Серый волк

Она затянулась сквозь кашель, с хрипом выпустила дым, затянулась еще раз, выпустила дым уже без кашля.

– Твою мать, детские что ли? Они вообще без никотина? – прокомментировала она уже нормальным голосом без кашля. Оглядела пачку. Прочитала содержание никотина и прокомментировала более детально.

Затем сквозь облачко дыма, с прищуром оглядела Сергея, который стоял перед ней, судорожно соображая, что нужно сделать, чтобы мать была довольна.

– Ну и чего явился? – вернулась она к первоначальной теме. – Что, выдавила тебя Москва? Ну, и правильно. А то ишь решил тут построить из себя. В столицу уехал. Сиди здесь, картошку копай, идиотище.

– Да нет, я просто, – почти беззвучно начал оправдываться Сергей.

Мать его перебила громовым голосом:

– Чего ты мямлишь? Говори нормально, я нихрена не слышу.

Сергей вдохнул воздух и заговорил, с силой пропуская его через связки, но громкости это прибавило чуть.

– Я ненадолго приехал. Просто навестить.

Она саркастически подняла брови.

– Ну-ну. Водки, конечно, взять не догадался.

Он снова начал проклинать себя за недальновидность. На самом деле, он хотел купить водки матери, но когда приехал на автовокзал, алкоголь уже не продавали – было слишком поздно.

– Нет, – прошептал он.

– Ну, еще бы, чего от такого дефективного выпердыша ожидать. Деньги хоть есть? – она посмотрела на него с высочайшей мерой презрения.

Сергей обрадовался, нащупал кошелек и достал его.

– Есть, есть, мам.

– Нехрен тут мамкать. Сходи к Семеновне и возьми у нее трехлитровку.

Он с облегчением поднял банку с пола, поискал глазами крышку, не нашел, и, боясь спрашивать у матери, вышел. В сенях услышал ее оклик.

– Ты ее пальцами, что ли, закрывать собрался? Крышку возьми, придурок, – тон ее начал добреть. Посторонний наблюдатель вряд ли бы это заметил, но Сергей знал, что «придурок» – это переходная форма к «сынушке». «Сынушкой» она называла его в лирической стадии.

Он вернулся в комнату, взял крышку со стола и отправился к Семеновне. Та его не узнала, хотела погнать со двора, пришлось объяснять, что он сын Любови. Семеновна потребовала деньги вперед. Сергей с готовностью выложил пятьсот рублей. Она пробормотала что-то насчет сдачи, но он только отмахнулся. Остаток вычли из долга Любови.

Минут через двадцать смягчившаяся Любовь смотрела на сына.

– А где этот мужчина, который в прошлый раз тут был? – неуверенно начал разговор Сергей.

– Какой мужчина? Ах да, – она провела рукой по лицу. – Убили остолопа. Ну, по нему давно кладбищенская землица плакала. Хрен с ним. Тут дело затеяли. Следователь приходил. Даже два.

Сергей безучастно кивнул, как будто все это не имело к нему ни малейшего отношения.

– Первый такой, обычный. Спросил имя-фамилию, да и разошлись. А вот второй, – она подвинула к себе банку с огурцами, запустив в нее пальцы. – Второй чудной. С Москвы.

Она посмотрела в алюминиевую кружку, выпила залпом содержимое, запрокинув голову, загрызла огурцом, придвинула кружку Сергею, которому уже было позволено сидеть напротив на втором табурете. Он приподнял почти полную трехлитровую банку и налил самогон в кружку.

– Вот этот основательно все выспрашивал. Про тебя интересовался.

Сергей внимательно посмотрел на мать.

– Сказала ему твое имя-отчество. Про то, что в Москве живешь, он и сам откуда-то выяснил.

Сергей пару секунд смотрел на нее.

– И всё?

Она вскинула на него недовольное лицо.

– А что я ему еще могла сказать? Ты ж меня в известность не ставишь, кто ты, что ты, где живешь, кого обрюхатил, – она снова уставилась в кружку.

Сергей покраснел.

Примерно через час мать напилась основательно и полезла на печку. Ее кренило вбок, и Сергей с трудом помог ей забраться наверх. Там она мгновенно уснула, даже не укрывшись одеялом, хотя в доме было холодно.

Сергей слегка поежился, – то ли от холода, то ли от разговоров о следователе. Затем убрал со стола, принес воды из колодца и наполнил пустые, уже подсохшие баки, вышел на улицу в поисках дров. В углу двора стояла сухая без листьев старая яблоня. Взяв топор, который пришлось довольно долго точить, чтобы привести в рабочее состояние, он срубил яблоню, пилой аккуратно отрезал ветки и распилил ствол на несколько частей, после чего стал рубить дрова.

В какой-то момент он поймал себя на мысли, как привычны для него эти бытовые действия, хотя последний раз он проделывал их, пожалуй, лет десять назад, если не больше. Он уже столько лет живет в Москве, и до сих пор не очень хорошо знает свой район, но распилить узловатую яблоню – плевое дело.

«Может, мать права, и правильнее мне жить здесь? Что я делаю в городе? Кто я там? Мне самое место здесь. Сидеть, заботится о матери, а весной и осенью отдаваться своему альтер эго, которое все равно я никогда не смогу победить».

Он продолжал колоть дрова и постепенно мысли улетучивались из его головы. Теперь Сергей лишь внимательно следил за тем, чтобы в глаз не ударил сучок, и топор бил туда, куда он намечал.

Глава 34. Волк и медведь

Дома Андрея ждал приятный сюрприз.

Не успел он войти в дом, как на него с громким визгом: «Папа!» бросилась дочка. Он подхватил ее на руки и начал тискать и подбрасывать, от чего та залилась радостным смехом.

Посадив ее себе на шею, и чуть согнувшись, чтобы она не задела что-нибудь головой, Андрей медленно пошел на кухню, – грязная посуда в раковине, морозилка не закрыта до конца. Андрей захлопнул ногой дверцу.

Покатал еще немного дочку по квартире, потом вернулся с ней на кухню, усадил на стул, сам сел напротив.

– А ты как тут очутилась, солнышко мое?

Он часто называл ее солнышко, потому что до сих пор не мог привыкнуть к имени Пелагея. Это имя указала жена, оформляя документы, не посоветовавшись с ним. Сам бы он ни за что так не назвал ребенка. В детском саду ее вроде бы не трогали, но неизвестно, как отнесутся к такому имени детишки в школе, в которую она пойдет через год.

– Тебя разве не бабушка привезла?

Пелагея энергично замотала головой, отчего кудрявые хвосты, обрамленные пышными розовыми резинками, хлестнули по ее очаровательному носику.

– Нет! – громко и радостно объявила она. – Нас привез мамин друг.

Она недавно научилась говорить «р» и теперь рычала эту букву во всех словах, в которых она попадалась, а иногда вставляла и в те слова, где она не требовалась.

Андрея кольнуло слово «друг», но он напомнил себе, что ему это сказала шестилетняя девочка.

– Какой еще друг?

«Кто-то из театра. Мишка Рыжов», – подумал Андрей, прежде чем Пелагея ответила.

– Большой такой! Медведь! – выпалила она, подняв высоко руки, показывая величину друга.

«Не Рыжов. А кто же? Новый режиссер что ли?».

– И на чем вы приехали? На машине его?

– Да! На Бэ-Эм-Вэ! – проскандировал довольный ребенок.

«Это кто ж у них в театре на такой кредит разорился?» – недовольно подумал Андрей, но допытываться не стал. В конце концов, можно ведь и теще позвонить, она ему скажет, кто там в очередной раз вьется за Лизкой.

Особого беспокойства Андрей не испытывал. Хотя ему никогда не нравились эти околобогемные театральные приятели Лизы, но дальше тусовок в кафе с излишним, по его мнению, употреблением спиртного дело не заходило. Во всяком случае, насколько он знал. Он был уверен в Лизе. Она, конечно, любила пустить пыль в глаза, и ее вполне можно было назвать ветреной, но Андрей знал, она бы никогда не стала ему изменять. Хотя ей нравилось, когда на нее обращают внимание, и сама была не прочь строить глазки. Но границ не переступала. Так что можно быть спокойным. Но теще позвонить, на всякий случай, можно.

– Папа! Почему у нас нет Бэ-Эм-Вэ?! – девочка старательно выговаривала название понравившейся ей машины.

«Прекрасно!», – мелькнуло в голове Андрея.

– Ну, когда-нибудь, может, и будет, – он ей улыбнулся. – Ты есть хочешь?

– Нет! Я у бабушки поела. Котлеты и суп! – гордо отчиталась она.

– Так вы недавно приехали?

– Да! – девочка вывернулась всем телом и посмотрела на часы, висевшие на стене. – Длинная стрелка была на тройке, а короткая на пятерке.

– Полчаса назад? – уточнил Андрей.

– Да, – на этот раз чуть тише ответила дочь, не слишком уверенная в том, что прошедший отрезок времени называется «полчаса».

– А мама?

– Что?

– Мама сразу ушла?

– Да, она меня завела, и сразу ушла. Она не заходила. Только дверь открыла, – девочке уже наскучил этот допрос, она ерзала на стуле.

– Ну, иди, играй, – Андрей потрепал ее по голове.

– Осторожно, прическа! – она комично поправила волосы и унеслась в детскую.

«Замечательно! – язвительно подумал Андрей. – Дочка без присмотра, морозильник черте сколько уже открыт. Если мы будем так обращаться с техникой, на бэ-эм-вэ, – он мысленно повторил выговор дочки, – накопим нескоро».

Кстати, что она там искала? Он посмотрел, не размораживается ли на столе курица к ужину. Сел на корточки, открыл морозильник. Пара упаковок с овощами, ждущие своего часа пельмени, формочки для льда. Двух кубиков не хватало. Он плотно закрыл дверцу, встал, посмотрел на посуду в раковине. Несколько тарелок, кружки из-под кофе, ложки, вилки, – никаких стаканов. Для чего, спрашивается, ей могли понадобиться два кубика льда?

Андрей помотал головой.

«Ты бы лучше маньяка так исследовал, как холодильник», – сделал он себе выговор.

Он зло покосился на кран и начал мыть посуду. Еще больше, чем само мытье посуды, он ненавидел грязные тарелки в раковине. Все должно быть на своем месте.

Перемыв посуду и протерев стол, он достал с верхней кухонной полки ноутбук, поставил на стол, включил. Пока тот загружался, пошел посмотреть на дочку.

Пелагея с упоением переставляла мебель в своем кукольном домике. Две Барби терпеливо ожидали, когда их переоденут и сделают новые стрижки.

Андрей вернулся к компьютеру. Он собирался поискать информацию об Ивлеве, желательно найти фотографию, но его отвлек дребезжащий в кармане телефон.

На экране высветилось имя звонящего: «Леонид Михайлович».

– Твою мать, – тихо выругался Андрей и сказал уже в трубку. – Да.

– Опять истерики закатываешь, Андрей? – голос дяди хоть по телефону, хоть без, всегда казался Андрею магнитофонной записью. Металлический с шелестом и сипом. – Совсем не в состоянии держать себя в руках?!

– Да ручку я дверную сломал, прямо страшный погром. Пусть из зарплаты вычтут, – обиженно сказал Андрей.

«Ну, вот расплачивайся теперь за свой блат. Племянничек. Оголи поясницу и получи десять ударов розгами», – злобно и кисло подумал Андрей.

– Я тебя из зарплаты вычту! – прогремел голос Леонида Михайловича. – Может, тебя лучше охранником в психиатрическую перевести? Там и помогут, если что.

Андрей уставился на свои носки и с отвращением заметил, что на большом пальце вот-вот протрется дырка.

– Ну, вот что, – металл в голосе почти полностью сменился шелестом, и по-прежнему был совсем недружелюбен. – Ты мне нужен, дружок. Пора отдать долг.

«Так», – в голове Андрея будто лопнул надутый пакетик.

– Ты меня слушаешь там вообще? Или в носу ковыряешь? – опять взвился голос.

– Слушаю, – проворчал Андрей, поднимаясь со стула.

– Вот, слушай внимательнее. В прокуратуре затеяли одно дельце. Антикоррупционное, – последнее слово он процедил, как щелочь. – Я тебя направлю к ним. К моему огромному сожалению, племянник у меня один, – голос деланно вздохнул. – Будешь докладывать мне о каждом их шаге, каждой мысли, которая появится в их тупых головах. Если только услышишь слово «Купринов», можешь прямо при них мне звонить. Проморгаешь что-нибудь, уволю ко всем чертям, ни в органы, ни в частные детективы, даже в ЧОП никто тебя не возьмет, понял? Я устал слушать скулеж из-за твоего поведения, – в голосе добавились новые нотки, как будто в стиральную машину насыпали гвоздей.

Андрей молчал.

– Ты все понял? – уточнил дядя.

– Все.

– Завтра в восемь чтобы явился ко мне.

– Хорошо.

Андрей сбросил звонок, не обременяя себя нежным прощанием с родственником. Он хотел излить бешенство в громком потоке ругани, но опасался, что услышит дочь, поэтому ограничился тем, что со всей силы хрястнул кулаком в стену. Обернувшись, он увидел, что дочка стоит и смотрит на него испуганными глазами. Наверное, весь разговор тут стояла.

– Пап, ты чего? – спросила она, сжимая двух Барби.

Андрею показалось, что она сейчас заплачет, он испугался и мгновенно смягчился. Присел перед ней на корточки.

– Ничего. На работе рассердили, – он тронул ее носик.

Андрей поднял дочку и усадил к себе на колени.

– Что это у тебя? – он указал на Барби.

Дочка сразу заулыбалась и подняла кукол повыше, к глазам папы.

Одна явно подверглась неумелой стрижке. От роскошной гривы остались только невразумительные клочки, торчащие тут и там.

– Я им придала новый образ, смотри! Красиво?

– Очень, солнышко! А чего у этой волосы короткие?

– Сейчас так модно! – пояснила Пелагея.

В замке повернулся ключ, вошла Лиза. Настроение у нее было приподнятое. Она быстро разулась, скинула легкую кофту и подошла к ним.

– А кто это у меня тут такой славный собрался? – она сжала Андрея с дочерью в объятиях, потеревшись щекой о затылок Андрея.

– Смотрю, премьера прошла успешно? – Андрей отпустил Пелагею, которой срочно понадобилось что-то подкрасить у одной из кукол, и она убежала в детскую.

– Премьера была вчера. Но да, она действительно прошла отлично.

– Ты что-то прохладно оделась. И без зонта, – Андрей осторожно оглядел ее, проверяя не промокла ли. Его только зонт и спас, пока он добирался домой.

– Меня приятель подвозил, – сказала Лиза, взъерошивая ярко-красные волосы.

– На «БМВ»? – Андрей саркастически усмехнулся.

– О, смотрю, Пелаша тебе уже рассказала?

Еще больше, чем «Пелагея», Андрею не нравилось, когда жена называла дочь «Пелаша».

– Ну, как рассказала? Пожелала, чтобы у нас появился такой же, – он усмехнулся.

– Было бы, конечно, неплохо, – без тени улыбки заметила Лиза.

Андрей приподнял брови на эту непосредственность. Он закрыл крышку ноутбука и убрал его на место.

– И кто же этот друг? – вновь спросил он, усаживаясь и внимательно глядя на жену.

Она взмахнула руками и уселась на стул, напротив него, почти касаясь его коленей своими.

– Ладно, я тебе расскажу, – сказала она воодушевленно. – Хотя я очень боюсь сглазить. Короче, вчера на премьеру пришел один мой старый приятель, с которым я работала еще по Вологде. Ну, помнишь, когда мы гастролировали.

Андрей кивнул.

– Ну вот, и он привел своего знакомого, а этот знакомый оказался нереально богатым мужиком, который к тому же интересуется искусством и театром. Ему очень понравилось, какой грим у актеров, – она восторженно вздохнула и запищала. – И он хочет Риту переманить в театр на Таганке, ты представляешь?!

Она закатила глаза и с восторгом положила свою ладонь на колено Андрея.

– Рита – это ваш главный гример, что ли? – он пытался понять суть рассказа Лизы.

Лиза закатила глаза вторично, на этот раз возмущенно.

– Ну конечно! Ты что ее, не помнишь что ли? Я вас знакомила в прошлом году, когда ты заходил!

– А, да-да-да-да-да, – спохватился Андрей, который не помнил эту Риту, хоть убей, да и помнить не хотел. – Ну, хорошо, а ты-то здесь причем?

Лиза обиделась и отодвинулась.

– Как это причем? Я ведь ее правая рука. Это вообще-то я краску накладываю и все делаю, а она так, типа руководит, – Лиза надула губки. Андрей вспомнил, как ему раньше это нравилось, и попытался выудить из памяти, почему нравилось, но не выудил.

– Понятно. То есть друг на «БМВ», это товарищ из театра на Таганке.

– Кто? А, нет, – отмахнулась Лиза, встала и пошла в прихожую за сумкой. – Это так, приятель один.

Андрей раздраженно выдохнул. Вот уж что-что, а ее нелогичность и непоследовательность раздражали его всегда, даже в первые дни их знакомства.

Он вспомнил, как они познакомились с Лизой, хотя давно уже не обращался мыслями к тому дню.

Андрей был по работе на выставке современного искусства. К нему подошла девушка, которая приняла его за художника. Он не стал валять дурака и сразу сказал ей, что случайно здесь, да и такое искусство не понимает. Секунду назад восхищавшаяся полотнами, девица заявила, что ее тоже тошнит от подобной мазни.

Андрея перекосило от такой непоследовательности, но девушка ему понравилась, они начали встречаться, и он, что называется, утонул в ней. А затем решил, что ее непоследовательность – это просто небольшой недостаток, на который можно закрыть глаза, и купил кольцо.

Лиза вернулась в кухню с сумкой.

– О чем задумался? – спросила она, вытаскивая телефон и зарядку.

– Да так, – он улыбнулся и посмотрел на нее, пробуя быть ласковым. – Вспомнил нашу с тобой встречу.

– В кино, что ли?

– Ну, в каком кино, – ласковости надолго не хватило. – В картинной галерее.

Она секунду смотрела на него в недоумении, потом лицо ее прояснилось.

– А, вспомнила, – она тряхнула зарядкой. – Ты еще разыгрывал передо мной художника.

Андрей вздохнул и встал.

– Кто ребенка укладывает сегодня? – спросил он, потягиваясь.

– Ты, – ответила она, листая экран. – Я дико устала.

– Ладно, – он усмехнулся.

Он тоже устал, но ему нравилось возиться с дочкой, читать ей на ночь. Часто бывало, что эти детские книжки наводили его на полезные мысли. Одно дело даже раскрыл, благодаря сказке про молодильные яблочки. Правда, в том деле, которое он вел, яблочки заменял героин, но в целом, история была похожая.

«Почитаю ей про Робина Гуда, – решил Андрей, разглядывая на полке в прихожей книжки. – Может, подскажет, как мне поймать эту сволочь». Он вошел в детскую. Пелагея уже послушно улеглась в кроватку, не выпуская из рук двух Барби.

– Папа, почему ты хочешь поймать эту сволочь? – спросила она, поглаживая кукол.

Андрей сообразил, что, похоже, последнюю мысль произнес вслух.

– Пела, так нельзя говорить.

– Как? – Пелагея пыталась выдернуть несколько волосинок у несчастной Барби.

– Ну, слово «сволочь» говорить нельзя, – не придумав ничего лучше, пояснил Андрей.

– Почему?

– Потому что это ругательство, а девочки не ругаются.

– Хорошо! – согласилась Пелагея.

Лишняя часть прически у Барби была выдрана, и дочка посмотрела на папу.

– А почему ты хочешь ее поймать? – Пелагея вернулась к своему вопросу, перефразировав его.

– Кого? – не понял Андрей.

Девочка была поставлена в тупик. Она решила, что шёпотом можно и произнесла тихо:

– Эту сволочь.

Андрей выругался про себя. Затем собрался с мыслями и решил, что ребенку лучше не врать.

– Понимаешь, солнышко, человек, которого я хочу поймать, нехороший. Он как волки из сказки, – Андрей не помнил, читал ли он дочери сказки про волков, но надеялся, что она поймет, о чем он.

– А что волки – плохие? – удивилась Пелагея.

– Ну, не всегда хорошие. Они стаями нападают на ягнят, убивают овец, например, – Андрей не был уверен, что правильно говорить такие вещи маленькой девочке, но не мог же он ей сказать, что человек, которого он ловит, режет ножом менеджеров и душит девиц в подъездах.

Девочка слушала объяснения отца с сомнением.

– А еще, в стае волки выбирают самого слабого и мучают его, ты знала об этом? – продолжал Андрей.

Она отрицательно покачала головой и спросила:

– Так он тот слабый волк?

– Нет, он вообще сам по себе, – ответил Андрей.

Девочка минутку подумала, потом высказала свое мнение:

– Но если он сам по себе, он не в стае. Это гордый серый волк. Он хороший, как в сказке про «Ивана Царевича».

Андрей вспомнил, что недавно читал эту сказку дочке и понял, что выбрал неудачный пример с волками. Не найдя, что ответить, он потрепал Пелу по голове.

– Может, мы в этой книжке найдем пример? – предложил он ей, показывая обложку, на которой был нарисован бородатый мужчина в зеленой шляпе с пером.

Пелагея закивала.

Он открыл и начал читать, с первых строк понимая, что благородным разбойником этого психопата Ивлева точно не назовешь.

Глава 35. Вызов демона

Сергей в полузабытье смотрел на золотистую, с проплешинами облетевших листьев березовую рощу на той стороне маленькой речки. Он вспоминал, как ловил тут рыбу, частенько служившую ему ужином.

Сейчас, первого октября, Сергей был здесь один. Дачники разъехались, а деревенские и раньше ходили сюда нечасто. Но, скорее всего, летом здесь было так же пустынно. Речка обмелела и покрылась ряской, берега поросли кустарником. Сергею это нравилось. Он мог не опасаться внезапного появления людей.

Это было подходящее место, чтобы заняться оккультизмом и вызвать своего внутреннего демона, свое альтер эго.

Сергей пробыл у матери неделю. За это время он почти ни о чем не думал, кроме насущных дел, – наколоть дров, принести воды, приготовить ужин. Сейчас было не так, как в детстве. Ему не нужно было выворачиваться, чтобы прокормиться. Он просто шел в автолавку и покупал продукты, договаривался с трактористом, и тот привозил ему срубленные березы, в огороде дел не было, поскольку мать давно его забросила. У соседа Сергей купил для нее несколько мешков картошки. Он вообще не понимал, чем она питается. Было ощущение, что весь ее рацион состоит из паршивой самогонки. Семеновна, у которой мать покупала пойло, объявила Сергею, что та берет у нее самогонку по три раза на неделе, и долг там сумасшедший. Сергей долг погасил.

Весть о щедром сыне облетела деревню, как запах, и уже на выходе из дома Семеновны, Сергея поджидала тетка Римма, которая сообщила, что прекрасно его помнит, и нянчила вот таким еще (она нагнулась, чтобы показать его тогдашний рост, и с трудом выпрямилась). Он не помнил. Но это было неудивительно. Пожалуй, кроме Светы, он вообще мало что помнил о своем детстве. А то, что было в памяти, предпочел бы забыть. Как бы то ни было, тетка Римма объявила Сергею, что Любовь задолжала ей пять сотен.

Пока Сергей дошел до дома, который был в двух минутах ходьбы от Семеновны, он избавился от денег в кошельке, расплачиваясь по материным долгам. Однако, отсутствие наличности не вызвало никаких проблем – оказалось, что все, включая продавщицу из автолавки, являются счастливыми обладателями банковских карт, на которые можно переводить столько денег, сколько хочешь.

За эту неделю деревенские полюбили его так, как не любили никогда. Он в буквальном смысле пользовался всеобщим обожанием. Пока Сергей колол дрова, два или три раза с ним здоровались через забор, при том, что дом был крайним, и случайные прохожие были здесь редки. В автолавке пропускали без очереди, угощали чаем с вареньем и даже принесли банку мёда. Соседи с одобрением и удивлением обсуждали, какой замечательный у Любки вырос сын, и многие отмечали, что по нему сразу было видно, что гадкий утенок обернется лебедем.

Сергею, который приехал к матери со вполне определенной целью, такое настроение соседей хотя и было непривычно, играло на руку. Тем лучше, значит, на него не подумают, ну или подумают не сразу. Никаких ответных нежных чувств к людям он не питал. Он смутно подозревал, что испитый, улыбающийся щербатым ртом, тракторист, привёзший ему бревна, – тот самый мальчишка, который однажды при всем классе сдернул ему штаны. А тетка из кирпичного дома, – единственного кирпичного дома в деревне, – та, которая выставила его за ворота, когда он под ночь пытался спрятаться у нее за калиткой от разъяренной белой горячкой матери, гонявшейся за ним с топором.

Может быть, это было только его воображение, и тот мальчишка давным-давно спился и помер от цирроза, а тетка превратилась в дряхлую старуху и околела, но он отлично помнил, что в деревне всегда был изгоем. И не потому, что делал что-то плохое или странно себя вел, а просто потому, что он был сын своей матери, женщины, которая не пропускала ни одного кобеля и, как говорили соседи, ведьмачествовала.

Он улыбался им, выплачивал мифические материны долги, которые давно уже перевалили все мыслимые цифры, – соседи просто не дали бы ей столько денег взаймы. Он пил с ними чай и спрашивал о здоровье, но в душе его ничего не происходило. Он не презирал их. Просто для него эти люди были вроде картонных манекенов на какой-нибудь ярмарке.

И вот теперь он стоял, глядя на березовый лес и вызывал свое альтер эго. Он закрыл глаза и сосредоточился.

– Давай, – прошептал Сергей. – Давай, выходи.

Ничего не происходило. Не было никаких мыслей.

Он зажмурился и стал тереть висок.

– Ну же, – прошептал он чуть громче. – Я хочу убить.

Пустота.

Он открыл глаза, слегка поморщившись от брызнувшего ему в глаза солнца, и вздохнул.