скачать книгу бесплатно
Тогда она наклонилась и снова схватила меня за щеку. Я завопил:
– Пусти, пусти, согласен я!
– Точно? Согласен поехать в Израиль?
– Да, да!
– Согласен быть другим собой?
– Да согласен я, сказал же!
– Согласен забыть о Вере и жить ради себя?
Кривясь, я промолчал, а Тома сильнее сжала пальцы.
– Согласен или нет? – повторила она свой вопрос.
– Согласен! – крикнул я, не в силах больше выносить ее натиска.
Тогда она отпустила меня, а я добавил:
– На последнее – согласен, но не очень.
Комната наполнилась напевами сестры. Тома охала, что пора выбирать билеты, жаловалась, что вместе с нами к израильскому берегу прибудут и медузы.
Моя сестра старалась быть веселой ради меня. В ее душе и правда теплели огоньки надежды на то, что все у меня сложится хорошо: что у меня будет семья, что я напишу достойные книги.
Но иногда верить в другого легче, чем верить в самого себя. Моя жена по-прежнему была моей единственной. Не мог я разлюбить ее так быстро, так просто. Сердце мое тянулось к ней, и чем дальше отбрасывали меня ее ложь, равнодушие и молчание, тем сильнее мне хотелось снова обнять ее, оказаться в прошлом, где этот простой жест был таким естественным, таким моим.
Мне было сложно верить в себя. Когда теряешь близкого человека, все что угодно приходит на ум, но только не: «Я найду другого». И чем больше проходит времени с момента расставания, тем ярче вспыхивают совместные воспоминания. Надеяться, что кто-то займет то значимое место, что кто-то так же возьмет за руку – разве это возможно? Когда самый близкий человек оставляет тебя позади, невольно задаешься вопросом: а стоишь ли вообще чего-то? Отдаваясь другому, никогда не знаешь, что приумножишь, а что предстоит потерять, а главное – когда. Быть может, я слишком широко открылся моей Вере. Быть может, она увидела те затемненные уголки, что я и сам обнаружил не так давно, и это спугнуло ее. Ну а я лишь верил в нее – ведь проще поверить в другого, чем в себя – в то, что ее любовь, в которой она признавалась мне еще в детстве, и правда неземная, вечная и только моя. Я думал, что чем темнее ночь, тем ближе мы встанем рядом друг с другом, а потому не боясь шагнул туда, куда свет никогда и не проникал. Но я ошибся.
У меня не было жизни без Веры, и я разрывался от мысли, что Вера легко могла жить без меня.
Бывает любовь, как лед. Проходит время, и она истончается до хрупкой корочки. А потом – удар, и тысячи сверкающих льдинок испаряются на глазах. А бывает любовь, как дерево. Проходит время, она крепчает. А потом – удар, но плотный ствол не прогибается.
Но неизменно то, что любви нужна команда из двух игроков. Какими бы не были запутанными правила, как бы не бы долог путь к победе, пока команда движется к одной цели – все складно. Когда же остаешься на поле один, шансы дойти до цели рассеиваются, а игра наносит раны и травмы, которые с трудом можно залечить. Тогда озираешься по сторонам, всматриваешься в разметку под ногами, служившую ориентиром когда-то, но видишь лишь перекрестные белые полосы – пустое обрамление любви, которой уже давно дали финальный свисток.
Я лежал на спине, бродя рассеянным взглядом по белоснежному потолку, когда в дверь моего не менее рассеянного сознания постучали.
– Не спишь? – спросила Анна и вошла в комнату.
Она запрыгнула ко мне на кровать и прилегла рядом.
– Ты так поздно возвращаешься домой. Неужели весь день учишься?
– А чем еще можно заниматься в школе? – спросила она в ответ и уверенно захлопала глазами.
– Ну не знаю… Общаться со сверстниками? Может быть, переглядываться на уроках с тем, кто тебе нравится?
– На уроках я переглядываюсь только со своей тетрадью, – она привстала и строго посмотрела на меня. – Как ты?
Я перевел взгляд на все тот же потолок, думая, что ответить.
– Как считаешь, возможно, что Вера вернется ко мне?
Анна пожала плечами, а я настоял:
– Ну что ты думаешь об этом?
– Ян, – протянула она. – Мне пятнадцать. Я ничего не знаю о любви!
Тогда я положил руку ей на голову и притянул к себе. Так ли уж моей младшей сестре было неведомо это чувство любви – я не знал. Рождаемся ли мы, уже умея любить, или
учимся делать это, как учимся ходить и говорить – я всегда искал правду. Думаю, в каждого из нас закладывается определенный потенциал при появлении на свет, и в течение жизни каждый из нас развивает эти навыки. В школе нам ставят оценки, в университетах дипломы, которые мы держим в руках, окрашивают в разные цвета – с малых лет наши знания проверяют, как и способность мыслить, рассуждать. Ну а способность любить проверяется нами самими и теми, кому эту Любовь мы предназначаем.
В комнату, кротко постучавшись, ворвалась Тома.
– Поля на проводе, скажи ей шалом! – Она плюхнулась к мне в ноги. В руке у нее был телефон, на экране которого я увидел загорелое лицо Полины.
– Привет! Ну как ты, Ян? – голос Поли исказился и дребезжал помехами длинного канала связи, соединяющего точку в России, где сидели мы втроем на кровати, и точку в Израиле, где курила и пила кофе Полина.
– Отлично! – сказал я как можно бодрее.
– Звучит не убедительно, но ладно – ты старался, засчитаем, да? – вклинилась Тома.
– Ну что, готов к поездке? – спросила Полина.
Я промычал в отчет.
– Да ладно тебе, все уже все равно решено. Погостишь, придешь в себя, решишь, что делать дальше. Немного отдыха никому не повредит!
Тома засуетилась, и лицо Полины запрыгало в ее руках.
– Ян составит нам туристический маршрут. Будем исследовать Израиль до тех пор, пока не обойдем каждый его угол.
– Ну я уже предоставляю себе это, – отозвалась Поля. – Может, сразу стоит предупредить кого-нибудь в Израиле, что страну посетит сумасшедшая компания? У нас тут под боком сектор Газа периодически бушует. Но, мне кажется, что в ближайшие месяцы опасаться стоит не террористических атак с их стороны, а того, что могут учудить представители семейства Саранговых.
Я засмеялся:
– Семейство Саранговых? Звучит как научное название каких-то зверьков.
– Поля, готовься встречать нас! – Тома вытянула руки так, чтобы на экране уместились наши лица. – В следующий раз возьмем и Аню.
– Тогда я беру билеты?
– Подожди… – протянул я, не успевая за девочками.
– Ой да ну его! Мне – бери, а он – как хочет. Сколько можно неуверенно мычать? Реши уже что-нибудь!
– Ян, решайтесь, правда, – отозвалась Анна.
Стрелы пытливых глаз Томы, слегка запятнанных зеленым, впились в меня. В моей голове все крутилась мысль: заслуживаю ли я их помощи? Я боялся эгоистично принять ее, но и обесценивать их желание и готовность помочь своей неуверенностью тоже боялся.
Громко набрав воздух в легкие, я наконец сказал:
– Давайте встретимся и вместе прокричим: «Шалом, Израиль»!
Глава 4
Передо мной высилась дверь подъезда нашего с Верой дома, и я потянулся к ее потемневшей ручке, помедлив. Сделав шаг назад, я запрокинул голову. Вишневое дерево ветвями обращалось ко мне. Оно уже успело накинуть на себя легкую шаль молоденьких свежих листьев, еще не тронутых городской пылью, еще не сморщенных охладевшими ночами.
Мы с Верой любили это дерево. К концу лета оно одевалось в бордовые бусины – сочные вишневые ягоды, которые падали на тротуар и припаркованные рядом автомобили.
Подошвы спешащих прохожих раздавливали их, и воздух наполнялся сладким ароматом, напоминавшим о детстве: как будто мама варила вишневое варенье где-то рядом.
Второе сентября моего календаря уже было помечено тонкой красной линией – именно в этот день мы с Томой прилетали из Израиля домой.
«Наверное, снова будет пахнуть вишней», – подумалось мне. Тогда я прикрыл глаза и представил этот запах у самого кончика носа. В волосах играл озорной ветер – июнь развернулся последними своими неделями, но солнце робко делилось теплом.
Вдалеке шуршала по дороге резина колес, из открытого окна гремела посуда, за домом на площадке смеялись дети. Эти беззаботные звуки перекрыл громкий рокот пролетающих над головой вертолетов. Мне стало тревожно. С весны, которая изменила многие жизни жителей России и людей за ее пределами, эти железные крылья, рассекающие воздух, перестали быть для меня романтичным символом свободы, а жгуче напоминали о том, что свободу в наши дни легко потерять.
Когда вертолеты скрылись из виду, рука коснулся двери. Железо впилось в ладонь, и холод рассек пальцы. Я вошел в подъезд и поднялся на второй этаж, а через секунду уже стоял в своей квартире.
Стены глянули на меня отстраненно, рамы картин и фотографий слегка покосились. У меня возникло ощущение, что что-то лежало не на своем месте, а скорее – что что-то отсутствовало.
Меня не было дома всего несколько недель, но я успел и соскучиться, и отвыкнуть. Я прошелся по прохладному полу и вошел в комнату. Аккуратно заправленная кровать, тянулось к полу мягкое покрывало, свечи, опаленные по краям, и мое сонное пианино, покрывшееся легкой пылинкой.
Я вставил вилку в розетку и нажал на большую клавишу инструмента. Кнопки попеременно засветились, но тут же погасли.
– Давно я не испытывал тебя, дружище, – сказал я и надавил на белые клавиши.
Негромкий аккорд вырвался наружу, приветствуя меня. Мысленно я припомнил ноты, ноты, положил обе руки на пианино, и пальцы сами потянулись на нужные места. Заиграла мелодия, которую в последний раз играл я, но совсем другой. Эта перемена в исполнителе отзывалась в каждой взятой ноте. Иначе я расставлял ударения в своем музыкальном рассказе, то замедлял, то ускорял темп. Я дошел до любимого отрывка Веры и мои руки оцепенели. Тишина оборвала звуки.
– А дальше я просто не выучил, – оправдался я.
Врать себе нелегко, но, если знаешь нужные слова, удается. Любую ситуацию можно выставить так, что и не подкопаешься. Простой пример, которому когда-то учила меня Вера:
– Вот желтый фрукт лежит вдалеке, – сказала она, прижавшись ко мне щекой, вытянув руку перед собой и указывая пальцем в воздух. – Я скажу тебе, что это яблоко, и ты поверишь. Ну ведь и правда – яблоко?
Я кивнул, направив взгляд туда, куда указывала моя жена.
– Ну да, похоже, что яблоко.
– Ну вот теперь ты будешь жить и думать, что там лежит именно яблоко. Но давай подойдем поближе, а еще и с другого боку. Видишь теперь, что это – не яблоко вовсе, а лимон?
Вера отдернула руку и вопросительно посмотрела на меня:
– Понимаешь теперь? Так с любой правдой. Иногда заметно совсем не то, что есть на самом деле. Иногда видишь лишь то, что хочешь. Или же то, чего хотят другие.
Тогда я ответил ей, что если бы это действительно было так, мир бы давно рухнул из-за всех этих ложных «яблок» и «лимонов». Я сказал, что ее пример метафоричен, интересен, но далек от того, что мы называем истиной. И еще я добавил, что если бы это и правда работало, об этом бы знали все.
– Если бы об этом знали все, такие люди, как ты, вообще бы не смогли жить, – сказала на это Вера.
Тогда я не придал особого значения ее словам. Но, касаясь пальцами гладкой поверхности клавиш, вдруг понял, что иногда достаточно лишь изменить порядок слов, чтобы детали пазла твоего сознания перетаскивались и, несмотря ни на какую действительность, выстраивались в свою картину.
Вера и правда много врала мне. Она говорила, что «искала и слушала себя», но я уже не знал, что именно значили для нее эти слова.
– Сейчас мне хорошо, – призналась она в телефонном разговоре. – Я работаю, по вечерам бегаю, встречаюсь с коллегами по выходным.
– И ты совсем по мне не тоскуешь?
– Сейчас, кажется, что нет.
«Кажется» – такое маленькое слово, но оно меняло, и я продолжать верить в то, что у нашей семьи еще был шанс.
– Но ведь может так случиться, что ты снова захочешь вернуться ко мне?
– Не знаю, Ян. Я вернусь, если почувствую, что и правда очень скучаю. Я часто думаю о нас, вспоминаю время, проведенное вместе. Было много хорошего, но много и плохого. А сейчас я просто хочу пожить одна. Почувствовать себя свободной.
– Одна? А как же Герман?
– Мы общаемся, как раньше.
– Ты уже решила, что будешь с ним?
Я не дал ей ответить и тут же выпалил:
– А он? Оставит свою невесту ради тебя?
– Я еще ничего не решила. Я просто живу и присматриваюсь к тому, что происходит у меня в душе.
– Вы с ним не вместе, потому что он не предлагает тебе быть с ним?
– Если мы выберем быть вместе, то это решение приму я. Оно ни от кого не зависит. Я тебе уже говорила об этом.
Я сдавленно помолчал, а потом снова подал голос:
– Ты говоришь мне правду?
– Да.
Может быть, и нет смысла задавать такой вопрос человеку, который врет. Но как бы уверенно она не отвечала «да», как бы не разнились ее слова, сказанные мне, и слова, написанные Герману, я продолжал отказываться видеть перед собой тот «лимон». Они мечтали скорее увидеть друг друга, они ждали момента, чтобы обняться. Герман переживал:
«Не знаю, решусь ли я снова оставить близкого человека… Может, ты поживешь со мной и испугаешься: я непростой». А у меня все сжималось внутри: не должна влюбленность двоих людей приносить столько боли другим. И от мысли, что невеста Германа ничего не знала о его внутренних сомнениях и новых чувствах, мне становилось чуть спокойнее.
Вера была центром моего мира. И ради нее я готов был продолжать говорить себе: «Это – яблоко» и не подходить ближе, а сидеть и ждать, что она когда-нибудь вернется ко мне.
Я поднялся и подошел к шкафу. На его боковой полке лежала увесистая стопка глянцевых фотографий, которые Вера распечатала этой зимой. Мы хотели украсить стены нашей комнаты лицами из разных моментов жизни, но не купили рамы и отложили затею до лучших времен. Я взял верхнюю фотографию и прижал ее к груди. Теряешь родное и дорогое болезненно, особенно когда маленькие напоминания то тут, то там выглядывают и дергают тебя за низ штанов. Смотришь на них и снова текут слезы: от радости – как хорошо было, или от тоски – как грустно, этого больше нет.
