Законы подлости

– Вы дали свое согласие на присутствие восемь месяцев назад. Они очень просили, – заметил Харлей, снова предугадывая мой вопрос насчет того, под каким опиумным эликсиром я запланировал посетить ботаников, пусть и королевских.

– Вы свободны, Харлей.

Когда секретарь вышел, Тобиас засмеялся.

– Знаешь, Себ, ты сильно не буйствуй, побереги своих ребят. Сплетни разлетаются, как споры… ну, об этом тебе в субботу расскажут… Все тайное становится явным, особенно во дворце, ну, а если уж эти тайны попали за его стены, то берегись. Авьена безжалостна!

– Эти «ребята» получают приличную зарплату за свою работу.

– Ага, а еще получили тебя в качестве начальства. Пожалей их, – усмехнулся Тобиас.

Я холодно улыбнулся, готовясь вышвырнуть его из кабинета, но двери снова отворились.

– Извините, что беспокою вас и господина де Гарса. Но вы просили сообщить, когда Он прибудет.

– Да, разумеется, – я встал из-за стола и, обойдя его, положил руку на плечо Тобиаса, слегка надавливая.

– Дорогой друг, хоть кто-то должен работать, так что… гуляй в другую сторону от моего кабинета.

Тобиас цыкнул и поднялся, кидая взгляд на секретаря, застывшего в дверях.

– Харлей, как вы его терпите?

– Это моя работа, господин де Гарс, – бесстрастно ответил Харли.

Я хмыкнул и сложил руки на груди, заломив бровь. Ну что, Тоби? Съел?

Тобиас пробормотал что-то нечленораздельное и, образовав пальцами треугольник, шагнул вперед, испарившись в сероватом зареве пространственного телепорта, словно исчезая в плотном тумане.

Выдержав недолгую паузу, Харлей вновь ответил прежде, чем я задал вопрос, в который раз за четыре года работы доказывая, что я не зря принял молодого человека без рекомендаций на должность своего секретаря:

– Его Величество ожидает в Янтарной гостиной.

Глава 5

Недавно мы стали свидетелями презабавнейшего разговора и сочли полезным поведать его нашим читателям. «Женщина – трепетный цветок, который надо оберегать» – высказался довольно симпатичный молодой человек в компании не менее обаятельных девушек. «Каждому свое» – весьма дипломатично ответила одна из них. Другая, явно моложе, и, видимо, в пору живой юности настроенная менее толерантно, тоже высказала свое мнение: «Женщина – разумный человек! Что-то я не слышала, чтобы хоть какой-то цветок заваривал кофе и топал на работу!

Надеемся, что молодой человек после своих слов остался в фаворе у дам. Такие вот времена!

Выдержка из Авьенской Хроники

«Моя лаборатория – моя крепость» – хотелось бы мне так сказать, но все сотрудники Ботанического общества, кроме Совета профессоров, ютились в одной лаборатории. В утренние часы в ней было просто не протолкнуться, именно поэтому я предпочитала приходить в лабораторию вечером.

Когда мне впервые дали разрешение на проведение опытов, она напомнила мне муравейник. Все лабораторные столы были заняты, около каждого пристроилось по три, а то и по пять человек. Какой-нибудь особенно интересный и необычный опыт мог привлечь к себе и целую толпу, а в нашей лаборатории, не буду скромничать, творилось много чего стоящего внимания. Тогда оставалось только прыгать, чтобы заглянуть за плечо и посмотреть, что творится под усилителем у ученого.

Сегодня в роли этого ученого выступала я. Ну, по крайней мере, мне хотелось думать, что я проводила опыт, достойный интереса. Однако никто не смог бы разубедить меня в обратном, потому что в лаборатории, кроме меня, засиделся лишь Марк Астер, лаборант профессора Фольцимера. Хотя, как засиделся… скорее заспался. Кинув сочувствующий взгляд на Астера, выполнявшего все мелкие опыты для профессора, коих всегда было целый список, я вернулась к усилителю.

Под магическим стеклом на алюминиевом подносе меня ждал экземпляр Белой бругмансии, или Сонника. Пыльца цветка использовалась для приготовления сонного зелья. Порой этот сон выписывался целителями как лечебный, но в большом количестве и с добавлением нужных ингредиентов пыльца превращалась в яд.

Надела охлаждающую перчатку и сняла магический купол, под которым прятался цветок. Соприкоснувшись с воздухом, нежные лепестки тут же начали скручиваться и темнеть, словно тлеющая бумага. Действовать нужно было быстро. Пинцетом я осторожно вытащила из сердцевины пестик. Он оторвался легко, но с тихим шипением, выбросив вверх сноп желтоватых искр.

Магический купол тут же был опущен назад. Лепестки и стебель еще можно было использоваться для других опытов. Одновременно я опустила пестик в длинную пробирку, заранее наполненную раствором Вечной воды – разработка ученых-магов. В этой воде любые органические вещества консервировались и сохраняли все свои свойства до двух суток.

Я выпрямилась, чтобы размять спину и шею. Работать под усилителем приходилось, согнувшись в три погибели, и в крайней концентрации. На моем лабораторном столе высились еще пять магических куполов с разными видами цветов, а заготовленных пробирок насчитывалось куда больше. Они прятались в деревянном ящичке, стоявшем по правую руку. Там же, в кожаных узких отделениях были собраны все инструменты, которые могли бы быть задействованы ученым. Пинцеты, пипетки, измерители температуры и массы, ножи разного размера и формы, покровные и магические стекла, промокашки из всевозможных материалов: от бумаги и ткани до древесины и еще много других мелочей.

Я склонилась над следующим куполом и уже приподняла стеклянную крышку, когда дверь в углу лаборатории отворилась. Из коридора внутрь тут же проскочил более теплый и влажный воздух. Я резко вернула крышку назад и хмуро глянула на вошедшего, держа в руке маленький ножик с закругленным на конце лезвием. Ярко-оранжевые стебли боялеи, собранные в розетку, нужно было нарезать, чтобы собрать необходимое количество сока.

– Селина, вот вы где, – радостно позвал Руперт, лаборант профессора Корбина. Когда-то место этого рыжеволосого молодого человека со слегка оттопыренными ушами, которые придавали ему довольно ребяческий вид, занимала и я, так что дружественными чувствами к нему прониклась быстро. Как к брату по былому несчастью. Точнее, счастью, конечно же, ведь попасть на обучение к профессору Корбину пытались многие. Я, как и Руперт в первые недели, светилась от радости, пока мне не пришлось вместо изучения мира ботаники занимать очередь в столовой для наставника, а к опытам педантичный Корбин пустил меня лишь спустя полгода, и то только из-за того, что я ходила за ним хвостиком и неимоверно раздражала его грозную персону.

Руперт явно хотел добавить что-то еще, ведь для чего-то он меня искал, но, увидев подсвечивающиеся стеклянные куполы на столе, с азартом в глазах спросил:

– А что вы делаете?

Я понимала его интерес, и, не буду лукавить, он мне льстил.

– Подходите, я покажу.

Руперт приблизился, обойдя стол с заснувшим Астером, и сложил руки в замок, словно боялся, что не сдержится и до чего-нибудь дотронется. Я коротко улыбнулась. Тоже когда-то было трепетно и боязливо находиться около лабораторного стола. Все думалось, а вдруг я сделаю что-то не так, что-нибудь испорчу, и все, пиши пропало, Корбин ведь со свету сживет.

Я снова взялась за стеклянную крышку, под которой прятался цветок боялеи. Тут можно было не торопиться, плотные, заостренные лепестки к воздействию открытого воздуха были мало чувствительны. Начав аккуратно резать их, отстраняя ножичком волокна, а пипеткой в левой руке собирая капли целительного сока белого цвета, я тихо комментировала свои действия.

– Способность сока боялеи залечивать порезы и устранять боль в ушибах, охлаждая кожу, интересна многим целителям, но они могут использовать его только для лечения небольших ранок. Каждая мать знает, что стоит в лавке купить сок боялеи, и все ее дети, особенно проказливые и неуклюжие, застрахованы от любых ссадин и синяков.

Собранный сок, прямо в пипетке, я опустила в пробирку потолще, и искоса глянула на Руперта. Тот следил за моими руками, как завороженный. Я подняла вверх пробирку с пестиком бругмансии.

– Сонник, – тут же отозвался Руперт, узнавая цветок по характерному облаку желтоватый пыли, застывшему в Вечной воде.

– Тоже активно используется целителями. Если соединить свойства Белой бругмансии и боялеи, можно попытаться создать новое – способность залечивать более серьезные раны во время сна, без неприятных ощущений для человека.

Руперт думал несколько секунд, а потом задумчиво спросил:

– А как же ядовитые свойства Белой бругмансии? Ведь вы же не будете спорить, что многие целители настоятельно не рекомендуют пить зелье из Сонника, либо делать это под строжайшим присмотром.

– Вы абсолютно правы, – я поставила пробирку назад в ящичек. – Над этим я тоже работаю. Думаю, совсем скоро у меня получится убрать эту не слишком безопасную особенность Сонника.

Руперт удивленно воскликнул:

– Но разве можно совсем убрать такое свойство? Разве только немного притупить.

Я обвела глазами магические куполы на столе и опустила руку на одну из крышек, под которой в войлочном горшке пряталось растение с крупными овальными листьями и черными цветочками.

– Кошачья примула.

– Но у нее нет лекарственных характеристик, – Руперт не понял, почему я выбрала и это растение для своего опыта.

– Нет, но порошок из ее листьев используют во многих очищающих средствах. Многие даже не подозревают об этом, когда добавляют его в чай.

– Порошок добавляют для цвета, – заметил Руперт.

– Но кроме того, кошачья примула в чае имеет успокаивающее действие.

– Я не знал об этом.

– Это выяснил один ученный несколько десятилетий назад, мне случайно попались в архиве его отчеты. Вы сами понимаете, что это совершенно незначительное свойство, да столько трав имеют успокаивающий эффект! Подобному попасть в учебники по ботанике сложно…

– И вы думаете, что с помощью примулы сможете убрать опасное действие Сонника?

– Я предполагаю. То, что кошачья примула применяется в быту, как раз и привлекло мое внимание. Я опробовала много растений, которые используются как антидоты, но все безрезультатно. Пыльца Сонника все еще имела ядовитые испарины, хоть в совсем незначительном количестве.

– По-моему, это потрясающие идеи! – с пылом воскликнул Руперт, и я тихо засмеялась.

Астер, сопящий рядом на столе, поменял положение рук под щекой, привлекая своей возней наше внимание.

– Профессор Фольцимер знает о ваших опытах?

– Еще рано говорить о каких-то успехах.

Руперт не стал спорить или переубеждать меня. Он отлично понимал, что такое гордость ученого и как она будет задета, если все узнают о грандиозных планах, а под конец ничего путного из задумки не выйдет.

– А основа? Сонник? – полюбопытствовал Руепрт, уже смелее разглядывая цветы под куполами.

– Нет, это было бы опрометчиво. С такой концентрацией пыльцы весь опыт провалится.

Молодой человек потер подбородок и закивал, соглашаясь с моими доводами. Я дала ему некоторое время для того, чтобы он, может, сам догадался, какой цветок я хотела бы использовать в качестве основы для передачи ему выделенных мной свойств других цветов. Однако Руперт молчал, и я снова заговорила:

– Голубой крокус – его я использую, как основу.

– Крокус? – переспросил Руперт, разглядывая нежный цветок с лепестками небесного цвета и усиками-листьями.

– Одно из самых нейтральных растений в нашей природной зоне. Ну, и я обожаю крокусы.

Руперт усмехнулся и внезапно мотнул головой, словно отгоняя наваждение.

– Какой же я болван! Я же пришел сказать, что профессор Фольцимер хотел видеть вас.

– Сейчас?

Руперт виновата кивнул.

– Он не сказал, зачем я ему нужна?

– Нет… а еще, – молодой лаборант глянул через плечо на Марка, начавшего уже похрапывать, – Попросил найти Астера и, если тот спит, разбудить его и гнать пинками доделывать отчет.

Я стянула перчатки и выключила усилитель, мысленно желая удачи Руперту. Все знали, что Астера порой даже кувшин ледяной воды не мог разбудить. Профессор Фольцимер лично проверял.

Кабинет главы Совета профессоров находился на пятом этаже, почти под самой крышей, и занимал три комнаты, с личной лабораторией и библиотекой, куда попадали избранные. Простым смертным доводилось лишь стоять на красном ковре перед массивным дубовым столом, за которым профессор Фольцимер восседал, словно на троне. В каком-то плане его большое кожаное кресло троном и было.

Взглянуть, хотя бы одним глазком, на лабораторию профессора Фольцимера, с новейшим усилителем и лучшими магическими стеклами, желал каждый, кто не был удостоен звания члена Совета профессоров. В Совете за всю его историю существования было лишь две женщины, а сейчас он и вовсе состоял только из мужчин. И у меня имелись далекоидущие и честолюбивые планы стать третьей женщиной в истории, занявшей кресло в Совете Королевского ботанического общества.

Я постучалась и, получив разрешение войти, переступила порог профессорского кабинета, оказавшись как раз на красном ковре, что устилал темный паркет.

Ольберг Фольцимер не походил на каноничный образ профессора. У него не было длинных седых волос и пышной бороды, как у профессора Корбина, он не носил и твидовых костюмов. Корбин же, например, менял лишь цвет пиджаков. С Лори мы шутили, что дома у профессора костюмы развешены по палитре. На эту мысль нас натолкнула одна неделя, в течение которой Корбин появлялся исключительно в сиреневых пиджаках, но все их оттенки были различны.

Фольцимер не был и так стар, как можно было подумать, подразумевая его статус и должность. Ему было пятьдесят два, но сохранился он хорошо и выглядел максимум на сорок пять. Темные, коротко подстриженные волосы он явно подкрашивал, но никто бы не смог в этом его уличить. Всегда гладко-выбритый подбородок. Добавьте к этому статную фигуру, умные глаза и отсутствие жены, и получится, что за профессором бегал весь немногочисленный женский коллектив Ботанического общества, насколько слово «бегать», вообще, уместно в таком месте.

Небольшая поправка: конечно, «весь» – это я немного преувеличила, но все работницы столовой и счетоводного отдела уж точно. Даже я в семнадцать, когда получала от него членский билет, краснела и опускала глаза, и не только из-за того, что была крайне взволнована осуществлением мечты.

Однако Ольберг все внимание к своей персоне либо не замечал, либо пресекал тут же, если находились особенно смелые дамочки. Однажды, около двух лет назад, старший счетовод подошла ко мне и попросила посоветовать, цитата: «умную книжку для ботаников, но чтоб все с пояснениями». Так как близилось время выплат премий и зарплат, я не стала особо комментировать ее слова и просто подсказала открыть школьное пособие по ботанике. А потом я сама же наблюдала, как она присаживается за стол к профессору Фольцимеру, окруженному другими членами Совета, и заводит разговор на темы, глубоко его интересующие и прямо относящиеся к роду занятия. Начала издалека – с пестиков и тычинок. Она, видите ли, не совсем поняла, что из себя представляет тычинка. В столовой, где каждое слово отражалось эхом от высоких каменных стен, тогда повисла гробовая тишина. Я с замиранием сердца следила за Фольцимером. Он невозмутимо промолчал. Другие профессора не вмешивались, видимо, тоже не желаю кусать руку, которая вскоре должна была щедро накормить их. Женщина повторила свой вопрос, думая, что профессор не расслышал, возраст все-таки… Но Ольберг Фольцимер все прекрасно слышал. Лори тогда аж привстал на стуле, чтоб получше разглядеть его лицо.

– Госпожа Каспер, не могу не похвалить вас за рвение к изучению нашей славной науки, но давайте оставим тычинки в покое и будем дальше заниматься каждый своим делом.

На последних словах профессор сделал особый акцент, и женщина вспыхнула, цветом став как маковый лепесток.

Госпожа Каспер больше не делала попыток открыть школьное пособие по ботанике и, надо думать, забросила изучение науки, если, вообще, не проклинала ее. А я тогда преисполнилась к профессору Фольцимеру еще большим уважением.

– Вы хотели меня видеть, профессор?

– Да, госпожа Ладье, – он повел рукой в сторону кресла напротив своего стола, предлагая мне присесть. – Это касается конференции.

Если честно, то я уже предполагала, что речь пойдет именно о ней. Других причин оказаться в кабинете профессора просто не нашла.

– Ваше выступление было перенесено.

Пару секунд я осознавала, что услышала.

– Простите? Разве все доклады уже не утверждены?

– Конечно, и я приношу извинения, что так получается. Совет решил провести некоторые перестановки, и начало конференции будет посвящено итогам экспедиции на гору Фонгрот.

– Должно быть, итоги ее весьма интересны, раз Совет так постановил, – в моем голосе прозвучала невысказанная обида, и я пожалела о своей несдержанности, но профессор сделал вид, что не услышал и тени недовольства.

Что ж, в любом случае, решение Совета я не могла оспорить.

– Ваш доклад останется в рамках этой сессии, выступление состоится в тот же день, что и планировалось.

– В какое время?

– Шесть часов вечера.

Я закусила губу, чтобы не ругнуться. Спасибо, профессор, что не в полночь! Поставить доклад последним, когда после обеда на конференциях всегда оставалось чуть больше половины слушателей, а к пяти-шести часам и вовсе уезжали все члены научных обществ, значило, что доклада как бы вовсе и не было. Считай, что выступила перед стеной.

Мои драгоценные двенадцать часов первого дня конференции, когда каждый готов внимать тебе, слушать тебя и беспристрастно оценивать, когда все еще веселы и бодры, спешат задать множество вопросов и воодушевлены скорой полемикой, поменяли на вялые, уставшие шесть часов.

– Госпожа Ладье, я понимаю, что это не то, на что вы рассчитывали. Однако стоит заметить, что эта конференция не пустой звук, и выступить на ней с докладом – большая удача.

Профессор был прав. Заявки на Осеннюю конференцию начали принимать сразу после окончания прошлогодней сессии, а конкурс длился полгода. Из всех младших сотрудников на конференцию попали лишь двое, в числе которых была и я.

– Конечно, профессор. Я благодарна за такую возможность. Можно узнать, кто будет представлять результаты экспедиции?

– Господин де Эмери.

Тут я снова не сдержалась, и из моего горла вырвался странный звук, напоминающий нехороший смешок.

– Извините, профессор Фольцимер, но ведь господин де Эмери даже не подавал заявки на участие в конференции.

Это была чистая правда. Лоренс относился к конференциям достаточно холодно, предпочитая больше работать с наставником и выходить на королевские гранты.

– Верно, но профессор де Грино рекомендовал именно его.

Байро де Грино был одним из самых успешных ученых в плане проектного финансирование. У него имелись десятки грантов, и, будучи сам магом, он с удовольствием взял под свое крыло Лоренса. Де Грино с жаром отстаивал, что будущее ботаники именно за учеными-магами, которые могли изучать растения под иным углом, чем люди, неспособные управлять потоками магии. Не сказать, что у него было много последователей, а в определенных кругах его и вовсе называли чудаком, но все-же он занимал почетное место в Совете и был уважаемым ученым.

Мне стоило порадоваться за друга. И где-то в глубине души я, действительно, была рада. Где-то в глубине.

Выходя из кабинета Фольцимера, я ругала себя за то, что была зла на Лори, недовольна им, хотя он ни в чем не виноват. И все же мне было обидно. Возможно, когда я увижу Лоренса, мне будет стыдно за свои мысли, но пока я не могла избавиться от этих неприятных чувств.

Как оказалось, не один профессор Фольцимер хотел видеть меня.

Спускаясь по широкой мраморной лестнице, я увидела пересекающего холл Корбина. Он шел своей обычной быстрой походкой, слегка наклонив корпус вперед. Вскоре и он меня заметил.

– Селина!

Мне не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, но проигнорировать бывшего наставника я просто не могла.

– Да, профессор Корбин?

Он дождался, пока я подойду к нему ближе, пригладил свою бороду и сложил руки за спиной, прежде чем заговорить.

– Готовы к конференции?

Я натянуто улыбнулась. Надеюсь, он не намерен мне сообщить о переносе моего доклада? Или вовсе собрался посочувствовать мне? Хотя, что это я, какое сочувствие, передо мной ведь был Корбин.

– Конечно, профессор.

В ответ он глубокомысленно покачала головой и замолчал. Около минуты мы стояли и озирались по сторонам. Корбин, явно, размышляя, я – не зная, куда себя деть.

За профессором и раньше замечалось, что по ходу разговора он мог внезапно умолкнуть и как будто куда-то «выйти». В такие моменты можно было только стоять и улыбаться, как идиотка. На мое счастье, «вернулся» профессор Корбин быстро.

– Вы помните про торжественное открытие конференции? Банкет после вступительной речи профессора Фольцимера?

– Разумеется, профессор Корбин.

Как такое забудешь. На банкете можно было показать себя, да на других посмотреть, – все, как полагается. Кроме ученых туда приглашались министры, филантропы и меценаты, представители всех важных научных и светский изданий. В общем, банкет был рассчитан на то, чтобы каждый мог завести полезные знакомства. Однако меня и с этим обломали, хотя, тут я сама виновата, так как за неимением более желающих вызвалась провести экскурсию по библиотеке и оранжереям группе молодых адептов, приглашенных из Королевской Академии.

Нет, я не особенно любила социальную активность, но просто вспомнила себя в их возрасте и своего экскурсовода, который отвел нас в столовую пообедать. Потрясающее воспоминание о Королевском ботаническом обществе, скажу я вам! Затертые углы столов и пленка на киселе.

– Селина, хочу попросить вас, – начал Корбин, и от его слов я даже покрылась мурашками. Чтоб Корбин просил, и кого – меня?

– Присядете за наш столик?

Я не стала спрашивать, что означало «за наш». Видимо за тот стол, где устроятся сам Корбин и другие. Кто – без понятия.

– Я думала, что мне стоит быть с адептами. Вы помните, я провожу экску…

– Да-да, конечно, но вас заменит Руперт. Вы, кстати, его видели? Хочу сообщить ему об этом.

– Последний раз он был в лаборатории. Но, профессор, могу я спросить, почему Руперт? Я сама вполне справ…

Корбин снова перебил меня, он, надо сказать, был большой любитель не дослушивать своего собеседника, поэтому являлся одним из самых нелюбимых, мягко говоря, оппонентов в научных кругах.

– Вы нужны мне в другом деле.

Все интереснее и интереснее.

– И это дело, профессор?..

– Не то чтобы это прям дело, – Корбин раздраженно махнул рукой, – Но на открытие конференции приглашен глава Тайного сыска.

– Я помню, профессор.

Об этом почетном госте все только и говорили изо дня в день. Можно было даже повесить плакат перед входом: «Ожидаем визита господина Себастьяна де Фоссе, главы Тайного сыска! Передайте дальше по цепочке!»

– Да, и его посадят за наш столик, – профессор поджал губы, словно этот факт нисколько его не радовал. – Но ведь у нас там одни профессора!

– Значит, господину де Фоссе чрезвычайно повезет с собеседниками.

Мой комплимент Корбин никак не прокомментировал, а только снова поджал губы.

– И я решил, иы решили, что нам за столик нужен кто-то более… подвижный.

Подвижный? Что ж, пусть будет так.

– Да, я думаю, Селина, вы все понимаете.

– Не совсем, профессор.

– Просто сядьте за наш столик и займите разговорам господин де Фоссе, если он начнет особенно скучать. Я не мастак в разговорах, особенно в этой их пустой болтовне про деньги, вечеринки и прочее. И де Грино не мастак.

О, среди «нас» появился и профессор де Грино…

Я, конечно, не думала, что господин глава Тайного сыска приедет на открытие конференции, чтобы вести разговоры о вечеринках, если он, вообще, их ведет, но все же не это меня взволновало, бросив в краску. Корбин, значит, не мастак, а я что? Знаток светской хроники? Что-то мне подсказывало, что Руперт, или, например, Лоренс развлекли бы господина де Фоссе намного лучше, чем Селина Ладье.

– Думается, ему будет приятнее поговорить с вами, – Корбин хмуро глянул на меня и вновь поджал губы, замолчав.

Я тоже молчала. Приятнее поговорить со мной? О деньгах и вечеринках? И все же стоило сказать Корбину спасибо, что он прямо назвал причины своего приглашения за их столик, чтобы там под этим «их» не подразумевалось. Он ведь не стал врать, что профессуре захотелось перекинуться парой фраз с подающим большие надежды молодым ученым, а сказал то, что думал.

– Вы куда более видная, чем мы все, – внезапно удивил Корбин, после чего все слова «спасибо» были забыты, и хотелось начертить на лбу «идите вы все… далеко и надолго». Видная я, видите ли. Похоже, самая видная корова в их загоне.