Госпожа Орингер

Госпожа Аллиэнн прервала увлекшегося Норманна взмахом руки и без предисловий ознакомила его с условиями их дальнейшего сотрудничества:

– Мне нужно пять тысяч корней этих чудных цветочков к концу третьего годового цикла.

Ошарашенный Норманн замер с открытым ртом, похлопал глазами, закрыл рот, вытер рукавом вспотевший лоб и попробовал хоть чуть-чуть сбить цену, залепетав:

– Но площадь всех имеющихся на Серой пахотных земель и теплиц не обеспечат и половины…

Госпожа Аллиэнн радостно подпрыгнула на месте, роняя манто куда-то себе за спину, и темпераментно воскликнула:

– Так распаши, распахи… черт! Вспаши еще, лапушка. Окультуривай! Культивируй! Или как там это называется? Пять тысяч белых. И мы в расчете.

– Э-э-э, кхм-м-м… если подключить западные пустоши, то-о-о… три тысячи вполне…

– Замечательно! Четыре тысячи! Подключи, зайчик. Подключи. А потом, когда ты потренируешься на беленьких, я тебя проспонсирую, мотивирую, раздразню и ты сделаешь еще четыре тысячи корней, но уже черных. К следующему годовому циклу.

– Ч-черных?! Но черных вообще не бывает! Их просто нет и никогда не было!

– Ну так придумай их для меня, детка. Скрести… Финикс, или этот ваш Огневик с утконосом. Что? Струхнул? Слабо, досточтимый агротехник Орингер?..

* * *

Серебристый челнок-скат выскользнул из-под низкой, по-вечернему сизой облачности и полетел над темной океанской водой.

Огромный полукруглый залив, притененный высокими обрывистыми утесами, волновался и вздыхал, выплескиваясь на покрытые рыжими лишайниками скалы.

Норманн высунулся в открытый боковой шлюз, пригляделся к беспокойной воде, нагнулся и постучал костяшками пальцев по подножке. Скат послушно выпустил прозрачные посадочные крылья, широкой планкой вдоль всего корпуса, и вновь полыхнул соплами, сбрасывая скорость, едва не укладываясь пузом на океанскую гладь.

Норманн почти за шкирку вытащил из светлого нутра ската грустную, апатичную Акту, одетую в его же теплый комбинезон и меховые сапожки Кэсси, подхватил ее на руки, легко пробежался вместе с ней по посадочному крылу, ссадил свою белобрысую ношу на макушку ската и пристроился рядом, подтолкнув Акту плечом:

– Последний пункт нашего маршрута. Последняя экскурсия, ты слышишь? После я от тебя отстану.

Жрица опустила голову ниже, прикрыла глаза – печальная, поникшая и тихая.

Норманн вздохнул, сел поудобнее, скрестив ноги, приметил показавшийся из волны неподалеку белый холмик и с хитрецой глянул на свою спутницу: «Помирать она надумала из-за какой-то умолкшей внутренней химеры… ага, как же! Так, скан показал четыре взрослых особи, но в глубине могут быть еще. Сейча-а-ас для тебя споют, Беляшик. Так споют, что мало не покажется».

Высокий протяжный полувскрик-полускрежет разорвал темные волны, низкую сизую облачность, отразился от скал, защелкал, засвистел; глубоко, монотонно погудел на одной ноте и затих.

Акта вытаращилась, вскинулась, вскочила на ноги и завертелась на месте. Норманн прихватил изумленную девицу за штаны и усадил рядом с собой, на всякий случай придерживая ее за шлевки на поясе. Жрица крутила головой из стороны в сторону, прислушиваясь, отчаянно вглядывалась, щурясь…

Вода справа от серебристого ската забурлила, вновь задорно щелкнула и взметнулась высокими белыми фонтанчиками.

Многоголосая, странная, нечеловеческая, необычайно громкая песня вновь загудела-заскрежетала, вибрируя, и прокатилась по округе волнами.

Задохнувшись от эмоций, Акта улеглась на живот, резво подползла к краю, жадно рассматривая показавшиеся из воды белоснежные глянцевые холки, большие темные глаза, лобастые головы, курносые носы, и опустила вниз руку, чтобы потрогать, однако Норманн вновь схватил легкомысленную девицу, уже за щиколотки, быстро подтягивая к себе, и предупредил:

– Лапки тянуть не стоит. Они могут быть агрессивными в это время года. Это местные киты – белые нарвалы. Очухалась? Хорошо. Не будем им мешать. Я тебя обманул – это не последний пункт маршрута. Есть еще один, здесь совсем недалеко лететь, пойдем.

Серебристый скат дернул заостренным хвостом, закрыл шлюз за хозяином и пассажиркой, убрал посадочные крылья и плавно набрал высоту, поворачивая к берегу.

Вдогонку ему грянул резонансный хор китов-песенников.

* * *

Окутавшая континент молочная дымка была плотной, крадущей звуки, запахи и тени. Пустошь тонко похрустывала под ногами – местные кустарники каждый сезон сбрасывали отжившие нижние веточки. Надежно укрытый в пелене густого тумана, челнок-скат продул сопла и затих, прижимаясь пузом к дальней посадочной площадке – притаился.

– Мэни, стой, – прошелестели у Норманна из-за плеча. – Подожди, я… мне надо сказать тебе… пожалуйста.

Юный Орингер приподнял бровь: «Начинается! Рефлексия и самоуничижение», – остановился и обернулся к своей спутнице.

Акта уставилась на него снизу вверх и торопливо заговорила:

– Эта, как ты ее назвал, «мотивирующая экскурсия для загибающихся доходяг» была потрясающей. Чудесной. Невероятной. Для меня. Но моя монстра так и не проявила себя – молчит с момента нашего с тобой знакомства, там… ну, под кроватью. Охэ-эй, она потеряла интерес ко мне, разочаровалась, а это значит, что скоро все закончится. Так происходит со всеми жрецами на Фере, которых она отвергла. Просто поверь, я знаю о чем говорю. Сначала я ослепну, потом мое сердце вновь затарахтит как старый движок, а потом…

– Нет. Все не так, – раздраженно взмахнул руками Норманн. – Рафи снял показания с той медкапсулы, проанализировал, а потом мы с тобой были еще и у диагноста из Дока, помнишь? Вот! Оба медика сказали, что эти эта белая паучиха-осьминожка оставила в тебе свою паутинку. Она никуда не делась, живет себе, вполне успешно выполняет свои функции, как твой внутренний тончайший протез, понимаешь? Дает тебе возможность видеть, поддерживает твое сердце и не собирается тебя покидать… ну перестань, Беляшик!

– В любом случае, – решительно продолжила свою речь Акта, шагнув ближе к Норманну. – Спасибо! Спасибо, что показал небесное сияние, удивительные снежинки, ледник, океан, маяк, шторм, космос, созвездия, те яркие туманности, китов, спасибо! Пока я жива, буду помнить. И даже если ослепну – эти воспоминания до конца останутся со мной. Спасибо тебе! Но твои близкие, твоя семья, все вокруг… они боятся меня… я… мне здесь нельзя, рядом с тобой. Я думаю, что должна была остаться в той капсуле. Нет, в чулане у Зевса. Нет, лучше… на… на том поле с васильками, куда меня вытолкал отец. Остаться. Знать свое место. Прости! Прости, я все тебе испортила. Я… прости! Испортила, ай-нэ!

Норманн абсолютно отчетливо осознал, что сейчас он либо взорвется и наорет на нее, в исступлении брызгая слюнями, как самый настоящий, истинный Орингер, либо… окончательно разъяснит девчонке текущее положение дел… да, Норманну вдруг очень захотелось разъяснить Акте это самое положение дел.

Туман укрывал их от всего мира, словно плотная прохладная ширма. Жрица стояла совсем близко – задумчиво бормотала что-то себе под нос на шипящем диалекте и видимо собиралась окончательно пасть духом.

Норманн улыбнулся и обнял ее, погладил по спине – мягко, успокаивающе, потрогал белую косу, коснулся нежной щеки, заправил ей за ухо выбившуюся тонкую прядку. Акта сдалась тут же, глубоко вздохнула, обнимая в ответ, привстала на цыпочки и едва слышно зашептала, будто поддразнивая:

– А может… не стоит? Я… я могу быть агрессивной в это время года – паучья жрица, монстра, чудовище…

Губы у нее оказались неожиданно горячими, мягкими, податливыми и дурманяще сладковатыми. Неторопливо целовать ее не получилось, только сильно, глубоко и даже почти больно – сдержать орингеровское все же не вышло. Юный Орингер никогда до этого не поступал вот так – жадно, бесцеремонно, неучтиво, собственнически, почти эгоистично. Правда и влюбляться с первого взгляда ему до этого тоже не приходилось ни разу. Ухнуть, действительно, по самые уши, а потом переругаться со всем семейством, сбежать из дому, влипнуть в историю, не отпускать Акту от себя ни на шаг, ловить ее улыбку, тормошить, утешать, подбадривать и наконец долго целовать, гладить, тискать ее, растрепанную и залившуюся румянцем.

– Мэни… я должна еще тебе…

– Не нужно. Я уже все про тебя знаю. Отец прислал инфу, а потом еще и Эксперт из Полиса продублировал – у них обоих пунктик на этот счет. Я знаю, что детка пушистой монстры внедрилась к тебе в детстве, а сама химера очень долго тебя сопровождала, прорастая белыми усами сквозь твои следы, проникая в дома, амбары, любые постройки, любопытствуя, обжигая и без промедлений придушивая неугодных ей. Знаю, что из-за этого ты круглая сирота. Не вини себя. Знаю, что ты старше меня на два года, что ужасно боишься огня, как и химера, что умеешь заговорить зубы и затуманить мозги любому, кто тебе безразличен, что очень любишь копаться в земле и ухаживать за посадками и саженцами, у тебя легкая рука, а еще знаю, что ты ненавидишь свое имя… давай придумаем тебе новое?

– Беляшик?

– Это для домашнего применения.

– Снежок?

– Да-а-а, я помню в каком ты была восторге от снежинок под увеличительным стеклом. Снежок. Хм, тогда лучше – Сне́жин. Есть такое имя, довольно редкое. Снежа, Снежка, Снежуля, Снеженька.

– Как это красиво! Можно… можно теперь я тебя поцелую?.. А куда мы сейчас идем?

– Домой.

– Что?! Нет! Я не пойду! Нет, Мэни!

– Имя у тебя теперь есть, пора знакомить с семейством, хватит бегать.

– Мэни! Я так… сразу не могу! Я не могу!

– Руку давай. Пошли. У нас куча дел, Снежик. Эбигейл потребовала пионы. Обеспечить такое количество корней будет непросто, но мы попробуем. О, видишь, большие окна? Это родительский дом, сначала мы пойдем туда. Там мама, папа и младшая сестра, Элис, моя помощница. Скоро еще бабуля Кэсс прибудет. И Сэми завтра привезет Уилму, она классная, тебе понравится. Старшая сеструха —Джоз – недавно она жутко полаялась с Рафи и уже неделю сидит надутой какашкой во-о-он там, в стеклянном флигеле, видишь? Нам с тобой пришлось садиться на дальней посадочной из-за ее Диплекса, перегородившего тут все, что можно. Мой дом чуть дальше, рядом с теплицами, а светлые прямоугольники – это наш Белый стан, видишь?.. Туман завтра рассеется, я тебе все покажу. Снежа, хватит скулить! Так, все, я открываю дверь на счет «три», готова? Ра-а-аз, дв… э-э-э, привет, пап… мы ненадолго, только поздорова… пап! Полегче, блин! Ай, мам, скажи ему, чего он меня тащит! Мам!..

– Тащи его осторожнее, Борх, ты пугаешь нашу гостью. Добрый день, не обращайте внимания, они просто… эм… очень рады друг друга видеть. Меня зовут Аритэ или Рита, а вас? Снежин или Беляшик? Прекрасно! Познакомьтесь – Элис, младшая сестра Норманна, а старшая будет чуть позже. О, мы вас очень ждали, очень! А это господин Борх Орингер… фу-фу, брысь! Нет, это я не ему, Снежа, а домашним лисам. Они уже рвутся в боковую дверь и сейчас вас… оближут, да, вы не боитесь? Хорошо. Семь лисиц? Нет, на самом деле их восемь – Толстый спит наверху. Так, а теперь давайте-ка все мыть руки и обедать.

Глава 6. Элис

Пустоши наконец потемнели и притихли.

Туман отступил на пару часов раньше, чем обычно, поэтому Элис дождалась, пока небо станет совсем черным, и только тогда натянула плотные штаны, сунула ноги в мягкие сапожки, вытащила из-под кровати длинный прут в кожаной оплетке и бесшумно выскользнула из своей комнаты. В кармане ее просторной куртки тут же предательски бряцнуло – младшая Орингер поморщилась, сдула с глаз отросшую челку, на ходу достала связку ключей и осторожно пристроила ее на узкий комод в коридоре.

Дверь бокового выхода поддалась без скрипа. Стайку шебутных лисиц Элис еще с вечера заманила в одну из огромных теплиц и заперла, а тонкую тропинку предусмотрительно очистила от чересчур громко хрустящих веточек. Все было подготовлено заранее. Как всегда.

Ночь дышала прохладой. Синеватые папоротники, захватившие все окрестные овраги, напоминали семейство каких-то необычно крупных птиц, примостившихся на ночлег.

На дальней посадочной площадке дремал серебристый скат Норманна – он забыл переставить его ближе к своему дому. Эли чертыхнулась, присела на корточки, задрала манжеты куртки, осмотрев свои руки, ощупала живот, шею и облегченно выдохнула – зеркальная лента-антискан надежно приклеилась к коже, делая ее невидимой для сторожевых башен и охранных дронов.

Где-то впереди раздалось едва слышное фырканье и шорохи. Элис вздрогнула и пригнулась еще ниже к земле. Ее длинный прут выпустил три изогнутых черных лезвия.

Симплекс-скат Норманна остался неподвижным, но из-под его плоского пуза выбрался огромный серый лис, флегматично осмотрел окрестности, небо, притаившуюся на краю посадочной девчонку, зевнул и неторопливой трусцой двинулся к дому, не соизволив одарить Элис и секундой своего драгоценного времени.

Младшая Орингер проводила взглядом его разъевшийся зад с объемным пушистым хвостом, покачала головой, прошептав: «Чтоб тебя, Толстый!» – поднялась на ноги и короткими перебежками двинулась дальше. Ее прут заглотил лезвия обратно и разгладился.

Пустошь потрещала одинокой ночной цикадой и вновь затихла, выпуская из зарослей кудрявой травы стайки крошечных синих светлячков.

Элис забросила прут на спину и побежала, уже не таясь, перепрыгивая через кочки, огибая извилистые овраги, тщательно контролируя дыхание.

Белые и зеленые огоньки стана скрылись за линией горизонта. Звездная ночь обступила быстроногую Орингер со всех сторон, чуть погодя раскрываясь очертаниями темных покатых холмов.

Элис взяла правее, замедлилась и перешла на шаг, приглаживая растрепавшиеся волосы, приглядываясь – на верхушке крайней возвышенности показалась очень высокая широкоплечая фигура в просторной куртке с капюшоном, надвинутом на глаза. Бегунья радостно пискнула, прибавила хода, подлетела к своему тайному гостю, прыгнула на него, схватила, обняла…

Парочка торопливо зашепталась, захихикала, перебивая друг друга:

– Привет! Ух, еле вырвалась! Похоже, папа что-то подозревает.

– Привет, Лисена… тш-ш-ш, это потом, все потом… с днем рождения тебя!

– Но у меня же завтра!

– Нет, уже сегодня, видишь? Ты родилась сразу же после полуночи, я специально узнавал в Полисе. Я поздравляю тебя са-а-амым первым!

– Ох, да, точно! После полуночи…

– Восемнадцать лет – это круто! Ты теперь серье-о-озная дамочка. Вот, это тебе, – поздравитель вынул из-за пазухи узкий конверт. – Подарок. Здесь несколько разновидностей семян и луковиц, как ты и хотела. Самые лучшие сорта «Золотая корона», «Черный глаз» и еще четыре – вообще офигительные – алые и чернильные!

– Ой, спаси-и-ибо! Спасибо! Я… я так рада тебе. Как хорошо, что ты здесь!

– Я хотел… – гость отчего-то немного замешкался, но тут же решительно заявил. – Мне надоело прятаться, Лисена! Это какая-то ясельная группа, ну е-мое, шпионские игры. Я скучаю! Хочу общаться с тобой в открытую и хочу…

– Что?! Нет! Ты с ума сошел?

– Через два дня на транспортном узле кулинарный мастер-класс, ты же любишь… Давай вместе слетаем? Я тебя с утра заберу, а потом вечером…

– Папа тебя убьет!

– Мы уже год по углам шаримся. Даже больше. Почему нельзя просто дружить, как все нормальные люди? За что меня убивать-то? Я ничего такого не…

Элис тут же набычилась: «Дружить?! Ничего такого?!» – схватила «любезного-просто-друга» за грудки, наклонила к себе и поцеловала в губы.

Это был еще один подарок, о котором она мечтала весь сегодняшний день и еще половину вчерашнего вечера. И весь тот год (даже больше) пока они шарились по углам.

Риск отказа и неловкого молчания после был очень велик, но тянуть дальше и «просто дружить» с конкретно этим представителем мужского пола у младшей Орингер уже не было никаких сил. Ни-ка-ких сил. Абсолютно никаких. Ни капельки не осталось… сил. Разумения тоже… ни капельки. И пустошь под ногами почему-то пропала. Совсем. Зато появилась теплая ладонь на шее сзади и сильная рука, обхватившая за пояс, приподнявшая над землей.

Элис все целовала, целовала, целовала и даже не заметила, как целовать начали уже ее, в ответ, как-то особенно нежно, неторопливо, трепетно. Головокружительно приятно.

Где-то внизу раздалось громкое фырканье, топот и наконец восторженное повизгивание.

Элис испуганно дернулась, выпустила «любезного уже-не-просто-друга» из объятий и ошалело оглянулась вокруг.

Толстый вернулся. И не просто вернулся, а резвым галопом нарезал по окрестным полям широкие круги, радостно подпрыгивая всей своей округлой тушкой, припадая на передние лапы, время от времени притормаживая и оттираясь о ноги своего любимого и несравненного хозяина – самого лучшего из людей – Борх стоял у подножия холма, подсвеченный тусклыми зелеными огнями нескольких зондов-ищеек – высокий, массивный, несгибаемый, несмотря на солидный возраст и все выпавшие на его долю беды и ненастья. Стоял и очень внимательно, цепко, пристально оглядывал молодую парочку.

Элис в отчаянии заскулила, пытаясь прикрыть кавалера собой, но тот шепнул: «Наконец-то!» – осторожно отодвинул ее в сторону и без промедлений отправился навстречу господину Орингеру, стягивая на ходу свою просторную маскировочную куртку. Зеленоватые огни зондов моргнули, отразившись в трех серебристых лентах на плече его темного кителя – нашивках.

Борх сжал зубы, резко вдохнул, но с места не двинулся, лишь тихо цыкнул своим зондам. Те вспыхнули белым, освещая незнакомца с ног до головы, выставляя напоказ его солнечно-золотистый чуб, россыпь веснушек на носу и щеках, спокойные серо-голубые глаза и приветливую улыбку:

– Прошу прощения за беспокойство, досточтимый командующий Орингер. Позвольте представиться – патрульный Маркус Экгер.

Борх едва заметно кивнул, припоминая: «Внучок старикана Эксперта. Ну надо же… как похо-о-ож…» – и зыркнул в сторону – Элис уже спустилась с холма и испуганно, умоляюще смотрела на отца из-за плеча своего кавалера.

Ситуация сложилась патовая. Толстый перестал носиться кругами, сел по стойке смирно у ног Борха, поднял треугольные уши торчком и притворился неодушевленным предметом мебели.

Элис в волнении закусила губу. Ее кавалер учтиво помалкивал. Борх быстро все обдумал, тяжко вздохнул и негромко заметил:

– Вы нынче чересчур далеко забрели, патрульный Экгер. Ваш ареал, насколько я помню, орбита Синей планеты.

– Э-э-э, уже нет, господин Орингер. Месяц назад меня перевели на орбиту Серой. Правда, мне пришлось подать Эксперту одно за другим одиннадцать прошений, поэтому процедура перевода слегка затянулась, но-о-о…

– Кхм… все ясно. Дочь, не шастай больше по пустошам одна. Обклеиваться анти-сканом тоже нет никакого смысла – Толстый все равно тебя чует.

– Хорошо, пап! – Элис с готовностью покивала, от чего ее отросшая челка взлохматилась еще больше.

Борх вновь перевел взгляд на молодого нарушителя всеобщего спокойствия, хрипловато проинструктировал:

– Проводишь ее до крыльца, Экгер, – свистнул Толстому и направился в сторону дома.

Зонды-ищейки вереницей потянулись за хозяином. Толстый повел ушами, презрительно обфыркал застывшую парочку, повернулся к ним необъятным задом и растворился в ночной тиши.

Элис растерянно моргнула, отцепилась от плеча Маркуса, за которое она все это время судорожно держалась, и на всякий случай прислушалась.

Тьма вокруг сгустилась непроглядной, будто упругой завесой.

Молодой Экгер прыснул, захихикал, развернулся, почти на ощупь нашел рядом Элис, подхватил, прижал к себе, сбивая ее с мысли, и зашептал, заворковал, замурлыкал:

– Лисена, мы похе… провалили все пароли и явки, ты понимаешь? Все пароли и явки! Нас с тобой засекли, отследили, прижучили и почти накатили. У меня даже челюсть заранее начала болеть… и нос, и глаз! Оба глаза! Думал – ну все-о-о, завтра буду, как долбанная панда… в первую свою рабочую смену здесь, на Серой!

– Болтун, – выдохнула младшая Орингер, крепко обнимая его за шею. – Какой же ты болтун.

– Угу. Значи-и-ит план такой. Я сутки работаю, потом сплю, потом на мастер-класс, а пото-о-ом в Полис, знакомиться с моими.

– Что?! Нет! Ты с ума сошел?!

– Лисе-о-она!

– Я им не понравлюсь!

– Не ссы, Орингер! Не ссы, говорю! Все будет хо-ро-шо.

* * *

– Рита! Р-р-рита!

– Я сплю, Борх.

– Рита! Почему?! Почему я обо всем узнаю последним?!

– Ох… Ты про Элис и Маркуса? Они давно знакомы. На вручении диплома у Норманна, его друг, Джеф… музыкант, помнишь?

– Нихрена я не помню!

– Тогда слушай. Они отправились гулять-танцевать-отмечать, Элис захотела с ними, а Джеф дружит вообще со всеми вояками, так что… Маркус – хороший мальчик, успокойся. Иди ко мне, я замерзла.

– Рита! Но ему уже сколько, хм-м-м, так, у старикана есть старшая внучка, а этот же второй, да?

– Угу. Ему двадцать семь, но выглядит моложе. Потому что светленький.

– Кошмар, кошмар! Элис… она… она еще маленькая! Рита, не спи! Р-р-рита! У них десять лет разницы! Рита!

– Эм-м-м, напомни-ка мне, сколько у нас с тобой этих самых лет… разницы?

– Двенад… нет, Рита, это другое!

– То же самое. Ложи-и-ись, завтра, вернее уже сегодня, у нас много дел. Как ты мне говорил – я хочу с тобой спать. Ложи-и-ись.

– Рита, это ужасно.

– Что именно?

– Они выросли. Скоро все разлетятся. Я тут умру от тоски.

– Начина-а-ается… Знаешь, у меня есть ощущение, что ты рановато пал духом. Почему? Секрет. Скажу только, что Джози шьет зайца. Да, сама. Подробности позже. Ложись, дорогой, ночь-полночь. Хочешь, я тебе что-нибудь спою на ушко? Колыбельную, да-а-а. Слушай…

Глава 7. Интриги, смятение и непорядки

Командующий Борх Орингер перевернулся на спину, с наслаждением потянулся и озадаченно нахмурился, принюхавшись – подушка, собственная темная майка и белоснежная постель отчего-то благоухали печеной курицей.

Борх потер глаза, повернул голову – вместо нежного профиля жены на соседней подушке обнаружился седой затылок с треугольными ушами и пушистая холка, плавно перетекающая в необъятный зад – Толстый изволил почивать рядом с любимым хозяином после первого завтрака.

Орингер пробормотал: «Оборзел, животное…» – прикрыл сладко похрапывающего питомца одеялом и поднялся с кровати.

Любимые тапки найти не удалось. Из приоткрытого окна тянуло свежим утренним воздухом. Солнце висело еще совсем низко, но Борх тем не менее мысленно укорил себя: «Проспал! Понабегался ночью за этими малолетками и проспал. Кстати, о малолетках…»

В коридоре было тихо. Почтенный командующий на цыпочках прокрался к самой дальней двери, повернул витую ручку, заглянул и улыбнулся – из груды разноцветных одеял торчали только розовая пятка и растрепанная темная макушка. Борх просеменил к пятке, пощекотал, выслушал раздавшееся в ответ хихиканье, присел на край постели и прогудел дочери:

– С днем рождения, полуночный бегун!

Сонная Элис попыталась сделать виноватый вид, но не смогла, улыбнулась и затянула привычное:

– Я больше не бу-у-уду, ну правда, пап. Спаси-и-ибо! Я тебя люблю… очень-очень!

– И я тебя. Очень-очень, – вздохнул Борх и насупился, предупреждая. – И если этот, конопатый, тебя обидит, я ему…

– Да-да, я в курсе, – зевнула Элис, снова зарылась в теплую постель и продекламировала уже из своей мягкой норки. – Палка, палка огуречик, вот и вышел человечек… был, а потом хась! И весь вы-ы-ышел. Что? Это Лаура иногда так шутила.

– Кхм, – покачал головой Борх, вспоминая другие, еще более сомнительные прибаутки Лауры. – Ладно, поваляйся пока.

– Угу-у-у…

Борх вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и отправился на поиски супруги. И стыренных ею любимых тапок.

Широкую лестницу оккупировала стайка задремавших лис. Орингер спустился вниз, с ворчанием перешагивая через разноцветные хвосты, прошелся по просторной гостиной, посматривая в окна, свернул в сторону и распахнул боковую дверь, внимательно приглядевшись к окрестностям.

Туман отступил. Утро было ясным, но пока прохладным. Молчаливый флигель сиял натертыми стеклами многочисленных окон. Диплекс застыл над посадочной неподвижной угрюмой громадой. У дальних теплиц Снежин, одетая в пеструю курточку, пересаживала какое-то чахлое растеньице в горшок пообъемнее. Чуть в стороне от нее вышагивал с землемерным циркулем сосредоточенный Норманн, размечая пустошь маленькими столбиками.

Борх вспомнил, что Эбигейл до сих пор не предъявила ему никаких претензий в связи с аварией у транспортного, и с подозрением прищурился на озадаченного сына: «Прям сосранья подорвался. И девчонку свою припахал, хм… вчера они весь вечер шушукались с Элис. Хитрюга Аллиэнн. Неужто к Норманну прицепилась? Э-э-эби, Эбигейл… ох, я тебе устро-о-ою развеселье – палка, палка, огуречик, я тебе цеплялки-то твои укорочу!»