Мои аллюзии

Мне так хочется говорить с ним…

Знаю, он не ответит, а всё же прошу его мысленно: "Приснись мне сегодня, пожалуйста…"

Засыпаю с надеждой…

Глава 9. Птицы

Просыпаюсь вяло и неуверенно, словно выползаю из креосна. Тело функционировать отказывается. Сколько я спала? Хотя, это не важно, ведь вчера победа осталась за мной, а победителей не будят!

Голова кажется несуразно большой и болезненно-тяжёлой. Лежу минут тридцать, торгуясь с самой собой в полудрёме. Знаю, надо бы привести себя в порядок, ведь он сказал, что заедет. Хотя… Если подумать о том, что он уже дважды видел меня в самом худшем виде, без макияжа, в каких-то балахонах… Терять уже особо нечего, а значит и париться нет смысла. Успокаиваюсь этим, укладываюсь на подушке поудобнее, но опять лезут мысли о том, что надо идти в ванну и наводить марафет.

Господи-боже, да плевать. Он и не смотрит на меня. А если бы даже и смотрел, то он всё уже давно увидел. Хрен с ним. Спать! Красоткой никогда не была и не буду. Мне ничего не светит. Почему вообще размышляю об этом? Он после своих красоток меня и за девушку-то не считает. У него куча девиц, самочек, куколок, цыпочек… Как там в песне пелось? А я вообще почти замужем! Господи! Так! Спать!

В дверь стучат. На сердце как будто плеснули кипятком – оно подпрыгивает в конвульсии. Понимаю, что кроме него ко мне в номер никто не приходит, а уборка номера была вчера, так что там за дверью не горничная, точно знаю. Решаю притаиться, вдруг подумает, что я успела уйти и не станет ждать. Ритмичный стук снова проносится по двери. Прикольный ритм.

– Сейчас. – С трудом отрываю голову от подушки, сползаю с кровати, поправляю скомканную пижаму. И пусть я ужасна, и мне стыдно и неловко, не могу не открыть эту дверь. Как ни крути, хочу его видеть.

– Спишь? – Удивлён. Не знаю, сколько на часах. Знаю только, что он невероятен в этих чёрных штанах с молниями и ремешками (хочу себе такие же), в этом худи, в чёрных конверсах он – реальное воплощение женских мечтаний о плохом и дерзком парне.

– Как самочувствие? – Смотрит на меня с недоверием. Думает, валяюсь в постели от того, что мне плохо? Ну, вообще-то, так и есть. С недавних пор я эмоционально гриппую из-за него.

– Как у Ленина. – Парень выгибает бровь и осторожно проходит в номер. Поясняю. – Не кормят и не хоронят. – Он делает "прф", до него дошло. Вялой походкой иду к кровати, вытирая мокрые глаза, плюхаюсь на кровать, лицом в подушку.

– Куда делись твои птицы?

– Их, как и всё прочее, сгубил ортодоксальный враг. Пташки полетели не в небо, а в мусорный бак, – бурчу в подушку.

Спустя секунду подпрыгиваю на матрасе, поскольку Остин упал на кровать рядом, лицом вверх. Он складывает руки на груди, скрещивает длинные пальцы и смотрит в потолок. Поворачиваю голову и тайком рассматриваю его профиль, шею, кадык. Мне нравится, как рассыпались его волосы по постели. Цвет такой приятный. И не блонд, и не русый. Что-то среднее. Не слишком пафосное. Но и не слишком банальное. Вот как природа делает таких совершенных людей?

– Обидно.

– Обидно бывает только в первый раз. Как там кто-то из великих сказал? Череда переживаний, вся эта абстрактная борьба против невозможности жить, эти сражения со смертью внутри самой жизни, начинают смешить своей глупостью, и ты опускаешь клинок. Я свой клинок давно отбросила в сторону. – Надо уходить из этой темы. – А ты не любитель поспать, да?

Поворачивает лицо в мою сторону, смотрит как-то излишне внимательно. Заливаюсь пунцом от стыда за свою естественность, спешу уткнутся носом в подушку. Надо было всё же не лениться и накраситься.

– У меня другие ритуалы, – Помолчав, вздыхает и добавляет, – совсем.

Неуклюже встаю с мягкой постели и иду в ванную приводить себя в порядок и одеваться: кож зам и шерсть в тандеме с казаками.

Когда выхожу, вижу, Остин сидит в кресле за моим ноутбуком, начинаю судорожно вспоминать, закрыла вкладки или нет. Становится тревожно. Будет очень неловко, если не закрыла. Но его лицо не выражает никаких эмоций. Значит, скорее всего, закрыла. Вздыхаю с сомнительным облегчением.

– Ты слишком дерзко обращаешься с моей собственностью. – Конечно же, он никак на это не реагирует. Невыносим! Сам себе на уме. – Думаешь только о себе!

– А у меня только я и есть. Ты готова? – Его удивляет скорость моих сборов.

– Да. – Ну, что тут сказать? Я не из тех девушек, которые умеют делать макияж, а главное хотят тратить время на него. Мама меня к этому не приучила и не привила женственности, а реалии жизни сформировали у меня другие интересы и расставили иные приоритеты.

– Ладно. Поехали. Контракт у меня.

– Слушай, не нужно ссориться с ним. Всё это время Рейнольд был довольно добр ко мне. Заметил меня.

– Во-первых, тебя трудно не заметить, другое дело, что ты себя не показываешь. А во-вторых, с чего ты взяла, что мы будем ссориться?

–"Потому что ты агрессивен и вспыльчив", – отвечаю про себя.

– Всё будет мирно.

Вздыхаю. Что только творю? Где мой разум? Бошка готова взорваться! И всё это на весёленький мотивчик Where is my Mind? – Pixies.

Я привыкла решать все вопросы сама и контролировать всё. Или пускать на самотёк… В любом случае всегда и во всём поступаю так, как решаю сама. Но с ним… С одной стороны, мне просто страшно противится ему и спорить, он точно может ударить. Хлопнет своей огромной ладонью и бошка отлетит. С другой стороны, не вижу никакого смысла с ним спорить. Почему? Сама не знаю. Просто всё, что он делает, готова принять без сопротивления, и, кажется, он действительно понимает ситуацию куда лучше меня. Скорее всего, всё дело в его уверенности… и его подавляющей силе харизмы.

Мне дико странно, потому что я привыкла принимать решения не только за себя, но и за мужа, за родителей. Они всегда не просто просят моего совета или идеи, как поступить в определённой ситуации, они ждут от меня решения проблемы, не идей по её решению, а именно её разрешения. И сейчас мне странно и непривычно от того, что Остин берёт всё в свои руки, а я с такой лёгкостью всё это в его руки отдаю. Не узнаю саму себя.

– Что? – С явным интересом всматривается в мои глаза.

– Непривычно, – мямлю, жуя губы. Он ждёт моего пояснения. – Я привыкла сама решать проблемы. И тут – вот, – неловко проговаривать ему мои мысли, но по глазам видно, деспот понимает, к чему клоню.

– А я не привык опекать других. И тут – вот. – Сначала его лицо кажется совсем строгим, но потом уголок рта поднимается и рождает белозубую усмешку. – Поехали. "Сама она"… – Галантно выпускает меня из номера, но идёт первым, следую за ним.

Он раздражает и привлекает. Всегда идёт впереди. Порой чувствую себя хвостиком, который бегает за ним, а при нём вся власть и сила. Гордый. Самостоятельный. Хочется как-то дотронуться до него, или что-то сказать такое значительное и умное, но не собирается – ни в голове, ни на языке, он опережает меня с превосходящими силами. Мне не дотянуться до него в моральном плане. Не стать равной.. Он эрудированнее, опытнее, он – парень в конце концов. Сам по себе. Сам себе.

Едем, и ненадолго мой маленький мир замыкается салоном машины. Очень хочется, чтобы прерывистые линии разметки наших с ним путей слились в одну сплошную. Так странно.

Когда следом за ним захожу в офис, прохожу пару метров по коридору и поднимаю глаза, вижу: все глазеют на меня, шушукаются, некоторые даже показывают пальцем и ухмыляются, девушки-красотки переглядываются и посмеиваются, сверкая хищными глазками.

– Жди тут, – произносит требовательно, но тихо, когда ещё не доходим до кабинета Рея. "Не оставляй меня" – мелькает в голове, при мысли, что придётся остаться в коридоре, с каждой стороны которого на меня кто-то пялится. Краснею, чувствую, как пятна бегут у меня по шее. Нервы. Плюхаюсь на ближайший диванчик и потираю мокрыми ладошками коленки.

Остина пытается остановить не то секретарша, не то фанатка Рейнольда, парень в этот момент только глубоко вздыхает, смотрит на неё с высоты своего роста, и она отходит в сторону. Эпично. Да, деспот умеет подавлять людей одним только взглядом. Его тут явно все знают, и очевидно, не стремятся выводить на конфликт.

Как только он скрывается за кабинетной дверью, в каждой стороне зала, в каждом уголке, как будто бы начинают шевелиться и шипеть змей. Ох уж эти сплетни. Домыслы. Слышу, как одна девушка предполагает, что между нами что-то вроде романа или флирта. Роман? Ну только если преступление и никакого наказания. Трое смотрят на меня, потом кривят лица и с уверенным отрицанием качают головами, а потом и вовсе смеются, как какой-то несусветице. От такого проявления солидарности с моим мнением, становится всё же как-то неприятно, а секунду спустя ещё и обидно. Цыпочки продолжают судачить и бросать косые взгляды, в сотый раз поправляя длинные лоснящиеся волосы своими тонкими манерными пальчиками с острыми длинными коготками. Определённо, все они гадают, чего это он возится со мной. Чтобы не встретить очередных оценивающих взглядов, начинаю разглядывать свои короткие ногти под чёрным лаком. Хочется уйти. Как минимум, уйти в себя и запереться на засов, как максимум – показать всем свой ненаманикюренный средний палец и свалить прочь. Быстро-быстро. Сбежать по лестнице, спрыгнуть с пары последних ступеней и бежать, бежать, бежать. Хотя бегать не люблю (от слова совсем), сейчас готова стартануть. И не оглядываясь…

– Зайди к нам. – Через долю секунды после того, как прозвучал его голос, в офисе всё и все замолкают, как по щелчку. Он стоит, широко распахнув дверь. Лицо у него спокойное. Категоричное. В дальнем конце комнаты виднеется Рейнольд, сидящий за столом. Из-за зрения точно не вижу его эмоций, но по тому, как он покручивается и дёргается в кресле, понимаю, что он зол. Очень зол. Идти совсем не хочется, но серые глаза не оставляют выбора. Встаю. Прохожу в кабинет.

– Присаживайся, – говорит Рейнольд, указывая на кресло перед столом. Остин плюхается в соседнее кресло, словно это его офис. – Зачем нужно было его втягивать? Сама не могла сказать, что тебя не устраивает контракт?

– Не устраивает? – Смотрю то на Рея, то на Остина. О чём они тут говорили без меня? Остин сидит в кресле, опираясь виском на указательный палец правой руки, согнутой в локте, другими пальцами обхватывает подбородок, а средний устраивает на верхней губе. Анализирую его позу и делаю вывод, что ситуация его забавляет. Он смеётся глазами. Вот только не пойму, почему ему так смешно? Перевожу взгляд. Рейнольд многозначительно смотрит на меня, предлагая продолжить, ждёт пояснений, а я не представляю, что должна ответить. Западня.

– Озвучь то, о чём говорили сегодня в машине, – голос звучит ободряюще.

– Ну… Эм… Думаю, что могу принести пользу фильму, ведь это экранизация моей истории, вот только ты делаешь всё, чтобы я чувствовала себя слишком лишней в проекте. Готова признать, у меня, конечно, есть некоторое безумие, сдобренное скептицизмом, но чего у меня точно нет – так это желания иметь что-либо общее с вещами, которые не имеют души. И так уж выходит, что на мой взгляд, ты не только убиваешь душу созданного мною мира, ты искажаешь и саму суть, превращая всё в нелепость.

– Нелепость? Мы тут все профессионалы! Знающие, что и как делать. А ты… – И без продолжения его мысль понятна.

– А она – всего лишь идейный и одарённый человек, не просто понимающий, а создавший мир, который ты хочешь экранизировать. Только и всего!  – Сарказм. Его любимая тональность.

– Так! Погоди! – Вскипает Рей. Парень отклоняет голову от пальца и принимает вызов с насмешкой. – Слушай, я хочу снять хороший фильм,  – Пасуя перед ним, Рей снова обращается ко мне, – мне нужен успех. Ты должна понимать, фильм – это не экранизация твоей книги. Книга – лишь основа для сценария. И в моём фильме многое будет совсем не так, как в твоей книге.

– Тогда она разрывает контракт, – спокойно заявляет Остин, и я офигеваю. Вот так просто, да? Он с ума сошёл?!

– Ост, ну что ты опять… – Рейнольд нервно дёргает руками, и этот жест ещё больше выдаёт живущую в нём злобную истеричку, – она не может разорвать со мной контракт! Там неустойка в пятьсот тысяч, это же смешно! – хихикает, словно бы ему рассказали глупую шутку. – Бред какой.

– У неё есть пятьсот тысяч для уплаты неустойки, – спокойно заявляет Остин. И я офигеваю ещё больше. Челюсть падает. Понимаю, вот он – конец моему прибыванию в Америке. Конец проекту. Конец моей ещё не сбывшейся мечте. Он рушит всё… Зачем он блефует? У меня нет таких денег. Это и так понятно. Это очевидно! Да вы посмотрите на меня!

– Ты не посмеешь. – Рей встаёт из-за стола. Остин ещё вальяжнее разваливается в кресле, забрасывает одну ногу на другую и смотрит, как бы говоря: "Ты и правда так думаешь?". – Ты не хочешь, чтобы я снял фильм по твоей книге? – Рей опять спрашивает меня. Открываю рот, а слов нет, мыслями я уже в России, скрываюсь от кредиторов в глухом лесу в землянке!

– Переписываете контракт, или она выплачивает все неустойки, издержки, проценты и конец проекту. Ты же знаешь, как быстро я умею уравновешивать риски. Но при этом сейчас я готов сохранить преимущества и уменьшить недостатки сделки, которую ты почти провернул, Рей. Почти. Пользуйся моментом, пока я в настроении.

Смотрю на профиль Остина. Что он творит? Господи, что он только вытворяет?! Как всё это оплатить? Да мне же ни один банк столько денег не выдаст! Не понимаю, зачем ему это. Это же не покер. К чему тут этот блеф? Очевидно же, я не потяну эту партию. С моими-то картами… Да у меня даже фишек на кон нет. Молчу, не успевая переваривать и принимать происходящее. Рейнольд краснеет, как помидор, Остин по-прежнему спокоен, и вся эта ситуация, ещё больше, чем прежде, забавляет его, поэтому он открыто усмехается.

– Мне нужно подумать, нужно время.

– А мне нужно успеть на репу, так что думай быстрее, Рей! К тому же пора бы тебе уже научиться понимать, когда следует отказаться от своего мнения, и что размер мужского достоинства никак не зависит от того, что можно себе линейкой намерить, – произносит он низким голосом, от которого внутри у меня всё каменеет. Пугающий тон. Вздрагиваю от мурашек.

Рейнольд подходит к окну и отворачивается от нас. Соображаю, что к этому моменту уже потрачено не только много денег, но и много сил, времени, и отказ от фильма – это полный крах не только для моих финансовых стратегий. И тут до меня доходит, как Остин всё грамотно просчитал. В данной партии у Рейнольда карты не лучше моих. С другой стороны, страшно представить, что он всё же согласится слить игру, и мне нужно будет выплатить ему деньги, каких у меня никогда не было и не может быть. Страшно подумать, что по возвращении домой придётся справляться с таким невероятным долгом. А главное как? Руки леденеют, голову бросает в гнетущее пекло. Мне плохо. Мне дурно. Сейчас стошнит прямо на паркет.

– Ладно, – высокий недовольный голосок истерички взрывает тишину, и я выдыхаю. Партия сыграна. – Мой агент подготовит…

– Уже всё готово, – прерывает его Остин и бросает на его стол маленькую белую флешку. – Распечатай и подпиши.

Лысый молча возвращается к столу, берёт флешку и помещает в порт. Принтер шумит и один за другим лезут листы. Глянув на первые несколько страниц, последующие он уже не читает, словно бы контракт ему и так известен, а все условия и пункты понятны. Быстро ставит подписи и нервно кидает бумаги Остину, принимаясь за второй экземпляр. Остин чинно пролистывает бумаги, берёт ручку со стола и передаёт всё мне, чуть привстав с кресла. Когда в моих руках оказывается маленькая золотая ручка и пачка бумаг, значительно толще, нежели та, которую я подписывала в день прилёта, замираю. Что я делаю вообще?

– Просто подпиши. – Крупье выводит меня из ступора, на автопилоте проставляю закорючки. Когда листы заканчиваются, протягиваю бумаги обратно, он хмыкает и указывает пальцем на Рея, намекая, что это ему я должна отдать бумаги. Неотразим! Глаза горят торжеством победы.

– Это мне, – сухо констатирует Рейнольд с потухшими глазами и протягивает руку, чтобы принять бумаги, в другой протягивает второй экземпляр документов. Остин встаёт и забирает его. Пролистывает. Удостоверившись, что везде, где нужно стоят подписи проигравшего, довольный сделкой, легонько пинает меня по обуви, побуждая вставать и уходить.

– Отлично. Остальные бумаги привезёт мой юрист к пяти. Дальше согласования через него. До встречи. – Смотрит взглядом победителя с высоты своего роста на невысокого Рейнольда, обходит кресло, подходит к двери и открывает её. – Пойдём.

Если бы он не был на моей стороне, сказала бы, что Остин невероятный говнюк и хитрый сукин сын! Но он на моей стороне, и я от него в полном восторге!

Прихожу в себя, когда в ушах шумит улица, а волосы раздувает ветер. Не помню, как шли по коридору и как спускались. Даже змей не помню. У меня стресс. Дикий нервняк, и меня только сейчас начинает попускать. Руки начинают дрожать, прячу их в карманы. Виски пульсируют болью.

– Всё в порядке? – Оглядывается Остин, уверенной походкой продолжая шагать к машине. Торможу. Ох… надо подышать.

– Кажется. – Нечто такое на мотив Radiohead – 15 Step. – Если бы он не подписал, я бы не смогла ему выплатить неустойку, даже если бы продала родительский дом. Даже если бы почку продала. Обе почки! – Сгибаюсь и опираюсь руками на коленки. Меня тошнит.

– Тебе не пришлось бы. Почку, реально? Ты серьёзно об этом думала? – продолжает угарать, как от анекдотичной истории! А меня трясёт. Так отпускает адреналин.

– Откуда такая уверенность? Он же мог не подписывать. – Остин тормозит и разворачивается ко мне.

– Мог. Но платить бы тебе всё равно не пришлось и почку продавать тоже, – продолжает забавляться.

– Почему? Суд был бы на моей стороне? – Усмехается.

– Наверное, нелегко тебе живется, раз уж ты веришь в правосудие. Нет. Суд не был бы на твоей стороне. И не было бы никакого суда, просто я бы всё выплатил.

– Ты не из тех, кому здравый смысл связывает руки, да? – О, меня ещё сильнее начинает тошнить. Опять скручиваюсь в крендель. – Узнал, что там неустойка в пол миллиона, а у тебя как раз завалялись лишние наличные? Пятьсот тысяч тебя не напугали? – Выпрямляюсь, холодный воздух всё же делает своё дело, и мне становится полегче.

Мой спутник распахивает пассажирскую дверь и облокотившись на неё говорит:

– Меня ничего не пугает. Я бы при любом раскладе спас твою историю. – Этот Гэтсби улыбается мне гораздо больше, чем просто ласково, улыбается той самой улыбкой, наполненной неиссякаемой ободряющей силы. Оставив пассажирскую дверцу открытой для меня, идёт на сторону водителя. Не до конца понятно в прямом смысле он говорил про спасение моей истории или это такая фигура речи? Но прозвучали эти слова так уверенно, что у меня внутри всё расслабляется.

– Кто же ты такой?

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – Дальше зачитываем слова в унисон: я со всей серьёзностью, Остин с самоиронией, – часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла. – Вздыхаю. – В конце концов, человека определяет не сумма денег в банке, а сумма его поступков, – заключает зло. Остин – потрясающий человек-злодей.

Усаживаемся в машину, устраиваюсь в кресле, и он передаёт мне толстую пачку бумаг, на которых вижу подписи Рейнольда.

– Это в отеле подпишешь. А вообще научись сначала читать, а потом уже подписывать.

– У меня хреновый английский.

– Ага, инстинкт самосохранения тоже, – говорит это повышенным шутливым тоном, но всё же понимаю, именно так он впервые ругает меня.

Машина трогается с места, увлекаюсь перелистыванием бумаг трясущимися руками. Пальцы не слушаются. Когда поднимаю глаза и смотрю в окно, понимаю, что впервые вижу эти панорамы, улицы. Пугаюсь.

– А куда мы едем? – Незнакомые высокие здания настораживают.

– Ой, ты ещё спроси – не маньяк ли я. Самое время, – издевается. И меня отпускает. Смеюсь. С ним не страшно. И по большому счёту без разницы, куда он меня везёт. Начинаю анализировать, почему так доверяю этому человеку, о котором ничего толком не знаю. А то что знаю – это информация из сети, а значит весьма спорная информация. С чего вдруг не ищу в нём подвох? Всё ещё ощущаю его своим…

Остин, глянув на меня, начинает забавляться.

– Ты сейчас выглядишь так, словно вычислила, что убийца садовник, но всё ещё ожидаешь подвоха от дворецкого.

Пока едем дальше, я, как верно подметил крупье, всё ещё пытаюсь понять, с какой стати так спокойно и безоговорочно верю ему. И не могу найти ответ. Просто верю и всё тут.

– Закинь бумаги в бардачок, – еле слышно проговаривает, притормаживая теперь уже у знакомого здания. Того самого, где я впервые увиделась с ним. На улице моросит дождь. Всё, как в первый день. Не хочу мочить бумаги по старому опыту, так что соглашаюсь с его предложением. Открываю вместилище, и у меня вырывается нервный смешок, когда мне под ноги вываливаются пачки с презервативами. Сдерживаю приступ истерического смеха, захлопываю контракт и презервативы в бардачке. Владелец запасов негодует над моей реакцией.

Быстро пробегаем от парковки к зданию, Остин легко открывает ту самую тяжеленную дверь, с которой мне каждый раз приходилось непросто, пропускает меня первой. В помещении гнетуще жарко, так что, пока отряхиваю кофту от капель дождя, успеваю вспотеть, Остин кидает куртку на барную стойку и следом стягивает с себя свой чёрный худи, оставаясь в чёрной Cutoff shirt, невольно торможусь глазами на его рельефных руках с красивыми венами и совсем без тату, что всё ещё кажется необычным.

Решаю, что раздеться – хорошая идея, и следую его примеру, снимаю с себя свою тёплую кофту и остаюсь в чёрной футболке с серебряной надписью AC/DC на груди. В помещении никого кроме нас, тишина, он уходит к двери у дальней стены и исчезает за ней. Мне дискомфортно без него. Удивительно. Раньше мне было неуютно в его присутствии, теперь же наоборот, плохо в момент его отсутствия. Трогаю холодными руками горячие щёки. Они точно пунцовые. Нервы. Из двери выходит Хлоя.

– Привет, деточка. Ты как?

Смотрю на себя, тяну футболку вниз и чувствую, что руки всё ещё трясутся. Плохо. Я очень плохо, но стараюсь не показать своего состояния.

– Как гражданин недоусопший. – Не понимает, но и не уточняет. – А Вы как поживаете?

– Лучше всех! Садись-ка. – Женщина подходит к барной стойке и указывает на один из барных стульев; неуклюже водружаюсь на вертящийся стул возле своей кофты. Слишком скользкое сиденье, скатываюсь с него. Хлоя, взяв с бара куртку и худи парня, развешивает их на стуле, который стоит за стойкой.

Из дверей выходит Остин в компании двух парней. Я с ними не знакома, но оба коротко машут мне "привет", словно бы давно знают меня, делаю ответный жест рукой на автомате, и понимаю, как это тупо выглядит. Прячу лицо, опираясь лбом на руку. И тут же вспоминаю, что эти парни были на сцене в первый день моего визита сюда. Щёки вспыхивают. Главное не смотреть в сторону сцены. Только меня отпустил адреналин, как нервы опять напрягаются.

– Хлои, – говорит чарующий голос, поднимаю голову, Остин красноречиво кивает в мою сторону. – Ей надо тяпнуть, – так и произносит: коряво с акцентом это нелепое русское слово "тяпнуть", которое услышал от меня не так давно. Приподнимает брови, по-доброму угарая надо мной. – Расслабься, – почти нежно шепчет он, а мне смешно от того, что таким же был совет и в первую нашу с ним встречу. Ещё пара таких повторов, и точно набью себе тату со словом RELAX.

– Что-что? – Женщина не понимает совершенно.

– Её словечко. Вроде как выпить храбрости. Понимать её порой непросто, но мне удаётся. Сейчас вот даже без слов понимаю, что ей требуется. Налей ей, – смеётся.

– Ладно. Это я устрою. Иди-иди. – Выталкивает парня из-за стойки.

– Позаботься о ней, – бросает как бы между прочим и удаляется к сцене походкой, от которой бушуют мои обезумевшие гормоны.

– Что ж, раз сам Ости попросил, позаботимся… Коленки трясутся?

– Да, – усмехаюсь. И правда трясутся. От него я вся трясусь.

– Тогда без колы. – И Хлоя подаёт мне большой стакан с виски.

Ребята гремят аппаратурой, таскают какие-то провода, двигают динамики. Делаю пару глотков спиртного, обжигаю рот и горло. Чувствуя разливающееся тепло в животе, продолжаю наблюдать за парнями. Точнее парнем. Из всех – он самый высокий, ловкий и сосредоточенный: движения уверенны и легки. На руках красиво играют мышцы. На запястье по прежнему красуется напульсник. Влажные от капель дождя волосы послушно лежат, заправленные за уши. Широкие плечи. Ровные длинные спортивные ноги. Идеальные пропорции и телосложение. Задница… Так, стоооооп!

– Тормозим, – командую себе чуть в голос и икаю. Смотрю на свои ноги, которые расползлись жирком по стулу.