Госпожа Орингер

Джоз угукнула и покосилась в сторону – Кэсси бегала вокруг низко припаркованного Диплекса, лупила его по фюзеляжу крошечной сумочкой и причитала:

– Растопил, все растопи-и-ил! Где снег? Подчистую растопил соплами! Утеплитель консервирующий сдернул. Кошмар! Теперь точно весь газон перемерзнет… и клу-у-умбы! Не трогай, не трогай, скотина ты безмозглая! Убери щупы! Не надо мне здесь ничего пропалывать! Убери! Джо-о-ози-и-и!

Джо покривилась, сняла с головы орущий коммуникатор, сунула его в карман пальто, свистнула Диплексу, чтобы заканчивал самодеятельность, и отправилась в обход особняка ко второй посадочной площадке.

Укутанные в теплые куртки, отдохнувшие Сэмиэлль и Раф оперативно погрузили в Штурм медкапсулу с отобранным у пернатых маленьким пациентом и были готовы к вылету – час назад Лихарту пришло срочное сообщение с места работы, из Полиса.

Джозефинн еще раз осмотрела окружающую ее панораму, забралась в Штурм и устроилась в углу командного зала, на своем привычном месте.

Мальчишка-подопытный тут же отвлекся от ковыряния в носу и зыркнул из-за прозрачной крышки. Джоз подмигнула ему, откинулась на спинку кресла и медленно выдохнула, настраиваясь на вероятно самые сложные двадцать четыре часа в своей биографии…

Госпоже Джозефинн Орингер приходилось нелегко по жизни – до недавнего времени у нее начисто отсутствовали тормоза и иже с ними чувство меры.

Джоз необходимо было завоевать, присвоить и заграбастать все и вся. Целиком и полностью. Оружием или словом. Забрать себе, а после – утвердить свои законы и порядки, наладить быт, приучить местную шушеру жить по правилам – сделать мир лучше. Заодно и оградить семейство от опасностей, предусмотреть все возможные угрозы, защитить, уберечь, при необходимости прикрыть собой… но, как оказалось, в некоторых случаях это «оградить и уберечь» было совершенно вне компетенции упрямой и вечно всклокоченной маленькой вояки.

Сильные эмоции были для Джозефинн чем-то вроде стимуляторов или топлива, но любовь оказалась специей иного сорта. Очень специфического. Джо влюбилась в одного чрезвычайно упертого доктора и не знала, как воевать с подобной напастью, а случившаяся после с братом беда и вовсе вышибла из отважной Орингер дух, словно перекрутив ей внутренности, лишив сна. Видимо, страх приходился любовной горячке близким родственником, компаньоном. Джозефинн сначала сходила с ума от любви и ревности, а потом открыла в себе новую способность – бояться до тошноты, до оторопи, до искусанных в кровь губ. Бояться днями и ночами, круглосуточно, в течение целого года.

Штурм дрогнул и плавно стартовал, выбирая самый короткий маршрут до центра Содружества.

Висок защекотало.

Джо повернула голову – наблюдающий за ней мальчишка отвел взгляд, но тут же снова покосился черным глазом. Вояка сурово нахмурилась и кивнула ему, как бы подтверждая заключенный между ними ранее, еще на Фере, уговор. Маленький пациент расплылся в радостной улыбке, угнездился поудобнее и мечтательно зашептал что-то сам себе. Диоды на его капсуле горели мрачными тёмно-красными огнями.

Госпоже Джозефинн Орингер приходилось очень нелегко по жизни.

* * *

Подземный медцентр в сотню ярусов был похож на заточенного в скалу огромного великана, отрешенного от всего мира, могучего, иногда чуть снисходительного к суетящимся внутри него человечкам: медикам, персоналу, пациентам и их родным. В его белоснежных коридорах Джозефинн чувствовала себя совсем крошечной и никчемной.

Бесконечные переходы, ответвления, отсеки медцентра – целый лабиринт. В нем легко можно было заплутать, но Джо давно запомнила нужный ей и Сэми маршрут: первый ярус, приемный покой, камера дезинфекции, отделение для онкобольных, отсек интенсивной терапии и матовая стеклянная перегородка в реанимационный блок – конечная точка. Конечная для Джозефинн, Сэми шел дальше.

В отсек интенсивной терапии не пускали посторонних, но Джоз с самого начала закрепила за собой право сначала следовать за братом через весь ярус – провожать, а потом стоять возле этой самой перегородки и вздыхать.

По первости Сэм ужасно раздражался от одного взгляда на маленькую, укутанную в белую спецробу сестру, но потом смирился. Тем более, что обычно неугомонная и взрывная вояка, сопровождая его, вела себя идеально: стягивала кудрявую гриву тугим узлом, безропотно проходила процедуру дезинфекции, надевала стерильный костюм и молча шла за Сэми – поддерживала, была рядом.

В этот раз все было как обычно – блокпост на спутнике планеты, Полис, побережье, медцентр, приемный покой, дезинфекция, шуршащий костюм, широкая спина брата перед глазами, но поспешающая за ним Джозефинн знала – это был финал истории. Последняя процедура. Уже к утру ситуация должна была проясниться.

Да или нет. Победа или поражение. Жизнь или неминуемое, очень быстрое угасание.

Сэм остановился у стеклянной перегородки, обернулся к понурой сестре, присел перед ней на корточки и велел:

– Хватит, Финя! Мы тут все борцы или кто?

– Только ты и Рафи, – прохрипела ему Джо, с трудом сдерживая слезы. – Борцы. А я… то самое «или кто». Потому что спасовала бы… наверное. Еще в самом начале. Сдулась.

– Перестань, – Сэми притянул ее к себе за робу и обнял под коленками. – Ты уже год тут со мной толчешься. Прости, что пытался прогнать. Ты очень мне помогаешь, правда! А в первые дни, когда мы с Рафи только ее привезли, помнишь? Прямо с золотого фестиваля. Уилма потеряла сознание, упала прямо мне на руки. Я думал, что она… все, не дышит – такая бледная была. Рафи протрезвел в одно мгновение, пытаясь привести Уил в чувство, а ты прибежала от фонтанов, растеряв по дороге туфли. И этот диагноз после, уже в реанимации. Спятить можно от такого. Если бы не ты и Раф…

– Сэ-э-эмчик, – Джози пригладила буйные кудри брата, наклонилась и зашептала ему на ухо. – Она очнется. Очнется. Уже сегодня… и ты будешь рядом, как и хотел. Все будет хорошо, я уверена, осталось всего несколько часов. Я переночую в Штурме, на побережье. Пощелкай мне после, ладно? И семейству. Папа с мамой который день себе места не находят, бузят. Кэсси безостановочно курит. Норманн пошел вразнос – сбежал из дома с какой-то девчонкой. Элис ныкается по углам и ревет. Пощелкай.

– Хорошо, – кивнул Сэм и поднялся на ноги. – Мне пора. Попытайся отдохнуть немного, Финь, а то как бы нам и тебя лечить не пришлось – не спишь совсем. Все, давай, топай.

Стеклянная перегородка с шорохом закрылась за ним.

Джози постояла возле нее, повздыхала и поплелась на выход – переодеваться. И ждать.

* * *

Теплый океан выкатился к босым ногам усевшейся на песок Джозефинн и лениво тронул ее ступни, подбираясь к подвернутым на щиколотках штанинам. Неяркое темно-желтое солнце медленно уходило за горизонт, позолотив нежным светом пляж, волны и грустную Джоз.

Коммуникатор на скуле маленькой растрепанной вояки молчал.

Штурм висел над поверхностью залива подобрав щупы и сжавшись, как испуганный паучок – ждал новостей от любимого хозяина.

Джози встала и медленно прошлась вдоль кромки воды туда-сюда. Кэсси выдала ей в дорогу контейнер с ужином и огромный термос, но Джозефинн была совсем не голодна.

Песок на побережье еще не остыл. Круглые синие камешки, отполированные океаном, ощущались в ладонях приятно гладкими, крапчатыми, будто живыми.

Черный коммуникатор громко защелкал.

Джози подпрыгнула, выронив из рук собранные ракушки, прижала связиста запястьем и…

– Это я, – прозвучал у нее в ухе Рафаэль. – Уилма очнулась. Психомоторных нарушений выявлено не было. Эффективность схемы лечения подтверждена. Основная часть опухоли удалена успешно, отростки купированы. Инвазия и метастазирование более невозможны – микрозонды справились со своей задачей. Сейчас подопытную номер один перевели из реанимационного в первую палату, она спит. Просто спит. А Сэму я вколол один симпатичный растворчик, чтобы он тоже уснул… хм, то есть, чтобы отвалил от меня. Достал с обнимашками! Что я ему, заяц плюшевый? Ты где?

– Я… я у… – Джози сглотнула и зажмурилась – пейзаж вдруг закачался, в голове зашумело. – У… у сев… у…

– Соберись, – в свойственной ему манере подбодрил Раф. – Дыши глубже, через нос. Еще раз, еще.  Повторяю вопрос – ты где?

– Тут, рядом. У северного мыса, – кое-как проскрипела ему вояка, на всякий случай села обратно на песок.

Получивший радостную весть Штурм с мелодичным щебетанием нырнул в догорающую закатом волну, подняв веер брызг.

Рафи посопел немного и решительно объявил:

– Я сейчас тебя заберу, отвезу к себе домой, накормлю, вколю тот же самый симпатичный растворчик, заверну в одеяло и…

– Затащишь, э-э-э, то есть утащишь в постель, морковочка? – иронично предположила Джо, выстраивая, восстанавливая, возвращая прежнюю себя. – До-о-олгий поцелуй на ночь планируется? Ой, вот незадача, а моя персона, пускающая слюни после укольчика, не вызовет никаких вопросов у этой, ну-у-у, твоей очередной пассии, как ее, черт, имя не помню. Хе-р… Хи-зер? Модель человека. Сто-первая-блондинка-с-ногами. Или вы уже все? Не вместе?

– Поцелу-у-уй, – задумчиво протянул Раф, проигнорировав все остальные подколочки. – Поцелу-у-уй. Точно! Хорошо, что напомнила. У тебя на верхней губе две трещины, нижняя искусана вдрызг, кайма кровит. Перед инъекцией я наложу на все это безобразие антисептик, плюс ранозаживляющее, чтобы к утру затянулось.

– Валяйте, господин доктор! – прыснула Джоз, улеглась на песок, поправила на скуле связиста и расслабленно замурлыкала. – А что, действительно. Нафиг эти слюнявости, да, мой дорогой? Если и целоваться, то не в губы, а сразу куда-нибудь в…

– Не-э-эт, – тут же вклинился в ее монолог медик, размышляя вслух. – Думаю, одним антисептиком не обойтись. Наложу-ка я тебе заживляющую накладку. На весь рот. Крепкую такую, чтоб намертво залепила. Радужную, тебе пойдет. Помнишь, в прошлом году? Ты проспорила Сэми и явилась на фестиваль в платье. Блестящем таком. Радужном. То есть, как бы в платье, но… э-э-э, по факту это была полупрозрачная… маечка, что ли. И туфли. Черт, я тогда напился, как скот. О чем это мы? А, точно. Накладка на рот. Уже иду, приготовься.

Последние его слова отдались в ухе у Джозефинн долгим эхо и она, перевернувшись на живот, вгляделась в быстро темнеющий пляж.

Рафаэль спускался к ней по ближайшей лестнице. Нашивки на его зеленой медформе переливались серебром. Джози встала, кое-как отряхнулась от песка и двинулась навстречу.

Вдоль побережья один за другим зажглись круглые фонари. Штурм продолжал бултыхаться в заливе, брызгаясь и попискивая. Океан налился темной, будто упругой синевой. Полис сиял разноцветными огнями и приготовился ко второму, ночному туру шумного человечьего действа.

* * *

Джо сидела на софе в просторной, если не сказать пустой гостиной и жмурилась – острый свет бестеневой хирургической лампы ослеплял ее, выбивая слезы из глаз. Губы чесались и поднывали одновременно. Просторные штаны и кофта мешочком слегка примиряли Джози с такой суровой действительностью, но усидеть на месте все равно было нелегко.

Под носом у Джо пахло антисептиком и еще чем-то синтетическим. На щеке ощущалось теплое дыхание – Рафи накладывал на израненную нижнюю губу вояки уже третью заживляющую полосочку и ворчал:

– Объела ведь, натурально объела. А если стянуть чуть-чуть? Больно? Терпи. Да-а-а. Придется так, иначе могут остаться рубцы, выемки. Вот здесь, в уголке – особенно.

– На… амальна буит…

– Не шевелись. Почти готово.

–…асиба…

Злющая лампа уехала куда-то в сторону, и Джозефинн наконец-то смогла приоткрыть глаза.

Насупленный Раф оказался совсем близко. Он внимательно рассматривал дугу над верхней губой своей давней пациентки, осторожно трогая ее пальцами – наносил еще одну порцию заживляющего.

Джо грустно вздохнула: «Как жить?» – и отклонилась назад, зашептав:

– Все… все. И так уже больничкой провоняла. Хватит.

Рафи сердито зыркнул на нее, отчеканил:

– Сиди смирно! – придержал вояку за плечо и продолжил накладывать мазь на самые мелкие ранки.

Он всегда был чрезвычайно упертым типчиком. Чрезвычайно. До тошноты. И невероятно привлекательным для Джо в этой своей упертости. Невероятно. До потери пульса и тяжёлой пустоты в голове и… прочих частях тела.

Джоз хотела усмехнуться над своими мыслями, но не смогла и вместо этого раздраженно прищурилась на дотошного медика. Подавшись вперед, она хотела было поцеловать его, но опять же не смогла и взъярилась окончательно, сжимая зубы. Увлеченный Раф не заметил надвигающейся на него бури.

«Я чуть-чуть, – сама себе разрешила Джозефинн, жадно рассматривая склонившегося над ней Лихарта. – Сейчас я в меру, потихоньку, аккуратненько, не теряя соображения… поволоку его в постель».

Плавно, чтобы не спугнуть, она подняла руку, крепко прихватила Рафи за расстегнутый воротник и уставилась на его губы, решив отомстить за получасовую экзекуцию с полосками и хирургической лампой.

– Джоз. Джо-зи. Дж… так… это… ты… – забормотал Рафи.

Джо легкими касаниями обвела его лицо по контуру, потрогала, погладила нежно, щекотно, чувственно, придвинулась еще ближе, но Рафаэль опомнился, строптиво фыркнул, за бока стащил маленькую вояку с софы, обнял, сильно прижимая к себе, схватывая, вдыхая запах ее кожи и смоляных волос, отвечая на отрывистые шепотки:

– Ты победил.

– Нет.

– Да. Ты победил смертельную гадость, разъедающую людей изнутри. Ты спас Уилму. А еще смешную старушенцию, которая постоянно тырила у тебя сигареты, помнишь? Из седьмого блока. И того пузатого мужичка с Лисьей. И еще многих спасешь. Ты победил.

– Нет. Уилма осталась жива. Старушенция, мужичок. Но шесть других подопытных из трех групп умерли. Один из них сегодня, перед тем, как Уил очнулась. Здоровенный мужик. Я был уверен, что такой шкаф выживет безо всяких сомнений, но он просто умер, и все. Я ничего не смог сделать.

– Ты победил, Раф. Это победа.

– Нет.

– До чего же ты упертая морковка!

Джозефинн хотелось целовать его до утра, до послезавтра, до полной потери соображения и того самого чувства меры, которого у нее и так никогда и не было, но сейчас это не представлялось возможным. Оставалось только…

Не справляясь со жгучим любовным «Хочу!», Джози привстала на цыпочки, подставив Рафи шею, ахнула от его быстрого чувствительного укуса под челюсть, обняла крепче и вновь зашептала ему на ухо:

– Ты победил… победил. Меня. И проигрался с треском. Мне. Это все ты виноват, все ты. Хочу тебя. Мне можно. У меня посттравматический. И-и-и где там у тебя кровать? А то я дальше… ох… дальше гостиной пока не залетала.

Взъерошенный Рафи еще раз куснул вояку за шею, хрипло констатировал: «Зараза!» – и потянул куда-то, стягивая с нее кофту.

Спальня оказалась недалеко. Опять же просторная, очень светлая и почти пустая.

Джо закрыла глаза, снова чувствуя себя совсем крошечной и легкой. Крошечной на широкой постели. Легкой в его руках. Внезапно свободной от обычно преследующего ее роя быстрых и долгоиграющих мыслей, тревог и сомнений. Нагой. Любимой, хотя Раф не сказал ей в постели ни слова, только ласкал – горячо и совершенно беззастенчиво. В какой-то момент он прижался лбом к изогнутому белому шраму у нее под ребрами, замер, зашипел что-то, не справляясь с обрушившейся на него лавиной воспоминаний, выдохнул, расцеловал Джози живот, пупок и этот чертов рубец, который когда-то чуть было не стоил ей и ему жизни. Им обоим. Обычной, той самой нормальной жизни, в которой они могли сколько угодно лаяться друг с другом, скандалить, ерничать, игнорировать, сжиматься от слов, как от ударов, не спать ночами, ждать, ловить взгляд при встрече, мгновенно замечать в толпе; с трудом оставаться трезвыми, просто дыша одним воздухом3, и заниматься любовью, отдаваясь друг другу до сбитых простыней и поехавшего с кровати матраса.

– Черт, Рафи! Он что… он не закреплен? Ай, я куда-то плыву, как морской котик на льдине!

– Хм… ну-у-у, на самом деле, это не кровать, а поддоны от грузовых контейнеров и матрас. Я здесь еще ремонт не делал.

– Ты живешь в этом доме пятнадцать лет!

– И что? С тобой я знаком еще дольше и только сейчас… о-о-о, вот это да-а-а…

– Отстань.

– Размечталась. Какая татушечка, прямо на сладеньком круглом задике. Что это? Птичка?

– Да. Все, я в душ… это просто птичка, понятно? Е-мое, Раф, ты меня и до этого голой видел! В хирургическом и в процедурке.

– Тогда не до картинок было, а теперь… давай, Джоз, колись. Что за птичка?

– Уф-ф-ф. Ладно. Я набила ее, когда меня из Академии, с летного, выгнали. Отец заявил, что я ленивая жопа и… в общем, эта птица… она называется сукалень. Да, у меня сукалень на заднице. Смешного тут нет ничего, понятно? Хватит закатываться! Такая птица и правда существует, ну! Давай, давай. Типа смех продлевает жизнь, и все такое.

– Ой, не могу! До слез… Борх просто монстр долготерпения и родительской любви! Монстр! Я преклоняюсь перед ним и Ритой. Преклоняюсь! А ты… ты необыкновенно уморительная женщина!

– Ага. Спасибо за комплимент. Я в душ.

– Хе-хе. Не торопись. У меня его нет. Душа в смысле.

– То есть?

– Ну, закуток имеется, но… я там тоже ремонт не делал. Зато в гостевой спальне есть большая ванна. Подожди, я с тобой хочу. Споешь мне что-нибудь, когда угнездимся? Перестань, все ты умеешь. Однажды я слышал, как ты напевала, и недолеченная ангина в твоем тембре звучала так, что у меня ум за разум… спо-о-ой! Дава-а-ай, спо-о-ой, птичка, не ленись!..

Глава 5. Норманн

Норманн Орингер покачался в капитанском кресле своего серебристого челнока и насупился – командная рубка все продолжала подрагивать от громогласных нотаций отца:

– Норманн, какого хрена происходит, я тебя спрашиваю?! Отвечай! Норманн! Ты хоть что-нибудь соображаешь или она тебе начисто мозги выела?! Сын?! Мэни! Я отправил тебе сводку данных на эту девицу, ты прочел?! Зевс, мать его! Сплавил… я ему это припомню, ох, припо-о-омню!.. Но Сэм-то, Сэм! Охренеть можно! Приволок какую-то стервь, и что теперь с ней делать?

Раздраженный этим монологом Норманн шлепнул по панели управления и взревел:

– Хватит! Довольно! У нее есть имя! Имя, понятно тебе?

– Во-о-от оно что, – воодушевился от такого поворота Борх. – Ну так представь нам свою даму сердца, окажи честь, сынок, а то я уже подустал за вами гоняться. Ревмати-и-изьм, знаешь ли, а тут еще и безопасники из Полиса к нашим разборкам подключились – их главный старикан – Эксперт – желает разобраться в ситуации, ага! Так пердит на поворотах, что полпланеты выхлопом накрывает!..

В беседу отца и сына немедленно включился ранее упомянутый Эксперт, тут же затевая с Борхом бурную перепалку:

– Орингер! Какого герундия у тебя там творится?! Что за покатушки вокруг седьмого транспортного узла? Зачем Норманн туда эту бестию с Феры таскал, а?

– Не твое дело, понял?!

– Орингер, чтоб тебя! Командующий хренов! Ты даже собственный приплод не в состоянии контролировать, а уж…

– Что?! Отцепись, паскуда! За своими салажатами следи, а моих…

– Рот закрой и слушай! Угомони Норманна! С девчонкой этой беленькой поосторожнее, и еще – Аллиэнн только что прислала заяву на тебя и твоего отпрыска. Э-би-гейл Ал-ли-энн. Знаешь такую милую тетеньку? Ту что скромненько так владеет половиной галактики. У твоей женушки был конфликт с ее папашей, негоциантом, а у тебя и Норманна теперь с Эбигейл… припоминаешь? Аллиэнн. Вот! Она самая! Заява по поводу столкновения с ее кораблями у транспортного… а чего ты хотел? Медаль?! Из-за ваших догонялок два ее перевозчика всмятку, у третьего надломлен хвост.

– Нефиг было ей выгребать поперек полосы. Я не собираюсь тут хвостом вилять и вообще… это было обоюдное. Сама под мое крыло свою жопу подставила и…

– Да мне до фонаря, кто там и что тебе подставил, понял? Эбигейл рвет и мечет! Разбирайся с ней сам. У тебя сорок восемь часов, чтобы уладить конфликт. Сорок восемь! Ну… ладно… так и быть, я сегодня добрый, трое суток. Трое, Орингер!

– О-о-ой, как я признателен, господин Эксперт! Благодетель ты на-а-аш! Денек накинул мне, непутевому. По-со-си́-бо большое!..

Норманн щелчком выключил грохочущие басами каналы связи, подкорректировал курс и в расстройстве засопел, вспоминая происшествие у транспортного.

Затеянная им экскурсия к радужной туманности действительно завершилась не совсем удачно. Серебристый скат Норманна выскочил из-за межпланетной станции, ловко обогнул караван транспортников Эбигейл и был таков. Преследующий же его перевозчик-кашалот Борха не смог продемонстрировать подобной грации, а вот невероятную пробивную мощь бронированного фюзеляжа и крыльев…

Юный Орингер протяжно вздохнул, сел ровнее и вновь щелкнул переключателем-связистом, выставляя на панели нужные позывные – «госпожа Эбигейл Аллиэнн». Изогнутый центральный экран перед ним моргнул, зашелестел, зашуршал и наконец пропел красивым, будто обволакивающим женским голосом:

– Приве-э-этствую, мальчик-зайчик-лапушка-кудряшка. Не торопи-и-ись, юноша, сначала хорошенечко подумай, соберись с мыслями и предложи мне какую-нибудь симпатичную компенсацию за вашу с папочкой выходку у транспортного.

Норманн судорожно сглотнул – госпожа Аллиэнн, отобразившаяся на экране во всей своей величественной красе, задумчиво уставилась юному Орингеру куда-то над переносицей, видимо, уже примеряя к его лбу клеймо «Мой пожизненный глупенький должник». Белоснежное манто обнимало загорелые плечи высокородной дамы, колко-искристое колье на ее шее рассыпалось маленькими сияющими радугами, а тонкие пальцы Эбигейл были унизаны разноцветными кольцами: белыми, черными, серебристыми.

Норманн насупился, понимая, что договориться с ней будет очень сложно, и задумался.

Челнок-скат деликатно запиликал, извещая о входе в атмосферу Серой планеты, и полыхнул боковыми соплами, снижая скорость.

Норманн оглянулся, прислушиваясь – Акта чем-то тихо шебуршала в соседнем отсеке – и вновь повернулся к экрану, начиная переговоры:

– Кхм… досточтимая госпожа, авария у транспортного произошла по моей вине, признаю. Я не отправил патрулю и в Контору информацию о своем маршруте, не согласовал коридор, неверно выбрал траекторию, а перевозчик отца и вовсе засек только у… э-э-э, в общем, это было опрометчиво, глупо и неправильно по отношению к другим участникам космического движения. Приношу вам свои извинения и надеюсь, что этот конфликт возможно уладить, не тревожа службу делопроизводства Совета. Я готов возместить издержки на ремонт или замену поврежденных транспортников сегодня же.

Госпожа Аллиэнн сладко улыбнулась и со вздохом возразила чересчур самонадеянному юнцу:

– О-о-о, транспортники – это така-а-ая ерунда, мальчик. Они ведь по сути всего лишь коробки, упаковка, а вот груз – побитые контейнеры с необычайно редкими химреагентами – это да-а-а. Боюсь, содержимого твоего личного счета «Норманн Орингер» не хватит, чтобы возместить ущерб. Что будешь делать? Разобьешь свинку-копилку, детка?

Норманн скрежетнул зубами, с трудом утихомиривая взметнувшуюся в груди орингеровскую вспыльчивость, прищурился и негромко предположил:

– Я так понимаю, у вас есть собственные задумки по поводу достойной компенсации. Давайте не будем тратить времени понапрасну, досточтимая. Что вам нужно?

Эбигейл беззвучно поаплодировала – юный Орингер довольно быстро уловил общий тон разговора, и коротко бросила:

– Беленькую жрицу.

– Ис-с-сключено! – прошипел Норманн – сдерживать в себе орингеровское становилось все труднее. – Я спросил что вам нужно, а не кого! Или вы до сих пор считаете людей по головам, как товар, уважаемая?

Госпожа Аллиэнн на этот выпад отреагировала странно – почему-то прыснула, а потом и вовсе захихикала, резюмируя:

– Втюрился по уши. Видимо, беленькая жрица действительно очень любопытный экземпляр.

Норманн смешался и вспыхнул, а Эбигейл покачала головой, продолжая со вздохом:

– Повеселились и хватит, кудряшка. Теперь серьезно. Я могу изрядно потрепать нервы тебе и Борху, повесить на вас кучу обязательств, замучить судебными тяжбами, но-о-о…

Искоса оглядев встрепенувшегося от ее «но» юнца, госпожа немного помедлила, а потом и вовсе сменила тему:

– Ты ведь уже окончил Академию?

Норманн растерянно почесал макушку, припоминая:

– Да. «Агротехнику». Почти год назад, а какое это имеет отношен…

– Отлично, – улыбнулась Эбигейл, раскрывая истинный объект своего интереса. – Те белые пионы, которыми усажены все клумбы на территории Академии, твои?

– Мои, – настороженно кивнул Норманн. – Дипломный проект. Ор-гибриды «Лаура». Мы с сестрой, Элис, экспериментировали – скрещивали травянистый и древовидный сорта. Цветы изначально получались бледно-желтыми, а кусты плотно облиственными. Тогда мы вживили гибридам фрагмент генома нашего местного цветка – Финикса – листьев стало намного меньше, а соцветий больше, плюс устойчивость к неблагоприятным погодным условиям, белый цвет лепестков и…