Визави. Повести и рассказы

Как бы ни надевали на себя маски равнодушия эти мальчики – влюблялись все, и, большей частью, трагически. А какой еще она может быть, первая любовь? Все эти фразочки -«Та-ка-а-а-я герла у Стаса, офигеть!», «Старики, я вчера такую герлу снял на Плешке», «Мы вчера с моей так зажгли, просто fuck your mother…» – все они заканчивались ожидаемо – «Она трубку не берет», «Я вчера ее видел с Русланом», «Её мать запретила со мной встречаться» – и так далее. Пили, не умея пить, водку, курили до рвоты, даже вены резали – все было. Приближалась пора выпускных экзаменов, вступительных экзаменов, и, в случае неудачи – самая главная советская страшилка – армия. От нее, армии, можно было откосить, но это требовало дополнительных усилий и мастерства. И вот, когда, казалось бы, надо обо всем забыть и думать о будущем, и приходили они, соблазны. Что Яшу понесло на Молодежную? Сидел бы дома, переписывал бы Зинкины конспекты, но – нет. И вот Яша держит за руку эту девушку, и слышит только грохот вагонов метро, и понимает, что нужно хотя бы имя спросить, и понимает, что имя ему неважно, ему вообще ничего не важно – ему бы только стоять вот так, и держать эту маленькую горячую ладошку и смотреть, как разлетаются от сквозняка её волосы, как она закусывает губу, и пытаться понять, куда она смотрит. Как тебя зовут, – наконец он выдавит из себя, а она ответит просто – Магда. Магда? – Яша удивится так, что отпустит ее руку, – в натуре – Магда? Да, а что? – она потеребила фенечку на запястье, – я привыкла. И это имя войдет в Яшу, поселится, и отныне и до века Магдой будет только она, единственная Яшина любовь. Магда Мигдаль, в джинсах клёш и в голубой майке тай-дай, в босоножках на пробковой платформе и с ноготками, крашеными лаком морковного цвета.

Глава 4

Главное достоинство Магды было в её уверенности в том, что весь мир существует ради неё одной. Она не пыталась мир усовершенствовать или переделать под себя, но приспосабливалась, чтобы извлечь максимум удовольствия или избежать неприятностей. В чем-то её судьба была схожей с Яшиной – «но я к отставленным щенкам – себя причислю», отец умер рано, мать занималась наукой, в ущерб всему – и себе тоже, правда, бабушки не было, никакой. Среднего роста шатенка, с чертами размытыми, с лицом, постоянно меняющимся, с глазами – какими бывают лесные озерца, с тёмной, стоячей водой, с неожиданной глубиной или, наоборот, бледнеющие, когда в них отражается небо. Чаще всего Магда была безмятежна, иногда до полной отрешённости – вот так, как тогда, в метро. Взял бы её за руку кто-то другой, не Яша – и не заметила бы. Яша стоял с Магдой в вагоне, у двери с надписью «Не прислоняться» и боковым зрением видел стены тоннеля, и ему казалось, что они мчатся внутри какого-то огромного чудовища. На «Молодежной» все было легко. Типовые пятиэтажки создавали иллюзию, что Яша идет по своему 32 кварталу Новых Черемушек, двухэтажный пивной бар тоже был типовым, и магазин Универсам был устроен точно так же. В эту типовую картинку вносила разнообразие – Магда. Правда, на Йоко Оно она была непохожа ни капли, но их пара, составленная так случайно, оказалась очень гармоничной. С 17 августа и началась новая Яшина жизнь. Успешно сданные школьные экзамены ничем ему не помогли, баллов в Бауманку он не набрал, да и сам не понимал, зачем решил поступать – именно туда. Что ты делаешь сегодня вечером, – спрашивал Яша телефонную трубку, и трубка отвечала голосом Магды, – сегодня я люблю тебя, – и Яша, составив ладони ковшиком, просил у бабушки мелочь – на метро, ссыпал ее в карман, хватал с вешалки куртку и – бежал, летел – на «Молодежную», на улицу академика Павлова, где на первом этаже такой же пятиэтажки, как Яшина, жила Магда. Он всегда влезал через окно, находя в этом особый кайф – подтягивался на руках, громыхал жестью подоконника, и буквально впадал в крошечную кухню. Им было хорошо – вдвоем. Молодость нетребовательна к антуражу, молодости безразлична еда, у молодости совсем другой – вкус.

– Откуда я знаю? Ай, ну с виду так, немочь… бледная немочь! Да, шикса, а что? А что ты еще тут найдешь? Хорошо тебе там, а как мне здесь? – бабушка говорила громко, перекрывая гул телевизора и бульканье белья в выварке. – Приезжай! А, приезжай! И не надо меня пугать и давить на мою совесть! Ты его бросила на мне, а что хочешь сейчас? Вот, и жени его там! Забери, забери! Сделай мне больно и ему невыездным! Вот … – Яша слушал, поправлял очки и отпаривал джинсовый шов ткани, лежащей на сложенном вчетверо детском одеяльце. Такие разговоры случались раз в неделю – мама длинно перечисляла, что отправила в посылке, спрашивала, когда он уже поумнеет, на какие курсы пойдет, и чтобы телефон репетитора дал лично ей, и она будет знать, на что он тратит деньги, которые здесь, в Израиле, она, между прочим, зарабатывает, а не гребёт лопатою, как Яша в Москве… С бабушкой мама говорила про болезни и про Магду, заранее ненавидя её. Яша думать не хотел ни про институт, ни про бабушку, ни про маму – он весь был занят одной Магдой. Магда сказала то, Магда сказала это, мы вчера с Магдой, а завтра мы с Магдой… Хуже всех было Зине. Яша, пристегнутый к ней, казалось бы, навечно, спускаемый с поводка ею самой – пусть побегает! её Яша, перекусив поводок, убежал. В Магде Зина сразу почуяла не просто соперницу, а свою погибель, Магда просто перечеркнула Зину, перешагнула через неё и пошла дальше, а сзади побежал Яша. Неся в зубах перекушенный поводок. Если бы Яша поговорил с Зиной, повинился, раскаялся, дал бы Зине хотя бы одну минуту почувствовать прежнюю власть над ним! Но нет. Яша, завязывая узелки на принесенной Зиной в покраску майке, со смехом рассказывал, как Магда заткнула за ремешок милицейской фуражки сорванную с клумбы маргаритку, как Магда сделала занавески, оттрафаретив фото Брежнева у микрофона и повесила их дома, как Магда выпила на спор с ним 6 кружек пива в «Пльзене». Магда была в каждом слове, в каждом жесте, и Зина понимала, что, даже если она эту Магду отравит, задушит или пристрелит – её, Зинин, Яша – никогда не забудет эту… тут Зина, краснея даже мысленно, употребляя такие слова, произнести которые язык не повернулся бы. А Магда даже не давала себе труда узнать, кто это такая – Зина? Для Магды существовала только одна женщина – она сама. А Яша, выпрашивая у Зины денег – бабушка наотрез отказалась его кредитовать, говорил, пьяный от счастья, что вот, весной они с Магдой поедут на КСП, в Шатуру, хочешь с нами, а летом мы хотим автостопом в Коктебель, хочешь с нами? не понимая, что каждой фразой просто – убивал верную, любящую Зинку-Карасиху.

Эйфория все длилась, они были вместе почти год, и время странно вело себя – то растягивалось, то сжималось. Яша не замечал ничего вокруг. Правда, денег стало катастрофически не хватать. Яша еще не подошел к осознанию того, что без денег даже при социализме не прожить, и наивно думал, что деньги сами по себе появятся. Были же они, когда Яша кроил и шил свои знаменитые джинсы, которые сейчас просто улетали в курортных Сочи и Геленджике, в строгом и розовом от туфа Ереване, в солнечном Тбилиси и в Прибалтийской вежливой Паланге. У Магды деньги были всегда. Крупные, мелкие, шуршащими бумажками, звенящей россыпью – были. Откуда-то приходили к ней импортные тряпки, диски, билеты в театр, абонементы на кинофестивали. Сначала Яша пользовался этим, не задумываясь, ну – есть, и есть, а потом, когда сам начал стрелять пятачки на метро, задумался. Спросить Магду об этом прямо было просто невозможно, Яша боялся её оскорбить вопросом, но время шло, и никакие хохмочки, вроде «финансовая пропасть самая глубокая, потому, что в нее можно падать всю жизнь», уже не спасали. И, вот, как-то в баре ресторана «Ядран» у Яши не нашлось денег, чтобы расплатиться, и ситуация грозила перерасти в скандал, но кто-то из компании, приобняв прохладные даже в дискотечном жаре Магдины плечи, вложил деньги в карман Яшиной куртки со словами, – старичок, ты б насчет бабок подумал, Магда у нас девушка дорогая, но кормить тебя никто не будет… Всю дорогу до «Молодежной» Яша молчал, смотрел на мелькающие за окном такси огоньки, и нехорошие мысли ворочались в его голове. На кухоньке, среди постеров с рок-группами и Магдиных плакатиков в духе «Make love, not war!» и произошел неприятный разговор.

– Откуда у тебя деньги? – Яша упирался спиной в раковину, забитую грязной посудой.

– Какая тебе разница, – Магда хлопала дверцами шкафчиков в поисках кофе, – мне дают, когда я нуждаюсь.

– А кто дает?

– Какая ТЕБЕ разница? – теперь Магда искала джезву, – деньги, это ничто. Их вообще нет, но мир устроен так, что их меняют на то, что нужно тебе. Нужно желать меньше, и деньги не будут нужны. Совсем. Можно жить где-то, в коммуне, работать, ничего не нужно, только любовь имеет смысл, правда, Яша?

При слове «любовь» Яша дернулся, привлек к себе Магду, стиснул ее плечи:

– У тебя есть любовник, да?

– У меня есть ты, – Магда уперлась в Яшину грудь руками, – что ты хочешь знать?

– Кто у тебя есть еще? Кто? Ты моя, и я имею право это знать! Ты принадлежишь мне, понимаешь? – Яша орал, это было некрасиво, но то, что он понял, буквально ошеломило его.

– Я не принадлежу никому, – Магда оставалась абсолютно невозмутимой, – один человек не может принадлежать другому, это же так просто? Нельзя быть ничьей собственностью…

– Ты с кем-то спишь, кроме меня? Ты мне ничего не говорила! Ты мне врёшь, как ты можешь? – Яша захлёбывался от своих слов, понимал, что теряет Магду, но и оставить все так же – не мог.

– Какой бред, – Магда уже сидела на подоконнике, – разве на мне остается след оттого, что я с кем-то, кроме тебя, трахаюсь? Если кто-то хочет меня любить, почему я должна ему отказать? Чем он хуже тебя? Я что, становлюсь грязной? Чего ты разорался? Что во мне может измениться? Да ты никогда и не замечал, как я живу, тебе же нужно было получить свое, и ты его – получал? Чего тебя не устраивает?

Яша вылетел из квартиры Магды, оставив дверь открытой, и пошел в сторону метро, но, вспомнив, что метро закрыто, сел на лавочку ждать утра, в надежде, что Магда одумается и побежит его искать. Разумеется, Магда никуда не побежала.

Для самоубийства нужно подходящее место. Сделать это в совмещенном санузле однушки – невозможно. Это просто – пошло. Представьте, вот, вы написали прощальное письмо, выкурили последнюю в своей жизни сигарету, взяли бритву, наполнили ванну… всё, можете вылезать, бабушка обязательно постучится и спросит, что это вы там делаете, и ей негде замочить белье или, наконец, подействовала касторка с ревенем. Второй раз вы в ту же ванну не полезете, уверяю вас. Продрогший до костей Яша, просидевший до 5 часов 30 минут утра на заплеванном пятачке около станции метро, дойдя до дома, вывернул краны и зеленоватая, со стойким запахом хлорки вода наполнила ванну. «Прощайте, Магда М., – вывел Яша квадратными крупными буквами на листке бумаги, – я не виню Вас в своей смерти, но знайте, никто не будет … " – тут Яшина мысль встала, как вкопанная. Боже, какая пошлость, – Яша скомкал лист, – может быть, так? «Прощай Магда …"? А запятую нужно? Или, нет – так «Magda, I need to make you see …oh, what you mean to me…» еще более идиотская мысль! Нет, ничего не буду писать, просто по венам бритвой, и все. Или седуксена нажраться? Бабушка испугается, конечно, – мысли прыгали, – может, Зинке позвонить, чтобы она бабулю подготовила? Нет, бред, что же я трушу? – Яша стянул грязные джинсы, майку и остался в трусиках, решая – снять? Нет? Народ же придет, неудобно голым? Залез в ванну, согрелся, подбавил еще горячей, – на похоронах Магда будет плакать. Она придет, и будет стоять – одинокая, и к ней никто не подойдет, потому что будут знать, что я из-за неё! Вот, пусть мучается … – как же Магда узнает о трагической гибели, Яша не подумал, – ну, скажет же ей кто-нибудь? На этой спасительной мысли он уснул, а вода, переливаясь через край ванны, уже вытекла на кухню, поднялся и поплыл джутовый коврик у двери, забарабанили соседи с 4 этажа, поднялся переполох – и белые плотики прощальных писем плыли, и расплывались на них черные чернила.

Из трагедии вышел пшик, да еще потемнела побелка потолка у соседей. Яша неделю лежал за шкафом, изучая узор рисунка на промасленных обоях, и всё ждал телефонного звонка от Магды. Сначала он хотел ей ответить гордо что – «Ты для меня не существуешь», потом – «Я так страдал, неужели ты не чувствовала ничего»? потом – «Прошу тебя, прости, я идиот, я измучил тебя», а потом опять – «Не звони сюда никогда, слышишь?» Все это время верная Зинка сидела в продавленном кресле, и читала ему вслух «Хитопадешу». Зин, – в конце концов сказал Яша, – давай поженимся?

Если бы Зина отказалась, у неё, в принципе, появился бы шанс – хотя бы заинтересовать Яшу. Но она – согласилась. Конечно, она спросила – а ты меня любишь? И Яша, безразличный ко всему, ответил, – конечно, – но глагол «любить» не употребил. Бабушка пожала плечами, «делайте, что хотите, но учтите – жить у нас негде! Я в богадельню не пойду! Ждите моего конца, но не раньше!» Яшину маму Зина устраивала, потому, как подруга детства была человеком надежным. Зининым родителям было все равно, но и у них в квартире не было места. Надвигалось лето с экзаменами, провалив которые, Яша прямиком мог отправиться в армию. Зина готовилась в Текстильный, и не знала, чего ей хочется больше – поступить, или выйти замуж? Безразличный Яша честно отправился в Грибоедовский ЗАГС, где было помпезно и расписывали иностранцев, и согласился на какое-то летнее число, в самое неудобное время, в будний день. Зина выразила желание стать Измайловой, и, получив книжечку с колечками на обложке, успокоилась совершенно. Бабушка стеснила Наталью Генриховну в «Заветах Ильича» на всё лето, и Зина переехала к Яше. Днем всё было ничего – Зина жарила яичницу, варила кофе, ставила цветочки в вазочки, стирала какие-то маечки и носочки, рисовала, разложив на полу ватманские листы, бегала в магазин за хлебом и молоком, тормошила Яшу, сажала его за учебники, вежливо говорила с Яшиной мамой по телефону – примеряла на себя роль жены, и была счастлива, но не совсем уверена в себе. К ночи все менялось. Нужно было идти и ложиться в одну кровать, точнее, на диван. Узкий, раздвигающийся в длину диван. Диван был ужасен. Жёсткий, на хлипких ножках. Но дело было не в диване, просто Яша не хотел Зину. Как только он закрывал глаза, он видел глаза Магды, полуприкрытые тонкими веками, видел тень от ресниц, переносицу с крошечной отметкой-оспинкой, его пальцы обводили губы Зины и их рисунок не совпадал с губами Магды. И запах был не тот. И смех. И не те плечи, и не та грудь – вместо Рахили ему подсунули – Лию. Яше было неловко, ему было даже стыдно, да еще и Зина утешала его, словно ребенка, «да ладно, Яш, ну, ты не переживай, все наладится, я же понимаю…» И они просто стали спать врозь, Зина взбила подушки на бабушкиной кровати и сопела, счастливая, а, просыпаясь рано утром, слушала птичий щебет в кроне тополя, и гул троллейбусов на сонной улице.

Пока Зина бегала на экзамены, Яша ездил на Молодежную, желая только одного – не встретить Магду, точнее – встретить, или встретить так, чтобы она его не увидела – но Магды не было. Закрыты были окна ее квартиры, и телефон ее не отвечал, и некого было спросить о ней. Бабушка решила, а Яша подчинился, и опять пошел сдавать экзамены в Бауманку, как будто забыв о прошлогоднем провале. Как ни странно, экзамены он сдал, и был этим поражен совершенно, потому как не хотел там учиться, и не понимал, зачем туда поступает. Впрочем, для поступления ему не хватило баллов. Упорная Зина поступила в Текстильный имени Косыгина, на проектирование, и была в таком безумном восторге, что отодвинула Яшу на второй план. До свадьбы оставалось всего ничего, и Зина уже кроила себе свадебное платье и шила Яше костюм, покалывая его булавками при примерке, как вдруг в дверь позвонили.

Глава 5

Яша, как и был – в джинсовых шортиках и смётанной на булавках выкройке джинсового пиджака, распахнул дверь. Подпирая притолоку, стоял какой-то странный, словно развинченный тип. Измайлов, ты? – спросил он. Я, а что? – Яша снял очки, словно ожидая удара по лицу. На, записка тебе, – тип наколол записочку о булавку, торчащую в Яшином плече и ссыпался по лестнице. Яш, – крикнула Зина, – кто там? Зови? Да ушёл уже, – Яша снял с плеча записочку, развернул, увидел Магдин косой, узкий почерк – «Приезжай быстро, я умираю, Татарская улица…» и адрес. Это был адрес старой квартиры семьи Измайловых. Яша прочел, и ничего не понял. Прочел еще раз, но буквы то сливались в одну линию, то вовсе исчезали. Подошла Зина, выдернула бумажку – это от кого? Кто это умирает? Ведьма твоя? Туда ей и дорога, – Зина разорвала записочку и сдула её обрывки с ладони, – все, Яш, твоя Магда – в прошлом, понимаешь? Ты – мой муж, и ты принадлежишь мне! МНЕ! Ты понял? Мой, Яша! – Зина колотила его кулачками в грудь. Яша слышал Зину как будто сквозь наушники – бу-бу, бу-бу, но совершенно не понимал, о чем она говорит. Мне нужно ехать, – он оттолкнул от себя Зину, – уйди, я прошу тебя. Ему казалось, что все происходит очень медленно, а на самом деле он бегал по комнате, не понимая, что нужно просто выйти из квартиры. Зина, которая соображала куда лучше, чем Яша, боднула его головой в живот, – не пущу! Не уйдешь, ты сволочь, я тебя никуда не пущу, Яшка, я прошу тебя! Яша, она не нужна тебе, не нужна, это я тебя люблю, Яша… Она хватала его за ноги, и орала так, что уже начали стучать в стенку соседи. Яша пнул её ногой, сорвал с себя остатки сметанного пиджака, и ушел. Поймать ночью такси непросто, и он тормознул «Скорую», с молодым пьяненьким медбратом и спящим в кабине фельдшером, и долетел до своего Замоскворечья буквально – пулей. Запах родного с детства подъезда успокоил Яшу мгновенно, он вдруг почувствовал себя мальчишкой, взбегающим по лестнице, чтобы выпросить у матери мелочь на квас или на аптечный гематоген. Все осталось таким же, как и было – та же шахта лифта, с забившимся в проволочную сетку серым тополиным пухом, те же таблички с номерами квартир, даже почтовые ящики – те же. Дверь в квартиру была открыта, слышны были шаги, громкие голоса, кто-то колотил в дверь, кричали, – «Открой, гадина, сейчас милицию вызову», Яша ввинтился в толпу, и нажал на дверь как раз в тот момент, когда её открыли изнутри. Дверь открыл тот же самый тип, и Яша успел подумать, как это так, что он добрался быстрее него, но думать было некогда – на тахте в ворохах красных тряпок лежала абсолютно белая Магда, его Магда, с закрытыми глазами и даже не стонала, а вздыхала серыми губами тяжко и жалобно, – мам-м-ма, мамм-ма… Дальше все произошло очень быстро – Яша вылетел назад, в коридор, оттолкнул кого-то стоявшего у телефона, вырвал трубку, крутанул диск «03», – Скорая? Умирает, Магда Мигдаль, 20 лет, кровища кругом, кругом кровь, улица Татарская… Яша Измайлов, муж. По-моему, её убили – промямлил он, теряя сознание.

С 14-й подстанции в 5-м Монетчиковом «Скорая» буквально прилетела, но вот же, ирония судьбы – бригада была та же, с которой ехал Яша. Не считая нужным даже выгнать столпившихся в комнате жильцов коммуналки, сумевший протрезветь фельдшер сказал только одну фразу, – криминальный, на Павелецкую. Мужик, – обратился он к синему от страха Яше, – ты, что, муж? Муж, муж, – Яша уверенно закивал головой и даже зачем-то погладил холодный Магдин лоб. – Ну, муж, тогда неси, – и Магду вынесли в том же положении – как и лежала, подстелив под нее для верности тканевое одеялко.

В карете «Скорой» Яша даже не успел изумиться равнодушию бригады – он, волей-неволей отсмотревший огромное количество советских фильмов, в которых врачи буквально зубами вырывали больного из лап Смерти, не мог понять, почему они шутят так грязно и не делают ничего, чтобы спасти Магду? Понимая свое зависимое положение, Яша молчал и только смотрел на приподнимающие тряпье странно безжизненные Магдины ноги, и на такую неуместную здесь фенечку на её щиколотке. В больнице все происходило бесконечно долго, как будто все сговорились бросить Магду умирать здесь. Не могли, или не хотели найти дежурного врача, долго заполняли бумаги, а так как паспорта ни у Магды, ни у Яши, не было, оформляли Магду как «неизвестную, со слов». Магда уже не стонала, дышала тяжело, и на каждом вздохе Яша думал, что этот вздох – последний. Пахло кровью и чем-то еще, приторным, неуловимым, но страшным. Яшу охватило отчаяние. Обшарпанный приемный покой 56-й больницы, дырявый линолеум, подсохшие коричневые пятна на нем, какие-то жуткие крики – и полное не просто равнодушие, а какое-то садистское удовольствие персонала, наблюдавшего за муками свозимых сюда со всей Москвы женщин – пожалуй, это впечатление останется в Яшиной жизни самым тошнотворным. Только к утру Магду поглотил грузовой лифт с круглыми окошечками-иллюминаторами, и толстая неряшливая нянька в спущенном чулке увезла Магду – в неизвестность. Первые сутки Яша просидел на скамеечке в чахлом больничном скверике, курил, и таращил глаза, чтобы не заснуть, сидя. Как назло, сидевшие рядом на скамейке рассказывали жуткие истории, да еще с такими подробностями, что его, не спавшего вторую ночь, голодного, промерзшего до костей, курящего сигареты одну за другой – тошнило. В справочной говорить отказывались, и он все пытался пробиться к замотанной расспросами пожилой бабище, державшей у уха телефонную трубку, а она захлопывала перед его носом стеклянное окошечко и крашеная белой масляной краской щеколда нервно вздрагивала. К вечеру следующего дня Яша понял, что ничего не добьется, и поехал домой.

Зина, как только Яша полетел к Магде, совершенно успокоилась и сказала себе, что ничего страшного не произошло, и что это нормально – бежать спасать свою БЫВШУЮ – это слово она выделила большими буквами, любовь. Подумаешь, ну, может быть, она сломала ногу? Или руку? Или ударилась головой? Все бывает. Съездит, поноет около нее, и вернется. И даже она, Зина, может с ним поехать – женщина женщину всегда поймет! Да, и как можно бояться БЫВШЕЙ соперницы, когда, вот – бумажка, вот, день и час – и узаконенное счастье до конца жизни. Зинаида Измайлова, – Зина вздохнула, – классно звучит! Куда как лучше, чем Карасик? На второй день Яша не вернулся. Тут уже Зина забеспокоилась, вспомнила записочку. В записочке был адрес. Название улицы Зина запомнила, это был адрес старой Яшкиной квартиры, а вот, номер дома – нет. Сама разорванная на клочки записочка давно уже ехала на мусорную свалку. Зина приняла самое неверное решение – ехать на Татарскую улицу. С Яшей они разминулись.

Дома Яша упал на свой диван и проспал двое суток. Он не слышал, как вернулась Зина, прочесавшая всю Татарскую улицу и нашедшая, наконец, дом, в который приезжал Яша. Словоохотливые старушки у подъезда, скучающие мамаши с колясками, редкие в дневные часы собачники – информацию можно было найти о чем угодно. Зина не отнеслась всерьез к словам Магды на бумажке» Я умираю», нет, она решила, что это просто тонкий ход, чтобы завлечь Яшу. И расспрашивала она всех о своей подруге, с которой поступала в институт, вот, она, подруга-то, решила, что не поступила, а ее приняли на свободное место, а адрес в деканате она дала по прописке, а где-то здесь живет, комнату, наверное, сняла? Подруга такая красивая (на этих словах Зину окатывала жаркая волна ненависти), да вы б сразу поняли, о ком я! Ну, да, невысокого роста, да, волосы длинные, бледненькая она, как же – сколько готовилась… и во втором же дворе узнала все, что нужно. Магда в больнице, и душераздирающие подробности, типа «кровищи было, жуть», и «милиция приезжала, всех опрашивала» – были Зиной получены. Оставалось все это систематизировать и начать действовать. В справочной 56-й больницы Зине повезло гораздо больше, чем Яше. Подложив шоколадку в окошечко, она, захлебываясь слезами, заголосила о «лучшей подруге» и узнала, что состояние Мигдаль тяжелое, сепсис, температура 40, и вообще – «вот-вот помрёт». Что ж ты подругу-то не уберегла, – тётка даже расчувствовалась, – небось, по мужикам вместе бегали! Головой надо думать, а не… этим местом! – и закрыла окошечко. Если бы она увидела радость, озарившую Зинино лицо, она бы добавила пару слов о мрачных перспективах Магды на выздоровление. Вернувшись, успокоенная, дома у Яши Зина ходила на цыпочках, размышляя, как извлечь пользу для себя из этой ситуации. В то, что соперница навсегда покинет этот свет, Зина не верила, как не верят в это в молодости, а вот, в то, что она утратит красоту и будет вообще «чёрт те что», Зина верила. Зачем Яше какая-то больная, когда есть она, Зина, здоровая? Зина решила даже сходить вместе с Яшей – навестить Магду в больнице. Проявить великодушие и унизить соперницу – одновременно. Когда Яша проснулся, он мрачно посмотрел на Зину и спросил, – а ты чего тут делаешь? Зина удивилась, и ответила, что, вообще-то, у них свадьба через две недели, если он не забыл? Яша сказал, что свадьбы не будет, что он любит Магду, а Зина может собирать свой хлам – он так и сказал «хлам», и мотать отсюда. А он, Яша, никого никогда так не любил, как Магду. И ребенок, которого она потеряла, был от него, Яши, и, значит, он во всем и виноват. Поворот был настолько неожиданным, что Зине даже не пришло в голову то, что Яша не встречался с Магдой уже несколько месяцев.