Визави. Повести и рассказы

Зина решила с Яшей не спорить, и ушла. Но не совсем. Сначала демонстративно долго собирала свои эскизы, складывала их в папки, папки завязывала на тесемочки и ставила аккуратно – одну к другой. Собирала булавки, вынимая их из патронок, и накалывала – на смешную подушечку в форме зайчика. Выходило, что зайчик весь истыкан булавками, как ёжик. Зина думала, не подпустить бы слезу, но не знала наверняка, разжалобит это Яшу, или разозлит. Долго еще? – Яша все еще был похож на Джона Леннона, – помочь? Зина попробовала проявить характер, села на венский стул, лицом к спинке, и показала Яше фигу. Никуда не уйду, – сказала она спокойно, – те перебесишься, успокоишься, и все пойдет, как и было раньше. Ты что, не понимаешь, что она просто тебя использует? Чего ей надо от тебя? – Зина заводилась, и голос ее звучал крещендо, – да ты знаешь, с кем она трахалась? Ты-то откуда знаешь? С чего это ты решил, что это был ТВОЙ ребенок? Я-то, вот вообще… ты со мной ни разу… а с этой! – тут Зина назвала Магду так, как называют соперниц жёны. – С этой… у тебя все получалось! – Яша ударил Зину. Пощёчина была такой силы, что Зина едва не упала со стула. Ну, все, Измайлов, – произнесла она раздельно и твердо через разбитую губу, – все, гад. Этого я тебе не прощу.

После ухода Зины Яша успокоился совершенно, попытался еще и еще раз дозвониться в справочную больницы, бросил в раздражении трубку, пнул стоящий на полу телефон, подошел к шкафу в поисках рубашки, и тут позвонили. Решив, что это Зина вернулась за вещами, Яша подошел к двери, и распахнул ее со словами, – ты че, решила меня достать? На пороге стоял человек в милицейской форме. Измайлов? Яков Васильевич? Я к вам, собственно.

– Ко мне? – Яша изумился. Милиция не имела к нему, к Яше, никакого отношения. Ладно бы, гэ бэ, это хоть понятно, но милиция? К тебе, – милиционер уже сидел на кухне, и стопка разграфленных листков лежала перед ним на кухонном столе. Так, имя, фамилия, место проживания, паспортные данные. Яша поправил очки, вынул сигарету из пачки. Не курить! – рявкнул милиционер, и Яша бросил пачку на подоконник. Заполнив все строчки, лейтенант изучил паспорт, несколько раз переспросил, «где проживает мать», " а Аш-ке-лон, это где? Израиль???», «где проживает отец» и, наконец, приступил к главному. Вопросы шли один за другим. Знаком ли с Магдаленой Михайловной Мигдаль, где, когда, при каких обстоятельствах? Когда встречался в последний раз? При каких обстоятельствах? Как может охарактеризовать? Где она работает? А где сам, Измайлов, работаешь? Временно не работающий, понятно, понятно, – он строчил корявенькими буквами, переворачивал листы, а Яша, морщась от напряжения, листки подписывал, с обеих сторон. К чему вся эта фигня, – думал про себя Яша, – мы с Магдой давно ничего «такого» не выкидывали, фуражку как-то с милиционера сняли, но это было прошлым летом? Магда еще жезл выпросила у экипажа ГАИ, было дело, она на спор тогда разделась… на смотровой площадке на Воробьевых, Яша дико ревновал, но компания была из «посольских», из мгимошных – и промолчал. Они потом этой палкой махали, таксистов тормозили… из-за этого, что ли? Яша все пытался сказать милиционеру, что Магда в больнице сейчас, и, причем тут – где работает? Правда, он с удивлением узнал, что Магда, оказывается, работает в театре реквизитором. Слово было непонятным, но театр был известным – «На Юго-Западе». Наконец, с писаниной было покончено, и милиционер спросил Яшу в лоб – ты, когда оформлял гражданку Мигдаль в больницу по «Скорой помощи», дал сведения, что ты её муж. Так? Так, – кивнул Яша, – а иначе бы они не приехали, наверное. Ты сожительствуешь с гражданкой Мигдаль? – милиционер смотрел Яше в переносицу. Я – чего? – Яша изумился, – в смысле, это как? Милиционер разъяснил настолько подробно, что Яша замахнулся – дать в лоб. Но-но, Измайлов! – милиционер снял фуражку. По лбу прошел розовый рубец от околыша. – Голову включи, сейчас срок себе увеличишь дальше некуда. Значит, ты утверждаешь, что состоял в интимной связи с гражданкой Мигдаль, сдал её по «Скорой помощи» в 56-ю больницу, в больнице регулярно наводил справки о состоянии её здоровья. Короче, Измайлов, ты попал. Я не понял? – Яше стало страшно, хотя он и не понимал ничего. Поймешь, – лейтенант дописал дату на повестке, – вот, явишься к нам, в 134-е отделение. У твоей сожительницы был произведен криминальный аборт, – милиционер поморщился, – ну, и она показала, что это ты ей помог. От ребенка избавиться. А это, Измайлов, статья уголовного кодекса. До двух лет. А помрёт она – так и восемь. Жди теперь.

Когда милиционер, наконец, закончил писать, и, подчеркнуто холодно попрощался, Яша впал в панику. Сообразить, что нужно делать, он не мог. Никакого опыта общения со следователями у него не было, а все, что он знал о милиции – это были фильмы, фраза «сержант с собакой на выход» и загадочное – «пробей по базе». Тюрьму он себе представлял довольно живо – глухая стена, зарешеченные окошки, часовой на вышке и угрюмые уголовники на нарах. Посоветоваться было не с кем. От страха за себя он забыл про Магду, попытался успокоиться, позвонил пару раз в справочную, еще больше перепугался оттого, что там никто не брал трубку, и опять поехал в больницу. От метро Павелецкая шел автобус, и Яша, сжавшись в комочек, сидел у окна, и думал об одном – что теперь делать? Бежать? Куда? У него не было денег. Внезапно он со злостью вспомнил о матери, которая наслаждается жизнью в далеком Израиле, где уж, наверное, получше, чем в Союзе! Бросила меня, – Яша забыл о том, что ему исполнилось 18 лет, – без денег, пожрать купить не на что, бабушка уехала, меня в тюрьму посадят, а ей дела нет! Яше не приходило в голову, что в Израиле в 18 лет он сам бы зарабатывал себе на жизнь и уже служил бы в ЦАХАЛ, в условиях, близких к боевым.

В справочной сидела новая тетка, еще злее прежней, на Яшин вопрос ответила, не глядя в сводки, что Мигдаль тяжелая в реанимации, и больше справок не даем. И снова Яша ходил вокруг здания больницы, пытаясь по какому-то движению в окнах понять, не это ли палата Магды, и даже надеясь, что она подойдет к окну и будет, как те вон, женщины в байковых тусклых халатах, бросать вниз записочки. Как выглядит реанимация, Яша совершенно не мог себе вообразить. К вечеру небо посерело, пошел дождь, и Яша опять продрог, и страшно захотелось выпить. В рюмочной он взял водки, которую терпеть не мог, бутерброды, и сел у окна – смотреть на дождь, лужи, и мокрых прохожих. От водки стало тепло, даже жарко, начало клонить в сон, и Яша уснул, сидя. Разбудил его чей-то осторожный вопрос, – не занято? Спрашивал мужчина лет тридцати, одетый в строгий костюм, при галстуке и дорогих часах. Не занято? – повторил он вопрос, и Яша кивнул – садитесь, свободно. Мужчина тут же представился – Борис Эдуардович, простите, что побеспокоил.

Конечно же, сама судьба послала Бориса Эдуардовича, не иначе. Борис Логинов был юристом. В простой юридической консультации, что не мешало ему вращаться в самых изысканных кругах. Через полчаса они уже были на «ты», а через час решили продолжить вечер в более приличном месте.

Боря Логинов попросил называть его «Боб», выдал с десяток анекдотов, с матерком, но тонких, на «ценителя», и вообще – моментально успел стать своим в доску. Вечер приятели закончили на Яшиной квартире, под коньяк «Martell» и сырые яйца. Яйца, собственно, их развеселили больше всего. Разве французы до такого додумаются? – хохотал Яша, аккуратно разбивая яйцо в чашку, – запатентуем? А м-м-м, – отвечал Боб, не в силах выговорить от смеха ничего больше. Пока они мотались по Москве, проходя без очереди в рестораны – Яша поражался тому, как меняются в лице швейцары, видя раскрытую бордовую книжечку, – Боб объяснил ему, что у ментов ничего не может быть на Яшу, они его берут на понт и всячески «прессуют». Узнав, что Яша в то время, когда Магда избавлялась от беременности, был дома с Зиной, Боб скривил губы и сказал уверенно – старик, так у тебя алиби! Сто процентов! Пусть Зина твоя даст показания, и все! Все! Ты чист! И мы махнем на бархатный сезон в Коктебель. Кстати, хочешь, я тебе достану суперские джинсы? Мне один кент возит, из Грузии, во, – и Боб, повернувшись к Яше спиной, продемонстрировал ему лейбл от «YASHA – jeans» …Тут же родилось предложение вернуть производство в Москву, так как у Бори, разумеется, везде были связи. Оставив в покое джинсы, перешли на андеграунд, потом на чувих, тёлок и прочих «гёрлз», а уж дальше говорили обо всем подряд, находя всё больше и больше общих точек.

Логинов уснул, не раздеваясь, на бабушкиной кровати, а Яша, мучаясь бессонницей и тяжёлым похмельем, вытащил зачем-то коробки с кирпичиками, и, неожиданно быстро и ловко сложил домик. Домик оказался зданием тюрьмы, и даже в окошечках стояли решетки, сплетенные из обычных канцелярских скрепок.

Явившись по повестке на допрос, Яша снисходительно сообщил следователю, что у него есть алиби.

– Какое, – следователь прикусил колпачок ручки, – интересно узнать.

– А вот, – Яша посмотрел на следователя, – я все эти дни был с Зинаидой Карасик, можете ее спросить.

– Надо будет, спросим.

– Спросите, спросите.

– Кем приходится Зинаида Карасик? – следователь почиркал на бумажке, – адрес, телефон?

– А! – Яша очнулся, – мы же 17 августа расписываемся! Невеста! Как же я забыл! Точно, она мне еще пиджак к свадьбе шила, – Яша испытал такое облегчение, что был готов расцеловать следователя.

Если Яша испытал облегчение, то следователь, напротив, весь подсобрался и сделал стойку.

– Во как! – он прикусил колпачок и тот треснул, – во! Как это, Яков Васильевич? Это ж меняет дело! В корне меняет!

– Да, да, – Яша закивал, – я вам об этом и говорю! Как я, главное, забыл-то? Вот, Зину вызовите, и все, фигня вопрос, как говорится.

– Ты резвый какой! – следователь всадил кулак в столешницу так, что вздрогнул бюст Дзержинского на сейфе, – ты меня учить будешь? Это я тебя поучу! Ты ситуацию просекаешь? Хиппи волосатый! Ты тунеядец! – на каждой фразе следователь бухал кулаком по столу, – антисоветчик! Фарца! Ты дал показания, что сожительствуешь с Мигдаль, а в это время регистрируешь отношения с Карасик! Двоеженец? Вот, почему ты криминальный аборт сделал ей! Она тебе мешала? Или ты в сговоре с Карасик? Вдвоём? Ну, ты попал… все, попал конкретно! —

Следователь закурил и пустил дым в Яшу. Яша, совершенно не ожидая, что его ситуацию можно перевернуть подобным образом, сидел ни живой, ни мертвый. Это конец, – быстро пронеслось в Яшиной голове.

Глава 6

– А Зина дома? – глупо спросил Яша у предполагаемой тещи. Валерия Викторовна все уже знала о ссоре, но приняла неосведомленный вид.

– Зиночка в институте, Яшенька, проходите. Чаю? Вы за кольцами когда собираетесь? И списка гостей нет! А что, бабушка ваша, Яша? И мама? Прилетит? Яша, вы простите, но времени всего ничего, а нужно достать продукты, вы же понимаете? У вас же есть талоны на продуктовый заказ?

– Да-да, понимаю, – Яша выскользнул из прихожей, – я вечерком тогда зайду, можно?

До темноты он ждал Зину на лавочке у соседнего подъезда. Зина приехала поздно, выглядела усталой, домой не пригласила. Разговаривали они на лестничной клетке, между 3 и 4 этажами.

– Зин, у меня беда.

– В курсе.

– Мне нужна твоя помощь, Зина.

– Прости, Измайлов, это – не ко мне. – Зина за эти дни осунулась, но, как ни странно, ей это очень шло. – Мы с тобой теперь друг другу никто. – Зин, – Яша потянул Зину за руку, – Зин, помоги, а?

– Яш, скажи честно – ты меня любишь? – Зина мотнула головой, и косички, в которые были вплетены шнурочки и бисеринки, описали полукруг. – Честно скажи. Хоть раз в жизни…

Яша, понимая, что правду говорить нельзя, а врать опасно, взял в ладони Зинино лицо и поцеловал ее в губы.

– Зин, конечно, люблю, ты же мне больше, чем друг, пойми.

– Ну, да. Друг. А на друзьях не женятся, так, Яша?!

– Нет, Зин, свадьбу никто не отменял, ты что! Я вот, к маме твоей заходил, там нужно насчет гостей, давай обсудим, что и как?

– Не будет никакой свадьбы, Яша. Говори, что тебе от меня нужно?

Яша, сбиваясь, не решаясь поднять глаза на Зину, описал ситуацию и попросил Зину сказать следователю, что она была все это время с ним.

– Не буду я этого говорить, Яша. – Зина подвинула ногой этюдник, и он противно скрежетнул по кафельному полу, – не буду.

– Но ты же знаешь, что я был с тобой все время, Зин, я же не прошу тебя врать? Меня же посадят!

– А мне какое дело? Впрочем, фингал еще видно, – Зина сняла очки, – вот, его можно показать, да, Яша? Ты даже не извинился, и имеешь наглость прийти и просить меня, чтобы я тебя защищала! Иди к своей… Магде, это теперь – ее проблемы! – И Зина буквально взлетела на свой этаж и вдавила кнопку звонка.

В унылом коридоре 134-го отделения милиции было многолюдно. Пятнадцатисуточники мыли полы, елозя по ним грязной тряпкой, взад-вперед ходили одетые в серую форму милиционеры, кого-то вели на допрос, кто-то, испуганно прижимаясь к окошку дежурного, писал заявление – был самый час пик. Яша переминался с ноги на ногу, нервничал так, что все время хотел курить, смотрел на табло, на котором мигали минуты, и мысленно прощался с жизнью.

– Измайлов, – крикнули через закрытую дверь, – заходи.

Следователь, торжествуя, вынул из тумбы стола пухлую папку, со вкусом раскрыл её, начал просматривать исписанные им самим листки. Время шло.

– Ну, где свидетельница твоя, а, Измайлов?

– Придёт, – неуверенно просипел Яша.

– Посмотрим, – следователь стал что-то вписывать в разлинованный лист, – ну, за неявкой свидетеля… и тут вошла Зина. Где она откопала этот явно театральный костюм, Яша так и не понял. На Зине было длинная белая юбка, блузка с защипами и крохотными пуговками, легкая прорезная тальма и изящная соломенная шляпка с вуалеткой. Кружевной зонтик, митенки и сумочка. Зина с преувеличенной грациозностью уселась на стул, похлопала ресничками и приготовилась слушать. Следователь закашлялся и совершенно растерялся – ситуация вышла совершенно комическая.

– Чего это ты так вырядилась? – следователь краснел и вертел шеей, – тебе чего тут, цирк?

– Я только что со съемок, – Зина была сама любезность, – в фильме играю. По Чехову. Три сестры, слышали?

– У себя там умничать будешь. – На столе появился новый листок. В него следователь внёс Зинины фамилию, имя, отчество, паспортные данные. Кабинет постепенно наполнялся любопытствующими. Заходили, рассматривали Зину, переглядывались. – Так, Зинаида Карасик, подтверждаете ли вы, что подозреваемый Яков Измайлов находился с вами в такие-то числа августа месяца? – На этих словах Яша замер, и закрыл лицо ладонями.

– Да, – спокойно сказала Зина, – подтверждаю. – Яша охнул и открыл рот.

– Так, – протянул следователь, – странно.

– А что странного? – удивилась Зина, – у нас скоро сочетание законным браком. В Грибоедовском ЗАГСе, между прочим.

– Ну, так ты того, лицо заинтересованное! Больше никто не подтвердит!

– Почему же? – Зина была сама кротость, – мои родители, бабушка, брат. Мы к свадьбе готовимся, дел по горло. Соседи, кстати. Мы так громко музыку включили, они хотели милицию вызывать, приходили к нам ругаться. А в чем дело-то?

– А ваш жених показал, что он муж потерпевшей Магды Мигдаль, тебя это не удивляет? Вот, со Скорой помощи у нас есть насчет вызова. Как же так? На двух разом женился? – следователь заржал.

– Это я его попросила так сказать. Магда моя подруга, с детства. Я попросила Яшку съездить, я сама ужас как боюсь всего такого, да и мне скоро уж самой рожать, – Зина погладила маленький животик. – Давайте, где надо подпишем, и мы пойдем, у меня съемки, там сам Бондарчук меня ждет, нормально?

На улице Яша, еще не в силах прийти в себя, хватался то за голову, то хлопал себя по карманам в поисках сигарет:

– Зин, ну ты, ты человек, Зинка! Я не ожидал, Зин! Спасибо тебе, Зин, ты мне жизнь спасла, я… пойдем, отметим, а? Я офигел, как ты это классно! Что я тебе должен Зинуль?

– Мне? – Зина сняла митенки, – ничего. Я не ради тебя это сделала. Ради мамы твоей и бабушки. Ради тебя я и пальцем не шевельну. Прощай, Измайлов, не сдохни от счастья.

Яша вышел на Профсоюзную улицу. Настроение у него было, как у человека, голову которого просунули в петлю, а он стоит, и ждет, когда вышибут из-под ног табурет – и прощается с жизнью, а тут его хлопают по плечу, петлю снимают, и говорят, – прости, мужик, мы пошутили, ты свободен. К пивному ларьку была очередь, стоять было, как говорили Яшины друзья, «без мазы», но хотелось выпить, просто, чтобы обозначить радость свободы. Купив бутылку дешевого портвейна, Яша сковырнул с нее ключом пластиковую пробку, предварительно погрев её зажигалкой. Он сидел на скамейке, под огромным старым и уродливым пыльным тополем и пил портвейн из горлышка. Ему было так хорошо, что хотелось обнять весь мир. Вся эта дурацкая история разрешилась неожиданно благополучно, да еще и не надо было теперь жениться на Зине – Яша даже помотал головой, представив себя в ЗАГСе. Когда портвейн согрел и расслабил Яшу, он вдруг вспомнил, что есть еще и Магда! А где же Магда, он совсем забыл о ней, а вдруг она – умерла… Хмель исчез, появилось сосущее чувство под ложечкой, Яшу снова затошнило от страха. Нет-нет, – отогнал он от себя эту мысль, – если бы что-то случилось, меня бы не отпустили. Наверное, ее скоро выпишут, – и Яша, лавируя между прохожими, заспешил к метро.

Около больницы, казалось, ничего не поменялось. Все те же озабоченные родственники, равнодушный персонал, грубость. Зрелище чужой боли притупляло свою, но Яша уже стоял в хвосте очереди в «Справочную».

– Мигалова? – переспросила дежурная. – Марина?

– Нет, – Яша старался не дышать в окошко, – Магда. Мигдаль.

Дежурная перелистала тетрадку, – а нету такой. Почем я знаю, где она? Тебе надо, ты и ищи.

Дверь в квартиру Магды на улице Академика Павлова никто не открыл. Яша стоял, звонил, стучал кулаком, стучал ногой, пока не высунулась взлохмаченная голова из квартиры напротив:

– Чего долбишь? Нет здесь твоей шалавы, давно нет. Хоть пожили спокойно! Хоть бы она издохла где! – и дверь с шумом захлопнулась.

До Татарской улицы Яша добрался уже к вечеру. Нырнул в арку своего дома, встал, задрав голову, словно рассматривая ночное московское небо. Дом, образовавший колодец, обнимал собой крошечный двор, в котором так и росло знакомое Яше с детства дерево. Яша прислонился к стволу вяза и стал мысленно путешествовать по квартирам дома – вот, тут жили Хамидуллины, огромная семья, отец и мать были дворниками, занимали полуподвальное помещение, а Яша всегда бегал к ним за крупной серой солью, которой тетя Диля посыпала лёд. А вот окно Решетниковых, у них был огромная собака овчарка, которая спала на балконе и отчаянно лаяла, если кто-то выбегал во двор. А вот там жила тетя Галя, машинистка, которая отдавала маленькому Яше испорченные листки для рисования, а вот там жили сестры Зайончковские, старшая была пианисткой, а младшая пела под ее аккомпанемент в кинотеатре «Победа», а там… а там вдруг показался знакомый профиль. Со двора было видно, что в комнате полутьма, но что-то вспыхивает в такт ритму – как будто лампочки на елке. В тишине двора Яша услышал Магдин смех, и слова «Свэн, сделай потише…» Задернули штору, и музыка стала слышна еще более явственно, и что-то звякнуло, будто упал, но не разбился стакан.

Глава 7

Три коротких – никто не открыл, четыре коротких – шаркающие шаги, грохот дверной цепочки, вопрошающий глаз в вертикальной щели.

– Теть Маш, это я, Яша. Яша, Измайлов? Помните?

– Проходи, – соседка, тётя Маша Севрюгова, полжизни прослужившая в Бутырках надзирательницей, редкая сволочь, но баба к своим жалостливая, пропустила Яшу в коридор. – Не узнать, – тётя Маша потыкала в Яшу пальцем, – пришёл, чего? К этой? – тётя Маша употребила словцо, которое меньше всего подходило к Магде. – Целыми днями, проходной двор, все ходют и ходют. Дура твоя мать, и дура бабка. Надо было тебя в детдом сдать. Безотцовщина горькая, – тётя Маша толкнула локтем дверь своей комнаты, – небось бы не шлялся по всяким… и имя то, прости Господи, Магда? Рази ж так нормальную девку назовут?

Яша постоял перед дверью, за которой набухала незнакомая музыка, погладил зачем-то дверную филенку, и пальцы сами нашли щербинки от самодельных «пулек» – за эти следы он был порот отцом, и вдруг накатило, да так, что стало невозможно дышать, и Яша толкнул дверь, и вошел в комнату. Дым, наполнявший комнату, внизу был плотным, а вверху, под потолком – почти невесомым. Мигали огоньки ёлочных гирлянд, развешанных хаотично, и это создавало впечатление звездного неба – такого, детского, веселого неба. Пока Яшины глаза привыкали к темноте, из смежной комнаты вышла Магда, в коротенькой рубашечке и цветастой юбке до полу. Чудесные Магдины волосы исчезли – она была острижена коротко, как мальчишка, но это ей, несомненно, шло. Похудевшая за время болезни, она казалась совсем подростком. Яша прижал Магду к себе, узнал знакомый её запах, провел ладонью по затылку, тронул тонкие кольца сережек. Магда моя, – в эту минуту он любил её, как никогда, – Магда моя… я искал тебя, я так переживал, я не знал, что с тобой! Я с ума сходил! Что ты все – «я», да «я», – Магда вдруг резко нажала на переносицу Яше так, что едва не лопнула оправа, – Джон Леннон хренов… какого черта ты ментов привел? Зачем ты меня сдал в больницу? Я просила? Меня чуть не посадили из-за тебя! – Яша хотел сказать, что это его чуть не посадили из-за нее, Магды, и чем это он виноват, интересно, но, вместо этого стал оправдываться, что она сама его позвала, а он, как увидел, что с ней, растерялся, а что надо было делать? Что? Да ничего, – Магда сделала шаг назад, наступила на подол юбки, и юбка съехав с ее талии, обнажила бедра. – Что смотришь? – внизу живота виднелся огромный страшный рубец, – интересно? Магда сузила глаза, и Яша понял, что она пьяна, или одурманена, и, оглянувшись по сторонам, различил несколько фигур – кто-то сидел в кресле, кто-то лежал на том самом топчане, с которого забрали Магду – в больницу. Можно, я останусь, – спросил Яша, и Магда, дернув плечами, ответила – флэт не мой, мне-то что?

Яша остался – и, как будто, вернулся в детство. Две смежные комнаты, казалось, сохранили отпечатки его жизни, хотя мебель была чужой, и исчезло всё, населявшее его детский мир – мамина ножная швейная машинка с восхитительными выдвижными ящичками, полными цветных катушек, холодных металлических шпулек, мелков, булавок с разноцветными головками; встроенный шкаф, потерявший стянутые брезентовыми ремнями полосатые матрасы – на случай приезда гостей, стопки старого, желтоватого белья; исчезли аккуратные коробки с обувью, подписанные бабушкиной рукой «Яша зима» или «Ада демисезон.», пропал даже антикварный смешной холодильник, в который вставлялось оцинкованное корыто со льдом, пропали стопки книг, листы нот, тетрадки… Но на стенах были те же обои, что и при бабушке, и при папе с мамой – и Яша легко находил след от гвоздя и, зажмурившись, вспоминал, что тут весела групповая фотография бабушкиной семьи, на которой были все, включая младенцев на руках, а там – любимый бабушкин пейзажик кисти Бенджамина Уильямса – плохонькая репродукция из календаря «В мире искусств» – замок вдали, домики сбоку, песчаная дорожка, женщина с девочкой – и кошка. Сколько раз они путешествовали по этой картинке, придумывая разные истории! Пятна

на стене, к которой был придвинут мамин письменный стол, и стёртый рисунок обоев там, где стояла вешалка с загнутыми вверх рожками – для шляп.

Компания, занявшая в тот вечер комнату, к утру постепенно рассосалась, днём Яша с Магдой остались вдвоем, но о том, чтобы дотронуться до неё – он даже боялся думать. Она стала казаться ему стеклянной, хрупкой, и любое случайное прикосновение могло разрушить её, лишить жизни. О том, что случилось, они больше не говорили, обходя это стороной, замирая, как при красном сигнале светофора. Яше вдруг оказалось легко выйти на старую кухню, где остался их шкафчик и открытая полка с тарелками, и он даже – вспомнил, какая из конфорок на газовой плите – их. Труднее оказалось с ванной, за пятнадцать лет все это обветшало, проржавело, и чудесная ванна на настоящих львиных ногах выглядела так страшно, что мыться приходилось, вставая на принесенный коврик. Яша чувствовал себя здесь – хозяином, а Магда – гостьей, поэтому Яша вдруг взял на себя заботу об их немудреном хозяйстве. Все магазинчики в округе оказались на прежних местах, и овощной, с его огромными бочками с квашеной капустой и огурцами, и молочный, с прохладными бутылками кефира – зеленая крышечка из фольги, и ряженки – красная крышечка. И булочная была на месте, и кондитерская с дорогущими трюфелями и дешевыми карамельками, и даже собаки, которые уж точно могли бы измениться за эти годы – остались прежними. Магда все больше молчала, но не упрекала больше Яшу, а, казалось, тоже находила радость в обретении себя – здесь. Яша только раз спросил её – а почему она здесь, а не на Молодежной, и Магда ответила просто – ненавижу эти хрущевки, а здесь у домов есть лица…