Ночь империи

Они знали, чего ожидать, помнившие опыт прошлого года, но все равно понимали, что этого недостаточно. Высшие чины – самая главная угроза, на этот раз не собирались держаться в стороне и просто за всем наблюдать.

Две армии схлестнулись стремительно, напоминая при взгляде со стороны два течения, боровшиеся за право превосходства в водоёме, и первые ряды окропились кровью.

Мчась сквозь сражавшихся, Эммерих на ходу срубил голову одному из нападавших, невольно возвращаясь к воспоминаниям о прошлых битвах с ифритами. Тогда они казались сложным противником, но что-то внутри подсказывало, что в те дни с ними обращались мягче. Времени на толковое осмысление и следование установленному плану не было – в первые несколько минут приоритетом стала защита своей собственной жизни и попытка выбраться с бойни.

Имперская армия старалась не уступать противнику, однако и их запал мог в какой-то момент иссякнуть, если бы перевес стал слишком силён. Бегло осмотревшись в поисках кого-то из упоминавшихся на совете, тави заметил одного – высокая четырёхрукая фигура ярко выделялась среди остальных. Он держался в стороне, будто не желавший участвовать в происходящем, но с некоторым запозданием Эммерих увидел одного из своих солдат, замершего столбом посреди поля битвы. Открытый для удара, не сопротивлявшийся, он не сделал ничего против воина в крылатых доспехах, с размаху снёсшего ему голову одним ударом искривлённой сабли.

За одним последовал второй, третий, десятый. Все они замирали, теряя бдительность, будто перед глазами вставала картина совершенно отличная от реальности.

Его и самого вдруг начало вести. Зрение поплыло, движения стали даваться с трудом. Стоило огромных усилий отбить атаку очередного противника, метившего снести ему голову с плеч.

Прежде, чем совсем потерял связь с действительностью, Эммерих быстро вонзил лезвие меча в собственную ладонь. В руке вспыхнула боль, мгновенно разносимая кровью по организму, и мир вокруг вновь вспыхнул привычными красками. Не обращая внимания на рану, в последний момент тави заставил коня вильнуть в сторону и тем самым спас себя от очередного вражеского солдата.

Мороки и способные их создавать твари были тем неприятным козырем в битве, который любой полководец старался держать где-то на задворках. Если были достаточно сильны, им не требовалось находиться на поле битвы, но в нынешней ситуации ифрит имел какой-то интерес в наблюдении за тем, как имперских солдат не без его помощи превращали в мясо.

Присмотревшись к прежде замеченной фигуре, Эммерих отметил, что тот следил исключительно за центральной частью боя, раскинувшейся прямо перед его взглядом. Осмотр воинов, выходивших за пределы поля зрения огненного, только подтвердил эти подозрения – те сражались, как это и следовало делать.

Тави, не теряя времени, переместился ближе к краю битвы. Ладонь нарывало, но это теперь было на пользу: боль, вызываемая каждым движением, была не смертельной, но достаточной, чтобы не выпадать из реальности. Мча коня вперёд, мужчина на ходу склонился вниз и подхватил лук одного из поверженных солдат. Не присматривался, свой это был или из числа огненных. Через пару метров таким же методом разжился стрелами, выдёргивая разом три из очередного недвижимого тела на земле.

Почти всегда те, кто отвечал за мороки и выведение противников с их помощью из строя, представляли из себя абсолютно неумелых воинов. Они не могли идти в ближний бой, основывавшие свои атаки на возможности держаться в стороне и не попадаться под прямой огонь, поэтому ифрит с Эммерихом оказывались в примерно одинаковых позициях. Тави хотелось в это верить – стрелком он был неважным, но понимал, что подобраться на расстояние, достаточное для удара мечом, и остаться в живых, являлось несбыточной мечтой.

Некоторые опасения все же оставались и только лишь усиливались по мере того, как он продвигался ближе к своей цели. Это были ифриты. Намеренно они делали подобное или нет, но за то недолгое время близкого знакомства, что у них было год назад, смогли убедить многих, если не всех, в том, что имеют в рукавах слишком много козырных карт.

Их маг мог оказаться сносным воином ближнего боя, или был бы способен морочить голову другим и одновременно защищать себя. Рядом с ним могли находиться те, кто отвечал исключительно за его целостность, но внутренний голосок подсказывал Эммериху, что у высших чинов имелась та разрушительная в своей сущности гордость, которая побуждала действовать самостоятельно. У них были подчинённые, но всех их ифриты швыряли в самое пекло битвы, сами оставаясь в стороне до того момента, пока ситуация не потребует прямого вмешательства.

Боль в ладони начала постепенно утихать, но, не рискуя довериться самому себе полностью, тави с силой сжал кулак, впиваясь пальцами в рану и вызывая новый спазм. Подобное ранение могло помешать выстрелу, но хуже бы он, и без того экзамены по стрельбе в армии сдававший лишь чудом, не сделал.

На достаточном для выстрела расстоянии отпустив поводья, мужчина крепче сжал коленями бока своего коня и, прицелившись, на пару секунд задержал дыхание.

Гринд любил в старые времена посмеяться над ним, легко ударяя под локоть со словами о том, что руку, держащую стрелу, нужно выпрямлять полностью. Сил на это хватало, но не всегда доставало терпения, чтобы как следует прицелиться, и он в те года каждый раз надеялся, что выстрел окажется ровным просто, потому что будет сделан с большим усилием.

Отчасти на это уповал и теперь. Прищурив один глаз, прицелился и, не мешкая, отпустил с глухим звуком хлопнувшую тетиву. Стрела, вращаясь в воздухе, резко метнулась вперёд, за ней, не давая возможности самому себе выдохнуть, выпустил следующую. Вторая добралась до цели, вонзаясь рослому ифриту в плечо.

Огненный пошатнулся по инерции, но будто и не заметил ранения. Накладывая на тетиву третью, последнюю из имевшихся, стрелу, Эммерих мысленно взмолился всем богам, в которых прежде никогда не верил.

Ему стоило бы, если выживет, добраться до Пантеона и хотя бы попытаться помолиться всерьёз. Третья стрела, выпущенная со всеми силами, что имелись, просвистела в воздухе и достигла своей цели.

Окрылённый собственным успехом, он невольно расслабился, со смешком опуская лук и берясь одной рукой за поводья, чтобы вернуть себе контроль над скакуном. Верил в собственный успех ровно до того момента, пока плечо не пронзила раскалённым штырём боль, после которой мир схлопнулся, уменьшаясь в секунды до размеров песчинки. Оглушающие цвета, запахи и звуки вернулись так же резко, как исчезли, и вместе с ними вернулось осознание, что он оказался на земле перед солдатом в крылатых доспехах, уже занёсшим меч для решающего удара.

Прежде, чем тави успел попрощаться с жизнью, его за шкирку, словно неразумного котёнка, подхватила чья-то крепкая рука. Усадила на спину нёсшегося на полном ходу коня, и единственное, что разум сообразил сразу, так это необходимость схватить поводья.

Поверить в божественный промысел не позволил звук затрещавшего от силы натяжения лука за спиной, и, обернувшись, Эммерих не смог сдержать удивления.

– Ровнее держи, генерал,– не уделяя ему никакого внимания, огрызнулся юнец, с которым они встречались у Гринда в поместье, а затем и на поле боя.– И давай ближе к нему.

Первые пару секунд тави только в изумлении пялился на того, от кого ещё с прошлой встречи не знал, чего ожидать, но потом мысли вернулись в нужное русло. Наёмник, на чьей бы стороне он в этот раз ни играл, с одного выстрела расправлялся с каждым противником на их пути. В отличие от самонадеянного генерала, у него были все шансы попасть точно их «белке» в глаз.

Несмотря на боль в ладони и плече крепко взявшись за поводья, Эммерих заставил коня повернуть направо.

6.

Белет, замерев, напомнил на пару секунд пустынного сурка, увидевшего опасность. Прищурился в ту сторону, где развернулась битва, и по итогу с усмешкой упёрся руками в пояс.

– Тоже почувствовал?

Вернув всё своё внимание собеседнику, король насмешливо фыркнул и повёл плечом.

– Можно ведь было предупредить его, что отпустили малыша, Княже.

– И испортить всё веселье?– Иблис картинно поморщился.– Азарет слишком давно просил о стреле в глаз, так что всё в порядке.

Устало вздохнув – Белету осталось только предполагать, было это действительно усталостью или привычным притворством – властитель огненных земель запрокинул голову на ограждения стены и, глядя на небо, покачал ногой.

В сердце сражения ни один из них не спешил: там было достаточно одних Гаап с Гласеа, ухватившихся за возможность размять старые кости, и поплатившегося за свою самоуверенность зрением Азарета. Князь на правах правителя остался в стороне, но все же наблюдал за происходящим с крепостной стены, заняв скамейку, на углу которой с мрачным видом нахохлился Раджар.

Белет присоединился к ним просто из-за нежелания слушать причитания своих нимфочек, которые видели битву возможностью лишний раз к нему прильнуть в притворном страхе и получить свою долю ласки. Иногда от их внимания стоило отдыхать. К тому же, у них всегда по неясным причинам вызывал вполне искренний ужас вид главы легиона в обычных штанах и рубахе, собиравшего волосы в слабую косу. Будто он родился в распашных одеждах и с кучей золотых украшений.

– Не кисни ты так,– ифрит решил, пока на то имелась возможность, докопаться до Раджара.– Жив ведь остался.

– Будто для этого было необходимо мной, как почтовым ястребом пользоваться,– огрызнулся в ответ молодой человек, бросая косой взгляд на отца.

– Зато гляди,– Иблис чужого недовольства не заметил, продолжая смотреть на небо,– ты оказался в чём-то полезен.

– Ястреб,– хмыкнул Белет,– скорее уж голубь.

– Мы правда будем обсуждать именно это?!

Не сдержав смешка, Белет оставил молодого человека в покое – ему и так достаточно было собственных мыслей, евших с момента возвращения к столице и осознания, что родной отец попросту попользовался его наивностью в собственных целях.

Наблюдение за битвой тянуло за собой воспоминания из прошлого. Он не мог назвать точное время, прошедшее с того момента, когда сам, подобно Гласеа, резвился на поле боя, упиваясь собственным превосходством над противником – те года давно канули в Лету. Разум подсказывал, что последний раз был когда-то в Первой Эпохе, но подробностей припомнить не получалось, из чего Белет, тихонько хмыкнув себе под нос, пришёл к выводу о несущественности тогдашних своих деяний.

Куда как ярче были картины совсем далёкого прошлого, когда огненные эркены уже были на грани вымирания, но все ещё встречались в небе, а народ не придумал после исчезновения очередной нации с лица земли начинать отмер новому витку жизни мира. Тогда у них был противник, заставлявший ифритов беспокоиться о себе и измышлять пути для победы. Последнее осталось с ними навсегда – войска, подчинявшиеся тому, кого опасался сам Иблис, научили их, что следует неизменно быть на шаг впереди противника и ни в коем случае не позволять ему полностью понять, что может представлять из себя армия.

Перед мысленным взором явственно встал образ: он сам, перепачканный в крови, ярко выделявшийся на карминной коже, с озлобленной восторженностью вырубающий вражеских солдат, словно сорняки в саду. До последнего полагавший, что имел над ними превосходство, пока не оказался на лопатках, с вонзённым в горло широким наконечником копья, жёгшим края раны хуже самого яростного пламени. Если бы не Ориакс, пришедший тогда на помощь, ифриты бы лишились одного из четырёх королей.

Невольно кашлянув, Белет прикоснулся к собственной шее. Раны давно затянулись, но легче от этого не становилось – тогда он просчитался, наивно полагавший, что никто не сможет быть ему ровней. В юные годы всегда забывал о том, что младший брат сидевшего теперь позади властителя огненных земель находился лишь на шаг позади любимого сына и первенца.

– Почему ты вообще здесь прохлаждаешься?– недовольным тоном поинтересовался Раджар.– Или это правда, что всё, на что ты способен – затащить противника в койку?

Ифрит обернулся, одарив молодого человека ехидной улыбкой:

– Ну, даже если и так, я могу хотя бы это. Всяко лучше, чем быть почтовой голубкой.

Раджар, хотев возмутиться в ответ, мелко дёрнулся из-за того, что отец рядом с ним двинулся, утратив всякий интерес к наблюдению за облаками.

Шутка, которой Белет в своё время напугал мать мальчишки, просто с наигранным сожалением поинтересовавшись, как может быть родным Князю совершенно на него не похожий ребёнок, стала казаться не такой уж смешной – Раджар и правда не перенял от родителя ничего, что могло бы указывать на их кровную связь. Разве что способность служить тем самым посыльным, позволявшим, не прилагая особых усилий для передвижения, пообщаться с нужной личностью.

Мысль о том, что наличие эфемерного указа для наёмников подтвердила молодому человеку Сейрен, оформилась в голове Белета в осмысленный вывод с некоторым запозданием.

– Дедушка Иблис,– расплылся в глумливой улыбке король, с прищуром глядя на того, к кому обращался.– А, дедушка Иблис?

– Дяденька Белет,– не обращая внимания на недоумённо за ними наблюдавшего Раджара, отозвался Князь.

Неприкрыто скривившись, Белет подумал о том, что идея сбежать на битву перестала выглядеть такой уж непривлекательной.

Глава 27. Кровавые реки.

1.

Никогда не бывший любителем участвовать в прямом столкновении, Айорг каждый раз с радостью отдавал право рубить друг друга остальным. Сам он предпочитал держаться в стороне, помогая примерно так же, как ныне Азарет – своим, но сегодня был совсем не тот случай.

Подобное никак не убедило его в необходимости остаться. В условиях нынешней битвы Ноктис был слишком яркой и массивной мишенью, что никак не могло играть на руку его хозяину, а ближний бой с использованием посоха скорее бы оказался провальным, чем выигрышным. Ифриты были достаточно быстры для того, чтобы в момент, когда он бы делал замах, отсечь ему руку.

Внутренний голосок, когда он, покрепче ухватив поводья, заставил своего коня развернуться в противоположную от битвы сторону, твердил: «Первый советник – должность дипломатическая, не пристало биться в первых рядах». Он бы оправдывал себя этим и потом, если бы Гринд вдруг заметил отсутствие и, в случае победы, решил услышать причины к бегству. Ему было легко заявлять, что в руки оружие должен взять каждый: генералы частенько грешили этим, полагая, будто все до единого в империи способны сражаться.

Он уже сделал для этой битвы всё возможное: у людей была та фигура, за которой они готовы были идти хоть в самое адское пекло, а среди сражавшихся шныряли четверо из Двенадцати Клинков. Когда-то давно бывшие наёмниками, которых проклял один обманутый ими человек, они не слишком от этого потеряли в силе, всего лишь с тех пор нуждаясь в чужой руке, что вытащит меч из ножен. После этого сохранившие в себе жажду крови наёмники со всем разбирались сами, а, пожив достаточно в Чертогах, помнили, с кем не стоит вести двойную игру. Империи они были полезнее того, кто когда-то откопал их в руинах заброшенной сокровищницы времён Второй Эпохи.

Немного отъехав от эпицентра, Айорг вдруг резко остановил коня и обернулся. Со всем, происходившим в последнее время, он совсем забыл о том, что из всех Клинков лишь четыре были у Пантеона. Остальные должны были находиться где-то в пределах дворца в Лайете, и это было шансом добавить помощи армии. Пока она ещё держалась, но высшие чины могли в любой момент устать наблюдать и вступить в игру – и тогда проклятые наёмники оказались бы, как нельзя кстати.

Огибая сражавшихся по небольшой дуге, валакх слишком сильно сконцентрировался на своей цели, и потому поздно заметил, как что-то метнулось Ноктису под ноги. Жеребец на полном ходу нырнул вперёд и повалился наземь.

К своей чести, Айорг успел оттолкнуться от седла рукой, перемахивая через голову коня. Перекатившись вперёд, он без промедлений подскочил на ноги, в этот раз будучи гораздо внимательнее к окружению, и потому три несомненно острых клинка, метивших ему в голову, вошли по самые рукоятки в стену льда, выросшую по мановению вскинутой в нужном направлении руки.

Выпрямившись, валакх приготовился к новой атаке с той же стороны, но там были лишь простые солдаты. Эти с наибольшей вероятностью бы не обратили на него, мчавшегося мимо верхом, внимания, и потому в разуме моментально в панике забилась мысль, прежде его посещавшая – рядом были высшие чины.

Когда-то охарактеризовавшие валакхов, как высших хищников, исследователи расхваливали их слух и феноменальное зрение, но делали это исключительно в рамках охоты, предполагавшей малое количество живых существ вокруг и концентрацию только на добыче. Сделать подобное в условиях битвы, когда звуки и запахи накрывали единой мощной волной, было задачей сложнее.

Стоять на месте было самым плохим решением из возможных, и потому, пользуясь относительным затишьем возле себя, Айорг кинулся к Ноктису, попытавшемуся подняться и тут же рухнувшему обратно на землю. Удар пришёлся на его переднюю ногу, теперь обильно кровоточившую, но ближе рассмотреть рану времени не осталось.

Свист взрезаемого воздуха, отличавшийся от остальных, раздался позади, и валакх, одним движением разворачиваясь, наотмашь ударил посохом. Не собирался сразу же попасть в противника – только спасти себя от расширявшегося кверху лезвия фальшиона, с искрами скользнувшего по металлической рукояти. Удар создал инерцию достаточную, чтобы нападавший шатнулся в сторону, открываясь для атаки.

Ничего более не дожидаясь, валакх метнул в противника ледяное острие, застывшее и заострившееся на лету. Прежде, чем оно достигло своей цели, оказалось зажато в чужой ладони.

– Миленько,– усмехнулся Гласеа, не обращая внимания на ледяной ожог, оставшийся на коже.– Зубки покажешь?

– Тебе в прошлый раз понравилось?

Ифрит оскалился, из-за чего приятные черты его лица тут же исказились, вызывая неприятную лёгкую дрожь по спине, и, покрепче перехватив здоровой рукой фальшион, метнулся в атаку.

На третьем ударе, от которого его спас исключительно вовремя завопивший пригнуться инстинкт, Айорг с недовольством подметил, что ни одного из тави можно было об этом огненном не предупреждать. Он был всё равно, что ворон, запомнивший обидчика и решивший остаток жизни посвятить мести. Разница с птицами была лишь в том, что от них имелась возможность отмахнуться, тогда как эта тварь, быстрая и не знавшая усталости, не успокоилась бы, пока не вгрызлась своему врагу в сердце.

Отступая назад, валакх едва перескочил через тело одного из поверженных воинов и на ходу выдернул из раны в его груди меч. Посох в ближнем бою скорее мешал, чем приносил пользу, да и ифриту в умении орудовать сарпидой он проигрывал. Стоило принять, как данность, необходимость вспомнить все основы фехтования и отложить добычу оставшихся Клинков на неопределённый срок.

В отличие от ограниченного несколькими секундами для максимально быстрого рывка вперёд валакха, ифрит двигался на одной – слишком высокой – скорости постоянно. Ближний бой подобного вида был для него привычным делом. Он просчитывал противника быстрее, чем тот успевал понять собственное следующее действие, и потому не прерывался, перемещаясь в одном едином движении.

Вынужденный уйти в защиту, Айорг дождался момента, поднырнул под чужим клинком и, проскальзывая вперёд по земле, нанёс собственный удар. Гласеа дёрнуло, и, несмотря на ожидания, сразу же к вскочившему на ноги валакху он не кинулся. Замер, осмотрев разрезанную чуть выше колена ткань штанов, начавшую пропитываться кровью.

Поймав на себе горящий ненавистью взгляд его сапфировых глаз, Айорг слегка тряхнул рукой, начавшей неметь от полученной ранее раны. Для двоих на этом пятаке было достаточно места, но валакх, мимолётно отвлёкшись на битву рядом с ними, рванул к ней, успев тем самым избежать рубящего удара.

2.

Заставив коня резко развернуться, Эммерих остановил его и, не скрывая изумления, посмотрел в ту сторону, где остался проклинавший их ифрит из высших чинов.

Стрела, не вильнувшая даже несмотря на наличие ветра, серьёзно повредила ему глаз, и регенерация огненных наверняка была не настолько сильна, чтобы в считанные мгновения восстанавливать отказавшие части тела. Раны и порезы были травмами иного толка, поэтому и затягивались быстрее, но пострадавшее зрение явно грозилось стать проблемой на ближайшее время; это было армии империи на руку. Ифрит или нет, а любой создатель мороков выпадал из битвы, если лишить его возможности полноценно смотреть на окружающий мир.

От мыслей отвлекло движение позади. Обернувшись, тави увидел легко соскочившего на землю наёмника, что осмотрелся вокруг с такой придирчивостью, будто в лавке у мясника выбирал грудинку посочнее.

– Так ты за нас или нет?

– Моим ребятам в Эрейе ещё жить,– ответил молодой человек, вытаскивая из ножен по обоим бокам две сабли.– Мне тоже. Коня себе оставь.

Не дожидаясь никакого ответа, он сорвался с места подобно тем стрелам, что так умело выпускал в противников, и исчез среди сражавшихся. Отследить поначалу его Эммерих смог только по блеску лезвий, но те слишком быстро обагрились кровью, перестав бликовать на свету.

Услышанная фраза про других наёмников, бывших у этого, в подчинении или просто державшихся рядом, потому что знали, на кого клюют богатые заказчики, не оставила тави в покое даже, когда он сам, заложив небольшой круг, погнал коня обратно в самое пекло. Под Мидэри один этот юнец был проблемой, и что-то внутри подсказывало, что слабаков он под своё крыло не пускал. «Его ребята» должны быть не хуже, а как минимум ровней, но намёка на подобных Эммерих не видел ни год назад, ни теперь. Впрочем, и тогда, и сейчас ему было не до попыток вычислить среди сражавшихся толпу жадных до золота вольных солдат.

Без мороков, норовивших то и дело их ослепить, дело пошло лучше. Тави судил не столько по себе, сколько по своим воинам, в которых после произошедшего будто проснулось второе дыхание. Они все ещё были ровней ифритам, могли дать им отпор, но этого всё равно казалось недостаточно: нужно было быть сильнее. По рассказам, этого не удавалось никому чуть ли не с самой Первой Эпохи, но в сущности теплилась надежда, что времена тогда были другие, а Вторая просто не могла порадовать Геенну достойным противником.

И все же, вид каждого поверженного солдата отдавался в груди неприятным уколом.

Расправившись с очередным противником, тави услышал поблизости от себя рык. На подобное нельзя было не отвлечься, и любопытство спасло его, заставив скорее послать коня в галоп, чтобы успеть увернуться от метившего животному в круп мощными челюстями льва. Объяснить такой успех можно было лишь провидением свыше – уже не первый раз за битву. Тварь была размером почти с самого коня, и у Эммериха не возникало сомнений в способности льва за один выпад откусить ему голову.

Он был готов к каким угодно противникам, но точно не к чему-то такому, против чего меч выглядел жалкой щепкой из дерева.

Лев, разворачиваясь на ходу, вновь наметил его своей целью, но предпринять ничего не успел. Один из Клинков, бывший для зверя куда как более достойным оппонентом, метнулся к нему и вонзил в львиный бок меч из чернёного металла.

От рёва раненного льва на пару мгновений заложило уши, но отвлекаться на это Эммерих уже не стал, принимая на себя удар очередного конника из числа огненных.

3.

«Владыке не по статусу в бой рваться,– ворчал всё время Джанмариа Гринд, когда дочь просила его рассказать о битвах бок о бок с самим Жестоким.– Но его это редко волнует». Мортем и правда всегда гнал своего коня впереди всех: современники говорили, что только в бою он мог дать волю тому зверю, которого стреножил внутри себя каждый день, проведённый среди придворных. Те самые придворные постоянно и попрекали его желанием, будто какой-то солдат, рубить врагов на мелкие куски, но правитель от них отмахивался.

Однажды и сам оказавшись рядом с Владыкой, Самаэль едва было не стал очередным недовольным, которого Мортем бы не послушал, но тогда ему хватило ума придержать язык за зубами – и это подарило возможность увидеть, каким Жестокий был на самом деле. В битве он ослаблял тот ошейник, который вынужден был сам на себя надеть в мирной жизни, и враги боялись его не зря: сложно было противостоять тому, кто жестокостью наслаждался не потому, что его так обязывало прозвище, а потому, что действительно её любил.

Вспоминать об этом сейчас было пиком иронии для него, ненавидевшего своё назначение Владыки и выдержавшего в тылу какие-то жалкие двадцать минут. После этого ни возмущение Сонрэ, ни попытавшийся образумить Василиск уже ничего не могли сделать. Быть может, к тем, кто искренне наслаждался насилием, он и не относился, но точно уж считал это не последним способом с пользой выплеснуть собственную злобу, клокотавшую внутри с того самого мгновения, как Ноктис начал зачитывать злосчастный указ.