетки. Мне звонят люди, и каждый из них – ебучий доктор. Каждый знает, что я должен делать, чтобы выздороветь. «Пей то-то и то-то – и завтра будешь здоров», – говорят они. Но рецепты у каждого разнятся. «Конечно, конечно, ты прав», – отвечаю я каждому: у меня нет сил спорить, я разбит, я просто устал.
– Привет, заболел, говорят?
– Кто говорит?
– Так. Люди…
– Ага. Грипп.
– Я к тебе приеду!
– Послушай, не стоит. Это же грипп, знаешь? Я заразный, правда, заболеешь…
– Не заболею, у меня иммунитет.
– Да похуй на твой иммунитет! Вирус гриппа всё время мутирует, от него не найти лекарства, понимаешь?
– Я приеду к тебе с пивом, полечишься!
– Мне плохо, приятель, я лежу в кровати…
– Я приеду! Посидим! С пивом, ты же его так любишь!
Я сдался. Он непрошибаем, он псих. Чума. Наваждение. Как вам такие ребята? Как вам такие славные ребята? Он вполне успешный, коротко стриженный, не опаздывающий на работу, практически не пьющий, следящий за своей репутацией парень. Но какого чёрта ему понадобилось от меня? А? Я всего лишь пьяница со своими историями. Мы прямые противоположности, тем не менее мне от него, похоже, не отделаться. Он заявляется с пивом. Он доволен. Кажется, он не понимает, что я болею, он думает, что всё это ради шутки. И ещё: разумеется, со своим рецептом. Конечно.
– Как ты тут?
– Держусь…
Я пью пиво. Оно безвкусное, как будто жевать картон. Я его пью и пью, он сидит. Или играет в компьютер, на котором я иногда пишу. Он сам не знает, какого чёрта ему понадобилось, да и никто не знает.
Заходит эта женщина, моя соседка. Её ещё не хватало! Она с каким-то своим дерьмовым рецептом. Она принесла мёд. Я выпроваживаю её матом, это новый скандал. Она проебалась, попала в молоко, села в лужу. Мне не привыкать, слишком много людей хотят вторгнуться в мою жизнь. Тут звонок. Звонит парень, я знаю, что он намерен сказать. Он звонит 74 раза за сутки, его ничем не пронять. Я жму кнопку «Тихо», с меня хватит. Я умираю, я смотрю на потрескавшийся потолок, на обои. Всё застыло, умерло. Я умираю среди умершего и ни о чём не думаю. Мне плохо, я даже встать не могу. Звонит Тёма, вновь:
– Да?
Он начинает нести какую-то ахинею, орать в трубку, смеяться. Пиздюк, напился – и места себе не находит! Я прошу его говорить по делу, мотивируя это тем, что мне вообще тяжело разговаривать. Мне действительно тяжело. В трубке я слышу нечленораздельные звуки, смех. Я вешаю трубку. Я умираю. Все остальные звонки я просто игнорирую. Хватит с меня. Я забываю про важный звонок, выключаю звук. Беру «Бесы» Достоевского (кого же ещё?), пытаюсь почитать. Отлично – Степан Трофимович… Ничего не выходит, я слишком слаб, не могу сконцентрироваться. Откладываю книгу, выпроваживаю того навязчивого ублюдка. У меня давление, температура, всего ломает, я УМИРАЮ! Я пытаюсь встать, пью какие-то таблетки. Я готов, зовите священника! Или на хуй священника, никого не надо, дайте хотя бы умереть спокойно.
Я болел около недели, не меньше. Но ясно же, я остался в живых, иначе кто бы это написал? В общем, я, непонятно как, остался жив. Я отпустил бороду, зарос. Побрившись, я отправился в парикмахерскую. Я едва оклемался и был как отмороженный. Там, в парикмахерской, было три места, три парикмахерши. Но стригли только две, и к ним была очередь, а одна сидела без дела и смотрела в стену. Она просто сидела и уставилась в стену. Её коллеги перешёптывались:
– Смотри, да она же пьяная…
– Да, опять на рабочем месте… напилась!
– Эй, а почему там никто не стрижётся? – спросил я. – Какого чёрта?
– Да она же пьяная, ты посмотри, – ответил какой-то мужик.
Она сидела там одна. Я встал и пошёл к ней. Я сел. Она принялась меня стричь, всё было великолепно. Мы говорили, нет, правда, мы разговорились! Потом она взяла опасную бритву.
– Только не прикончи меня раньше времени, – сказал я.
– Жить хочешь?
– Не знаю пока…
– Ладно, мастерство не пропьёшь!
– Знаю, я уже пробовал…
Всё закончилось благополучно. Я здоровый, подстриженный и почти понимающий, что вообще происходит, протянул ей деньги, я протянул ей деньги и сказал:
– Держись тут, крошка. Они готовы тебя прикончить за пару бутылок пива.
Мудёжка с квартирами
Найти новую квартиру оказалось делом нелёгким, и весьма. Фокус в том, что время я выбрал неподходящее. Конец июля. Летний период – студенты, абитуриенты и прочие. Не один я, в общем, искал жильё. Я пошёл и сорвал несколько объявлений, решив, что позвоню туда вечером, и отправился домой. Я не переношу жару. Чёртов июль, чёртов Ростов! Чёртово всё!
Чёртова полоумная бабка, из-за которой я вынужден искать новое жильё – и это в час пик!
Она была активная, деятельная. Она сошла с ума. Старая цыганка, глаза чёрные, как пуговицы, необузданные седые волосы. Она постоянно чему-то возмущалась. В магазине, что за углом, нас травят. Там печенье лежит аккурат между ядохимикатами и испорченными продуктами. Из сосисок вытекают витамины, если их варить в воде… Всё это, за неимением подруг, она рассказывала мне. Если с бодуна, утром, я брёл в ванную комнату, чтобы поссать и умыться, и, не дай бог, не поздоровался с ней, неделю после она не имела покоя.
Когда ей надоедало докучать мне, то было очень даже смешно – лёжа в кровати и попивая волшебное пивко, наблюдать через окно на первом этаже, как она атакует проезжающие по двору машины. Она снимала тапок с правой ноги и гонялась за каждой проезжающей машиной с криками: «СВИНЬИ! СКОТЫ! СКОЛЬКО МОЖНО ПО ДВОРУ МОТАТЬСЯ! Я ВАМ СКОЛЬКО РАЗ ГОВОРИЛА, НУ Я ТЕБЕ ПОКАЖУ!» – устремлялась она за новой жертвой. И это не выдумка – реальная сцена! Она обезумела. А я пил пиво, покуривал сигаретку и, знай себе, хохотал. Но потом она приходила домой, чтобы я опять слушал её бредни.
У неё был сынок. Лет 35 ему тогда было. Наркоман. Вообще же, я не помню, как оказался там – какая-то малосемейка по улице Штахоновского. Девять этажей, целый улей. Цыгане, торчки, шлюхи. Такой клубок там завертелся, что мама не горюй! Эти шлюхи смотрели на меня с верхних этажей, тыкали языком во внутреннюю сторону щеки и хохотали, потому что я не знал, как к ним добраться. С моего входа подъёма на этажи не было. Цыгане не обращали на меня внимания, они знали, что я алкаш и наркоту покупать у них не буду. Эта девятиэтажка кипела, бурлила, сходила с ума, она вмещала в себя самых мерзких и отвратительных представителей человечества, а я был вишенкой на этом торте.
Сынок старухи заявлялся несколько раз в неделю, и тогда у них происходили скандалы. Меня не сильно парило, если в туалете валялись шприцы. Но кода они начинали орать, это уже напрягало. Однажды конфликт был громче обычного. Я понял: паренёк кому-то крепко задолжал. Незамедлительно он требовал выдать ему денег. Бабка не уступала. Ублюдок сейчас ворвётся ко мне, подумал я. Закрыл дверь на ключ, стал в угол и вооружился увесистой палкой – ножкой от раскладного стола. Недоумок метался по квартире и орал: «ГДЕ МОЯ ДУБИНА, МАМА? ГДЕ МОЯ ЗЕЛЁНАЯ ДУБИНА? Я ЕГО УБЬЮ!» Так он провоцировал её отдать ему деньги, чтобы он, мол, никого не убивал. Затем он убежал – несолоно хлебавши. Повезло мудаку, подумал я и убрал палку.
Заранее убедив себя в том, что все агентства – мошенники, а все риелторы – свиньи, я позвонил по первому номеру. Я искал изолированную комнатку. Чтоб без соседей и, главное, хозяек жилья. На звонок мне никто не ответил. Отлично. Я налил себе стакан охлаждённого пива и набрал второй номер.
Ответила девушка, естественно. Милый спокойный голос, молодая. Родители отдали её учиться на юридический, а тут она летом подрабатывает. В этой дыре она не останется, ей уготовано другое будущее. Ладно, мне просто комната нужна.
Она предложила мне несколько адресов на выбор, которые можно было посмотреть сегодня. Я пил пиво, валялся в кровати. Мне было лень. Я отложил до завтра – я всегда так поступаю. К ночи я планировал сварить себе несколько картошин, но когда попытался встать, то упал с кровати и больно ушибся спиной. Перебрал алкоголя, не надо было мешать пиво с крепким. Тогда я взобрался обратно, решил, что картошка тоже может подождать, закрыл глаза и отключился.
Подскочил я в семь с небольшим. Ещё один минус этой квартиры – вечно орущие, почему-то именно под моим окном, дворники. Первый этаж, окно, естественно, открыто. Каждый божий день. И не божий тоже. Может, это из-за меня? И, когда я съеду, они всё равно меня разыщут и будут так же орать уже под окнами новой квартиры?
Я отправился в туалет, чтобы поссать, а очутившись там, принялся блевать. Еда. Вонь стояла на всю квартиру. Она готовила себе еду. Вонь стояла неимоверная: на этот раз – что-то очень пережаренное, сильно пережаренное, с огромным количеством чеснока. Эта вонь перемешалась с вонью из раковины и попыталась убить меня тем утром, в вонючей квартире с огромными жирными стенами, без вентиляции. Проблевавшись, я вышел и лёг спать. К одиннадцати я был уже на ногах, выпил две банки пива, обнаруженные мной в холодильнике. Куда-то идти – бессмысленно. Мир лишён смысла. Эта сальная масса только совокупляется, пердит, ходит на работу. Всё это лишено смысла. Ублюдки, трусы, тупиковая ветвь эволюции. Я схватился за какую-то книгу и завалился в кровать.
К шести вечера я оказался в баре. В нём было достаточно людно, но я отыскал свободный табурет, уселся там и заказал пива. Закурил и осмотрелся – бар. Бар как бар. Даже кондиционер есть – это уже кое-что. Ну пиво, как обычно, – бодяга. Рядом со мной сидел парень с бейджиком на груди: «Хочешь похудеть? Спроси меня как!». Что за недоумок?
– Я хочу найти квартиру, – сказал я ему.
– Квартиру?
– Квартиру.
– Ну что ж, хм-м-м… ум-м-м… Ладно, вот мой номер, – сказал он, – позвони, может, и смогу тебе помочь. Потом он встал и ушёл. Я взял визитку. Степан Валентинович. Я смял её и положил в пепельницу.
Там, в баре, я пил до ночи, а когда оказался на улице – было уже темно, повсюду были разные цветастые вывески, неоновые рекламы, фонари. На ногах я стоял нетвёрдо и, имея под мышкой ещё бутылку вина, побрёл домой. Вино там продавали в розлив, и более забористую хренотень я встречал нечасто. Набрался я очень неслабо и шёл почти на автопилоте. А когда добрался до дома, то знать не знал, как быть дальше: слишком крутой спуск. Слишком. Тогда я придумал, что нужно делать, чтобы оказаться дома, и не с разбитой головой и переломанными костями. Я лёг на асфальт, обнял бутылку вина – как мамаша своего младенца – и просто покатился вниз. Боком. Как бревно. Скатившись, мне стоило немалых усилий сообразить, где я и что со мной произошло. Мало того, что я был изрядно пьян, у меня ещё и слабый вестибулярный аппарат. Я еле оклемался, нехило проблевался и чудом попал в квартиру. Спать.
