Ночь империи

Спустя пару дней, вернувшись вечером в свои покои, Василиск заметил среди подушек на кушетке переливавшийся в свете заходящего солнца сине-фиолетовыми цветами покатый бок змеиного тела. Основной окрас у неё был рыжим, с будто неуверенной рукой нарисованными кругами, но на свету они начинали играть всеми красками радуги – отсюда пошло и название.

Змея не жила у него постоянно, но то и дело приползала. Получала, если была такая удача, стащенного из курятников цыплёнка, и проводила со своим спасителем пару часов в день. При необходимости даже слушала, хотя Василиск готов был поклясться, что где-то читал об отсутствии у змей ушей как таковых.

Сейчас змея яркой лентой развесилась на спинке кушетки и прикрыла глаза, греясь в падавших на них обоих лучах солнца. Ей было плевать на интриги и прочие «радости» жизни двуногих, а ворвавшаяся вдруг без стука Нориа тут же огласила покои и коридоры визгом. О дружбе с пресмыкающимся никто в семье не знал.

– Убери её!

– Не вламывайся ко мне без стука,– без энтузиазма огрызнулся Василиск, легонько тыкая проснувшуюся змею кончиком пальца в мордочку.– Спи, красавица, она скоро уйдёт.

Нориа сделала маленький шажок назад и предусмотрительно выставила руку, не позволив дверям закрыться. Оставляла путь к отступлению, если змея вдруг размахнётся до таких же размеров, которые в зверином обличье мог принять Король богов.

Хмыкнув, Василиск впервые задумался о том, что сестра боялась обычных змей, но спокойно смотрела на гигантскую белую энгару, в которую он мог перекидываться. Хотя последний раз делал это очень и очень давно. Кажется, примерно тогда же, когда напротив него был не старший брат, а скаливший злобно острые ряды клыков огромный фохс.

– Ты, между прочим, уйдёшь со мной,– строго произнесла Первородная.– Ворота уже два часа как открыты, а Короля богов на месте нет.

– И не будет. Справитесь сегодня без меня, не маленькие.

– Василиск, не будь ребёнком,– Нориа нахмурилась.– Если это всё из-за произошедшего в столице, то-

– Нет, это потому что я хочу хотя бы день потратить на себя!– уже всерьёз огрызнулся он, теряя остатки самообладания.– Не видеть ваши пресные рожи и этих прихожан! Мне будет этого достаточно завтра, послезавтра и после-послезавтра, а ещё к ним там присоединятся рожи глав ведомств и Владыки.

– Значит, тебя это все же задело.

Первородный тяжко вздохнул, закрывая лицо ладонью. Каррэза расценила это, как своего рода приглашение, и постепенно переползла к нему на плечо. Завершила свой короткий путь на груди и, свернувшись кольцами, уставилась на валакха тёмным глазом с узким зрачком.

В попытке успокоиться и вернуть себе обычный благочестиво-приятно-идиотский вид, Василиск досчитал до десяти.

– Нориа,– судя по тому, как мелко вздрогнула сестра, попытка оказалась провальной.– Я хочу один день на себя. Понять, что делать дальше, как делать и чего ожидать от жизни в ответ. Я хочу банально вытянуть ноги, а не сидеть на троне, ладно?

Они оба немного помолчали, после чего Василиск вынужден был со вздохом добавить:

– Был бы признателен, если бы ты ушла.

Хотя было понятно, что она и без дополнительных подначек это сделает.

Едва за Норией закрылась дверь, стало ясно, что роль раздражителя перешла от фонтанчика тем, кто был за пределами покоев. Последние пару лет не подкидывали поводов, чтобы об этом задумываться, но раньше он то и дело спрашивал себя – правильную ли модель поведения выбрал когда-то давно?

Прихожане видели Короля богов нежным созданием, солнечным светлым юношей с приветливой улыбкой и аккуратными, не знавшими никогда работы руками. Знали, что он покровительствовал искусствам, любил животных, прекрасно рисовал и – об этом уже знали отнюдь не все – восхитительно играл на лютне. Прихожанам этого было достаточно, и слава Птице, что они видели его именно таким: нередко не приходилось даже заикаться о пожертвованиях, чтобы ему, такому святому и благостному, тащили дары просто за красивые глаза.

Проблема крылась в его братьях и сёстрах – в какой-то момент они начали видеть его таким же, каким видели прихожане. Короля богов считали святым идиотом, который очень мил собой, но нуждается в отношении таком же, как дети. Когда это начинало вылезать наружу в очередной раз, Василиску хотелось швырнуть в Крокума, Шумера или даже Норию с Санбикой что-нибудь тяжёлое: «Мать моя сам Птах, да из нас пятерых вы верите, что до Аларана можно добраться только морем!».

Хуже всего было то, что при этом в надзоре нуждались они. Сейчас Нориа пришла бы к остальным и рассказала бы им, что Василиск лежит в своих покоях и страдает по поруганной чести. Они бы все оказались на его пороге в обед, в этом сомнения не было. Вместо того, чтобы думать, как говорить с Айоргом, который уже послезавтра будет цепляться за малейшие ошибки в их словах, они бы пошли пытаться успокоить того, кто не нуждался в успокоении. Не от них точно.

Когда они были ещё мальчишками и играли больше вдвоём, чем с остальными, старший нередко шутил: «Кажется, когда раздавали, большую часть ума разобрали мы с тобой. Они поделили между собой остатки». Порой Василиску очень хотелось с этой фразой согласиться.

Со стороны выхода к садам раздался шорох шагов по траве. Перестав смотреть на иглу так, как если бы она могла подсказать ему единственное верное решение, Первородный приподнялся на локте. Змея тут же сползла на колени и начала ворочаться в попытке снова занять удобное положение.

Из его покоев был выход к глубинной части садов, куда не часто захаживали местные. Василиска это устраивало, а редким посетителям вроде игравших детей или молоденьких парочек, пытавшихся уйти от строго взора Первородных, был даже рад.

Девушку, присевшую под деревом, росшим с левой стороны прохода, он знал лучше, чем редких гостей. Приходить сюда она начала полгода назад.

Пришлось взять змею на руки, чему та не слишком противилась, и покинуть нагретое место.

Отодвинув полупрозрачный полог, закрывавший арку прохода, Василиск сел на ту ступеньку, на которой стоял, и позволил каррэзе умоститься у себя на ноге, обвившись вокруг неё, словно вокруг ветки.

– Доброго дня.

Девушка даже не вздрогнула, оборачиваясь на него с улыбкой:

– И вам, Ваше Святейшество. Прихожане волнуются, что Вы к ним не выходите.

– Проживут один день без меня,– фыркнул Василиск, подперев щёку ладонью.– Многие Короля богов ни разу за жизнь не видят – и ничего.

Она нахмурилась, забавно морща аккуратный нос. Мельком осмотрев её, валакх не мог не заметить тонкую нить браслета, ярким пятном выделявшуюся на фоне простого платья с надетым поверх длинным фартуком.

День сразу стал чуть лучше – от этого подарка она долго отказывалась, не желая его принимать, как и заколку когда-то. Дарил без злого умысла, просто увидев среди многочисленных подношений сёстрам. Санбика и Нориа счёт своим вещам не вели, а Василиск просто иногда смотрел и понимал, что заколка будет лучше смотреться на её светлых волосах, а браслет – на худом узловатом запястье.

– Надела всё-таки.

Мелко вздрогнув, она вынырнула из своих мыслей и посмотрела на украшение на своей руке.

– Понравился,– девушка улыбнулась.– Не снимая ношу.

– И, наверное, вопросов никто не задаёт, как я и говорил.

– Да нет, пару раз спрашивали. Сказала, что лада моя подарил.

Василиск почувствовал, как губы сами собой растянулись в улыбку. Ту самую немного глупую, крайне нежную улыбку, которой он обычно одаривал прихожан. В этот раз она, правда, была совершенно искренней.

4.

Щелчки от резкого схлестывания плетей раздавались то тут, то там, смешиваясь в, казалось, один общий, и заглушали собой все другие звуки. За ними оказывалось не слышно стонов уставших рабочих, криков погонщиков и болезненных воплей тех, кому достался слишком сильный удар или слишком тяжёлая ноша, гнувшая к земле. В огромном пространстве, окружённом отстроенными стенами из красноватого камня, понемногу росло здание, в будущем должное стать новым прибежищем легиона рафимов.

Из земли, по которой вольный ветер гонял туда-сюда мелкие песчинки, принесённые им с самого моря, уже выросли четыре стены, поверх будто обгрызенные каким-то огромным диким зверем. Вкруг самого большого здания постепенно выстраивались маленькие, уставленные колоннами на двух сторонах каждое. Рабочие стирали ладони в кровь, но без возражений тянули вдесятером, а то и при большем количестве, верёвку, конец которой был обмотан вокруг верхней части колонны.

Один из особо старых мужчин не удержал бечёвку в руках, позволяя ей выскользнуть, раздирая ладони в кровь, и весь ровный строй рабочих разом пошатнулся. При наличии малейшего сбоя или слабины колонна перевесила и потянула отчаянно упиравшихся в землю пятками людей за собой. Громом среди ясного неба, заставляя затихнуть всех на стройке, раздался грохот разбившегося от удара о землю камня.

Офра, чувствовавшая лёгкое головокружение с того момента, как ступила на землю стройки, забыла о своём недомогании, и в ужасе вскинула ладони к лицу. С другой стороны от упавшей колонны до этого шли несколько людей, и не было никакой уверенности в том, что они успели убежать. Хуже всего выглядело то, что рабочие, не удержавшие своей ноши из-за одного, бросились избивать старика, не способного защититься, а стоявший рядом с самой принцессой огненный посмотрел на все это с лёгкой усмешкой.

– Разве так можно?– силой заставив себя оторвать взгляд от побоища внизу, она осторожно тронула своего спутника за руку.

Под пальцами почувствовалась мягкая гладкая шерсть, и потому девушка поспешно отдёрнула ладонь. К её счастью Иблис или не заметил прикосновения, или привык к бурной на себя реакции: не сделав замечания, он только отвлёкся от чертежей и посмотрел в указанную сторону.

– Что Вас не устраивает?

Как и стоявшие рядом наблюдатели – главный архитектор и поначалу показавшийся миловидным Марбас – Иблис теперь смотрел на девушку, не совсем понимая претензий. Рабство в Эрейе существовало задолго до рождения Офры, и о нем она читала лишь в книжках, но ситуацию в стране ифритов не мог описать ни один труд по истории.

Для них люди, захваченные из других стран, были не более, чем расходным материалом, призванным выполнять тяжёлую работу. Возмущение произошедшему виделось странным, потому что ни один из огненных не понимал, с чего можно беспокоиться о судьбе кого-то, у кого для них не было имени, рода и собственной воли.

Принявшись нервно заламывать руки, Офра опустила взгляд в землю. Помолчав пару мгновений, она почувствовала со стороны своих спутников немое предложение продолжить мысль.

– Они же убьют его! И там, позади колонны, шли люди, и…!

– И ничего,– пожал плечами Иблис, не дав ей договорить.

– Госпожа, не надо так нервничать,– заискивающе заулыбался Марбас, почти коснувшись её щеки кончиками пальцев.– Это нормальное явление.

– Кроме того, что бы там ни было, они уладили это самостоятельно,– мельком посмотрев на расходившуюся от недвижимого тела старика группу, произнёс Иблис.– Не обращайте внимания.

Замолчав, он вновь отвернулся к чертежам и указал архитектору на не устраивавший его вариант. Обсуждение будущего легиона рафимов Офре было не интересно – ей стало казаться, что больше интересно не будет ничего.

В Геенне ожидались бедность и разруха, которую так активно приписывали ифритам все, кому было не лень, но страна представала развитым государством, делавшим все исключительно во благо собственных жителей. Рабство, развитое в строительстве и мореходстве – то, что Офра уже успела увидеть – было направлено исключительно на то, чтобы не загружать тяжёлой работой коренных. Они брали на себя обязанности лёгкие, ненавязчивые; если, конечно, речь не шла о военных.

Вздохнув, Офра развернулась и пошла прочь. Находиться в подобном месте ей было неприятно, но уйти далеко не удалось. Услышав торопливые шаги позади себя, девушка обернулась и через силу улыбнулась подоспевшему к ней Марбасу.

– Госпожа, что такое? Куда Вы собрались одна?– глава легиона рафимов схватил её за руки, сжимая холодными пальцами ладони.

Это была та особенность ифрита, с которой было сложно смириться: понятие личного пространства для него отсутствовало. Будь он не столь болезненным на вид, желание тактильного контакта Офра бы воспринимала спокойно, но Марбас, путь и улыбался, выглядел неважно.

– Извините,– девушка отошла от него, высвобождая ладони.– Я не могу. Не хочу здесь находиться. Передайте Князю, что я отправилась домой.

– Каким образом?– нервно усмехнулся ифрит.– Пойдёте пешком через весь город? Пожалуйста, госпожа, мы скоро закончим!

Услышав щелчок хлыста, она отчаянно замотала головой и, больше не слушая никаких уговоров, пошла прочь. Уверенность в собственной правоте и защищенности подталкивала вперёд – она была принцессой империи Эрейи и супругой властителя Геенны, а подобной личности никто не имел права навредить.

Мысль о шансе быстро и безопасно добраться до Тааффеитовой крепости стала меркнуть на середине пути. Завернув в мало похожий на тот, по которым до этого проезжали, проулок, Офра не первый раз обернулась, чувствуя холодок по спине. Ощущение чьего-то взгляда не исчезало, и стало, наоборот, только сильнее.

Ускорив шаг, она как можно скорее вывернула из проулка и оказалась на огромном рынке.

Владельцы многочисленных ларьков кричали на разные голоса, зазывая к себе покупателей – язык ифритов напоминал смесь шипящих и грубых глухих звуков с мягким звучанием имперского. Горожане подходили к торговцам, общались и торговались, переговаривались друг с другом, толкались и переругивались. Их было до невозможного много: сотни и, казалось, тысячи огненных в пёстрых одеждах, говорившие будто одновременно и двигавшиеся быстро, при этом не налетая друг на друга и не сталкиваясь.

Ее ощутимо толкнули в плечо, и женщина в чёрном головном платке, изнутри подбитом красно-жёлтой тканью, что-то крикнула ей на своём языке. Офра смогла только сбивчиво пробормотать извинения и поспешить дальше. Кое-как сумев добраться до края рынка, она ещё пару раз с кем-то столкнулась, и вдруг её, не заметившую приближения, схватили за руку.

Невысокий огненный плотного телосложения потянул её к себе, что-то говоря на своём шипяще-хрипящем языке.

– Отпусти!– высвободив руку из чужих пальцев, Офра отступила на шаг, но мужчина прошёл следом за ней, снова хватая, и потянул за собой.

Несмотря на невысокий рост, он оказался обладателем немалых сил, и все попытки вырваться ни к чему не привели. Ее завели за угол дома из светлого песчаника и, резко дёрнув, швырнули вперёд.

Выставив руки перед собой, Офра в следующее мгновение упёрлась в кого-то тёплого. Когда она полагала, поднимая голову, увидеть какого-нибудь работорговца, судьба оказалась лояльнее.

– Как прогулка?– Иблис, держа руки скрещёнными на груди, холодно посмотрел на неё сверху вниз.

– Вы… Я…

Огненный, не слушая её попыток оправдаться, достал из кармана жилета и кинул ожидавшему платы мужчине пару монет. Вытащивший с рынка Офру произнёс что-то на своём и, отвесив принцессе издевательский поклон, ушёл.

На пару секунд ей показалось, что лучше бы этот огненный забрал ей с собой, чем оставил Князю.

– Вы все подстроили!

Страх уступил место возмущению, и Офра готова была ударить мужчину, если бы внутренний голос не посоветовал держать себя в руках. Стоило начать приучать себя к нахождению в новой стране, где она уже не имела прежних привилегий.

Можно было кричать и ругаться на Айорга, его дочерей и любого из лояльных к нему людей во дворце в Лайете, но здесь, в Геенне, все было иначе. Пробыв в стране огненных от силы день, она начала замечать, как именно все происходило в её новом доме, и одну вещь за сутки до неё донесли практически все, кто ни попадался на глаза – авторитет правителя был непререкаем. В домашних делах, в политических решениях, в вопросах строительства и всем, о чем можно было задуматься. Для ифритов, имевших какой угодно статус в обществе, от нижайшего до самого высокого, Князь был все равно, что Король богов для верующих.

Единственной, кто, как удалось заметить, общался с властителем Геенны на равных, была Лилит – та позволяла себе ехидство, несогласие с какими-то утверждениями и определённые вольности. Вид этой женщины вызывал зависть, потому что ей было позволено все, в то время как остальные три спутницы предпочитали в большинстве случаев отмалчиваться. Они молчали, когда Иблис знакомил с ними Офру, неохотно говорили с ней, оставшись наедине.

– Почти все,– Иблис небрежно пожал плечами.– Мне кажется, я говорил Вам, что разгуливать без сопровождения моего или моих доверенных людей – не лучший выбор.

– Если здесь творится такая жестокость, я лучше вообще не буду выходить,– фыркнула Офра, глядя в сторону.– Рабство! В какой эпохе вы живёте, Птицы ради?!

– Госпожа моя, Вы, кажется, забываетесь,– Иблис подступил к девушке на шаг, пригрозив ей пальцем обычной руки.– Насколько мне известно, Вы не отказались от того, что для Вас придумал регент. Может, были не слишком довольны, но не отказались. И Вы знали, что после женитьбы окажетесь в стране, о которой в империи толком никто ничего не знает. Хотите сказать, было не так?

– Так, но-…

– Никаких «но». Ваши истерики, недовольства и нежелание следовать правилам лишь из-за того, что Вы – дочь Мортема, остались в империи. Будьте любезны мириться с нашими устоями и правилами.

Она попыталась возразить, но огненный просто молча указал ей в сторону поджидавшей в стороне повозки. Высунувшийся из окна Марбас почти наполовину перевесился наружу, проследил за тем, как села в предложенный транспорт Офра и после этого перевёл взгляд на подошедшего властителя.

– Не поедете с нами?

– Есть ещё пара дел.

Глава рафимов краем глаза заметил сидевшего на углу дома льва, внимательным взглядом их сверлившего, и понятливо хмыкнул.

– Позовёте, если что-то важное будет?

– Посмотрим,– со вздохом пожал плечами Иблис.– Надеюсь, что нет. Мне кажется, на этот месяц нам важного в достатке подкинула империя.

– И то верно,– хохотнул Марбас, садясь на своё место.– Удачи вам, Княже.

Мужчина не ответил, молча проводив поехавшую прочь повозку взглядом. Перед отъездом он, скрепя сердце, согласился оставить одного из своих в Эрейе – посмотреть, как пойдут дела с новым Владыкой, не будет ли происходить что-то, что попытаются укрыть от теперь фактически являвшейся первым союзником Геенны. Что-то подсказывало, что скрывать будут стараться многое.

Желание плести закулисные интриги у большинства эрейцев все же было в крови.

5.

Ехали без спешки. Перед отъездом решили, что до выезда из Тэнебре будут поддерживать видимость спокойствия – мало ли, кто из глав ведомств мог рискнуть организовать за Владыкой слежку – и потому дорога шла своим чередом. Завтра вечером они бы пересекли границу области, и тогда можно было озадачиться переходом, который швырнул бы их буквально к порогу Пантеона.

Происходи всё это лет десять или двенадцать назад – да даже девять – дорогу бы не замечали за разговорами обо всём и ни о чём сразу, но те времена теперь казались давно ушедшими. Самаэль молчал, на пару попыток завести разговор отбрехавшись какими-то однообразными, не пыхавшими энтузиазмом, фразами, и Айорг на время бросил попытки вернуть былое.

Хотя не так давно они условились, что прошлое остаётся в прошлом, для одного все ещё слишком свежи были раны, а для другого – чувство вины. Единственное, на что хватало фантазии, так это на разнообразные попытки в очередной раз извиниться. Чтобы в ответ на каждую всё равно услышать один и тот же ответ, который ему уже предоставили во дворце.

Украдкой кидая взгляды на тави, Айорг в определённый момент досмотрелся до того, что разум вдруг подкинул ему воспоминание о прошлых днях. Они были несоизмеримо далеки от нынешнего момента, но картины все ещё сохраняли прежнюю яркость.

Тогда, исчезнув из жизни семьи Гринд, чтобы заняться своими делами, на долгие пять лет, валакх вернулся без предупреждения и думал, что сделает сюрприз. Отчасти так и сложилось, но эффект неожиданности сработал в обратную сторону.

Встретивший его в тот раз слуга сказал, что в поместье временно в силу отсутствия четы всем заведовал «молодой хозяин», и Айорг ожидал увидеть мальчишку Гринда, совсем немного повзрослевшего. Быть может, перегнавшего его в росте на пару сантиметров. Ожидания не оправдались: он столкнулся нос к носу с будто молодым Агаларом – высоким, широкоплечим и крайне привлекательным, с гривой золотого оттенка волос, доходивших длиной почти до пояса.

В тот год Самаэль добрался до того внешнего возраста, в котором замер на ближайшие как минимум пятьсот лет, а валакх с сожалением признал, что слишком привык к мальчишке и упустил момент, когда тот вдруг решил повзрослеть. Он крайне долгое время считал его именно молодой версией самаэлевского отца, и только год назад, видя вывшего от злости и горечи тави, понял, что ошибался.

Продолжал понимать это до сих пор.

Даже сейчас, когда наблюдал за тем, как Самаэль, погружённый в свои мысли, хмурил хищно изломанные светлые брови. На красивом, будто изо льда раскалённым ножом вырезанном, лице при этом становились видны морщинки. Только в эти моменты он действительно становился похож на отца, точно так же в моменты крайней задумчивости хмурившегося и морщившего нос. Во всём остальном это был совершенно другой, тошнотворно идеальный, как это всегда было у суламаррэ, мужчина.

Забавно, как спустя две тысячи лет с первого цикла отец и сын снова сошлись в одинаковых ролях. Только «благодаря» Айоргу Самаэль так никогда и не узнал об этом. Может, и стоило бы ему рассказать, чем фыркать, что тави, мол, ни с того ни с сего решил скорбеть по не первой своей семье – ему бы точно стало легче.

Что-то внутри этому желанию отчаянно сопротивлялось, и, пока не определившись точно, Айорг предположил, что это был страх увидеть, как тави, узнав всё, выдохнет, перестанет мучиться собственными мыслями, и окончательно от него отвернётся.

Поняв, что слишком долго таращился на друга, и этим уже привлёк достаточно внимания, мужчина поспешно отвёл взгляд и сделал вид, что знакомый пейзаж изучать интереснее.

На несколько лиг вперёд были только колосившиеся поля, по которым ветер гонял золотистые волны. То тут, то там видны были сгорбленные спины занятых прополкой крестьян. Путников они не замечали, всецело поглощённые своей работой. После этих полей была бы деревня, за которой начинался лес. Вполне возможно, пришлось бы заночевать в нём – хотя они могли двигаться без отдыха, лошадям следовало дать пару часов на передышку.

На линии горизонта поля резко контрастировали с нежно-голубым цветом неба, на котором в этот день не было ни одного облака. Хотя дождь прошёл совсем недавно, все его последствия уже высохли под палящими лучами солнца. Если бы такая погода установилась на слишком долгий срок, можно было смело заявлять, что свою работу сейчас крестьяне выполняли зазря.

Ноктис вдруг мотнул головой, дёргаясь в сторону, и Айорг от неожиданности едва не свалился наземь. В большинстве случаев, пользуясь достаточной сообразительностью перевёртыша и спокойным темпом езды, валакх не утруждал себя тем, чтобы взять поводья в руки.

– Ты что творишь?!

Жеребец фыркнул, провожая взглядом прошмыгнувшую у него под носом пичугу, которую ранее попытался поймать. Мог бы питаться только травой, сеном, да каким-то святым духом, но в таком случае ему надо было родиться обычной лошадью, а так – природа всё-таки обязывала иногда заглядываться и на мясные блюда. Желательно, чтобы при этом они были ещё живыми на момент подачи.

Только теперь Ноктис вспомнил, что был не один и тащил на себе вполне живой и способный возмущаться груз.

– Ой.

– Я тебе дам «ой»,– шикнул Айорг, хлопая его по шее с намерением не приголубить, а выразить своё возмущение.– Хочешь есть – так и скажи!

Со стороны Самаэля раздался сдавленный смешок. Одновременно отдав внимание ему, Айорг с Ноктисом имели удовольствие видеть в последнее время относившегося к ним или ровно, или в меру строго, тави без стеснения хихикавшим в кулак. В кои-то веки он рядом с ними снова выглядел тем смешливым юнцом, которым всегда умудрялся оставаться, хотя внешний возраст замер где-то на тридцати пяти годах.

Не сдержав улыбки, Айорг, правда, быстро вернулся к Ноктису и принялся допрашивать того на предмет необходимости в ближайшей деревне купить мяса или попытаться поймать кого-то на ходу. Перевёртыш поначалу отнекивался, между тем два раза чуть не сойдя с дороги, потому что следил за стайками птиц, кружившими над полем, но в итоге сдался.

Почти сразу он утратил любой интерес к Айоргу и сильно вильнул в сторону. Лошадь Самаэля взбрыкнула в попытке уйти от неожиданно оказавшегося к ней слишком близко жеребца, но тави сумел удержать её на месте.